* * *
В двух шагах от места, где шел митинг, в темной задней комнате оружейной мастерской встретились два бывших царских офицера - представитель деникинской армии и командир батальона 34-го стрелкового полка. Разговор их был краток.
- Зачем вы сюда явились? - с упреком воскликнул бывший штабс-капитан. - Мы ведь сообщили вам свой ответ.
- Я надеюсь, что вы передумаете, господа, - пожал плечами деникинский посланник.
- Нет, нет, нет! Ни в каких авантюрах мы участвовать не будем. Это общее мнение всех бывших офицеров бригады, и мы просим...
- Глупости! - резко прервал его гость. - Артиллерийский дивизион готов выступить, я был там час назад...
- Очень жаль, - развел руками командир батальона.
- Да, там офицеры не оказались трусами!
- Как вы можете так говорить! Ведь вы офицер, вы должны понять: мы присягнули Советскому правительству. А вы требуете от нас измены!
- Странные понятия о долге: блюсти верность голоштанным комиссарам и сражаться против истинных патриотов России.
- А что у меня общего с генералом Деникиным? - покраснев, заговорил комбат. - Ни у меня, ни у моих предков никогда не было ни титулов, ни усадеб, не хватало средств к существованию. И вы, и ваши друзья всегда смотрели на меня сверху вниз, оскорбляли на каждом шагу! Для вас я всегда был выскочкой. Почему должен я возвращать вам ваши поместья? Да мне, если хотите, в тысячу раз ближе идеи равенства!
- Вот как? В таком случае немедленно выдайте меня чекистам, - спокойно сказал деникинский посланник и встал.
- А, вы прекрасно знаете, ваше сиятельство, что я этого не сделаю! Не смогу этого сделать!
- Этим я обязан не вам, - холодно поклонился граф, - а остаткам офицерской чести, которые пока еще сильнее вашей трусости.
- Не испытывайте моего терпения! - сказал комбат. - И больше не появляйтесь здесь - иначе я ни за что не поручусь.
- Надеюсь, меня не узнают, - ответил гость, застегивая свою ватную куртку и надевая старый порыжелый картуз. - Не узнают, если кто-нибудь не поможет, - с угрозой в голосе добавил он. И уже выходя, сказал: - Я передам ваши слова главнокомандующему. Вы будете сожалеть о них.
Нужно было тут же схватить его, отправить в трибунал. Но проклятое ложное благородство, честное слово, которым он гарантировал безопасность этого человека, весь кодекс с детства впитанных понятий о морали крепко держали штабс-капитана. Он вытер платком взмокший лоб, пригладил редкие седые волосы и вышел во двор.
* * *
Митинг заканчивался. Жилин уже отвечал на вопросы. И здесь начало разгораться то сражение, которое почти две недели так активно готовилось всеми силами подполья.
Потрясая запиской, Жилин кричал:
- Товарищи, какой-то чересчур грамотный человек спрашивает, почему нет свободного провоза продуктов отдельными гражданами!
- Верно! Говори! Давай провоз! - неслось со всех сторон.
- Отвечаю! - изо всех сил крикнул Жилин. И дождавшись относительной тишины, отчеканил: - Потому что получится свобода провоза для одних спекулянтов, товарищи!
Комбат увидел своего недавнего гостя прислонившимся к одной из повозок. Тот, заметив это, презрительно усмехнулся и, бравируя своим бесстрашием, подтянулся за борт повозки, встал на ось и звонко, задорно крикнул:
- Лучше у спекулянта купить, чем с голоду подохнуть!
Одобрительный гул покрыл его слова. А он неторопливо спустился на землю и не спеша, не оглядываясь, пошел со двора.
- На четверть фунта хлеба в день не навоюешься, братцы! - кричал маленький вихрастый солдат в огромной вислоухой ушанке.
К столу шагнул рослый, бородатый и косматый детина и сиплым басом сказал:
- Повоюешь! Поставят тебе за спину заградотряд из Чеки, будешь вперед бежать и "уря" орать!
Детину узнали - это был знаменитый брянский босяк по кличке Плевна, объявивший себя идейным анархистом. Его заявление встретили хохотом, криками:
- Крой, Плевна! Долой Чеку!
Молодой красноармеец, видно из рабочих, оперевшись на чьи-то плечи и высоко поднявшись над толпой, старался всех перекричать:
- Товарищи! Чека борется с контрреволюцией! Чека бьет контру, товарищи!
В ответ раздался свист.
Жилину было ясно, что настроение собравшихся изменилось не случайно.
- Надо кончать митинг, - шепнул он Панкову. - Здесь слишком много посторонних и подозрительных.
Но в это время недалеко от них в толпе несколько голосов хором прокричали:
- Слу-шай-те!
И оттуда кто-то невидимый в мгновенно наступившей тишине громко и внятно сказал:
- Чекисты и коммунисты против народа, против революции. Все вы знали настоящего революционера художника с Брянского завода товарища Гарусова. Позавчера чекисты предательски заманили его в лес и подло убили! Долой убийц!
И хотя мало кто из присутствующих знал Гарусова, рев покрыл эти слова.
Комбат протиснулся к столу. Возле Жилина собрались почти все командиры.
- Разведите людей по местам! - бросил им Жилин и вскочил на стол.
Коммунисты и комсомольцы стали со всех сторон пробираться к нему. Но их было немного, Жилин насчитал всего семнадцать человек.
Коренастая фигура военкома, который, заложив ладони за пояс гимнастерки, невозмутимо сверху оглядывал толпу, была хорошо видна отовсюду. Его уверенность и насмешливая улыбка, его спокойствие подействовали. Шум понемногу стал спадать.
- Товарищи красноармейцы! - негромко сказал Жилин, и его услышали во всех концах площади. - Среди вас затесались люди, которые хотят сорвать наш митинг. Это провокаторы, враги, перед которыми мы не станем говорить о наших боевых делах и задачах. Поэтому сейчас командиры разведут вас по подразделениям. Вы сами должны очистить ваши ряды от контрреволюционной сволочи!
- Становись! Становись! Становись! - раздались команды ротных. Часть толпы шарахнулась к воротам, остальные строились на плацу.
* * *
На другой день после митинга Митя подошел к зданию на Московской улице, где помещался штаб бригады. Рядом, в доме бывшего офицерского собрания, сейчас находился Центротеатр. На фанерном щите красными буквами стояло:
"Разбойники". Трагедия Шиллера. С участием артистов столичных театров. Просьба не лузгать семечки".
- Начинается пролетарская культура! - насмешливо произнес кто-то за Митиной спиной.
Митя обернулся. Перед ним стоял Владислав в кавалерийской куртке, в кубанке, в сапогах со шпорами. Плоская серьга величиной с копейку поблескивала в правом ухе. Его удлиненное, тонкое и бледное лицо с маленькими усиками было красиво, когда он, играя бровями, улыбался Мите.
- Да, начинается пролетарская культура! - с вызовом повторил Митя. - Что тут смешного?
Словно не замечая Митиного тона, Владислав положил руку ему на плечо.
- Впрочем, народ нужно развлекать, это правильно...
Митя страстно любил театр, и слова Владислава прозвучали для него особенно фальшиво.
- Театр - не конфетка! - резко сказал он и, дрожа от ненависти, отодвинулся.
Внезапно он понял, как давно и глубоко ненавидит этого человека с его воркующим голосом, пошлой серьгой, искусственной, недоброй улыбкой. "Ревную?! - подумал Митя и немедленно осудил себя: - Я несправедлив к нему!"
- Ваш брат говорил мне, вы идете в армию?
Митя принудил себя ответить и даже показал направление, выданное губисполкомом.
- Завидую вам, Димитрий, - произнес Владислав, продолжая улыбаться. Ему было лет под тридцать, и он говорил с Митей, как старший. - А мы тут остаемся, в обозе, так сказать. - Он цепко ухватил Митю под руку и стал прогуливаться с ним перед зданием штаба. - Я чекаю, ожидаю стоматолога, - пояснил он, кивая на вывеску у входа в дом: "Зубной врач Губерман". Штаб занимал второй этаж.
Владислав говорил и говорил, будто боясь остановиться. Польские коммунисты считают, что отделение Польши от Советской России - тяжелая ошибка. И какой результат? Польшей управляет гениальный пианист и бездарный политик, который привел страну на грань катастрофы.
Митя хотел спросить, с каких пор Владислав причисляет себя к коммунистам, но промолчал.
Цокот копыт, к которому Митя прислушивался уже несколько секунд, стал приближаться. К зданию штаба галопом подскакали два всадника. Один из них, Семен Панков, с которым Митя ездил за дезертирами, бросил поводья адъютанту и взбежал на крыльцо.
- Извините, пожалуйста, - опомнился Владислав, - я вас задерживаю. Вам нужно в штаб...
- Да, я пойду, - обрадовался Митя.
- Хотя, пока моего Губермана нет, я провожу вас, - вежливо сказал Владислав и первый направился в дом.
Панков и Жилин стояли на пороге канцелярии, разговаривая вполголоса. Завидев Митю с Владиславом, замолчали.
- В чем дело? - недовольно спросил Жилин, оглядывая их.
- Брат моего начальника Медведева, к вам в бригаду направлен, - с любезной улыбкой сообщил Владислав.
- А-а, Митя, - узнал его Панков. - Вот и хорошо! Кстати, среди пополнения у тебя есть знакомые. Поедем сейчас со мной, пулеметчиков выводить. Там, брат, у нас заваруха. Лошадь найдется? - обратился он к Жилину. Сердце у Мити заколотилось от радости. Сразу - на коня! Пусть-ка этот пеший кавалерист с серьгой посмотрит!
- Может быть, нужно что-либо передать председателю Чрезвычайной комиссии? - по-военному вытянувшись, обратился к Жилину Владислав.
Тот удивленно и внимательно взглянул на него, с секунду подумал и, не ответив, обернулся к Мите.
- Пойдем со мной во двор, коня возьмешь.
Когда Митя следом за Панковым рысью ехал по Московской, он увидел Владислава, почти бежавшего к рынку.
То, что он не дождался зубного врача, назойливость, с которой он удерживал Митю, и торопливость, с которой потом бросился в штаб, вызвали у Мити неясное подозрение. Может быть, совсем не зубной врач интересовал Владислава возле штаба... Но Митя отогнал от себя эти мысли.
Владислав посторонился, пропуская всадников, одобрительно подмигнул. Делая вид, что не замечает его, Митя лихо промчался мимо.
Военный городок гудел. Оба полка высыпали из казарм. Множество штатских с деловым видом носилось среди красноармейцев. Командиров не было видно.
Митю здесь никто не знал, и он беспрепятственно проник в казарму пулеметной роты. Первый, кого он увидел, был Васька Рыжий, возившийся у станкового пулемета.
Василий поднял голову, улыбнулся.
- Что, в гости пожаловал? - потом, оглянувшись, вполголоса: - Жизнь надоела, чекист? Узнают - убьют. Озверели люди.
Митя присел возле него на корточки.
- Во-первых, Вася, я еще не чекист - это я так сболтнул, для важности. А во-вторых, я послан за вами. Роту нужно сейчас же вывести в Брянск. Где командир?
Василий молча кивнул и пошел искать командира.
Командир роты оказался почти сверстником Мити. Он прочитал записку Панкова, нахмурился:
- Пойдешь с нами? Если дорогу преградят, будем пробиваться с боем. - И обернувшись, скомандовал негромко: - В ружье!
Через десять минут рота в полном порядке выступила из казармы.
Сначала во дворе никто не обратил на это внимания. Но у самых ворот к командиру подбежал маленький вертлявый человечек в штатском и следом - два красноармейца.
- Чей приказ? Куда? Назад! Ворота! Часовые! Не пускать! - кричал человечек, размахивая руками.
Один из сопровождавших его красноармейцев бросился к зданию канцелярии. Митя нащупал в кармане наган, взвел курок. Командир роты, не останавливаясь, приказал:
- Вперед! Прибавить шаг! - и пошел прямо на вертлявого человечка.
Тот отскочил в сторону, отчаянно замахал руками и затараторил. От канцелярии бежали какие-то люди, потрясая кулаками и пистолетами. Но рота уже миновала растерявшихся часовых, вышла на дорогу и, не сбавляя шага, двинулась к Брянску.
Как раз в это время - было уже часа три дня - в городе ударили пушки. Это взбунтовавшийся артдивизион дал два выстрела по отряду вооруженных рабочих, занявших Трубчевскую улицу. Город притих.
У игрушечного розового домика со стрельчатыми окнами стояли станковые пулеметы, звучали тихие слова команды, строились и уходили вниз к Десне молчаливые рабочие отряды. Уже действовал военно-оперативный штаб во главе с Игнатом Фокиным, созданный два часа назад для борьбы с мятежниками.
Когда Панков и Митя вошли в кабинет Фокина, здесь были Жилин и вновь назначенный Москвой командир бригады, бывший полковник генштаба, чех Конюка.
Фокин у окна, держа одной рукой перед глазами железные очки, читал какую-то листовку. Оглянувшись на вошедших, сразу обратился к ним:
- Какое настроение в полках? Кто там командует?
- Настроение буйное. Офицеры в стороне, штатские распоряжаются, - хмуро отвечал Панков.
- Еще вчера, на митинге, поначалу никакой враждебности не было, - вмешался Жилин. - А сегодня днем Панкова Семена, когда влез на повозку - к порядку призвать, чуть самосудом не убили. Разграбили оружейный склад, кладовые... Сорганизовали их за ночь!
Фокин бросил листовку на стол.
- Коллективное творчество! Все тут - и эсеры, и анархисты, и еще кое-кто. - Он протер очки, спрятал в футляр, щелкнул крышкой. - Провокация готовилась заранее. Все говорит о заговоре. Цель ясна - захватить город и сдать Деникину. Будем держать оборону по Десне. Пулеметную роту направьте к Черному мосту.
Жилин кивнул и вышел. Некоторое время все молчали. На улице кто-то звонко, срываясь на высокой ноте, скомандовал: "Становись!"
- Агитация имела успех потому, что мы оттолкнули от себя середняка, - обратился Фокин к Панкову, наблюдавшему из окна, как строятся пулеметчики. - Ведь дезертир - это середняк. А ты говоришь, не пускать его в комбеды.
Митя вспомнил, что действительно несколько дней назад Панков говорил об этом Фокину.
- Съезд определит позицию по крестьянству, - примирительно отозвался Панков.
- Да как я на съезд поеду, как Ильичу в глаза посмотрю, когда у нас тут под боком этакое! - взволнованно воскликнул Фокин.
Вошел Александр Медведев. Он был бледен и хромал больше обычного. Еще с порога сказал:
- Гарусова убили сами анархисты! Точно установлено. Для провокации свалили на нас.
- А за что? - спросил Фокин.
- За то, что оставался порядочным человеком, - буркнул Александр и, не выдержав, закричал: - Я требую, чтобы губком санкционировал поголовный арест анархистов по всей губернии! Немедленно!
- И все-таки, Александр, такого указания я лично не дам, - сказал Фокин. - Соберем комитет, обсудим...
- Да сейчас-то что делать? - прервал его Александр.
Фокин вскинул на него свои ясные голубые глаза:
- Сейчас бороться в первую очередь путем переубеждения крестьянских масс. А репрессии против анархистов - это второстепенно.
- Игнат Иванович прав, - сказал Жилин. - Я поеду в казармы, поговорю с народом.
- Добро! - обрадовался Фокин. - Пусть они знают, что оборону мы держать будем. И меньшевиков, эсеров, анархистов обезвреживать тоже будем. Но тех, кто виноват. Не поголовно, Александр, - твердо заключил он. Вздохнул: - Пойду давать телеграмму в Орел и в Москву, - и вышел.
- Вот как довелось вам принимать бригаду! - с горечью обратился Жилин к полковнику.
- Ничего, я приму ее, - невозмутимо ответил полковник, и его некрасивое сильное лицо с тяжелой лошадиной челюстью озарилось обаятельной улыбкой. - Приму обязательно.
Жилин с интересом поглядел на него, задумчиво кивнул головой.
- Да, мы еще повоюем вместе.
- А ты что здесь? - вдруг заметил Александр брата.
- У меня направление в бригаду... - замялся Митя.
- Куда ж теперь, - развел руками Жилин, но, увидев огорчение на Митином лице, хлопнул его по плечу: - Ладно, оставайся пока при мне! Для поручений. - И повернулся к Конюке. - Товарищ комбриг, ночевать будем в штабе. С утра поеду к полкам.
* * *
Белый дым с шумом вырывался из трубы, в его разрывах ослепительно синело весеннее небо. Ошалелые сороки в панике срывались из-под колес. Жилин стоял у двери, рядом с машинистом, собранный, спокойный. Митя испытывал счастье от этой быстрой езды, от того, что он рядом с человеком, которого в Брянске называют "железным комиссаром", от предвкушения опасности.
Показались первые строения военного городка.
- Гляди, они заставу выставили, - крикнул Жилин машинисту. - Останови-ка там!
В будке было еще трое рабочих. Они подошли к двери, осторожно оттирая Жилина, чтобы выйти первыми.
- Не суетись, ребята, - отстраняя их, строго сказал Жилин и встал на ступеньку. - Товарищи красноармейцы! - воскликнул он, и в голосе его прозвенела такая уверенность и сила, что Митя сразу успокоился. - Когда месяц назад московские рабочие послали меня к вам...
Митя успел заметить через плечо Жилина лица красноармейцев, на которых были растерянность и любопытство. А за солдатскими папахами виднелись знакомые Мите черная техническая фуражка, бекеша с серым воротником. И вдруг оттуда, из-за спин красноармейцев, медленно переворачиваясь в воздухе, полетела к паровозу граната. Сильный удар оглушил Митю. Комиссар молча повалился ему на руки.
Застава быстро отошла от паровоза, потом побежала. А здесь, в паровозной будке, стояла тишина, и пять человек застыли над телом комиссара. Он лежал на черном, засыпанном углем полу...
Паровоз медленно, без гудка шел к Брянску. Люди бежали навстречу, громко кричали, спрашивали, затем останавливались и молча смотрели вслед.
Убийство Жилина потрясло всех.
И все-таки, когда в полдень пришло известие, что оба полка выступили на Брянск и подошли уже к Десне, Фокин заявил, что необходимо снова поехать к полкам. На этот раз почти весь комитет был против. Предлагали держать оборону и ждать подкрепления из Орла и Москвы.
- Вы не верите в людей! - резко сказал Фокин. - Я еду!
Митя никогда еще не видел Фокина таким. На щеках его выступил лихорадочный румянец, глаза сияли. Накинув на плечи пальто, он стоял в дрожках, держась за козлы. Один, без всякой охраны ехал он через длинный Черный мост туда, где на пологом берегу темнело скопище почти шести тысяч человек. На этой стороне стояла наготове пулеметная рота, несколько кавалеристов нетерпеливо гарцевали на гулком настиле моста.
Семен Панков смотрел на ту сторону в бинокль, время от времени отрывисто бросал:
- Движение... Окружают Фокина... Нет, спокойно... Игнат говорит... Кто-то машет ему шапкой... Отчего это он оглядывается? Замолчал?.. - Панков замер, впившись в бинокль. В этот миг не у одного Мити остановилось сердце. - Ух! - выдохнул Панков.
- Что, что там? Говори! - закричали вокруг.
- Игнат рванул на груди рубаху, стреляйте, мол, сволочи...
- Ну, ну, ну! - торопили вокруг, - что ж они-то?
Но там все происходило гораздо медленнее, чем хотелось собравшимся здесь. И только через несколько минут Панков сказал:
- Как будто спокойно... Полки строятся... Двинулись... - И вдруг как закричит: - Назад пошли! В казармы!
Экипаж снова затарахтел по доскам моста.