После ужина началось пение и многочисленный хор долго оглашал древние стены; Ян и Ярослав, незамеченные никем, вышли из-за стола и попали на открытую, широкую и тоже мраморную веранду. Из черно-синего неба прямо на них глянул узкий серп месяца; мигали несколько звезд. Нет-нет и безмолвный лес, вторя вилле, вдруг разражался бурными криками, хохотом и пением.
Ян и его товарищ долго стояли и слушали ночь. На белых плитах пола лежали от них две слабые тени. Лица обоих были подняты к небу - оттуда доносилось курлыканье журавлей.
В полдень другого дня путники остановились близ дороги для обеда уже далеко от волшебной виллы и сделали обрадовавшее их открытие: кроме многочисленных съестных припасов в одной из сум оказался тяжелый узел, заключавший в себе дар предводителя разбойников - двести золотых монет.
Луиджи желтой струей высыпал их перед товарищами на плоский камень.
- Что, рыжеусый кит - какому святому надо молиться в пути?!.. - торжествующе воскликнул он.
ГЛАВА XXXIII
Незаметно минули еще две недели - и однажды утром с горы перед путниками вдруг развернулась панорама громадного города, привольно раскинувшегося на семи холмах; весь его серою лентою обвивали крепостные стены и частые башни.
- Рим!.. - коротко проговорил Луиджи.
Путники опустились на колени, сняли шляпы и благоговейно стали читать молитву.
Двумя крутыми изломами синел рассекающий город Тибр; среди самой широкой части его виднелся остров Тиберия, весь взъерошенный мрачными высокими башнями и замками; несколько каменных мостов желтыми арками перекидывались с берега на берег; всюду, куда ни хватал глаз, высились мертвые, неимоверные громады сооружений.
Дорога сбежала в низину и стала виться среди языческого кладбища, тоже вытянутого вдоль нее, как и около Флоренции, только памятники были внушительнее и больше числом; попадались целые замки и башни, охранявшие вечный сон знатных матрон и патрициев.
Вскоре впереди забелела стена; между двумя близко поставленными башнями виднелись открытые ворота.
- Триумфальные ворота!.. - объявил Луиджи.
Насколько просторным казался Рим издалека, настолько же тесными и мрачными оказались вблизи его кривые и полутемные улицы.
То и дело попадались то башни, то целые крепостцы магнатов, перемежавшиеся с грязными лачугами бедноты, развалинами дворцов, круглыми языческими, полуразрушенными храмами. Во всю ширину первой же попавшейся площади лежала, обросшая травой и кустами, опрокинутая колонна, разбившаяся на три куска. Встречных было немного; все шли вооруженные, под плащами многих поблескивали кольчуги.
Знакомая Луиджи траттория находилась в закоулках близ замка Кресчентиев и неаполитанец направился туда. Только что путники свернули в ее сторону - заслышался далекий и беспорядочно-частый звон колокола; так же беспокойно зазвучал другой, третий… тревожный звон распространился по всему городу. Показались бегущие люди; из домов выскакивали, на ходу прилепляя шпаги и кинжалы, обыватели. Все мчались по одному и тому же направлению, к базилике Св. Петра на Ватиканской горе; двери домов стали быстро запираться; окна усеялись женскими любопытными лицами.
- Что случилось?.. Где?.. - обратился Луиджи к одному из бежавших мимо людей.
- Папу отравили!.. - кинул тот в ответ.
Взволновавшийся Луиджи выискал глазами еще не запертую дверь, поручил кому-то на время ослика и выскочил опять на улицу. - За мной!!.. - крикнул он таким голосом, что все пятеро товарищей его, не спрашивая и не понимая ничего, пустились за ним бегом.
Скоро показалась лесистая гора; на широком уступе ее белела базилика Св. Петра; к ней прижимался древний потемнелый замок, служивший папам дворцом; к нему черным горохом катились со всех сторон пешеходы, неслись, не разбирая пути, всадники.
Вместе с толпой путники ворвались во внутренние покои дворца; им навстречу выбегали люди, тащившие серебряную посуду, ткани, ковры; в первой комнате обдирали стены, ломали шкапы, срывали украшения. Казалось, сотни озверелых разбойников завладели дворцом.
В соседней большой и высокой зале, на возвышении, покрытом красным сукном, в белой сутане и с тройной тиарой на голове лежал с посинелым лицом папа; неплотно прикрытые, словно прищуренные, тусклые глаза его наблюдали за творившимся.
Кругом бесновались безумные. На мертвого никто не обращал никакого внимания; люди взламывали шкафы, сундуки, рвали с дверей, с окон занавески и портьеры, дрались и катались по полу, вырывая друг у друга награбленное. В свалке принимали участие не только простые граждане, но и множество нобилей.
- Что такое творится?!.. - в изумлении проговорил Марк.
- Не зевайте!.. - отрывисто приказал Луиджи. - Тащите все, что попадется!
Он кинулся к одному из драгоценных шкафов, но тот оказался уже опустошенным и только прикрытым полуразбитой дверцей.
Луиджи запустил руку в соседний и вдруг почувствовал, что локоть его сжали железные тиски. Он оглянулся и увидал всегда безмолвного Адольфа. Лицо богатыря побледнело, под втянувшимися глазами проступила синева.
- Брось!!.. - прогудела октава. - Не смей!
- Это еще почему?!.. - возмутился Луиджи. - Да здесь так всегда поступают с папами и епископами - грабят их дворцы в день смерти.
- Не смей!.. - повторил Адольф, не выпуская руки неаполитанца. - Он глядит, - будет несчастье!.. - в голосе его прозвучало что-то такое, что пробудило в неаполитанце суеверное чувство.
- Да пусти руку-то, черт, сломаешь ведь!!.. - сердито воскликнул он, косясь на мертвого. - Тут и брать-то нечего - одна дрянь осталась!..
Товарищи Луиджи набожно приложились к туфле папы и, не взяв ничего, пробились наружу; площадь св. Петра, бывшая когда-то знаменитым садом Нерона, казалась шумным базаром: везде несли перекинутые через плечо шали, ткани, узлы, из которых торчала всякая всячина; раздавался оживленный говор и смех - римляне справляли свой праздник и легко менявший свое настроение Луиджи почувствовал недовольство собой за глупую, по его мнению, уступчивость, заставившую их остаться в такой удачный день с пустыми руками.
- В пап верят тем больше, чем дальше от них!.. - сказал он. - А в Риме они - тьфу… - он плюнул, - вот они что! Недавно их сразу было три… один другого хуже! Будь я трижды анафема, если еще хоть раз в жизни послушаюсь рыжих!
Путники отыскали дом, где был оставлен ослик и благополучно добрались с ним до траттории.
Рим - полумертвый, пустынный - подавлял своей необъятностью, величием и числом заколоченных дворцов, цирков и бань, рассчитанных на десятки и сотни тысяч посетителей. Всюду из христианства выглядывало язычество; бесчисленные храмы богов увенчались крестами или стояли заколоченными; гору цезарей - Палатин - покрывали мраморные громады-дворцы, возводившиеся на ней чуть ли не каждым императором. Без дверей, без окон, без жителей они медленно разрушались и жутью веяло от безмолвных стен, видевших тысячи убийств, оргий и зловещих безумцев, правивших миром.
Внутри многих дворцов еще стояли в нишах статуи, можно было найти всевозможные предметы, но разве изредка мелькала там человеческая тень: Палатинский холм, весь изверченный подземными ходами, считался особенно страшным и нечистым местом.
Так же пустынен и мертв был самый центр города с его форумами, монастырем весталок, триумфальными арками, колоннами и Колизеем - этим чудовищным каменным гнездом с тысячами окон, между которыми в нишах стояли, воплощенные в мрамор, знаменитые люди.
Вечером одному проходить в тех местах было небезопасно: в заброшенных зданиях, в подземельях ютились разбойники и вертепы жриц любви; развалины по ночам мигали огоньками, в них слышались крики либо пение - сбирры туда по ночам не показывались, а днем все опять было мертво и безмолвно. Многие площади и улицы заболотились.
Площадь главного форума покрывали глубокие ямы, сделанные кладоискателями; необозримым полем ромашек белели поверженные статуи и осколки. Тот, кому требовалась известь, приезжал на форум, разбивал Венер и Цезарей и пережигал их; плиты и кирпичи выламывались из никем не охранявшихся зданий для новых жалких построек.
Между статуями и под триумфальными арками паслись коровы и свиньи. Марк долго не мог отвести взгляда от пастуха в красном колпаке, опершегося задом о колонну Траяна и высвистывавшего что-то печальное на дудочке из коры.
Ошеломленные, отупевшие от непостижимого их уму разнообразия и неизмеримости города, путники бродили под руководством Луиджи то по мертвым, то по населенным улицам. Но и обитаемые места были пустынны; то и дело встречались пожарища: остатков их никто не убирал и многие из них заросли кустами и даже деревьями; из желтой листвы то здесь, то там торчали обгорелые головешки и целые балки.
Наблюдательный Марк заметил, что двери в зажиточные дома стояли запертыми и отворялись людьми в наскоро накинутых кольчугах; приветливости на лицах встречных не было никакой.
У громаднейших и тоже мертвых терм Траяна путники встретили многочисленную погребальную процессию, направлявшуюся к Тибуртинским воротам; ее сопровождало духовенство. Восемь рослых рабов несли на плечах длинные носилки; на них чуть поколыхивался толстяк-покойник, прикрытый темно-вишневым покрывалом с золотой бахромой; из-под дубового венка, надвинутого на лоб, толстою шишкой торчал нос. За телом шла кучка плакальщиц, одетых во все белое; по сторонам шествия кривлялись какие-то ряженые с масками на лицах; один был одет чертиком с длинным хвостом. Провожавшие громко разговаривали, шутили и пересмеивались с замаскированными.
- О Боже мой!!.. - всплескивая руками, восклицал один из них, изображавший умершего и тоже имевший дубовый венок на голове - жена моя, да сколько же ты натратила денег на мои похороны? Горе мне, горе!!. Ведь всю эту орду на поминки звать придется… все сожрут! - И он залился притворным плачем.
- Чего, нюня ревешь? - обратилась к нему одна из масок.
- Да рано умер я: не всех знакомых успел обжулить!
Провожатые хохотали.
- Смеетесь?!. - с трагическим пафосом возопил третий. - Человека в ад чертям на суп несут, а вы потешаетесь?!..
К нему подскочил чертенок.
- Что ты врешь на чертей, глупец?!.. - заверещал он. - Да разве такую гнусную скотину, как эта, станут есть черти? В помойную яму вывалим!..
Началась шуточная перебранка, в которую вступили остальные переряженные. Мертвому перебрали все косточки, вспомнили все его грехи, обиды, всякое лживое слово. Над ним острили, издевались; вдова и дети покойного шли молча, низко опустив головы и закрыв лица. Хохотали не только провожавшие, но и толстый патер, шедший вперекачку и уперев в живот руку с распятием.
- Ловко, ловко!! - шлепал он толстыми, гладко обритыми губами.
Шествие скрылось за поворотом.
- Что это было?.. - с недоумением проговорил Мартин, глядя ему вслед.
- Как что - обыкновенные похороны!.. - ответил Луиджи. - Должно быть, порядочный гусь был покойник!.. Здесь так повелось, что все, кто имеет счеты с умершим, нанимают актеров и те разделывают его, как шкуру на барабане!
- Это постыдно!.. - возразил Мартин.
- Наоборот, очень умно!.. - убежденно отозвался неаполитанец. - С иного черта, бывает, никаким родом денег не получишь, а заболеет покрепче - всех скорей ублаготворить спешит! А если хороший человек умрет - друзья тоже актеров нанимают: очень трогательные сценки в лицах разыгрывают!
Форум Траяна с его фонтаном-потоком, бурно низвергающимся из полуобрушенной стены, с несущимися среди пены и брызг мраморными конями и небожителями в колесницах, поразил путников и надолго приковал к себе их внимание.
Мимо колонны Марка Аврелия, по Фламиниевой улице они возвратились, не чуя ног под собой, в тратторию.
- Как же в таком городе разыскать кого-нибудь?.. - будто так себе, вскользь спросил Ян.
Луиджи смекнул, что крылось за этим вопросом.
- Нельзя только влезть на луну - остальное все можно!.. - отозвался он.
ГЛАВА XXXIV
Прошло с месяц, пока наконец путники освоились с великим городом и каждый нашел себе занятие по сердцу.
У Яна пробудился интерес к работам древних мастеров и он нередко часами простаивал перед статуями, уцелевшими, несмотря на века разгрома, еще во множестве. Глаз художника сразу, без слов, определил, в чем заключается истинная красота и искусство и имя которых - жизнь; с таким же глубоким вниманием разглядывал он в лавках ювелиров древние камеи и изделия из драгоценных металлов, столь бесконечно совершенные, что у Яна порой замирал дух и в сердце прокрадывалось тоскливое сомнение в себе - первый признак таланта!
Пока Ян осматривал и изучал разные древности, буквально валявшиеся под ногами на всяком шагу, новый друг его Ярослав подолгу просиживал или бродил по Колизею и пустующим циркам; затаив дыхание, стоял в тюрьмах рабов и христиан, где за железными решетками они ожидали выпуска на арену; заглядывал в темные лазы, из которых выпускали зверей.
Место цезарей - нечто вроде небольшого бастиона или выступа, - приковывало к себе его особенное внимание. Он почти въявь видел владык мира, проходящих из дворцов по подземным ходам и, при помощи подъемной машины, в золотых креслах сразу возносившихся над сотнями тысяч людей. Падение со стены камня иногда нарушало тишину, отзывалось эхо и видения Ярослава исчезали. Он вытирал рукой испарину со лба, запрокидывал голову и в синеве неба смутно начинали проступать Днепр и Киев с его многочисленными церквами.
- А у нас ни зверей, ни цирков таких нет!.. - пробуждалась в нем мысль и свежесть и бодрость овеивали его душу. Ему хотелось петь - в мозгу жаворонками начинали роиться и звучать родные песни.
Марк с головой погрузился в изучение древних рукописей. С жадностью набросился он на попавшегося ему первым Виргилия, столь популярного в средних веках, потом наткнулся на речи Цицерона, на Саллюстия и других еще более знаменитых историков и философов древности.
Ярослав видел прошлое; перед глазами Марка разверзалась бездна будущего, черная, но вся наполненная ярко сверкающими звездами и неотразимо, безвозвратно тянувшая его в себя все глубже. Радостное, смятенное чувство порой преисполняло его душу. И когда он вспоминал собственное прошлое - чувствовал себя летящим все выше и сверху вниз глядящим на землю.
Искрометный циник Луиджи пользовался жизнью во всю ширь беззаботной, азартной натуры. Целыми сутками он пропадал неизвестно где, не раз являлся битым, но жизнерадостным.
- Ах, как хорошо жить! - говаривал он. - Шут вас знает, что вы за выродки! Попал я в компанию, нечего сказать!
Мартина книги не интересовали. Грубый и непреклонно упорный, он был одарен тонкой музыкальностью и слухом. Небо его мало интересовало и он усердно посещал церкви Рима и жадно ловил и запоминал мелодии песнопений.
Незыблемый в дружбе и вере Адольф бродил вместе с ним; способностью погружаться в отвлеченные рассуждения он не был одарен совершенно; самый сильный, он был и самым суеверным.
Однажды Ян, выйдя из Колизея, остановился у фонтана гладиаторов, в котором они обмывались после боя, и заметил дымок, вившийся из величавых развалин Золотого дворца Нерона. День стоял солнечный, но было холодно и Ян отправился погреться и посмотреть, что там происходить.
Он поднялся на холм; несколько человек заступами отбивали от стен мраморные облицовочные плиты; куски их сыпались на землю, затем их складывали в кучи; чуть поодаль бледно горел костер, сверху него что-то белело. Ян подошел ближе и увидал, что на дровах лежит статуя, в рост человека, богини Венеры древнегреческой работы; около нее, на мраморных кудрях громадной головы Юпитера, сидел сгорбленный дряхлый старик и постукивал железною палкой то по плечам, то по бокам богини. Раскаленный мрамор мягко осыпался и только одна голова оставалась еще нетронутой.
Из языков огня глядело чуть улыбающееся лицо такой изумительной красоты, что на сердце у Яна захолонуло.
- Дед, что ты делаешь?!. - не удержался и воскликнул он.
Старик повернул в его сторону воспаленные, как бы свежеразрезанные глаза.
- Известку жгу, иль не видишь?.. - прошамкал он и ткнул палкой прямо в лоб статуи; он сполз вместе с глазом; еще удар и прекрасное видение исчезло, божество превратилось в куски бурой извести.
- Э-эх!.. - с горем проговорил Ян. - Что ты наделал? Лучше бы продал кому-нибудь!
- Кому продать-то?.. - удивился старик. - Да тут даром бери сколько хочешь… звона сколько этого добра: на пятьсот лет всем хватит!
В груде мрамора, нанесенного к костру, Ян завидел маленькую статуэтку, изображавшую женщину с поникшей головой, в строгой, длинной одежде; работа была тонкая и изящная. Он поднял фигурку и ему почудилось, что она сделана с Габриэль - до того велико было сходство.
- Можно ее взять?.. - обратился он к старику.
- А возьми!. - равнодушно отозвался тот. - Внучке играть я ее хотел снести, да ничего, другую найду - тут этих самых пуп без конца-краю!
Ян поблагодарил и, прижимая к себе под плащом холодную статуйку, направился мимо развалин Колосса по совершенно безлюдной и заболотившейся улице Сенаторов. Близ одного из поворотов из развалин выглянула голова старухи; на ней был накинут черный, рваный платок; по сторонам морщинистого лица свисали две растрепанные седые пряди.
- Эй, господин?.. - окликнула она вполголоса.
Ян остановился. Старуха подошла ближе.
- Может, ищете парочку себе?.. - вкрадчиво спросила она. - Я вам найду какую угодно по вашему вкусу?
Ян отрицательно мотнул головой.
- Ну, так я погадаю вам?.. Вы влюблены, господин, у-у!!.. вижу я все, что с вами будет!..
- Что будет?.. - глухо отозвался Ян.
- Пойдем ко мне?.. - пригласила старуха. - На улице нехорошо! В воду буду глядеть, все узнаешь… пойдем, пойдем!!.. - И, маня Яна крючковатым пальцем, она стала скрываться за остатками стен.
Ян последовал за нею; сердце его часто забилось.
Старуха достигла до черного провала в подвал, оглянулась, еще раз поманила и исчезла.