Разные конфессии более или менее активно и успешно включаются в экуменический диалог, конечная цель которого – преодолеть тысячелетние расколы и вражду и на практике осуществить то, о чем молился Христос: "Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино" (Ин 17:20).
ДОГМАТИКА
Апостольское провозвестие
Догматические споры в массовой культуре нередко подаются как нечто вроде вражды лилипутов, которые никак не могли договориться о том, с какого конца разбивать яйца – с тупого или острого. Действительно, так ли уж важно, рожден или сотворен Христос? Одну природу имеет Он или две? Исходит дух от Отца и Сына или же только от Отца? Почему об этом так ожесточенно спорили, почему доходило порой до кровопролития?
Первоначально христиане почти не нуждались в догматике. Они довольствовались интуитивным пониманием истин веры, которое находило подтверждение в их мистическом опыте и переживании. Знание Христа считалось и продолжает считаться в христианстве несоизмеримо более значимым, чем "знание о Христе". Более того, выразить этот опыт оказалось непростой задачей – настолько новым и скандально непривычным он был. Интуиция, подтверждаемая намеками Учителя ("Видевший Меня видел Отца", Ин 14:9) подсказывала невообразимую вещь: в лице Иисуса в мир сошел Сам Всевышний. "Он есть образ ("икона") Бога невидимого, Первородный всего творения" (Кол 1:15), "в Нем обитает вся полнота Божества телесно" (Кол 2:9), – писал о Христе апостол Павел.
Для языческого мировоззрения в идее божества, посещающего людей и живущего среди них, не было ничего необычного, но при этом божество не унижалось до того, чтобы терпеть оскорбления от смертных.
Иное дело Израиль. Вся его история может быть описана как эволюция представлений о Боге в массовом сознании: от обычной племенной религии через морализм и теорию воздаяния в "книгах мудрых" до вершин мистического озарения пророков и их осмысления раввинами после Вавилонского плена. Бог Яхве, творец неба и земли, всего видимого и духовного мира, понимался как абсолютно трансцендентный, внеположенный сотворенной Им вселенной. "Человек не может увидеть Меня и остаться в живых", – такие слова (Исх 33:20) вкладываются в Его уста еще в раннем литературном памятнике, входящем в состав Торы (Пятикнижия). Ряд пророков, правда, говорит о его предстоящем посещении мира, но это посещение описывается как катастрофа: мир, не способный вместить Творца, гибнет, уступая новому, который сотворит Бог для жизни будущего века. "Пред лицем Его идет язва, а по стопам Его – жгучий ветер. Он стал и поколебал землю; воззрел, и в трепет привел народы; вековые горы распались, первобытные холмы опали", – эта песнь пророка Аввакума (3:3–6) и поныне поется на богослужении всех традиционных христианских конфессий.
Еврейскому Пятикнижию известны, однако, и совсем иные способы описания присутствия Бога: "И вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, [и там Господь]" (3 Цар 19:11–12).
Таким богоявлением "в веянии тихого ветра" и воспринимался Христос уже первым поколением его учеников. Он – кроткий и смиренный Раб Господа, о котором пророчествовал Исаия: "не возопиет и не возвысит голоса Своего, и не даст услышать его на улицах; трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине; не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда" (42:1–4), – и одновременно Сам Господь, Который "будучи в форме Бога… уничижил Себя Самого, приняв форму раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек" (Флп 2:6–7). Для описания этого уничижения в христианском богословии так и закрепилось греческое слово, употребленное апостолом Павлом – кенозис , дословно – "опустошение", "истончание": Бог, не изменяясь, умаляет себя, чтобы мир смог Его принять. Здесь нельзя не вспомнить еще один величественный образ Ветхого Завета – горящий и не сгорающий куст, из которого Моисею говорил Бог. Отцы христианской церкви увидят в нем образ Девы Марии, которая приняла в себя Бога своей человеческой природой и не только осталась жива, но родила Бога во плоти.
Требовалось время, чтобы систематически изложить это парадоксальное содержание веры языком, мало приспособленным для такой задачи. К тому же христиане долгое время не видели в этом необходимости. Лишь появление в церковной и околоцерковной среде учений, противоречащих первоначальному духовному опыту, заставило вступить в полемику и привести опыт в систему. Очень важно понимать, что разработка и закрепление догмата всегда были ответом на уже сложившуюся ересь. Этот процесс, продолжающийся до наших дней, начался уже в первые десятилетия и зафиксирован в Писаниях Нового Завета: когда возникло разногласие о том, нужно ли новообращенным язычникам делать обрезание и исполнять Моисеев закон, в Иерусалиме состоялся церковный собор, на котором победило мнение Петра: "Сердцеведец Бог дал им (язычникам. – Авт. ) свидетельство, даровав им Духа Святаго, как и нам; и не положил никакого различия между нами и ими, верою очистив сердца их. Что же вы ныне искушаете Бога, [желая] возложить на выи учеников иго, которого не могли понести ни отцы наши, ни мы? Но мы веруем, что благодатию Господа Иисуса Христа спасемся, как и они" (Деян 15:8-11).
Как видим, апостол не согласился предоставить решение вопроса об обрезании каждому в отдельности для себя. И обратим внимание на аргументацию: апеллируя к мистическому опыту обращенных язычников (дарование Святого Духа), Петр как решающий довод приводит спасение благодатью Иисуса Христа – ведь если бы исполнение закона спасало само по себе, то и приход Христа не был бы нужен.
Вот мы и дошли до главного вопроса христианской догматики: кем является Иисус из Назарета, мессия, основатель церкви и ее бессменный таинственный глава, и в чем заключается совершенное им спасение? Чем больше христиане размышляли над этими вопросами, тем больше было разномыслий и разногласий. Некоторые из высказываемых позиций при этом логически развертывались в учение, опровергающее само христианское учение о спасении, лишающее христианство в целом всякого смысла.
Рассмотрим это на примере учения александрийского епископа Ария (256–336) о сотворенности Христа. Время развития этого учения было весьма напряженным периодом в жизни как империи, так и церкви: после многолетних гражданских войн к власти пришел Константин, который дал христианам свободу вероисповедания. Церковь впервые вышла из подполья, и ее учение оказалось перед судом – уже интеллектуальным, а не уголовным – языческой общественности. Уже никто не обвинял христиан в том, что они устраивают тайные каннибальские оргии, но один из основных моментов учения церкви, учение о Троице, очень сложное и тонкое, порождало множество толкований и вопросов, и главный из них: как это – Бог един в трех лицах? Языческое сознание легко мирилось с многобожием или с неким Единым, которое меняет маски, как актер греческой трагедии. Язычнику было сложно понять, что Бог никоим образом не "состоит" из Отца, Сына и Святого Духа, что Он неразделим и един, но при этом Отец предвечно рождает Сына и изводит Духа Святого. Иудейское сознание, в свою очередь, настаивало на полном, абсолютном единстве Бога, на невозможности существования ни Сына, ни Духа иначе как в виде сотворенных сущностей.
Арий предложил то, что казалось ему удачным компромиссом: давайте верить, что Иисус – не Бог, а сотворенный Богом новый человек, Божий сын не по природе, а только по благодати, не "единосущный, а "подобосущный". Это не смущало вчерашних язычников арифметическими сложностями, а вчерашних евреев – посягательством на абсолютную монархию Бога. Это казалось приемлемым и приятным.
Но прежде чем похвалить Ария за такой удачный выход из положения, задумаемся вот о чем: если Сын, Он же Логос, сотворен Богом, а мы, в свою очередь сотворены Сыном-Логосом через Духа Святого, то получается, что Бог не сходил в мир, чтобы разделить с нами радость и боль Им же созданного бытия – он послал на линию фронта другого, сам же отсиделся в своей полной трансцендентности, в безопасном месте. Стоит ли такой Бог любви и доверия? Стоит ли любви и доверия Иисус, который (если Арий прав) лгал ученикам, что Он и Отец – одно? Вот и получается, что "удачный компромисс" обессмысливает христианство как целое, представляя Отца как нечто холодное и отстраненное, а Сына – как лукавого обманщика.
Пример арианства также хорошо подходит для развенчания еще одного популярного мифа о том, что якобы догмат о Троице является не более чем компромиссом христианства и язычества. Компромисс как раз предлагало арианство, и именно поэтому оно первоначально добилось симпатий большинства. Поэтому, говоря о догматах очень важно понимать, что догматические решения представляют собой не "среднее арифметическое" из мнений разных епископов и не найденный в ходе богословских дебатов компромисс, а именно такое изложение веры, которое не разрушало бы первоосновы христианства.
Священное Писание и Священное Предание
Теперь коснемся Священного Писания христиан. Как мы знаем, христианство генетически связано с иудейской традицией и его формы богослужения наследовали синагогальные, которые сложились в иудаизме к началу нашей эры параллельно храмовым, а после разрушения в 70-м году н. э. Иерусалимского храма пришли им на смену В Послании Иакова (2:2) к христианскому собранию даже применяется (в оригинале) слово "синагога". Обрывочные сведения в апостольских посланиях и раннехристианских памятниках свидетельствуют, что христианское богослужение, как и синагогальное, включало общие молитвы (произносимые делегированными лицами и подхватываемые всем собранием), пение и, как смысловой центр, – чтение Писаний.
В иудаизме священные чтения состоят из последовательно прочитываемого в течение года свитка Торы, разбитого на смысловые разделы по количеству дней. К ним тематически подбираются отрывки из Пророков (в это понятие в иудаизме входят не только книги, которые называются пророческими у христиан, но и написанные до вавилонской оккупации исторические – "Старшие пророки"). Соответственно и совокупность священных текстов, читаемых во время богослужения, называлась "Закон [3] и Пророки" – определение, не раз встречающееся на страницах Евангелий и апостольских Посланий.
Существовали и "другие отеческие книги", не входившие в этот очерченный богослужебным употреблением канон. Их состав не был жестко определен, поэтому отличался в разных местностях. Некоторые книги, не входившие в "Закон и Пророки", были равно авторитетны для всех иудеев. В первую очередь, это сборник песнопений "Хваления" [4] . Он был задействован и в храмовом, и в синагогальном богослужении, и в личной молитвенной жизни иудея, но не в чтениях, а в пении и молитвословиях (таким же образом он используется и в традиционных христианских церквах). У первых христиан его авторитет был особенно высок из-за содержащихся в нем мессианских прообразов, которые они видели исполнившимися в Иисусе и христианской церкви. Христос не раз ссылался на псалмы, а евангелист Лука (24:44) ставит их наравне с Законом и Пророками. Другой изначально важный для христиан источник из этой категории – эсхатологическая книга пророка Даниила, которую также упоминал сам Иисус (Мф 24:15).
Все изменилось после разрушения храма и нового рассеяния евреев. Для сохранения национальной и религиозной идентичности требовалось формирование нового канона, и одним из первых шагов на этом пути стало принятие общеиудейского канона в 90-е годы в Ямне. К "Закону и Пророкам" была окончательно добавлена третья часть, названная просто "Писания" (по-еврейски Хтувим ), признанная равной им по авторитетности и вдохновенности Богом. В этот раздел включили все книги, признававшиеся авторитетными в земле Израиля, хотя о некоторых шли споры. Книги, распространенные только среди евреев диаспоры, остались вне канона. С тех пор иудейская традиция говорит о трехчленной структуре канона – "Закон, Пророки и Писания" (по первым буквам – "ТаНаХ").
Чтения Закона и Пророков в синагогах по традиции непременно сопровождались толкованием прочитанного. Оно было необходимо еще и потому, что их язык, древний иврит, в быту вытеснился арамейским языком и для многих стал мало понятен. Толкования могли быть как импровизационные (этим обычаем, согласно Евангелию от Луки (4:15–21), воспользовался Иисус, после прочитанного им в синагоге раздела Исайи возвестивший о начавшемся времени исполнения этого пророчества), так и в форме чтения уже записанных таргумов (расширенных переводов на арамейский с элементами толкований) и мидрашей (назидательных комментариев).
Подобным образом и в христианском богослужении после чтения Писания следовали проповеди, раскрывающие, как прочитанное исполнилось во Христе и церкви: "А все, что писано было прежде, написано нам в наставление, чтобы мы терпением и утешением из Писаний сохраняли надежду" (Рим 15:4). Как и в синагогах, они могли заменяться или предваряться чтением записанных проповедей и посланий авторитетных учителей, в первую очередь, апостолов и их учеников. Однако в отличие от таргумов и мидрашей учение апостолов ставилось даже выше иудейских Священных Писаний, ибо те лишь предсказывали, а апостольские поучения свидетельствовали об исполнении предсказаний. Поэтому очень скоро об апостольских посланиях начали говорить как о Писаниях (2 Пет 3:15–16). С появлением записанных жизнеописаний и сборников речений Иисуса они естественным образом легли в основу богослужебного цикла чтений вместо Торы, оттесненной на второй план. Этому способствовали рост числа обращенных язычников и жесткие споры о необходимости для них соблюдать предписания Торы, а затем и окончательный разрыв с иудаизмом. Эти сборники получили названия Евангелий, то есть благовествований.
Возникла необходимость терминологически обозначить унаследованные от иудаизма и возникшие уже в лоне церкви Писания. Возобладала терминология, связанная с определением церкви как нового (обновленного) завета Бога с Израилем. Основанное на словах пророка Иеремии (31:31–33), выражение "Новый Завет" было употреблено Христом на Тайной вечере применительно к установленному таинству Евхаристии (Мф 26:28, Мк 14:24,1 Кор 11:25), поэтому не раз встречается в апостольских посланиях (2 Кор 3:6). По аналогии прежний завет-союз, заключенный Богом с Авраамом и его потомством, апостол Павел (Евр 8:13) назвал Ветхим, стареющим. Отсюда и священные тексты, относящиеся к периоду этих двух заветов, получили название Писаний Ветхого и Нового Завета соответственно. На практике они обычно именуются просто Ветхим и Новым Заветом, но следует помнить, что это условно-идиоматическое сокращение. В действительности слово "завет" означает не книгу, а союз, заключенный в обоих случаях задолго до появления первых писаний, а тем более до их кодификации.
Как и в иудаизме, понятие "канон Священных Писаний" первоначально означало список книг, читаемых на богослужении, и то, что в разных местностях он мог не полностью совпадать, не препятствовало церковному единству. Однако богословские споры IV века, инициировавшие составление общецерковного Символа веры, подняли вопрос и о едином каноне Священных Писаний, особенно новозаветном. Он уже воспринимался не только как правило для церковных чтений, но и правило веры, основной источник богодухновенных догматических истин.
Те из Писаний Ветхого Завета, которые сегодня принимаются всеми христианскими конфессиями, по составу соответствуют Ямнийскому иудейскому канону, о котором было упомянуто выше, но группируются иначе, в связи с чем и порядок ветхозаветных книг в христианской Библии отличается от иудейского.
1 . Пятикнижие Моисеево – иудейская Тора (принятые в христианстве названия книг: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие).
2. Исторические книги. Под этим названием объединяются иудейские "Старшие пророки" (Иисус Навин, Судьи, Четыре Книги Царств) и часть Писаний, относящихся к историческому жанру (1-ю и 2-ю книги Хроник, или Паралипоменон [5] , Ездры и Неемии, первоначально составлявшие единое произведение, позднюю версию священной истории, а также свитки Руфи и Есфири). Они продолжают священную историю народа Израиля, начатую в Пятикнижии, до времени возвращения из вавилонского плена.
3. Поэтические книги, или Книги мудрости (Учительные) из иудейского раздела Писаний: книги Иова, Псалмов ("Псалтирь"), Притчей Соломоновых, Екклесиаста, Песни Песней.
4. Пророческие книги. Иудейские "Младшие пророки" с добавленной книгой Даниила, входящей у иудеев в "Писания". Делятся (соответственно размеру) на трех великих (т. е. больших) – Исаию, Иеремию с примыкающей к ней книгой Плача Иеремии, Иезекииля – и двенадцать малых, в ранних перечнях объединявшихся в одну книгу – Даниил, Осия, Иоиль, Амос, Иона, Михей, Наум, Аввакум, Софония, Аггей, Захария, Малахия.
В католический канон, окончательно закрепленный на Тридентском соборе 1545 года, входят также книги из Септуагинты (греческого перевода Священных Писаний). Они были отвергнуты иудеями в Ямне, но издавна пользовавшиеся авторитетом у христиан. В ранних вариантах канона часть из них включалась в общий список для богослужебного использования, часть – в дополнительный для чтения оглашенным, готовящимся к крещению. Это исторические книги Иудифи, Товита, 1-я и 2-я Маккавеев, поэтические книги Премудрости Соломона и Иисуса сына Сирахова (бен-Сиры) и пророческая книга, приписанная Варуху, ученику Иеремии, с входящим в ее состав Посланием Иеремии (в древности обычно считалась частью книги Иеремии). Кроме этого каноническими считаются большие разделы в книгах Есфири и Даниила, существующие только в Септуагинте.
Протестанты во время Реформации объявили для себя авторитетными только книги, входящие в иудейский Ямнийский канон, полагая, что именно их называли Священным Писанием Христос и апостолы. Это утверждение далеко не бесспорно: слова "все (или всякое) Писание богдухновенно" апостол Павел относит именно к тем "священным письменам", которые "с детства знал" его ученик Тимофей (2 Тим 3:15–16), необрезанный сын язычника и иудейки-эллинистки, носившей, как и ее мать, греческое имя. Понятно, что речь, вероятней всего, идет о Септуагинте, включавшей и "спорные" книги. Так или иначе, протестантский канон Писаний Ветхого Завета совпадает с иудейским Танахом. В англиканских изданиях Библии книги, не входящие в иудейский канон (у католиков называются второканоническими, у протестантов апокрифами) помещаются в особый раздел между Писаниями Ветхого и Нового Завета.