Курная избушка появилась в лесу не от желания людей жить в копоти. Боров, отвод - все эти необходимые части настоящей печи можно сложить только из кирпича. Кирпич надо делать - это не такой быстрый процесс. Для кирпича нужна определенная глина. А если такой глины нет, а если и до печи рыбак уже потратит не один день на изготовление лодки и избушки? Вот поэтому и появилась в лесу обычная курная печь. Такую печь или просто сбивают - лепят - из любой подвернувшейся под руку глины, или складывают из угловатых камней. Настоящую и курную печи сближает только одна общая деталь - очаг. И тут и там в этот очаг укладываются дрова, и тут и там разводится огонь, но дым из курной печи уходит не вверх по системе ходов, а просто тянется по потолку к прорези в стене. Такой ровный дым по потолку называется устоявшимся, он не задевает человека и не оставляет на тебе копоти. Устаивается дым всего три - пять минут. За это время с непривычки можно и покашлять, но зато потом, присев на нары, можно долго любоваться этим же самым дымом…
Дым в избушке уже не вертится клубами, он давно поднялся с пола и теперь живыми слоями тянется к прорези в стене. Слои дыма тонкие, цветные, к потолку они все плотней и плотней. Лучи солнца через прорезь в стене расцвечивают эти слои редким золотым веером, и мягкие стрелы веера качаются в потоке слева направо… А дым все течет и течет в солнечных лучах, течет легкой сизой пеленой.
Когда дым устоится, я закрываю дверь в избушку и принимаюсь разделывать рыбу. Рыбу разделываешь на столе. Маленький, прочный столик появился в избушке еще до моего прихода. Его тоже сделали руки рыбака, и по этому столику, да и, пожалуй, по всей мебели, начиная с лавочки из осинового полена и кончая кошелкой из дранки, можно представить, кто жил здесь до тебя…
Иногда среди охотничьих избушек попадаются неуютные, неладные жилища. Здесь как‑то неаккуратно сложена из камня печь, небрежно положены на нары доски, да и вся мебель своей неопрятностью бросается в глаза, и тогда тебе верится, что делал эту избушку торопливый, безалаберный человек, который, пожалуй, не собирался оставаться здесь слишком долго. После такой избушки может появиться чувство брезгливости даже к самому озеру, и ты вряд ли снова заглянешь сюда…
Хорошие, умные избушки тянут к себе опрятностью и тем особым теплом, которое оставил после себя другим людям человек, срубивший ладный лесной домик. Это тепло живет и в аккуратно сложенной печи, и в крепком столике, и в удобной лавочке перед печью. Ты сразу узнаешь такое тепло и старательно пытаешься разобрать на прокоптившейся стене инициалы того человека, который жил здесь до тебя.
Оставлять инициалы на стенах избушки - это лесной обычай. Но этот обычай не имеет ничего общего с желанием некультурных людей оставлять свои подписи на произведениях природы и искусства. Человек, расписавшийся на стене избушки, совсем не собирался тремя начальными буквами своего полного имени заявить последующим зрителям о своей близости к лесу или воде, как заявляют о своем приобщении к историческим и реликтовым местам любители стихотворных или прозаических автографов.
Лесной обычай "расписаться на стене избушки" начинаешь понимать, когда еще только подходишь к двери северного дома. И сейчас на дверях такого дома, как правило, нет замка. Когда хозяин отлучается, он всего–навсего припирает дверь батожком или старым косьевищем, то есть ручкой от косы. Задача такого замка - объявить гостю, что хозяев пока нет дома. Если у тебя есть время, можешь подождать. А если тебе что‑нибудь надо попросить у хозяина дома, то можешь войти, взять нужную вещь, но по прибытии хозяина туг же доложить об этом.
Но, как правило, в дверь, заслоненную батожком, могут войти лишь близкие хозяину люди. Некоторое время я не знал об этом последнем условии и, встречая на своем пути подобные замки, преспокойно миновал их. Мне никто не выговаривал своих обид, никто не требовал отчета за те часы, которые я провел в чужом доме в ожидании хозяина, но однажды случай заставил меня пересмотреть свое поведение.
Это было на Домашнем озере. Я оставался в пустой деревушке один и занимал небольшой уютный домик. В домике лежали мои вещи, деньги и документы, на двери, конечно, не было никакого замка, и, уходя куда–нибудь даже надолго, я всего–навсего прикрывал дверь узенькой щеколдой. Щеколда не была препятствием даже для моего пса, но я никогда не задумывался над тем, что мое имущество однажды может пострадать. Через деревушку иногда проходили люди, они шли дальше на речку Окштомку или возвращались обратно. Эти люди по пути заносили мне письма, приглашения посетить праздник, а то и просто местные новости. Такие встречи были для меня дороги, я боялся пропустить их и на всякий случай оставлял на своей двери плакат, нарисованный углем: "Дорогой друг! Если ты принес мне письмо или весточку, то положи их в шкаф и прими мое сердечное спасибо". Тогда мне казалось, что в своем обращении к прохожему я предусмотрел все.
Но вот, вернувшись домой, я встретил в деревне следы человека. Человек пришел с востока, от людей, и ушел на юго–запад, к другим людям. По пути он подошел к моему домику, даже поднялся на крыльцо, но дверь не открыл. За своим плакатом я обнаружил письма, аккуратно завернутые в газету. Но почему человек не положил почту туда, куда указывал ему плакат? Может быть, он торопился? Нет. Путник после посещения моего крыльца зашел в пустую ничейную избу, перекусил там и выкурил две папиросы. Почему он не зашел туда, где было теплей, где в печи всегда стоял горячий чай?
На это "почему?" мне ответил сам путник. На обратной дороге он снова зашел ко мне, мы встретились, выпили по стакану вина и долго и хорошо разговаривали. Этот человек уже не раз бывал у меня, не раз мы вместе переживали непогоду в одном и том же доме, но тогда наш дом был общим, а сейчас это строение принадлежало только мне, и зайти в него без разрешения, то есть в отсутствие хозяина, могли только близкие люди. В близких отношениях мы не состояли.
После этого открытия я снова припоминал все случаи посещения меня местными жителями и не совсем удовлетворительно оценил свое несколько вольное поведение. Замок в северных лесных деревнях все‑таки существовал, существовала молчаливая договоренность людей. И главным пунктом этого договора было уважение к человеку и его дому.
На дверях охотничьих избушек тоже никогда не бывает замка. Новый посетитель, как правило, не застает там и хозяина. Но в избушке остается имущество, снасть и запас продуктов. Здесь всегда можно найти спички, махорку, газету, соль, немного крупы, сухари и горючее для коптилки. Всем этим можно воспользоваться, а оставшееся и лишнее у тебя самого надо положить рядом. Такой порядок не раз выручал людей в лесу. Такой порядок надо беречь и уж никак не допускать в избушке разгрома или вреда.
Когда ты покидаешь избушку, то по закону уважения к человеку и его дому ты должен сказать "спасибо" тому, кто возвел в лесу крышу и сделал печь. А как сказать "спасибо", если ты. не видишь хозяина? Как отчитаться за взятое тобой? И каким образом хозяин может узнать о том человеке, который непорядочно вел себя в лесном домике?
О непорядочном человеке всегда можно узнать в лесу: лес долго хранит следы хотя бы тех же резиновых сапог, и охотнику, умеющему читать следы зверей, не так уж трудно разобраться, откуда и кто приходил в лесной домик и где искать провинившегося. Конечно, провинившийся человек вряд ли оставит свои инициалы там, где он совершил моральное преступление. Но другие вместо "спасибо", вместо отчета о посещении лесного жилища не слишком крикливо наносят на стене ножом три начальные буквы своего полного имени.
И сейчас, после ужина при свете коптилки на берегу хмурого и неприветливого Долгого озера, один в тайге, где за дверью сразу же поднимаются темные ночные ели, я старательно разбираю надписи на стенах и восстанавли ваю по ним имена тех людей, которые до меня посетили этот лесной домик. Кто были они, эти люди, оставившие мне тихий вечерний уют охотничьей избушки?
На столе коптилка, печь с дымом в избу, в кружке чай из всех ягод сразу, уха, в которой от рыбы стоит ложка… Коптилка прикрыта от сквозняка старой миской, крошечное окошечко в ночь, разрезанная луковица, чеснок, нож, брусочек, баночка с солью, пузырек с керосином, спичечный коробок с рекламой "Пчелы нужны садам"… Цветок, наверное, яблони, но на цветке очень хищная пчела… Из‑под котелка выглядывает клочок как‑то попавшей сюда газеты "Футбол", видно только заголовок: "Золото браззавильцев"… Это что‑то про Африку… Тепло и тихо, только трещат угли, даже не трещат, а потрескивают или, точнее, шуршат… Опять ветер в осинах и далекий–далекий стон гагары - гагара обычно стонет перед непогодой…
От меня по стенам и по потолку большая–большая тень. Тень наклонилась над столиком. Рукой можно показывать на стене собак и голубей. Они тоже большие–большие… Под ножом рассыпается на ладони сахар, рассыпается белыми искрящимися изломами - хороший сахар. И тут же - мой дневник и шариковая авторучка. Авторучка давнишняя, какой‑то западногерманской фирмы… Ее название я раньше помнил, а сейчас при свете коптилки не могу разобрать… Стержни чешские, мягкие и легкие для бумаги… А все остальное русское–русское, как этот лес, это загадочное озеро и теплая печь с голубыми потоками дыма под потолком…
Уже при свете коптилки я разобрал на досках стола еще несколько рядов старых закоптившихся зарубок. Длинные ряды, видимо, означали дни, окончившиеся, как мой сегодняшний день, у ночного огня. Другие ряды, покороче, должны были рассказать о других днях, когда погода выпускала на озеро, когда был промысел и рыба… Да, у тех людей, которые построили избушку, оставили мне крышу, печь, легкую лодчонку и крепкое весло, здесь, на озере, была та же цель, что и у меня, - рыба, много–много рыбы за не очень длинный срок летнего промысла.
В печи совсем гаснут угли, от них остаются только серые горки пепла. Пепел съеживается, остывает. Но в избушке тепло, тепло от недавнего огня и горячих камней, что оставили в себе жар хороших еловых дров.
Да, рыба. А что еще держало в этой избушке людей? О чем думали они у ночного огня после долгого и не всегда ясного дня среди волн и ветра? Что берегли в своей памяти? Во что верили? Кто ждал обратно этих людей, которые оставили для других свою тропу, тески на еловых стволах и маленький берестяной черпачок у ручья на пути к избушке?
Глава девятая
ПОГОДА
С утра над озером висели низкие рваные тучи. Тяжелые и сырые, они никуда не собирались уходить, они оставались, грозя каждую минуту свалиться вниз холодным осенним дождем. Эта минута была где‑то рядом, но пока не приходила… И вдруг шум, далекий, неясный шум по воде. Шум приближается, торопится к твоей лодке, и вот ты уже видишь, как по озеру бежит, становится шире и ближе густая стена мутной воды…
От дождя я успел уехать и спрятаться под берегом. Вовремя избежать неприятности помог мне сам дождь - я узнал о нем заранее по шуму тяжелых отвесных струй воды, которые упали сначала в дальнем конце озера. Знать заранее дождь по его голосу и было самым близким моим прогнозом погоды.
Дождь кончился. После дождя появилось голубое, чистое, как весной, небо, и под этим небом вдруг поднял–ся над водой серебряный тростник. Дождь задержался на листьях и стеблях, не упал весь на воду, и теперь в зарослях тростника засверкало много–много маленьких солнц. Я осторожно стянул с себя плащ и бросил его в нос лодки, и тут же на плаще, как и на тростнике, вспыхнули маленькие яркие солнца. Лодка неслышно выбралась на озеро и остановилась - в лодке начиналась радуга… Радуга уходила вверх высоко и круто, и оттуда, сверху, смотрело на меня через радугу настоящее большое солнце…
Радуги могут быть самыми разными. Одни из них появляются перед дождем, другие сопровождают ливни, а третьи остаются после того, как дождь кончился. По форме радуги могут быть крутые и пологие, и эти яркие полосы разных цветов, поднявшиеся от воды, не так уж редко помогают предсказывать погоду.
Радуга высокая и крутая обычно предвещает хорошую погоду, предвещает день без дождя. Низкая и пологая радуга, с трудом поднявшаяся над лесом, может обещать ненастье. Когда радуга, даже не очень высокая, появляется после дождя, смело жди хорошего, ясного вечера.
Сейчас радуга стояла над озером после целого дня густого, тоскливого ненастья. Ненастье кончилось только к вечеру, и появившаяся после непогоды радуга могла пообещать безмятежную рыбную ловлю лишь на несколько оставшихся светлых часов. А завтра, а следующий день? И снова радуга, появившаяся к вечеру, ответила на мой вопрос: завтра, если сегодняшний день кончится яркими цветными полосами, с утра жди дождь…
Завтра с утра снова будет гнетущая, сырая погода. Я вижу, знаю об этом и по закатному солнцу. Солнце сейчас желтоватое, мутное, оставшиеся после него облачка тоже тускло–желтого цвета. Такой закат не назовешь ведренным. Ведренный закат малиновый, мягкий. И пусть при таком закате солнце уходит, как скажут, в тучку, но края этой тучки перед завтрашней хорошей погодой всегда окрашены в тот же теплый цвет лесной ягоды малины.
Малиновый, мягкий цвет к ведренному закату, к закатным облачкам приходит от водяного пара, собравшегося к вечеру в нижних слоях атмосферы. Ночью этот пар осядет на землю, на тростник, на листья деревьев богатой густой росой, и на следующий день после ведренного заката и богатой ночной росы до обеда не будет дождя.
Сегодня ночью росы не будет - значит, завтра снова потянутся низкие сплошные тучи… Это можно еще раз проверить сегодня, сейчас, безоблачным легким вечером, который опустился на мое озеро. Вечер ясный и чистый. В такой вечер далеко на горизонте видны отдельные резные вершинки елей, ты чувствуешь, видишь вокруг себя безграничный простор. Но этот простор, эта легкая видимость обманчиво успокаивают тебя: нижние слои атмосферы чисты, в них нет того самого водяного пара, который окрашивает ведренный закат малиновыми красками, нет близкой росы, над водой сегодня не будет тумана, и ты долго можешь слышать ясное, чистое эхо от удара весла по борту лодки.
Ты подходишь к воде, берешь в руки легкое осиновое весло и слегка опускаешь его на борт лодки… Лодка звонко вскрикивает. Голос осиновой посудинки поднимается к елям и долго и широко расходится над тайгой, рассказывая тебе о завтрашнем ненастье. Завтра к утру сырость опустится к земле, и перед восходом солнца появятся на востоке узкие, темные облачка с красными околышками, облака непогоды.
Желтый тоскливый закат уже давно ушел за тайгу. Давно протопилась моя печь, тоже предсказав по–своему завтрашнее ненастье. Дым из прорези в стене избушки не поднялся сегодня вечером вверх. Сегодня вечером не было ветра, но густой тяжелый дым вдруг повернул в сторону и низко и медленно расплылся над водой. Дым вниз, к воде, - это тоже к завтрашней непогоде… Теперь оставалось подтвердить свой прогноз только по ночному небу.
Звезды стали к полуночи яркими и большими. Но звезды не казались застывшими, они мерцали. Час от часу мерцание звезд становилось сильнее. Если бы звезды мерцали с вечера, это все‑таки предвещало бы хорошую погоду, но мерцание звезд к утру, мерцание, которое мы наблюдаем из‑за большой влажности воздуха, могло обещать только дождь: водяные пары, не успевшие осесть за ночь росой, к утру соберутся в тяжелые сумрачные облака и опрокинутся вниз холодным дождем…
Снова дождь, снова сырость, снова слушать шум приближающегося дождя, ждать радугу, новый закат, новое мерцание звезд и очень надеяться на скорую перемену погоды.
Погода скоро обязательно переменится. Об этом рассказывает луна, ущербная, умирающая луна ненастного месяца - на новом лунном месяце, особенно после сырой погоды, почти всегда наступает хорошая перемена. Перемена может наступить и тогда, когда луна достигнет полного круга и двинется на ущерб или уйдет на время совсем… Как объяснить это? Пожалуй, объяснить изменение погоды рядом с фазами луны все‑таки можно. Но мне не хочется этого делать сейчас, когда разговор идет не о тонкой научной формулировке, а об умении человека, живущего в лесу, знать погоду вперед без справочников и счетно–вычислительных машин.
Луна редко когда подводила меня. Она не только подтверждала мои выводы о завтрашнем дне, но и помогала строить такой прогноз, который по своей длительности почти не уступал тем долгосрочным сводкам, с которыми знакомимся мы на страницах газет.
Узкий серпик только что народившегося светила оповещал меня о состоянии погоды на Домашнем озере вперед на двадцать дней. Когда луна появлялась на свет крутой, опрокинутой на спину, с загнутыми вверх рогами, месяц обещал быть хорошим, ведренным, без частых дождей. На нижний рог такой молодой луны, как на крюк, можно было повесить полное ведро воды, не опасаясь, что луна вдруг перевернется и выплеснет на тебя эту воду. Крутая луна вселяла уверенность не в пример той, другой луне, которая опрокидывалась рогами вниз и выливала на тебя каждодневные потоки дождей…
С возрастом луна выправлялась, полнела, и тогда тебя интересовала не столько форма, сколько цвет луны, цвет и характер кругов около твоей ночной спутницы…
Бледная и мутная луна обещала назавтра ненастье, чистая и ясная - яркую, хорошую погоду. Иногда вокруг луны появлялось светлое неясное сияние, луна как бы умывалась этим туманным светом и, конечно, после совершения туалета выплескивала остатки воды на грешную землю. Когда вместо туманного сияния луне сопутствовал светлый, ясный круг и в этом круге, как в рамке зеркала, приветливо и открыто улыбалась благодушная селена, я редко опасался за следующие два–три дня.
В эти дни небеса оставались спокойными и приветливыми для человека, идущего по лесным тропам. Эти дни были на руку и сенокосцу: ведь два–три ведренных дня, угаданных вперед, - это скошенное, высушенное и уложенное в стог или зарод сено с приличного клочка земли, который в нашем лесу называют логом. Завтра можно валить лог, можно смело косить: сегодня ясная луна, сегодня ведренный закат, не слишком бойкое вечернее эхо, да к тому же сегодня после заката солнца на совершенно чистом небе долго было видно в западной стороне туманное серебристое сияние. Это сияние более точно, чем луна, пообещало надолго хорошую погоду…
Сколько дней простоит хорошая погода после вечернего серебристого сияния? Я долго не мог ответить на этот вопрос, и, когда погоду надо было знать совсем точно вперед на неделю, на десять дней, я попросту шел к какому‑нибудь ветхому старику. В ответ на мою просьбу пожилой человек что‑то долго и тщательно вспоминал, потом отодвигал недопитый стакан чаю и еще раз уточнял: мол, что именно мне надо, знать точное расписание небес на десяток дней вперед или достаточно будет обойтись общими сведениями о погоде на месяц? И ту и другую просьбу старик мог удовлетворить.
Истины, преподнесенные лесными жителями, заносились мной в дневник и каждый день проверялись не только по цвету закатных облаков, но и по барометру… Цвет закатных облаков обычно не подводил, не подводил на день вперед и барометр. Но когда хотелось забежать вперед чуть дальше, чем позволяли роса и дым из трубы, вначале я нередко ошибался, несмотря на старательную помощь умного прибора…