"В 1871 году, - рассказывает нам Сетон, - железная дорога Санта-Фе пересекла Канзас - летнюю территорию южного стада, сократившегося к тому времени до четырех миллионов голов". И сразу же последовала кровавая бойня, учиненная охотниками за шкурами и охотниками-спортсме-нами, которые теперь пришли на Запад, чтобы принять участие в убийстве исключительно ради удовольствия. В период между 1872 и 1874 годами эти две армии разбойников с большой дороги записали на свой счет 3 158 730 убитых бизонов! Один из "спортсменов" - некий д-р Карвер - хвастался тем, что за двадцать минут верховой погони он убил сорок бизонов, а всего за одно лето уничтожил пять тысяч этих животных.
Сетон подытожил фактический конец южного стада бизонов. Несколько разрозненных групп еще влачили жалкое существование в отдаленных районах, но и их неумолимо преследовали охотники. Самую последнюю группу из четырех особей обнаружил в 1889 году отряд охотников на мустангов. Бизоны, почувствовав тревогу, понеслись в западном направлении. После нескольких миль погони охотник по фамилии Аллен четыре раза выстрелил в самку. Она пробежала еще километра три до озера и, загнанная на глубину, беспомощно стояла в ожидании смерти. Потом фотограф сделал снимок торжествующего отряда с трофеями - шкурой и мясом убитой коровы. Немного позднее были убиты остальные три бизона.
Не менее горькая участь ожидала северное стадо. Если раньше суровые зимы и враждебно настроенные индейцы сдерживали пыл белых охотников, то после того, как в 1876 году войска США "усмирили" индейцев, охотники за шкурами и мясом перешли в решительное наступление на бизонов. Затем в 1880 году северотихоокеанская железная дорога открыла доступ к центральному району и это было концом последнего крупного стада бизонов на Земле.
К 1885 году уже ничего не было слышно об оставшихся в живых на воле бизонах, но тем не менее такие еще были. В 1887 году английский натуралист Уильям Гриб проезжал на Запад по Канадской Тихоокеанской железной дороге. "Во все стороны, - писал он, - на земле пересекались следы бизонов и белели на солнце черепа и кости этих славных животных. У некоторых водяных цистерн, где мы делали остановки, кости и черепа были сложены в кучи для последующей отправки в цивилизованные края на сахарные заводы и на фабрики, где делают удобрения". Для извлечения прибыли бизоны годились, что называется, до последней косточки.
В период между 1850 и 1885 годами через руки американских торговцев прошло более 75 000 000 бизоньих шкур. Большинство их отправлялось на восток по железным дорогам, которые, прямо или косвенно, внесли свой весомый вклад в истребление бизонов. Вильям Коди по прозвищу "Баффало-Билл", нанятый Канзасской Тихоокеанской железной дорогой в качестве охотника за мясом бизонов для снабжения им железнодорожных рабочих, прославился главным образом тем, что за восемнадцать месяцев убил 4280 бизонов.
Железнодорожные компании использовали бизонов и для развлечения своих пассажиров. Когда поезд приближался к стаду на расстояние ружейного выстрела, он замедлял ход или совсем останавливался, окна вагонов опускались и пассажиров приглашали поразвлечься, для чего йм раздавали ружья и патроны, предусмотрительно заготовленные компанией. Мужчины, да и женщины тоже, охотно пользовались этой возможностью приятного времяпрепровождения. При этом люди даже не пытались воспользоваться тушами убитых животных, разве что проводник иногда вырезал несколько языков, которыми в награду за меткую стрельбу угощались леди и джентльмены во время очередного приема пищи.
Защитники идеи уничтожения бизонов, выражая свое сожаление по поводу такого исхода, настаивают на том, что он был якобы неизбежен. Бизоны, утверждают они, должны были погибнуть, чтобы освободить землю для более полезного ее использования. Вот вам еще один пример резонерства современного человека для оправдания истребления им других видов. Недавно специалисты, занимающиеся вопросами продуктивности и пастбищного скотоводства, пришли к выводу, что продуктивность скотоводческих хозяйств на равнинах Запада не только не превышала, но даже не достигала уровня естественного воспроизводства мяса. Все, чего люди добились, уничтожив бизонов и заменив их домашним скотом, - это подмены более ценного и более стойкого дикого животного менее полезным и менее стойким домашним животным.
В любом случае бизоны были уничтожены не ради освобождения земель, пригодных для фермерских хозяйств. Этот предлог еще не был придуман во время массовой бойни. Жестокая правда заключается в том, что уничтожение одной из самых прекрасных и жизнеспособных форм животного мира на нашей планете невозможно объяснить никакими другими причинами, кроме как стремлением уничтожить индейцев Равнин и страстью к наживе… и кровопролитию.
Глава 10
Дикие кошки и собаки
Дикие кошки
Большая североамериканская кошка - желтовато-коричневая длиннохвостая пума (кугуар) - достигает в длину 2 метров 75 сантиметров от кончика морды до кончика хвоста и весит около ста килограммов; ее душераздирающий визг в брачный период может до смерти напугать людей неосведомленных.
До прибытия на континент европейцев пума (на Западе ее называли "горным львом", на Юге - "пумой") по сравнению с другими млекопитающими населяла обширнейшую территорию Нового Света, простирающуюся от севера Британской Колумбии и Юкона до Новой Шотландии на востоке, а в южном направлении охватывающую все Соединенные Штаты, Центральную Америку и Южную Америку до самой южной оконечности Патагонии. Ее восточная разновидность обитала также в лесах всех атлантических провинций Канады (кроме Ньюфаундленда) и юга Североамериканского континента вплоть до Мексиканского залива и Флориды.
Этих животных очень боялись в Новой Англии в прежние времена. В 1620-х гг. Хиггинсон называл их даже "львами", о которых Уильям Вуд примерно в 1634 году напишет: "Касательно львов не скажу, что мне пришлось их увидеть собственными глазами, однако люди говорят, что видели одного у Кейп-Анн не далее шести лиг от Бостона. Другие, заблудившись в лесу, также цепенели от страха, слыша ужасный рев, присущий только дьяволам или львам… Кроме того, [на этих берегах] люди из Плимута прежде торговали львиными шкурами".
К 1720 году это животное уже было хорошо известно французам по рассказам индейцев. Шарлевуа описывает его под индейским наименованием "carcajou":
"Кроме индейцев, у американского лося есть и другие враги… Самый грозный из них - "каркажу", зверь типа кошки с таким длинным хвостом, что он закручивает его несколько раз вокруг своего туловища… Как только этот хищник нагоняет лося, он тотчас же прыгает ему на шею, обвивая ее своим длинным хвостом, и перегрызает яремную вену своей жертвы. У лося нет другого способа спасения, кроме как броситься в воду в момент нападения… [если это лосю удается], каркажу, который не выносит воды, тут же отпускает свою добычу… Этот зверь, не обладая острым обонянием, берет с собой на охоту трех лисиц, которых он посылает на разведку. Почуяв след лося, две из них располагаются по сторонам, а третья забегает сзади; вся троица так хорошо знает свое дело, что они заставляют испуганное животное подойти к месту, где остался каркажу, с которым они потом… делят добычу. Среди других уловок каркажу есть и такая: он взбирается на дерево и, затаившись на суку, поджидает, когда под ним появится проходящий лось, чтобы прыгнуть сверху ему на шею… В каком другом месте земного шара можем мы найти неразумных зверей, наделенных столь сильным инстинктом и старанием, как лисицы… и каркажу?"
Ссылка на предполагаемые совместные действия каркажу и лисиц, возможно, говорит о Шарлевуа как о чересчур легковерном человеке, однако известно, что лисицы постоянно питаются падалью убитых пумой животных.
Несмотря на репутацию свирепого зверя, каркажу оказался бессильным против оружия и коварства европейцев. Спасаясь бегством от преследующей его собачьей стаи или даже от одинокого пса, он нередко забирался на дерево. Оттуда его легко было свалить выстрелом даже из примитивного ружья XVII века. Профессиональные охотники на диких кошек считали его трусливым, хотя он просто старался избегать столкновений с людьми. Однако уклониться от встреч с ними оказалось невозможно, и как северо-восточные каркажу, так и юго-восточные подвергались жестокому преследованию и травле, поскольку обычно за каждое убитое животное
полагалось вознаграждение. Так продолжалось до тех пор, пока последним их прибежищем не стали огромные флоридские болота, несколько уединенных мест в Аппалачах и чащобы громадных лесных массивов полуострова Гаспе и провинции Нью-Брансуик.
Последнего каркажу в Квебеке убили близ Сореля в 1863 году, и вместе с ним ушло в прошлое даже само название животного, которое впоследствии, правда, снова появилось в северо-западных районах Канады, но так стали называть уже другого зверя - росомаху. Последняя пума в провинции Онтарио была убита в 1884 году. К концу прошлого столетия пума считалась исчезнувшей на всей восточной территории Канады и США, за исключением полуострова Флорида, где в глуши заболоченного района Эверглейдс укрылось небольшое число этих животных.
После второй мировой войны начали ходить странные слухи (сначала очень редкие и неопределенные, а затем буквально наводнившие почти всю восточную часть Северной Америки) о пумах, появившихся вновь на территории от Джорджии до Нью-Брансуика. Однако из сотен таких сообщений подтвердились всего четыре случая. Начиная примерно с 1950 года в восточном районе действительно были убиты четыре кугуара, но три из них, по-видимому, случайно забрели туда из флоридских болот, а четвертый оказался одичавшим полудомашним животным. Тем не менее вера в существование восточного кугуара пустила такие глубокие корни, что заставила задуматься даже скептически настроенных ученых.
С 1948 года Брюс Райт, в то время директор станции по охране диких животных в Нью-Брансуике, стал изучать сообщения о появлениях кугуаров и продолжал заниматься этим до самой своей кончины в 1975 году. За этот период он собрал триста сообщений и, как ему казалось, даже напал на след кугуара. В опубликованной в 1959 году книге он утверждал, что восточная форма "большой дикой кошки" не только сохранилась, но и насчитывает, возможно, с сотню особей, обитающих в основном в штатах Мэн и Нью-Брансуик, но также встречающихся к западу до полуострова Гаспе и к востоку до острова Кейп-Бретон.
Лично я отдал бы многое, чтобы убедиться в обоснованности оптимизма Райта. Однако, несмотря на большой размер животного и интенсивную охоту в предполагаемых районах его обитания, а также многочисленные сообщения о визуальных наблюдениях даже в таком невероятном месте, как окрестности Труро, остается неоспоримым факт, что в нашем столетии не известно ни одного случая, чтобы где-либо в восточной Канаде или штате Мэн был убит кугуар или бы там были обнаружены хотя бы кусочек мяса, шкуры или косточки этого животного. С чувством сожаления я вынужден констатировать, что, несмотря на нашу убежденность, продиктованную желанием, "большая кошка" восточных лесов сегодня - не более, чем призрак.
Согласно Ле Клерку, примерно в 1680 году в районе полуострова Гаспе водилось "три вида волков. [Один из них], Loup cervier, отличался серебристым мехом и двумя маленькими черными кисточками на голове. Его мясо, привлекательное на вид, противно на вкус. Этот странный с виду волк не так свиреп, как кажется".
Три типа "волков" Ле Клерка - хороший пример путаницы, мешавшей воссозданию естественной истории Североамериканского континента. В то время как на полуострове Гаспе действительно обитали три вида семейства собачьих, ни Loup cervier, ни другой вид из трио Ле Клерка - Loup marin - не имеют к нему отношения. На деле его Loup marin является тюленем, a Loup cervier - рысью.
Плотно сбитая, длинноногая и короткохвостая рысь, вероятно, никогда не была животным, характерным для южных районов. Основной ее ареал включает северную треть территории США и простирается до границы произрастания древесной растительности в Арктике. Рысь мало интересовала первых торговцев пушниной, поскольку на европейских рынках отдавалось предпочтение шкурам животных с коротким и густым мехом. Не вызывала она у европейцев и особой враждебности - люди редко сталкивались с этим осторожным, ведущим ночной образ жизни хищником, чаще всего они даже не подозревали о его присутствии.
Однако позже рысь стала жертвой абсурдного имени, которым нарекли ее люди. Английские колонисты, не имевшие для нее своего названия, приняли французское - Loup cervier, но переиначили его по созвучию на Lucifer. Вскоре после этого оправдалась поговорка о дурной репутации собаки (в данном случае - кошки). Благочестивые пуритане рассудили, что любое животное, прозванное сатаной, следует считать врагом человека. Естественно поэтому, что "люцифер", наделенный отныне сатанинскими свойствами, вместе с рыжей рысью пополнил список опасных животных.
Если в начале нашествия европейцев "люцифер", по-видимому, широко встречался на восточном побережье, по крайней мере до Чесапикского залива, то к середине 1800-х годов в результате короткой расправы он был истреблен поселенцами почти повсеместно, если не считать лесных дебрей северной части США. Правда, к этому времени животное дишилось названия "люцифер" и носило имя рыси, первоначально данное его европейскому сородичу. Тем не менее снятие дьявольского клейма не освободило рысь от преследования человеком, ибо с течением столетий ее мягкий, пастельного оттенка мех приобрел такую ценность, что к концу XIX века рысь стала объектом охотничьего промысла на всем севере Американского континента.
К началу второй мировой войны рысь в США практически исчезла, если не считать нескольких десятков особей, широко рассеянных на севере Новой Англии. Она была полностью уничтожена на острове Принца Эдуарда и стала столь редким обитателем в других приморских провинциях Канады, что, какой год ни возьми, в капкан попадались лишь единицы. А ведь цена за шкуру рыси, даже в годы кризиса, поднималась до сорока долларов.
На Ньюфаундленде события развивались по-другому. Впервые в истории этой провинции рысь упоминается в 1500–1501 годах братьями Корте Риал, обнаружившими там присутствие "тигров". К 1505 году по крайней мере одна рысь была отправлена из Ньюфаундленда через океан в подарок английскому королю Генриху VII. Из других источников явствует, что "люцифер", или "люзарн", как иногда называли зверя, обитал на Ньюфаундленде вплоть до XIX века, когда он как бы внезапно исчез из виду. Его неожиданное исчезновение было столь ошеломляющим, что некоторые биологи пришли к заключению, что рыси вообще не водились на Ньюфаундленде до последней половины столетия, когда они перешли на остров из Лабрадора по замерзшему проливу Белл-Айл.
Сие ошибочное мнение возникло, видимо, из бытующего представления о зависимости существования рыси от американского зайца-беляка. Считалось, что рысь не могла бы выжить на Ньюфаундленде, пока туда в 1880-х годах не завезли этого зайца. Истина же заключается в том, что до прибытия европейцев ньюфаундлендская рысь (уже сформировавшаяся как отдельный подвид) прекрасно обходилась местными полярными зайцами, а также, хотя и в меньшей степени, оленятами, отставшими от бродивших по острову огромных стад карибу. Массовое истребление белыми людьми именно этих двух видов животных едва не привело местную рысь к гибели, от которой ее спас плодовитый американский заяц-беляк, по иронии судьбы завезенный на остров человеком.
На Ньюфаундленде рысь сохранилась, но в других местах ее участь была трагической. Лет двадцать тому назад законодатели мод вознесли рысий. мех до высот "роскошного натурального выходного меха". Цены на рысьи шкуры резко подскочили. К концу 1970-х годов шкура хорошего качества стоила 200 долларов. Рыночный спрос на рысьи шкуры повысился настолько, что предприниматели фрахтовали самолеты для доставки трапперов в незатронутые охотой места, где рысей уничтожали на огромных пространствах при помощи капканов, ловушек и ядов. Эта бойня достигла такого размаха, что уже к 1982 году "производство" рысьих мехов резко сократилось. В соответствии с экономическими законами дефицит повлек за собой столь же резкий рост цен. В 1983 году, когда добыча рыси в Канаде снизилась вдвое по сравнению с 1982 годом, цена за шкуру подскочила в среднем до 400–500 долларов, а временами доходила и до 1000 долларов.
Сокращение популяций рыси было столь разительным, что власти провинции Онтарио ввели запрет на добычу рыси в сезон 1985 года. В районе восточного побережья, где раньше рысь водилась в большом количестве, она встречается теперь так редко, что в Нью-Брансуике, например, ее объявили охраняемым видом. В Новой Шотландии вы еще можете поохотиться на рысь, если только сумеете ее найти. За последние несколько лет в этой провинции было добыто лишь несколько шкур.
На острове Кейп-Бретон, который, по предположению извечных оптимистов из отдела землепользования и лесного хозяйства Новой Шотландии, служит местообитанием "сильного поколения рыси", я лишь однажды напал на след этого зверя, а за последние три года ни разу не слышал, чтобы его там видели. Трапперы говорят мне, что этот вид вымер не только на Кейп-Бретоне, но и на всей остальной территории провинции. Рысь потеряла промысловое значение во всех районах восточного побережья Северной Америки, за исключением, возможно, Лабрадора. Не многим лучше ее положение и на западе континента.
Короткохвостая рыжая рысь, весом всего около девяти килограммов, была самой маленькой и, вероятно, самой многочисленной из трех диких кошек, первоначально обитавших в этом регионе. В отличие от северной рыси она предпочитала более теплый климат и водилась в районах, ограниченных с севера рекой Св. Лаврентия и заливом того же названия.
Ее довольно грубый мех с ломким волосом никогда не был в большой цене на рынке пушнины, но это не спасло ее от вендетты европейских пришельцев, убедивших себя в том, что эта дикая кошка является кровожадным врагом не только диких животных, на которых они охотились, но и домашнего скота.