в свою очередь исходным пунктом Гегеля, т. е. его идеализмом
В другом месте мне пришлось уже указать на то, что так как
диалектика по самому своему существу конкретна, то она уже в
корне противоречит всякому идеализму и совместима лишь с
материализмом
Энгельс в своей рецензии на книгу Маркса "К критике
политической экономии" писал, между прочим, что когда Маркс приступил
к своему труду, то перед ним встал вопрос о том, как обращаться
с наукой, т. е. вопрос о методе. Оказалось, что "имелась гегелевская
диалектика в той совершенно отвлеченной форме, в которой оставил
ее после себя Гегель". В другом месте Энгельс опять подчеркивает,
что форма гегелевского мышления была "крайне абстрактной, отвле-
ченной". Преобразование Марксом гегелевской диалектики
выразилось прежде всего в том, что он превратил ее из абстрактной в
конкретную. Если у Гегеля чувственный, материальный мир приобрел
чисто отвлеченный, формальный характер, то задача Маркса сводилась
к преодолению отвлеченно–формальной, до известной степени
отрицательной, диалектики Гегеля и к преобразованию ее в диалектику
положительно–конкретную.
Основное внутреннее противоречие гегелевского
метода, - противоречие, вытекающее из его идеалистической "исходной точки", сво-
XXVIII
дится, стало быть, к противоречию между конкретным и абстрактным,
материальным и идеальным. Конкретное, чувственное бытие
поглощено чисто формальным и абстрактным "чистым" бытием или чистой
мыслью; абстрактное же есть не что иное, как обескровленное
чувственное, конкретное. Отсюда та "мистификация" или
мистифицированная форма гегелевской диалектики, о которой говорили постоянно
Маркс и Энгельс. Мы имеем у Гегеля не только мистику, но и
мистификацию, состоящую в подмене материального и конкретного идеаль-
ным и отвлеченным, живого содержания - мертвой формой, которая
якобы является этим живым, конкретным содержанием. При изучении
Гегеля необходимо особенно иметь в виду это противоречие, эту
сторону дела. И читать Гегеля материалистически, как это рекомендует
Ленин, значит вскрывать за абстрактной формой конкретное,
материальное содержание, которое "прикрыто" отвлеченным понятием
и самодвижением якобы чистой мысли *).
*) В этой связи считаю необходимым указать на интересную работу
Евгения Шмитта, "Das Geheimnis der Hegeischen Dialektik, beleuchtet vom concret
sinnlichen Standpunkte", вышедшую в 1888 г. Прежде всего несколько слов о
самом авторе этого сочинения. Основанное графом Цешковским и Михелетом в
январе 1843 г., в связи с выступлениями Шеллинга против Гегеля,
Философское общество назначило в 1884 г. премию в 750 марок за лучшее
сочинение ? гегелевском методе. В декабре 1886 г. в общество поступило три
сочинения, в том числе и работа Шмитта. Обществом была избрана комиссия в
составе Михелета, Лассона и Фридрихса для рассмотрения поступивших работ.
Проф. Лассон, несмотря на то, что он был гегельянцем–идеалистом, высказался
за присуждение премии упомянутому Шмитту, которого многие на основании
представленной работы признали гениальным мыслителем. Против Шмитта со
всей резкостью выступил Михелет, отстаивавший работу Гаринга (см.
"Historisch–kritische Darstellung der dialektischen Methode Hegels" von Michelet und
Haring, Leipzig 1888) и обвинявший Шмитта в "грубом" сенсуализме и
материализме. После долгих споров Общество признало возможным прийти Шмитту "на
помощь" в деле опубликования его работы, отказав в премии. Что работа
Гаринга не может итти в сравнение с работой Шмитта, - это для нас не подлежит
сомнению. Шмитт пострадал за свой "сенсуализм и материализм". Однако в
этом факте сказалась историческая Немезида. Диалектика Гегеля была снова, -
в известном смысле независимо от Маркса, которого, впрочем, автор в своей
работе упоминает, - подвергнута критике с точки зрения "сенсуализма и
материализма". Шмитт показал, что истина гегелевской диалектики есть диалектика
сенсуалистическая, конкретная. Спор вокруг работы Шмитта оказался
лебединой песнью "Общества" старых гегельянцев, которое вскоре прекратило свое
существование. Шмитт не был "академиком". Он состоял писарем при суде в
захолустном венгерском городке Зомбор, где и написал свою работу. Вслед
Евгений Шмитт в своей книге "Тайна гегелевской диалектики"
вскрыл эти внутренние противоречия гегелевского метода.
Я позволю себе привести из его работы некоторые цитаты.
Формы мышления, говорит он, растворяются у Гегеля в неопределенно
чистое мышление, в "абсолютно отрицательное". Гегелевская
диалектика проникает, правда, в конкретное содержание, в материю чистого
мышления, но "эта материя является скорее "опять–таки только
неопределенным, чистым мышлением" (Logik, I., S. 35). Конкретное
у Гегеля есть нечто мистическое, призрачное, неуловимое; это -
то, что "испаряется в голый пустой туман абстракций, когда к нему
приближаются и когда пытаются схватить его в его живой
непосредственности" *). В другом месте наш автор формулирует
точку зрения Гегеля следующими словами: "Абстрактные формы,
а не конкретное, обнаруживают себя как то, что действительно
движется в этом процессе, и в этом именно и состоит ошибочность или,
как автор выражается, основная иллюзия гегелевской абстрактной
диалектики. Сущность гегелевской диалектики сводится к
необходимости проникновения форм мысли в конкретную сущность
абстракции, но это конкретное есть конкретно - чувственная основа
всего абстрактного, основа движения, деятельности, жизни,
перехода и т. д.; у Гегеля же отсутствует это конкретное
постижение, конкретное для него просвечивается лишь через завесу
абстракции в качестве действительно первичной сущности его
логических форм" **).
Основная мысль Шмитта состоит в том, что гегелевская логика
по своей тенденции и своему заданию стремится преодолеть
абстрактное и создать материальную логику на место старой формальной, но
Гегель не справился со своей задачей, поскольку он сам стоит на почве
абстракций. Дальнейшее развитие гегелевской диалектики требует
за опубликованием ее он получил кафедру в Будапеште По вскоре, однако,
был лишен кафедры за радикализм взглядов. Шмитт был анархистом
толстовского толка (см. его книгу "Leo Tolstoi und seine Bedeutung fur unsere
Kultur". 1901). В девятисотых годах он даже пытался образовать нечто вроде
"партии" гностиков с анархическими тенденциями. В философском отношении
Шмитт также "развился" в мистика и гностика (см его двухтомное сочинение
"Die Gnosis").
*) Eugen Heinrieh Schmitt, Das Geheimnis der Hegeischen Dialektik,
1888 г , S 86
**) Там же, стр 105.
XXX
преодоления этого противоречия. Диалектическое понимание
мышления необходимо, потому что основа мысли есть не–мысль, потому что
скрытая и все же повсюду и всегда просвечивающая сущность ее есть
конкретное, чувственное, словом - основа мысли, ее
противоположность, есть чувственность, конкретное, материальное. Гегель с своей
идеалистической и абстрактной точки зрения не мог добраться до
общей основы философии и естествознания, каковой основой является
чувственный мир.
Гегель утверждает, что "сверхчувственное есть чувственное и
воспринятое, как они существуют в истине". "Сверхчувственное" есть
идеальное выражение чувственного и конкретного. Гегель, однако,
останавливается на этом идеальном, которое одно и есть истина.
Таким образом, действительный мир исчезает и растворяется в
тумане абстракций. Но истина - это конкретное; она требует, чтобы
мы воспроизвели в человеческом сознании это конкретное и
чувственное. Гегель, понимая единство чувственности и мысли, остается на
точке зрения мысли, отожествляя с ней чувственный,
материальный мир. Последний представляет собою противоположность,
которой определяется абстрактное, отвлеченное. В этой
противоположности–абстрактное, мысль, находит свою границу. Логическое и
абстрактное имеют свою противоположность и находят свое общее
определение в конкретном, не–логическом. Конкретное, чувственное,
материальное есть отрицание абстрактного, отрицание мысли, ее иное,
имманентная отрицательность логической идеи, ее реальное
содержание. Мысль и с точки зрения Гегеля должна перестать быть чистой
абстракцией, отвлеченным понятием, а должна стать "конкретной
мыслью", "объективным понятием", т. е. переходящим в свою
противоположность, в материальное содержание. Словом, мы можем
формулировать эту точку зрения таким образом: истина формального и
абстрактного, истина идеального есть конкретное, чувственное,
материальное.
Для нас не подлежит сомнению, что Шмитт в своей критике
гегелевской диалектики находится под влиянием, с одной стороны,
Фейербаха, а с другой стороны, возможно, и Маркса, хотя его работа
носит на себе печать полной независимости и самостоятельности.
Но как бы там ни обстояло дело с вопросом о влиянии Маркса на
Шмитта, одно - несомненно; в основном критика Шмитта совпадает
с критикой Маркса и Энгельса,
IV.
Мы уже привели выше мнение Энгельса о гегелевской диалектике
как о крайне отвлеченной и абстрактной. Маркс первый указал на
ее мистифицирующую форму, противопоставляя последней
рациональную форму. "В своей мистифицированной форме, - писал Маркс, -
диалектика стала модной в Германии, так как, повидимому, давала
возможность набросишь покрывало (курсив мой. - А. Д) на
существующее положение вещей". Мистическая оболочка скрывала
действительные, реальные отношения, превращая конкретное в
логический призрак, а этот последний в единственную реальность, "Мой
диалектический метод, - писал Маркс, - не только в корне отличен
от гегелевского, но представляет его прямую противоположность.
Для Гегеля процесс мысли, который он, под названием Идеи,
превращает даже в самостоятельный субъект, есть демиург
действительности, представляющей лишь его внешнее проявление. Для меня,
наоборот, идеальное есть не что иное, как переведенное и
переработанное в человеческой голове материальное" *).
Таким образом, метод Маркса отличен от гегелевского в двух
отношениях: во–первых, он отличается по своему исходному пункту,
по своему теоретико–познавательному основанию (в смысле
разрешения вопроса о взаимоотношении мышления и бытия), и по своему
мировоззрению вообще; во–вторых, - и это обстоятельство имеет
также огромное значение, - метод Маркса противоположен
гегелевскому в смысле иного разрешения вопроса об отношении
абстрактного и конкретного, формального и материального, что
непосредственно связано с материалистическим мировоззрением Маркса вообще.
То, что Маркс донимает под мистической и мистифицирующей формой
гегелевской диалектики, раскрывается как действительно
конкретное, принявшее у Гегеля форму призрака, логической схемы Поэтому
Марксу предстояло прежде всего за мистической формой вскрыть
рациональную форму, ? е действительное содержание абстрактных
призраков.
В упомянутом уже послесловии ко второму изданию первого тома
"Капитала" Маркс пишет: "Мистифицирующую сторону гегелевской
диалектики я подверг критике почти тридцать лет тому назад, в то
время, когда она была еще очень модной". Маркс имел в виду опубли-
*) См Я Маркс, Капитал, ? I, послесловие к второму изданию.
XXXII
кованную только ныне т. Рязановым "Критику философии права
Гегеля" и "Подготовительные работы для Святого семейства", где мы
находим специальную главу под названием: "Как нам быть с
гегелевской диалектикой?" *). Мы лишены здесь возможности
подвергнуть эти работы Маркса теоретическому анализу. Считаем только
необходимым подчеркнуть, что критика Марксом гегелевской
диалектики имеет своей задачей вскрыть указанные уже нами
противоречия между абстрактным и конкретным у самого Гегеля для того,
чтобы утвердить, так сказать, права конкретного. Маркс с большим
знанием дела показывает, как повсюду за призрачной
действительностью, которой оперирует Гегель, происходит движение подлинной
действительности. В этом отношении работы молодого Маркса
представляют огромный интерес. В подтверждение нашей мысли приведем
несколько цитат. "Конкретное содержание, - пишет он, -
действительное определение, выступает как формальный момент; совершенно
абстрактное же определение формы выступает как конкретное
содержание. Сущность определений государства состоит не в том, что они
являются определениями государства, а в том, что они в своей наиболее
абстрактной форме могут быть рассматриваемы как
логико–метафизические определения. Центр тяжести интереса лежит не в сфере
философии права, а в сфере логики. Философская работа Гегеля
направлена не на то, чтобы наполнить абстрактное мышление
конкретным содержанием политических определений, а на то, чтобы испарить
содержание существующих политических определений и превратить
их в абстрактные мысли. Не логика дела, а делю логики является
философским моментом. Не логика служит для оправдания государства,
а государство-для оправдания логики" **).
Маркс неустанно бьет в одну точку. Он постоянно доказывает,
что для Гегеля действительное бытие есть абстракция, а
абстракция - действительное бытие; что реальные сущности он берет только
в их отвлеченной форме как отвлеченные сущности и отчуждение
чистого, т. с. абстрактного, мышления. "И подобно дожу как сущность,
предмет, у него всегда отвлеченная сущность, - пишет Маркс, -
так и субъект есть всегда сознание, или самосознание, или, вернее,
предмет является всегда только как абстрактное сознание, а человек
только как самосознание" ***).
*) См "Архив К Маркса и ? Энгельса", кн. Ш, еар. 2Ь9.
**) "Архйо К. Маркса и ? Энгельса", кн III, стр 153
***) Там же, стр 264
Абстрактные формы мышления в понимании Гегеля, говорит
Маркс, присущи всякому содержанию и безразличны ко всякому
содержанию, ибо они оторваны от действительной природы и
действительного духа. "Положительная сторона сделанного здесь Гегелем
в его спекулятивной логике заключается в том, что определенные
понятия, общие и неизменные формы мышления, представляют в их
самостоятельности по отношению к природе и духу необходимый
результат всеобщего отчуждения человеческой сущности, а значит
и человеческого мышления, и что Гегель поэтому изобразил их как
моменты процесса абстракции". Бытие у Гегеля снимается
сущностью, говорит Маркс, сущность - понятием, понятие -
абсолютной идеей. Абсолютная же идея снова снимает себя… природой.
Абстракция, постигающая себя как абстракцию, т. е. абсолютная
идея, знает, что она есть ничто. "Она должна отказаться от себя,
т. е. абстракции, и таким образом она приходит к сущности,
являющейся прямой противоположностью ее, она приходит к природе. Таким
образом вся логика является доказательством того, что абстрактное
мышление для себя есть ничто, что абсолютная идея для себя есть
ничто, что только природа есть нечто" *).
Но и рассматриваемая отвлеченно природа есть тоже ничто.
Вся природа является для абстрактного мыслителя только
повторением в чувственной форме логических абстракций. "Подобно тому
как прежде (т. е. в логике) природа представляла в своей скрытой
от самого мыслителя и загадочной форме абсолютную идею,
абстракцию (Gedankending), так теперь мыслитель, отпустив природу от себя,
отпустил в действительности только эту абстрактную природу, только
абстракцию (Gedankending) природы, хотя и с уверенностью, что
она есть инобытие мысли, что она есть действительная, созерцаемая,
отличная от абстрактного мышления природа. Или, говоря
человеческим языком, созерцая природу, абстрактный мыслитель узнает,
что существа, которые в божественной диалектике он мнил себе создать
как чистые продукты самодовлеющей и никогда не разглядывающей
действительность работы мысли, из ничего, из чистых абстракций, -
он узнает, что они не что иное, как абстракции некоторых природных
явлений (Naturbestimmungen) **).
Марксова критика гегелевской логики шла по линии критики
формализма и абстрактного мышления. Гегелевской отвлеченной
*) Там же, стр. 272.
**) Там же, стр. 273.
Логика.
XXXIV
логике Маркс противопоставляет логику конкретную и
материальную. В этом и состоит коренное отличие диалектики Маркса от
диалектики Гегеля. Маркс продолжает Гегеля и завершает развитие
диалектики, но уже на новой основе.
Однако было бы совершенно неправильно, если бы мы ввиду
жестокой критики Марксом гегелевской диалектики просто отвергли
последнюю, как это многие пытаются делать. Гегелевская логика
должна служить для нас исходным пунктом в деле развития или
построения материалистической диалектики хотя бы уже по одному
тому, что "та мистификация, которую претерпела диалектика в
руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что именно Гегель дал
исчерпывающую и сознательную картину ее общих форм движения", как
выразился Маркс.
Второй вопрос, по которому марксизм и Гегель стоят на
различных позициях, - это вопрос об отношении мышления и бытия. Для
Гегеля истинной реальностью является понятие, или идея. Его
логика построена поэтому таким образом, что самое истинное находится
в конце логики. Бытие оказывается не истинным и снимается
сущностью, которая является его основанием; но сущность снимается
в свою очередь понятием, которое обнаруживает себя как более
истинное, чем сущность. Мир развертывается таким образом, что он
обнаруживает свою истину и действительность в конце развития,
когда раскрылась его природа полностью. Но очевидно, что
идея потому могла обнаружить себя как истинную реальность
в конце процесса развития, что она в самом начале составляла