"Отдайте одеяло!" – неожиданно завопил Митя со своей кровати. Все зашевелились. "Опять Митька во сне кричит" – пояснил дед оторопевшему священнику, – "вчера орал: "Верни бутылку!" Смешной парень!" "Митька салабон! На подлодке тебе бы портянку на голову надели за такие штучки" – окрысился проснувшийся Васька (он служил на флоте). Очнувшийся Пётр что-то пробормотал. "Что хочешь Петя?" – спросил пробудившийся со всеми Макс. "Он пить просит. Да только подать некому – Митька спит, хотя всех разбудил". "Я подам" – вызвался отец Ростислав. Осторожно встав, он медленно приблизился к тумбочке соседа напротив и, взяв поильник, направил его носик в уголок рта больного. Опухшее веко правого глаза, зашитое хирургом, осталось неподвижным, но правый глаз избитого приоткрылся и взглянул на отца Ростислава. Голова Петра, вся в ссадинах и кровоподтёках, была обрита, опухшие руки привязаны к кровати, чтобы лежал неподвижно, поэтому двигать больной мог только ногами. "Хватит" – через пару секунд произнёс он, – "спасибо". "Глядите-ка! Заговорил!" – обрадовался Максим, – "до этого два дня лежал пластом. Эй, Петь! Помнишь, что с тобой было?" "Помню. Менты избили". "Где?" "Около пруда" "За что?" "Ни за что. "Датый" был, велели показать документы…" "А ты не показал?" "У меня их с собой не было". "И что?" "Что, что! Бить начали". "Ты их небось послал?" "Не помню". "А ментов запомнил?" "Запомнил, а что толку?" "Ты на них пожаловаться можешь" – заметил священник. "Во-во! Попробуй!" – иронически предложил Макс, – "знаю я их! Своих прикроют и ничего не докажешь. Сам же ещё виноват будешь, уж я – то знаю!" "Откуда знаешь?" – поинтересовался отец Ростислав. "А вот откуда. В лихие, как говорится, девяностые (я ещё малолеткой был) замели меня с дружками…" "За что?" "Увидели мы: на одном балконе сушится рыба, много рыбы. Вот мы и залезли, благо не высоко, второй этаж, и всю эту рыбку прибрали, а потом под пиво схрумкали. А нас цоп и забрали". "Подумаешь, преступление! Надавать вам подзатыльников, ну может штраф взять с родителей…" "Э-э, батюшка! Сразу видать, что ты в милицию никогда не попадал или, может, смотришь сериал "Улицы разбитых фонарей"? Они за нас знаешь, как взялись! Ведь у ментов полно нераскрытых дел и они решили всё на нас повесить. Меня завели одного в камеру, и давай запугивать: "Или ты берёшь на себя это и то, или сгноим здесь, почки отобьём и про тебя никто и не узнает! Давай колись, рассказывай, как грабил". "А ты что?" "А я ничего. Они до поры до времени не знали, что у меня папаша очень даже в городе и районе известный человек – краснодеревщик знаменитый, всё по заграницам раскатывал как ценный специалист. Я на него надеялся, да и помалкивал. И точно: благодаря отцу меня, хоть и не скоро, отпустили. А вот над моими подельниками ещё долго измывались". "Каким образом?" "Ну, например, одному одели "браслеты" и повесили на вешалку в шкафу за скованные руки на целый день. Он весь обделался и подписал всё, что требовали. Другого, отвезли на озеро, а была ранняя весна, как вот теперь, и посадили в воду раздетого по пояс: пока не подпишешь, не выпустим. Всё подписал!" "Что-то уж очень по-зверски! Даже не верится!" "Да нет, всё правда, к чему мне врать? Я ведь не говорю, что и сейчас так, а в девяностые менты просто зверствовали. Теперь, говорят, потише стали. Семь месяцев я в тюрьме просидел. Ну, да там было не так плохо". "Не плохо?" "Ну, кормили хорошо, даже мороженое давали два раза в неделю". "Это в тюрьме то?" "Ну да. Так ведь тюрьма в нашем городе чёрная…" "Как это "чёрная"? "А вы что, не знаете, не слыхали?" "Признаться, нет". "Так вот, тюрьмы бывают чёрные и красные. В красной всем заправляет охрана, а в чёрных – блатные". "Что ты говоришь! Возможно ли такое!" "Очень даже возможно". "В чём же выражается эта "чернота"? "А в том, что снабжение и питание осуществляют блатные из "общака". Там и кормят получше, алкоголь, курево и план (наркотики) дают". "Невероятно!" "Почему же? У нас "дури" завались было, хоть обкурись. Вот здесь, вчера (я уж, батюшка, тебе секрет открою: мы с Васькой забили "косячок", всего один, а там этого добра было, хоть отбавляй". После этого сообщения отец Ростислав отметил, что зловещие отвратительные щупальца наркомафии запущены в общество гораздо глубже, чем ему казалось до сих пор. "В чём ещё проявлялось верховенство блатных?" "На все праздники некоторые городские организации, например, мясокомбинат, посылал нам подарки – колбасу там, сосиски…" "Ну, это в благотворительных целях…" "Нет, им велели блатные. И ещё: каждый день в камеру для малолеток подсаживали какого-нибудь взрослого рецидивиста (с ведома администрации между прочим), который обучал нас ЗАКОНУ". "Как же он обучал?" "А так. Ежели тебя при всех, прилюдно, сукой (то есть стукачом) обозвали, ты должен в этого кадра без лишних слов сразу "перо" воткнуть, ну и тому подобное…" "И много ли таких "чёрных" зон?" "Точно не знаю, но говорят, половина".
3
Раскрылась дверь и на пороге показалась медсестра с подносом в руках, на котором красовались стеклянные ампулы с лекарствами и разнокалиберные шприцы. "Полулещиков! По твою задницу пришли! Готов задний мост!" – заорал Василий. "Сестра, сестра! Сделай ему скорей укол, он с него кайф ловит!" – присоединился Макс. Митя, до судорог боящийся уколов, нервными суетливыми движениями спускал штаны. Лицо его заметно побледнело. "Ну чего боишься, дурачок" – мягко уговаривала его сестра. Парень, не отвечая, плюхнулся животом на кровать. По его лицу катились капли пота. "Вот и всё!" – приободрила Митю сестра, вытаскивая иглу, – "следующий!". Следующим был отец Ростислав. Ему сделали сразу два укола, причём один довольно болезненный, так называемый "горячий", в вену. "Ложись и некоторое время не вставай" – посоветовал ему дед, – "а то голова закружится".
Петру, неподвижно лежавшему в своём углу, снова поставили капельницу. Он попросил сестру поднять его повыше, так как подушка выскочила из-под головы. Сестра не смогла поднять больного, и ему снова помог отец Ростислав. "Сейчас будет завтрак, а потом обход" – сообщил Василий. И точно: послышался звон посуды, и появилась сестра-хозяйка с мисками и ложками в руках: "Кто будет кашу?" "Что за каша?" – осведомился дед. "Геркулес". От каши отказались все, кроме деда. В дополнение к ней полагались два куска хлеба с маслом и чай. Большинство больных имело свои продукты, и теперь обращались с просьбами к Митеньке достать их из холодильника. Отец Ростислав тоже почувствовал аппетит и вынул из пакета, данного матушкой при расставании кусок сыра и лимон. "Не желает ли кто лимончику?" Пожелал Вася. "Эх, лимон хороший, свежий, а чай – бурда, не то, что у нас на подлодке! Я на флоте служил" – добавил он в виде пояснения новичку, – "и на подлодке коком был. Помню, обед старпому в каюту приносил, а у него чай был отменный, как понюхаю, просто "тащусь". Ну ладно, стоим мы как-то на причале "у стенки". Командир со старпомом ушли в город. Я и предложил ребятам: "Хотите командирского чайку отведать?" Они конечно рады. Каюту я ножичком открыл в два счёта. Ещё имелась у меня баночка тушёнки и две пачки галет. Захлопнули мы дверь, что б никто не помешал, расселись вокруг стола и заварил я этот чудесный командирский чай. Напились вволю. Начальства двое суток не появлялось, и чаепитие мы устраивали раза четыре. Потратили где-то половину большой пачки. Ну, думаю, заметит он, что чайного листа – то поубавилось. Что делать? И земляк мой Колька придумал. Взяли мы спитой чай, да и разложили на бумаге. К вечеру второго дня он высох, и мы его обратно в пачку запихнули". "И не увидел?" – поразился Митенька. "Нет. Только, наверное, удивлялся, отчего чай никак не заваривается" – хохотал Васька.
После завтрака в палате появился коренастый, чернявый и бровастый врач-дагестанец Ибрагим Гасанович. "Это вас укусил медведь?" – вопросил он отца Ростислава, остановившись у его кровати и вглядываясь в незнакомое лицо. "Э-э, нет. У меня, знаете ли, сотрясение головного мозга…" – опешил священник. Все загоготали. "Чего смеётесь!" – обиделся доктор, – "Сегодня в отделение доставили человека, у которого медведь палец откусил". "Так то не он" – пояснил Макс, – "у батюшки все пальцы целы. Тот не у нас". "Где он в Подмосковье нашёл медведя?" – удивился до сих пор молчавший Эдик, когда врач ушёл. "Так, наверное, не дикий, а в клетке" – высказал предположение отец Ростислав, – "сейчас ведь многие устраивают домашние зверинцы". "Это точно" – подал голос Максим, – "В деревне, где у меня дача, один чудик настоящий зоопарк развёл. У него живут: медведь, лев, два страуса, павлин и несколько обезьян. Однажды одна обезьяна убежала и её ловили всей деревней…" "Хорошо, что сбежал не лев, а то бы он ловил всю деревню" – вставил Вася. "Да. Вот подъезжаешь в наши места и видишь: на лугу верблюды пасутся, как в какой-нибудь Монголии. Кто не знает нашего чудака, сразу в осадок выпадает!" "А как медведь мог его укусить?" – задался вопросом Митенька. "Как, как? Небось такой же лопух, вроде тебя, сунул руку между прутьев" – предположил Василий, – "с медведями шутки плохи. Я их навидался…" "Расскажи где, Вася?" "В Арктике. Бывало, всплывём среди льдов, а вот и они – голубчики: один, два, иногда медведица с медвежатами. Раз смотрим: два медвежонка одни – без матери на снегу. Махонькие! Играют друг с другом. Командир мне и говорит: "Вот тебе фотоаппарат. Давай снимай меня с медведями". Ну, схватил он их в охапку, а я давай щёлкать и так и эдак. Потом другие ребята повылезли и галдят: "И мы хотим!" Капитан кричит: "Давайте же быстрее, а то вдруг мать вернётся!" Ну, наснимал я их и сам снялся. Целая пачка фоток была. После дембеля у меня девчонки все растащили…"
4
После обхода отцу Ростиславу назначили перевязку, затем взяли кровь из вены на анализ. "Сотрясение у вас небольшое" – успокоил его врач, – "но всё же, надо полежать хотя бы неделю, это минимум" "Когда же меня выпустят?" "Посмотрим, как пойдёт лечение". Когда священник вернулся в палату, у кровати Петра хлопотала женщина лет 35 с печальным лицом, одетая в белый халат, видимо жена пострадавшего. Быстрыми и сноровистыми движениями она оправляла кровать больного, доставала из сумки принесённые продукты и уговаривала пострадавшего слушать врачей и не вставать: "Ты слышишь? Врач велел соблюдать полную неподвижность. У тебя серьёзная травма – отёк мозга". Пётр что-то мычал в ответ. "Ребята! Присмотрите за ним. Если что, зовите сестру. А я попозже снова зайду". Выяснилось, что Настя – супруга Петра, работает в этой же больнице медсестрой, только в другом отделении. Несчастье с мужем для неё не было такой уж неожиданностью, ибо он и прежде крепко выпивал. "Получил зарплату и вот…" – причитала она. Оказывается, бесчувственного электрика (Петя работал электриком) подобрали на улице и увезли в вытрезвитель. Только там поняли: человек в коме, и отправили в больницу, где ему собрались делать трепанацию черепа, но Пётр неожиданно раскрыл глаза – пришёл в себя. "Это тебя Бог спас" – твердила жена, – "пойду за тебя свечку в церкви поставлю, а ты соблюдай режим!" Вскоре после ухода супруги Пётр снова попросил есть, так как за завтраком проглотил лишь немного каши. Отец Ростислав вынул для него йогурт из холодильника и покормил с ложечки. "Давай, давай! За папу, за маму!" – пошутил Митенька. "Эх, если б я мог встать, показал бы я тебе, Полущучкин, и маму, и папу, и дедушку с бабушкой!" – прикрикнул на него Макс, – "небось самого не пинали ни разу! Узнал бы, что это такое, враз бы язык прикусил!" "Да-а, салабон! Попал бы ты ко мне на подлодку…!" – присоединился к приятелю Вася, – "у нас такие мухой летали! Чуть что, в рыло!" "А говорят на флоте дедовщины нет" – заметил священник. "Сейчас дедовщина везде" – тоном эксперта сообщил Васька, – "правда, у нас на подлодке порядок был. Там дедовщина в принципе невозможна, а вот на берегу…, но ничего особенно ужасного не случалось: ну помоешь полы вне очереди, подумаешь, ну треснут тебя пару раз по затылку, чтобы двигался быстрее!" "Это не дедовщина" – заметил Максим, – "дедовщина – это когда ты "деду" кровать стелишь и воротнички пришиваешь". "А ты откуда знаешь? Ты ведь в армии не служил, сам говорил!" – вскинулся Эдик. "Это верно. Не служил. Так ведь слухом земля полнится. Друзья мои служили – рассказывали". "А каким образом ты отделался от службы? Из-за судимости?" – поинтересовался отец Ростислав. "Судимость у меня была условная, а потом и её сняли. "Откосил", как водится. Обошлось мне это в 70 тысяч". "Чего?" "Рублей конечно". "Тьфу ты, пропасть! Вот дожили!" – возмутился дед Степан. "Слушай дед, а чего ты возмущаешься? Вы – коммунисты до этого и довели. Сначала армию развалили, потом всю страну…" "Я коммунистом не был" – обиделся старик. "Ну, сочувствовал, ведь это всё равно. Вам в училищах прививали коммунистические идеалы: "пролетарии всех стран соединяйтесь", "народ и партия едины" и прочий бред". "Не вижу в этом ничего плохого. Мы хотя бы во что-то верили. Служили честно. И вообще, в то время не служить в армии считалось позором. На таких косо смотрели…" "Во-во! Косо они смотрели! А что ж тогда вы допустили весь этот бардак: Ельцина на танке, Гайдара с Чубайсом? Где ж была "многомиллионная армия советских коммунистов"? "Да, действительно" – присоединился священник, – "меня часто занимает вопрос: почему огромная масса коммунистов СССР не поддержала ГКЧП, и почему никто пальцем не шевельнул, чтобы защитить свою НАРОДНУЮ ВЛАСТЬ?" "Ну, это не совсем верно, что никто защитить не пытался" – возразил Степан, – "был один капитан, который вёл свой батальон в Москву на помощь "гекачепистам", но его не пропустили и он застрелился". "Вот видите! Всего один! А остальные что? Что делали эти маршалы, многочисленные генералы?" "А что офицер или даже генерал, но не из высшего эшелона, может сделать? Ведь в армии всё построено на субординации: приказал – сделал. А тут никто ничего не приказал…" "Вот-вот! Наши вояки привыкли ждать приказа и своего противника боятся меньше, чем своего начальства, но ведь все перевороты и раньше и теперь совершаются военными. Это известно из истории…" "Да, это так, но только не у нас. Военный должен быть вне политики". "В идеале да. Политика не есть удел военных, но на практике все путчи, перевороты и революции возглавлялись офицерами". "Только не у нас". "Вот именно. И имеем, что имеем: "демократию", которая, как сказал классик, "неминуемо превращается в господство подонков".
Подобные перепалки часто возникали в палате, недаром, говорится: где больше трёх русских, там политический клуб. Из этих стычек пятидесятилетний священник вывел, что в большинстве своём молодёжь настроена против коммунистов, но и либералов особо не поддерживает. Дед – в силу своего возраста, не может откреститься от эпохи Брежнева, на которую пришлась его молодость, хотя идейно он и не сторонник прежнего режима, гнилость которого он очень даже сознавал, вследствие чего топил свои недоумения в вине. Все его рассказы и байки начинались со слов "однажды мы с ХУ здорово выпили". Эдик, которому было около сорока, занимал промежуточную позицию. С одной стороны, он любил порассуждать "о новых возможностях для человека при демократии", с другой – защищал и некоторые социалистические принципы, в том числе, с особым упорством, атеизм. Из всей палаты он единственный принял отца Ростислава в штыки и старался затеять с ним спор о вере.
5