* * *
Вблизи этот странный туман выглядел облачками бледно-бледно разведённой чёрной краски, сквозь которую всё видно, а сама она почти незаметна. Первое такое облачко окутывало симпатичную рощицу, и я было сунулся туда, но Танюшка вцепилась в меня:
- Не ходи! Вдруг это какой-то газ!
- Да ну, газ, - для проформы и самоутверждения пробурчал я, но внутрь и правда не пошёл. Серое облачко действительно как-то отталкивало, и мы и от остальных держались подальше.
Мы всё-таки добрались до леса - как раз к тому моменту, когда солнце за него село. Не стемнело, но резко смерклось.
- На опушке заночуем? - спросила Танюшка устало. Я хотел было кивнуть…
И не кивнул.
Я никогда в жизни не ощущал того, что называется "взглядом в спину". Только в книжках читал. Но наверное что-то такое сидит в каждом человеке - от предков, что ли? И просыпается, когда "подопрёт".
Уж куда сильнее, чем подпёрло нас…
Короче - я ощутил этот самый взгляд. Тяжёлый и… не то что угрожающий, нет. Но неприятный, словно меня оценивали.
Я обернулся - спокойно, будто решил просто взглянуть на путь, пройдённый за день. И - вот честное слово! - на какую-то даже не секунду, а на её хвостик - увидел промельк движения. В том самом месте, где мы спустились с откоса.
Пятнадцать километров - это много, на таком расстоянии нельзя увидеть одно живое существо, даже крупное. Тут словно чёрная капля перелилась…
Группа. Стадо, косяк - что угодно. Только как-то странно для животных - словно выглянули - и назад. Животные так себя не ведут.
Именно группа. И если эти - кто бы они ни были - появились именно в этот момент, то они нас, конечно, не видели. А если наблюдали уже давно?..
… - Нет, Тань, - спокойно сказал я, - давай уйдём подальше. В лес.
* * *
Ракушки оказались никакими, хотя мы, морщась, сдабривали их пеплом, чтобы хоть чуть-чуть посолить. Однако, есть хотеться перестало. Я улёгся на траву, закинув руки под голову. Танюшка сидела боком, одной рукой опершись оземь, другой - перебирая пустые раковины, красиво отблёскивавшие перламутром изнутри в свете гаснущего костра.
- В них бывает жемчуг? - спросила она вдруг.
- Нет, кажется, - рассеянно сказал я, - это в речных жемчужницах… Но у нас их давно не осталось.
- Ну здесь-то, может, есть? - предположила Танюшка, и я вздохнул:
- Да я забыл, что мы… Может, и есть.
- Олег, а почему мы ушли с опушки? Кого ты увидел?
- Никого, - равнодушно отозвался я. - Просто не хотел торчать там. На всякий случай. Не сами же по себе те ребята погибли?
- Ну, это давно было… - успокоено протянула Танюшка. - А вот интересно - откуда тут англичане? Или они американцы?
- Или кто угодно, говоривший по-английски, - дополнил я. - Кто их знает, откуда. Мы тут вообще ничего не знаем.
- Завтра дойдём, Олег? - спросила она. Я пожал плечами:
- Ну, сорок миль завтра кончатся точно. А там посмотрим - знать бы ещё, что мы ищем?
- Ход домой, что же ещё? - твёрдо и уверенно удивилась Танька.
Меня просто убила эта её уверенность. Даже ответа не нашлось, да я его и не искал. Разве что мне подумалось, что разочарование Танюшки при такой уверенности будет тяжёлым. Вдруг она его не перенесёт?! Чокнется, или ещё что…
- Тань! - вырвалось у меня.
- Что? - спокойно удивилась она, отряхивая ладонь о джинсину.
- Да ничего, - так же спокойно ответил я. - Просто - Тань-нь-нь… Колокольчик звенит, слышишь?
Она почему-то смутилась - опустила голову, стрельнула зелёными искрами из-под волос. Сказала:
- Хватит тебе. Ты что, в любви признаёшься?
Теперь уже я опустил глаза. И, рассматривая куртку у себя на груди, ответил:
- А если так? То что?
- Да ничего, - Танюшка поворошила угли в костре. - А помнишь, как первого июня мы были в Чутановке, у Вадима на даче?
- Когда вечером разожгли "пионерский" костёр, и я у тебя спрашивал, не больно ли кусаются комары? - усмехнулся я.
- Очень тактично и участливо спрашивал, - уточнила Танюшка. - Видимо, тебе это доставляло удовольствие? - я кивнул и получил в лоб веточкой, а девчонка продолжала: - Но я не про это… И не про костёр… Помнишь, как мы шли со станции? И ты ухитрялся одновременно поддерживать меня под руку, отгонять комаров, тащить на себе свой и мой рюкзаки, опираться на деревянную шпагу и трепаться со мной?
- Помню, - кивнул я, действительно с удовольствием вспоминая эти совсем недавние события. - А ребята вечером напали на нас из-за кустов…
- Придурки, - сердито вставила Танюшка, - я так испугалась… И ты с ними дрался и всех заколол.
- Их и было всего трое, - уточнил я.
- Всё равно… Было так… - она покрутила рукой в воздухе, - по-настоящему…
- Я на будущий год могу выиграть первенство город-район по рапире, - сказал я. - Ты придёшь за меня болеть?
- Конечно приду, - закивала Танюшка. Я приподнялся на локтях:
- Тань, а это правда, что ты говорила про школу? Что ты перешла в нашу школу?
- Правда, конечно, - она смотрела на меня через огонь, и я не мог различить выражения её глаз. Странно. Огонь должен освещать. Но он прячет, делая лица одинаковыми. Около огня невозможно разглядеть, какое у человека выражение глаз, улыбается он, или насмехается… Но сейчас я знал, что Танюшка говорит правду.
- А почему, Тань? - тихо спросил я. И подумал, что мы уже долго знакомы. И много раз уже сидели вот так у самых разных костров. Но такого разговора у нас ещё не было. - Почему ты так решила?
- Потому что… - она замялась и жалобно попросила: - Не надо, Олег, я же всё равно…
Я увидел - даже в свете костра! - как она побагровела. И засмеялся от внезапно заполнившего меня - как ситро заполняет кружку! - пузыристого, шипящего чувства радости. Причём для этой радости у меня не было ни слов - ни даже мыслей.
- Знаешь, я удивился, когда ты согласилась идти к нашим, - вместо продолжения разговора сказал я. - Думал, ты испугаешься.
- Как Ленка Власенкова? - вспомнила Танюшка. - Ленка потом помнишь рассказывала, что сперва как к нам в штаб попала, хотела сразу удрать. Думала - притон какой-то… Нет, я сразу сообразила, что и ребята и девчонки у вас хорошие… А вот я удивилась когда знаешь что? Когда ты к нам домой пришёл. До сих пор не знаю, как ты мой адрес разыскал?
- В клубе собачников, - признался я. - Твоего Черныша там хорошо знают… Туда-то я пришёл, а вот около твоего дома минут сорок ходил. Если бы мне твой отец открыл, я бы, наверное, сбежал.
- А открыла я, - задумчиво сказала Танька. - Знаешь, Черныш, наверное, не ест. Он не любит, когда меня долго нет.
- Кузя тоже, - вспомнил я своего пса. Танюшка засопела. Серьёзно так, с претензией на слёзы, и я поспешил попросить: - Тань, может быть, ты споёшь опять?
- Ты меня отвлечь хочешь, - вздохнула она. Я кивнул:
- Ага. И сам хочу отвлечься, угадала. Спой какую-нибудь нашу.
- Сейчас, - она села прямее и склонила голову набок… Но прежде чем начать петь - сказала вдруг:
- Помнишь, как твой Сергей говорит? "Насильно слушать у костра враньё никого не заставишь - это не у телевизора…" Слушай, Олег.
В школьное окно смотрят облака,
Бесконечным кажется урок,
Слышно, как скрипит
Пёрышко слегка
И ложатся строчки на листок.Первая любовь, юные года,
В лужах голубых - стекляшки льда…
Не повторяется,
не повторяется,
не повторяется такое никогда…Песенка дождя катится ручьём,
Шелестят зелёные ветра…
Ревность без причин,
Споры ни о чём -
Это было будто бы вчера.Мимолётный взгляд удивлённых глаз
И слова - туманные чуть-чуть.
После этих слов
В самый первый раз
Хочется весь мир перевернуть.Первая любовь, снег на проводах,
В небе - промелькнувшая звезда…
Не повторяется,
не повторяется,
не повторяется такое никогда…С. Туликов
* * *
Спокойной ночи у нас не получилось. Вернее - не получилось у меня.
Я проснулся от стремительного ощущения падения - и схватился обеими руками за края кровати, а на самом деле - за широкий сук, на котором лежал верхней частью тела. Говорят, что такое снится, когда во сне растёшь, и я, ещё толком не очнувшись, вроде бы даже вспомнил свой сон.
Но тут же забыл его. Какой тут сон, когда наяву творились вещи почуднее!
Сперва мне показалось, что за деревьями мельтешат светлячки - только какие-то разноцветные и излишне активные. Но это потому, что я ещё до конца не проснулся. В следующий миг до меня дошло, что это на самом деле очень далеко - километров за тридцать, не меньше! - и никакие это не светлячки.
Трассирующие пули, как в кино про войну - вот что это такое. Только не так густо, как показывают в фильмах; то тут, то там, реденько.
Честно - я обалдел. Так, сидя и остолбенел, даже рот приоткрыл, наблюдая за бесшумным - расстояние было точно большим - полётом цветных точек. Это могло значить одно - люди тут есть…
…точнее, это ещё значило, что у этих людей имеется оружие посерьёзнее мечей. Неясным оставалось лишь одно: что это за люди. А это-то как раз и было самым важным, если честно.
Стрельба продолжалась совсем недолго. Кроме того, она не могла меня разбудить. Так от чего же я проснулся?
Всё это время я лежал неподвижно, повинуясь какому-то инстинкту, появившемуся внезапно и очень кстати.
Потом внизу - там, где мы жгли костёр - зашуршал пепел. Хрустнули полусгоревшие ветви. И уже беззвучно проплыли куда-то в сторону тени.
Раз. Два. Три… Семь. Восемь… Двенадцать.
Страх отпустил меня не сразу, оставив после себя унизительный холодный пот, спазмы в желудке и кислятину во рту. Я не знаю, кого видел, даже очертаний толком не различил. Знаю, что избежал смертельной опасности. Каким-то чудом…
Мне пришлось пересилить себя, чтобы спуститься с дерева - да и то я выждал чуть ли не полчаса, не опасаясь, что усну. Страх не давал… Подсвечивая зажигалкой, всмотрелся в пепел.
Он был истоптан - в нескольких местах отпечатались следы. Не звериные… но и не очень похожие на людские. Какие-то нечёткие, словно оставлявшие их были обуты в бесформенную обувь.
Мне вновь стало страшно, и я, погасив зажигалку, долго не мог влезть на дерево, холодея каждый раз, когда срывалась нога - мне казалось, что вот-вот кто-то вцепится в плечи и поволочёт в темноту. Мне в сознательном возрасте ни разу не доводилось надуть в штаны, но сейчас я был близок к этому и наверх вскарабкался в полнейшем изнеможении, весь дрожа.
Танюшка спала, и я даже разозлился на неё. Но сопение девчонки действовало успокаивающе; я устроился, скорчившись у неё в ногах, сунул руки под мышки и… сам не заметил, как всё-таки уснул.
* * *
- Смотри, Олег.
В голосе Танюшки было потрясение. Надо сказать, я её понимал.
Мы стояли внизу голого каменного откоса. Не помню, чтобы я видел такой в нашем мире в этих местах, да это и не важно. Откос уходил влево и вправо, словно огромный нож вспорол в этом месте лес на несколько километров, вывернув вал перемешанной с галькой земли. Конечно, это было не так. Но похоже.
Однако, не этот геоморфологический памятник нас удивил - нам хотелось есть, до природных ли тут недоразумений? А вот на этом валу - в сотне метров справа от нас - лежал большой серый валун.
И это был не просто валун.
Когда-то чья-то рука придала валуну очертания лежащего человека. Он опирался щекой на кулак левой руки, а правой - придерживал рукоять меча, вытянутого вдоль ноги. Черты лица были только намечены, но всё же хорошо различалось, что неведомый скульптор изобразил подростка - с правильным лицом, с упавшей на щёку прядью волос.
- Пошли, - я потянул Танька за плечо. - По-моему, мы добрались.
Танюшка стрельнула в меня взглядом - недоверчивым и обрадованным - и я понял, что для неё путь закончился.
А у меня такого чувства не было.
Не было - и всё тут.
Мы подошли к каменной глыбе. Она оказалась в три раза больше человека и, подойдя вплотную, я увидел, что скульптура старая. Старше надписей, которые мы видели тут.
- Ну вот, Тань, - я вытер лоб и незаметно оперся на камень, пережидая короткий приступ головокружения. - Пришли. Что дальше?
Она вновь взглянула на меня:
- Ты не веришь? - тихо спросила она. Я покачал головой. - И с самого начала не верил? - я снова покачал головой. - Но, может, мы просто не сюда попали, может, эта статуя никакого отношения…
- Может быть, - устало прервал её я. - Но я, Тань, не знаю, куда нам ещё идти. Вот мы пришли, сорок миль кончились или вот-вот кончатся. Я не знаю, куда мы должны были придти. И вообще… - я махнул рукой и присел на край камня. Голова не переставала противно кружиться. То ли от голода, то ли давление резко упало - больше года уже не было со мной такой фигни… Наверное, и на лице это как-то отразилось, потому что Танюшка посмотрела на меня с испугом и тронула за плечо:
- Ты чего?
- Ничего, ничего, - поспешил успокоить её я и рывком поднялся. - Понимаешь, Тань, для них - ну, для тех, кто надписи оставлял - этот памятник мог что-то значить. А вообще - нечего киснуть. Это место ничем не хуже любого другого.
- Я домой хочу, - губы у Танюшки вдруг поехали, задрожали. - И есть… - она справилась с собой, но отвернулась и начала водить пальцем по камню.
- Есть мы добудем, - я заставил себя собраться. - Обязательно добудем, что ты… И домой выберемся, погоди только, Тань…
Мне очень-очень хотелось зареветь. Оказывается, и я на что-то надеялся. Вопреки всему надеялся… Но реветь не имело смысла, и я решительно взялся за Танькино плечо под ковбойкой:
- Тань, вставай. Пошли. Нам вообще нельзя на одном месте сидеть.
Она не спросила - почему. Вместо этого с надеждой посмотрела на меня:
- А давай вокруг походим немного, а, Олег? Вдруг что-то найдём, а?
- Давай, - согласился я. Без особой надежды, просто для успокоения - даже не своего, а Танюшки…
…Форт мы нашли через десять минут.
* * *
Кто-то сложил башню-шестигранник из мощных каменных глыб, невесть как и когда сюда попавших. Она была не очень высокой - в три моих роста, не больше - но широкой. По верхнему краю шли узкие бойницы. Когда-то эту башню ромбом окружал деревянный частокол, но большинство здоровенных брёвен перегнили в земле и валялись рядом в беспорядке, остальные накренились, и только одно-два стояли прямо. К башне примыкал приземистый блокгауз. Провалившуюся крышу и накренившиеся внутрь стены покрывал мох. Никаких следов штурма или хотя бы пожара видно не было, зато над входом - плотно сбитой из досок дверью, расположенной на уровне моей головы - был нарисован белой краской идущий лев с поднятой передней лапой, как на гербе. Краска стёрлась и смылась, но в неровности камня въелась, и на расстоянии рисунок оставался отчётливым.
- Это английский гербовый лев, - определил я. - Тань, я тебя подсажу, а ты попробуй открыть дверь.
- Угу, - при виде форта она вновь резко оживилась. - Давай.
Я, сцепив руки в замок, подкинул её к двери, и Танюшка ловко вцепилась в какие-то выбоинки. Нетерпеливо вытянула ко мне руку, я перебросил ей открытый нож. Наверху скрипнуло, хрустнуло, посыпалась сырая деревянная труха, и Танюшка соскочила обратно. Указала вверх подбородком с гордым видом.
Дверь была открыта - отошла на полметра. В щели проглядывал свет.
- Подсади опять, я посмотрю, - я принял от неё нож и покачал головой:
- Лучше я, мало ли что…
- Я же тебя не подниму, - улыбнулась она. - Давай, Олег.
- Эххх… - я неохотно, но сноровисто подсадил её и приготовился ждать. Но буквально через минуту Танюшка с ошарашенным видом свесилась обратно. Она, кажется, лежала на животе и обеими руками отводила волосы от лица. Глаза у неё были ошалелые:
- Олег, тут оружейный склад, - сказала она.
- Дай руку, - выкинул я вверх ладонь.
РАССКАЗ 2
Старые друзья
А наш огонь никогда не гас,
А что невелик - ничего…
Не так уж много на свете нас,
Чтоб нам не хватило его!
А. Макаревич
* * *
Нет, что бы Танюшка ни говорила, но это ничуть не походило на оружейный склад. По крайней мере, как я их себе всегда представлял - строгие ряды стоек с оружием. (В жизни я их - складов - всё равно не видел.) Скорее это напоминало оружейную башню из повести Крапивина "В ночь Большого Прилива", где вооружался главный герой Серёжка - эту книжку я очень любил…
Нет. было ещё одно сходство - пожалуй, более верное, только очень уж неприятное, поэтому я и не подумал о нём сразу. Если я что-то понимаю, то люди свалят оружие так - одной большой, остро-расползающейся кучей - в одном случае.
Если сдаются. Перед моими глазами встала картинка из фильма (или, может быть, я её сам выдумал) - люди проходят между двумя рядами других людей и складывают, почти бросают, оружие в конце этого живого коридора. С лязгом и шорохом выползают из ножен потерявшие хозяев клинки…
Всё, как здесь. А где хозяева? Я даже огляделся с неприятным холодком, почти ожидая увидеть где-нибудь у стены скелеты.
Конечно, там ничего не было.
- Странненько, - сказала вдруг Танюшка, и я вздрогнул. Девчонка задумчиво смотрела на эту кучу. - Их как будто… бросили. Потому что не нужны.
- Это ещё не самое странное, - я почему-то ощутил нервную дрожь. - Странней то, что всё оружие здесь - боевое.
- А? - Танюшка посмотрела на меня, сведя густые брови. - Это как?
- Мы с тобой тут уже долго, но не видели ни одного человека, - задумчиво сказал я. Когда говоришь вслух, мысли легче оформляются в точные образы. И иногда сам удивляешься тому, что говоришь - пока думал, всё выглядело не так… - А тут всё оружие именно… ну, античеловеческое, понимаешь? Никто же не ходит на медведя или волка со шпагой или саблей. Топор там нужен. Рогатина какая-нибудь. А тут нет оружия на зверя. Только на человека.
- Ну… - Танюшка вообще-то не спорщица, но сейчас, наверное, почувствовала, как мне хочется, чтобы меня опровергли. И начала опровергать. - Может, его потому и бросили, что оно тут не нужно. А всякие топоры с собой унесли.
Мне стало смешно. Не очень хорошее это было веселье, истеричненькое. Мне представилось, как некие люди входят сюда, сваливают мушкетёрскую снарягу, затыкают за пояса топоры и уходят. Д'Артаньян, переквалифицировавшийся в кержака-раскольника… Но какой-то резон в Танюшкиных словах всё-таки был. Я подошёл к оружейной куче.
- Не, Таньк, - медленно и уверенно сказал я. - Этими штуками пользовались. И за ними ухаживали, смотри.
Действительно, оружие ничуть не походило на брошенное за ненадобностью. Кромки клинков всё ещё сохраняли голубовато-серебристую заточенность, а остальное полотно наоборот - было серым и выщербленным. Не музейного вида было оружие. Не лакированное, понимаете? Если в книжках пишут правду - с таким хозяин расстаётся только вместе с жизнью.
Я почувствовал, как во мне разрастается любопытство и восхищение этим оружием. Руки буквально зудели, тянулись к клинкам.
- Танюшка, я, наверное, кое-что возьму, - разыгрывая неуверенность, сказал я. Танюшка вздохнула: