* * *
Сказать: "утешение" - и это сказать все о том народе. Читаем ли мы хронику о Меровингах у Григория Турского или изящные очерки Августина Тьери, написанные по канве этой хроники, - мы в обоих случаях читаем милое, грациозное, прелестное. Но это чтение дает только наслаждение вкусу, душа же остается если не холодною, то спокойною.
Но вот мы читаем о войне, о грозе: один царь - победитель, другой - побежден.
Побежденный боится за жизнь свою, обыкновенно боится - как боялся бы каждый человек, и ищет потаенной комнаты во дворце своем. Победитель спрашивает о враге своем, и ему приближенные передают о всем унижении и страхе, в каком тот находится.
Вдруг победитель отвечает вовсе не тем гордым, самоуверенным тоном, какой так естествен в самоупоении победы и каким в самоупоении победы говорили все цари и полководцы, а - совсем иным, новым, неожиданным:
"Зачем он бежит от меня? Он - брат мой".
Кто в историях Ассирии видал, как со связанными за спиною руками пленник стоит перед победившим царем на коленях, а ассирийский царь, подняв копье, выкалывает ему глаза, и вместе примет во внимание, что переименование "врага" в "брата своего" произошло в ту же самую эпоху, тот оценит всю разницу в душевном строе одного и другого. И поймет, почему я упорно называю "утешением" то особое чувство, какое льется на душу читателя от истории этого единственного народа.
И он - проклят.
Но тогда чтo же случилось, почему мы так же ненавидим этот народец, как ассирияне ненавидели своих врагов. И, оглядываясь на цивилизацию нашу, не подумаем ли о ней с печалью строк, сказанных Алексеем Толстым:
Ассирияне шли как на стадо волки,
В багреце их и в злате сияли полки,
И без счета их копья сверкали окрест,
Как в волнах Галилейских мерцание звезд.
Словно листья дубравные в летние дни,
Еще вечером так красовались они;
Словно листья дубравные в вихре зимы.
Их к рассвету лежали развеяны тьмы.
Ангел смерти лишь нa-ветер крылья простер
И дохнул им в лицо, и померкнул их взор.
И на мутные очи пал сон без конца,
И лишь раз поднялись и остыли сердца.
Вот расширивший ноздри, повергнутый конь,
И не пышет из них гордой силы огонь,
И как хладная влага на бреге морском,
Так предсмертная пена белеет на нем.
Вот и всадник лежит, распростертый во прах,
На броне его ржа, и роса на власах;
Безответны шатры, у знамен ни раба,
И не свищет копье и не трубит труба.
И Ассирии вдов слышен плач на весь мир,
И во храме Ваала низвержен кумир,
И народ, не сраженный мечом до конца,
Весь растаял, как снег, перед блеском Творца!
И вот народ, который всемирно был утешителем всех скорбных, утомленных, нуждающихся в свете душ, - теперь во тьме, и не только сам без утешения, но пинаем и распинаем… Чтo же, чтo такое случилось? Явно - случилось в планете и в судьбах человечества?
ЕЖЕДНЕВНОСТЬ
Булочки, булочки…
Хлеба пшеничного…
Мясца бы немного..
* * *
Это ужасное замерзание ночью. Страшные мысли приходят. Есть что-то враждебное в стихии "холода" - организму человеческому, как организму "теплокровному". Он боится холода, и как-то душевно боится, а не кожно, не мускульно. Душа его становится грубою, жесткою, как "гусиная кожа на холоду". Вот вам и "свобода человеческой личности". Нет, "душа свободна" - только если "в комнате тепло натоплено". Без этого она не свободна, а боится, напугана и груба.
* * *
Впечатления еды теперь главные. И я заметил, что, к позору, и господа и прислуга это равно замечают. И уже не стыдится бедный человек, и уже не стыдится горький человек.
Проехав на днях в Москву, прошелся по Ярославскому вокзалу, с грубым желанием видеть, что едят. Провожавшая меня дочь сидела грустно, уткнувшись носиком в муфту. Один солдат, вывернув из тряпки огромный батон (витой хлеб пшеничный), разломил его широким разломом и начал есть, даже не понюхав. Между тем пахучесть хлеба, как еще пахучесть мяса во щах, есть что-то безмерно неизмеримее самого напитания. О, я понимаю, что в жертвеннике Соломонова храма были сделаны ноздри и сказано, - о Боге сказано, - что он "вдыхает туки своих жертв".
СОЛНЦЕ
Заботится ли солнце о земле?
Не из чего не видно: оно ее "притягивает прямо пропорционально массе и обратно пропорционально квадратам расстояний".
Таким образом, 1-й ответ о солнце и о земле Коперника был глуп.
Просто - глуп.
Он "сосчитал". Но "счет" в применении к нравственному явлению я нахожу просто глупым.
Он просто ответил глупо, негодно.
С этого глупого ответа Коперника на нравственный вопрос о планете и солнце началась пошлость планеты и опустошение Небес.
"Конечно, - земля не имеет об себе заботы солнца, а только притягивается по кубам расстояний".
Тьфу.
№ 4
ПРАВДА И КРИВДА
"Без грешного человек не проживет, а без святого - слишком проживет". Это-то и составляет самую, самую главную часть а-космичности христианства.
Не только: "читаю ли я Евангелие с начала к концу, или от конца к началу", я совершенно ничего не понимаю:
как мир устроен? и - почему?
Так что Иисус Христос уж никак не научил нас мирозданию; но и сверх этого и главным образом: - "дела плоти" он объявил грешными, а "дела духа" праведными. Я же думаю, что "дела плоти" суть главное, а "дела духа" - так, одни разговоры.
"Дела плоти" и суть космогония, а "дела духа" приблизительно выдумка.
И Христос, занявшись "делами духа", - занялся чем-то в мире побочным, второстепенным, дробным, частным. Он взял себе "обстоятельства образа действия", а не самый "образ действия", - т. е. взял он не сказуемое того предложения, которое составляет всемирную историю и человеческую жизнь, а - только одни обстоятельственные, теневые, штриховые слова.
"Сказуемое" - это еда, питье, совокупление. О всем этом Иисус сказал, что - "грешно", и - что "дела плоти соблазняют вас". Но если бы "не соблазняли" - человек и человечество умерли бы. А как "слава Богу - соблазняют", то - тоже "слава Богу" - человечество продолжает жить.
Позвольте: что за "слава Богу", если человек (человечество) умер?
Как же он мог сказать: "Аз есмь путь и жизнь"? Ничего подобного. Ничего даже приблизительного. "Обстоятельственные слова".
Напротив, отчего есть "звезды и красота" - это понятно уже из насаждения рая человекам. Уже он - прекрасен, и это есть утренняя звезда. Я хочу сказать, что "утреннюю звезду" Бог дал человеку в раю: и тайным созданием Эдема Он выразил и вообще весь план сотворения чего-то изумительного, великолепного, единственного, неповторимого.
Все к этому рвется: "лучше", "лучше", "лучше". Есть меры и измеримость: Бог как бы изрек - "Я - безмерный, и все сотворенное мною рвется к безмерности, бесконечности, нескончаемости". А, это - понятно. "Там оникс и камень бдолах" (о рае). Напротив, когда мы читаем Евангелие, то что же мы понимаем в безмерности? Да и не в одной безмерности: мы вообще - ровно ничего не понимаем в мире.
"И вот, на небе великое знамение - жена, облеченная в солнце; под ногами ее - луна; и на голове ее - венец из двенадцати звезд.
Она имела во чреве и кричала от мук рождения".
(Апокалипсис, 12)
"Иисус же сказал: "Есть скопцы, которые из чрева матернего родились тако; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сами сделали себя скопцами ради Царства Небесного. Кто может вместить это да вместит".
(Евангелие от Матфея, 19)
Тут мы понимаем, что роды, именно человеческие роды, лежат в центре космогонии.
Библия - нескончаемость.
Тут мы совершенно ничего не понимаем, кроме того, что это не нужно. Евангелие - тупик.
Теперь: "грех" и "святость", "космическое" и "а-космичность": мне кажется, что если уже где может заключаться "святое", "святость" - то это в "сказуемом" мира, а не "в обстоятельствах образа действия". Что за эстетизм. Поразительно великолепие Евангелия:
говоря о "делах духа" в противоположность "делам плоти" - Христос через это именно и показал, что "Аз и Отец - не одно". "Отец" - так Он и отец: посмотрите Ветхий Завет, - чего-чего там нет. Отец не пренебрегает самомалейшим в болезнях дитяти, даже в капризах и своеволии его: и вот там, в Ветхом Завете, мы находим "всяческое". Все страсти кипят, никакие случаи и исключительности - не обойдены. "Отец" берет свое дитя в руки, моет и очищает его сухим и мокрым, от кала грязного и от мокрого.
Посмотрите о лечении болезней, парши, коросты. В пустыне Он идет над ними тенью - днем (облако, зной) и столбом огненным - ночью освещает путь. Похитили золотые вещи у египтян, и это не скрыто; ибо так естественно, так просто: ведь они работали на них в рабстве, работали - бесплатно. Этим таинственным и глубоким попечением о человеке, каким-то кутающим и пеленающим, - отличается "Отцовский завет" от сыновнего. Сын - именно "не одно" с Отцом. Пути физиологии суть пути космические, - и "роды женщины" поставлены впереди "солнца, луны и звезд". Тут тоже есть объяснение, чего абсолютно лишено Евангелие. Действительно: тут показано, в видении Апокалипсиса, что и луна, и звезды, и солнце - все для облегчения "родов". Жизнь поставлена выше всего. И именно - жизнь человека. Пирамида ясна в основании и завершении. Евангелие оканчивается скопчеством, тупиком. "Не надо". Не надо - самых родов. Тогда для чего же солнце, луна и звезды? Евангелие со странным эстетизмом отвечает - "для украшения". В производстве жизни - этого не нужно. Как "солнце, луна и звезды" явились ни для чего, в сущности, так и роды - есть "ненужное" для Евангелия, и мир совершенно обессмысливается. "Все понятно" - в Библии, "ничего не понятно" - в Евангелии.
И вот - Престол Апокалипсиса, посреди коего сидят животные. Что за представление небес? Но разве роды коровы ниже чем-нибудь родов женщины? Это - "пути Божии". В "оправдании всего" Апокалипсиса - именно и лежит оправдание Божеское, оправдание Отцовское, и с болячками, и с коростами, и с поносами, и с запорами дитяти-человека.
Как чудно! О, как хорошо! Славны и велики пути Твои, Господи, и славны они в болезни и в исцелении. Апокалипсис изрекает как бы правду Вселенной, правду целого - вопреки узенькой "евангельской правде", которая странным образом сводится не к богатству, радости и полноте мира, а к точке, молчанию и небытию скопчества. Воистину - "поколебались основания земли". Христос пришел таинственным образом "поколебать все основания" сотворенной "будто бы Отцом Его" Вселенной. И что Коперник, на вопрос о солнце и земле, начал говорить, что они действуют "по кубам расстояний", - то это совершенно христианский ответ. Это - именно "обстоятельство образа действия". А "для чего они действуют" - это и неведомо, и неинтересно.
Таинственным образом христианство начало обходиться "пустяками". На вопрос о земле и луне оно ответило "кубами расстояний", а на вопрос о гусенице, куколке и мотыльке оно ответило еще хуже: что так "бывает". "Наука христианская" стала сводиться к чепухе, к позитивизму и бессмыслице. "Видел, слышал, но не понимаю". "Смотрю, но ничего не разумею" и даже "ничего не думаю". Гусеница, куколка и мотылек имеют объяснение, но не физиологическое, а именно - космогоническое. Физиологически - они необъяснимы; они именно - неизъяснимы. Между тем космогонически они совершенно ясны: это есть все живое, решительно все живое, что приобщается жизни, гробу и воскресению.
В фазах насекомого даны фазы мировой жизни. Гусеница: - "мы ползаем, жрем, тусклы и недвижимы". - "Куколка" - это гроб и смерть, гроб и прозябание, гроб и обещание.-
Мотылек - это "душа", погруженная в мировой эфир, летающая, знающая только солнце, нектар, и - никак не питающаяся, кроме как из огромных цветочных чашечек. Христос же сказал: "В будущей жизни уже не посягают, не женятся". Но "мотылек" есть "будущая жизнь" гусеницы, и в ней не только "женятся", но - наоборот Евангелию при сравнительной неуклюжести гусеницы, при подобии смерти в куколке, - бабочка вся только одухотворена, и, не вкушая вовсе (поразительно!! - не только хоботок ее вовсе не приспособлен для еды, но у нее нет и кишечника, по крайней мере - у некоторых!!), странным образом - она имеет отношение единственно к половым органам "чуждых себе существ", приблизительно - именно Дерева жизни: растений, непонятных, загадочных.
Это что-то, перед всякой бабочкою, - неизмеримое, огромное. Это - лес, сад. Что же это значит? Таинственным образом жизнь бабочки указует или предвещает нам, что и души наши после гроба-куколки - будут получать от нектара двух или обоих божеств. Ибо сказано, что сотворена была Вселенная от Элогим (двойственное число Имени Божия, употребленное в рассказе Библии о сотворении мира), а не от Элоах (единственное число); что божеств - два, а не одно: "по образу и по подобию которых - мужем и женою сотворил Бог и человека".
Мотылек - душа гусеницы. Solo - душа, без привходящего. Но это показывает, что "душа" - не нематерьяльна. Она - осязаема, видима, есть: но только - иначе, чем в земном существовании. Но что же это и как? Ах, наши сны и сновидения иногда реальнее бодрствования. Гусеница и бабочка показывают, что на земле мы - только "жрем"; а что "там" будет все - полет, движение, камедь, мирра и фимиам.
Загробная жизнь вся будет состоять из света и пахучести. Но именно - того, что ощутимо, что физически - пахуче, что плотски, а не бесплотно - издает запах. Не без улыбки можно ответить о "соблазнах мира сего", что в них-то и "течет", как бы истекает из души вещей, из энтелехии вещей - уже теперь "жизнь будущего века"; и что вкусовая и обонятельная часть нашего лица, и вообще-то наиболее прекрасная и "небесная", именно и прекрасна от очертаний губ, рта и носа. "Что за урод, в ком нет носа и губ", или есть в них повреждение, и даже просто - некрасивая линия. Апокалипсическое в нас - улыбка.
Улыбка - всего апокалипсичнее.
Радость, ты - искра небес, ты - божественна,
Дочь елисейских полей…
Это - не аллегория, это - реальная, точнее - это ноуменальная правда. "Хорошо соблазняться" и "хорошо быть соблазняемым". Хорошо, "через кого соблазн входит в мир":
он вносит край неба на плосковатую землю. Загадочно, что в Евангелии ни разу не названо ни одного запаха, ничего - пахучего, ароматного; как бы подчеркнуто расхождение с цветком Библии - "Песнью песней", этою песнею, о которой один старец Востока выговорил, что "все стояние мира недостойно того дня, в который была создана "Песня песней". И вот. Евангелие, таким образом, представляет "эту" и "будущую жизнь" совсем наоборот: "пути"-то жизни, насколько они физиологические пути, и есть главное и небесное (Престол Апокалипсиса); это есть "подлежащее", которое "оправдалось".
А тот "путь жизни", "жизнь духа" - есть "обстоятельственный путь", Проводимый в праздности, эстетике и разговорах…
И долго на свете томилась она
это - земная жизнь гусеницы, ползающая и жрущая…
Желанием чудным полна
это - мотылек, бабочка, утопающая в эфире, в солнечных лучах.
Того самого Солнца,
которое "и со звездами, и с луною" -
только "окружает роды женщины".
И песен любви заменить не могли
Ей скучные песни земли.
И никакого "ада и скрежета зубовного" там, а - собирание нектара с цветов. За муки, за грязь и сор и "земледелие" гусеницы, за гроб и подобие, - но только подобие смерти в куколке, - душа восстанет из гроба; и переживет, каждая душа переживет, и грешная и безгрешная, свою невыразимую "песню песней". Будет дано каждому человеку по душе этого человека и по желанию этого человека. Аминь.
ИЗ ТАИНСТВ ХРИСТОВЫХ
"Не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам яко Иуда…"
Как это сказано… О, как сказано… И чудятся какие-то действительно страшные тайны за сказавшим так или, особенно, за увидевшим что-то…
СЫН
Чтобы сын родился - нужно допустить какой-то недостаток в отце. Отец - это так полно. Отец - это все. Отец - это Солнце и душа и правда солнца. Везде лучи Его до концов Вселенной. Отец, и - кончено.
Что же значит, что Сын родился? Только если Отец в чем-то недотворил? Или, может быть, он не научил или недоучил? Но и "нравственный закон" он уже принес (на Синае).
Вовсе не одно сотворение "глыб", "солнца и луны", и "света" и "ночи". Что же? Как же?
Нельзя понять иначе, как заподозрив отца в недостатке и полноте. "Отец - это еще не все и не конец".
Ну, - тогда понадобился и Сын.
СОЛНЦЕ
Живет ли Солнце?
Вот самое загадочное, - и даже единственно загадочное, - о нем.
Все решительно ученые, до единого все, от Лапласа до гимназиста, убеждены, что оно "конечно - не живет"; что оно есть "предмет"…
Но почему не гаснет? - "Погаснет". Но ведь времени было довольно, чтобы погаснуть.
Довольно ли?? О, кажется…
"От него жизнь на земле". От него ли? По-видимому. Живое от механического? Странно.
"Да. Но так учат атомы". "Они все стучат".
Ну а если оно "живет"? Тогда 1-я мысль кидается к Христу. "Значит, Ты - не Бог".
Странно.
"Солнце живет". Допустим эту гипотезу. Допустим не как фразу, а как действительность.
Но как же оно живет? "В таком огне?" - В таком огне прекращается жизнь. И если бы так, то значило бы, что для "жизни" пределов температуры нет.
Странно.
Нет, по-видимому, - "не живет". "При такой горячности - все скипит, сварится".
Имеет ли оно душу - вот вопрос. "Что будет с душой при очень высокой t°?"
Неведомо.
Почему планеты движутся около Солнца? Почему не "стоят" около Солнца? "Тогда бы упали". Ну, и "упали" - ничего. "Мала куча".
Все же в "движениях планет" и в самом "Солнце" наука ничего не понимает, даже раз- наука. И Лаплас понимает столько же, сколько гимназист.
* * *
Да, еще: что заключается внутри чего. Солнечная система заключается внутри Евангелия, или Евангелие заключается внутри Солнечной системы?