Бошаков, рассуждая так, не ошибался. Майор Антонов, размышляя над докладами с поста наблюдения, не мог пока сделать определенного вывода. То, что с сопредельной стороны ведется наблюдение за рекой, лишний раз подтверждает намерение противника нарушить границу именно здесь. Но когда нарушение это произойдет? Сегодня? Завтра? Или через неделю? А если сегодня, то наверняка поздно вечером или ночью. Так поступали нарушители всегда. Для них это время самое удобное: в темноте проплывут по реке, маскируясь чем-нибудь, в наш тыл, а за ночь успеют уйти далеко. А где след оставят, тут сам черт ногу сломит. Не предполагал Антонов, что готовящееся нарушение будет исключением. Он рассчитывал на вечерний или ночной переход через границу, и, как считал, времени вполне достаточно, чтобы принять упреждающие меры. Вызвал старшего лейтенанта Ярмышева и старшину Голубева, сам же, ожидая их прихода, продумывал план действий. Майор намеревался большую часть пограничников сосредоточить на левом фланге, у реки, в камышах, и на барханах. Решил даже с поста у геологов снять половину группы.
Вошел в канцелярию Голубев, а вслед за ним и Ярмышев. Майор Антонов, рассказав им подробно об обстановке и о своем решении, попросил высказать предложения.
– Хорошо бы дружинников наших, чабанов всех предупредить, – посоветовал старшина Голубев. – Резерв немалый.
– Верно, – согласился Антонов. – Больше нет предложений? Тогда давайте свои силы распределим. Тебе, Велен Никифорович, к геологам ехать. С главным инженером поговори, как лучше, не срывая графика работ, привлечь геологов в помощь.
И замолчал, увидев, что глаза старшего лейтенанта погрустнели. Закурив, затянулся глубоко.
– Что же, Велен, делать теперь? Перешагнуть через свое придется. Просто необходимо это сделать. Старался я не посылать тебя туда но… обстановка. Там сейчас сержант. Вдруг не учтет что-либо. Не можем мы такого допустить. Не можем. Тем более что половину группы, на твое усмотрение, отправь на заставу. Ну а на счет личного скажу одно: мужчиной нужно быть. Мужчиной! Ты шел к Божене по-своему, открыто, честно. Кондрашов – по-своему. Тоже, как он считал, честно. Но даже не в этом суть. Можешь считать, что легким ушибом ты отделался. Жена пограничника – это женщина, способная пожертвовать своими стремлениями. Да что тебе говорить об этом. Что ее ждет? Застава. Возможно, даже села рядом не будет. Пойдет хорошо служба у мужа – в отряд переведут в небольшой городишко. А когда продвинулся до округа, предположим, молодость уже прошла. А у нее – мечты. Смогла бы Божена пройти этот путь с тобой? Жить твоими интересами, интересами молодых ребят, которые на два года становятся пограничниками? Я уверен: нет. И Кондрашов в том, что она уехала, не очень-то уж и виновен. Просто помог он ей саму себя узнать. Думаешь, моей Тамаре не делали более заманчивые предложения? Упрекали даже: "Преподаватель с высшим образованием, и – в тайгу. Сеять разумное медведям". Вот так, гвардеец… Все еще впереди у тебя. Встретишь подругу жизни. Обязательно встретишь. Понимаю, слова мои для тебя не бальзам. Может, и не следовало бы ничего говорить, просто помолчать, ну да так уж вышло. Не сегодня, так через неделю, а то и через год согласишься, что я прав. А теперь так: ты к геологам. До моего приказа быть в партии. А ты, Владимир Макарович, поезжай в совхоз. Переговори с руководством, пусть предупредят всех чабанов о возможном нарушении границы. Пусть повнимательней будут и обо всех, кого заметят, сообщают немедленно. Хорошо бы директор совхоза газик в районе разливов держал для связи. Вернешься, проверь, готовы ли погранпайки.
Голубев одернул гимнастерку и стал было отвечать с обидой:
– У меня, товарищ…
Но майор остановил его:
– Гимнастерку можешь одергивать, но я еще раз прошу: проверь. Не мешает лишний раз себя проконтролировать. Ясно?
– Так точно!
– А я – на пост. Сам посмотрю.
– Фазана бы ненароком не вспугнули, товарищ майор, – предупредил Голубев.
– Да уж постараюсь…
Через несколько минут два газика выехали со двора заставы, увозя Ярмышева и Голубева, а майор Антонов направился в старое русло на промятую в камыше тропу. До нее и по ней Антонов шел быстро, но как только достиг барханов, стал двигаться медленно, как улитка, обходя стороной редкие здесь кусты верблюжьей колючки и саксаула, чтобы не вспугнуть фазана, если тот запоздал улететь в тугаи. В тугаях же майор пошагал еще медленней, внимательно вглядываясь в кусты впереди себя, и, если замечал петуха или курочку, останавливался, ожидая, пока они отбегут подальше от тропы. К посту подошел, не подняв ни одного фазана. И даже для наряда его появление оказалось неожиданным. Рублев увидел майора, когда тот был уже метрах в трех от окопа.
– Начальник заставы, – торопливо доложил он Бошакову, толкнув его в бок.
Бошаков отдал бинокль Рублеву, сказав: "Наблюдай", – и как только майор Антонов спрыгнул в окоп, доложил:
– За время несения службы обнаружено скрытое наблюдение за нашей территорией.
Майор внимательно слушал старшего наряда, который пересказывал ему все то, о чем уже докладывал на заставу прежде, только подробней. Иногда начальник заставы перебивал, уточняя мелочи, детали, потом, взяв бинокль, несколько минут смотрел на корявое дерево, на реку.
– Коряг много плыло?
– Три. Ветром их к берегу прибило. Одну впереди нас, две – чуть позади.
– Ясно.
Потом все втроем наблюдали молча. Но вот заговорил Рублев:
– В акваланге проплывет – не заметишь. Бессильны мы тут…
– На нашей реке акваланг почти исключен, – пояснил Рублеву майор Антонов. – Мелко. Выдохнет – пузыри сразу будут видны. Так и поведет след по воде.
– Бурлит сегодня река, как же увидишь пузыри?
– Все равно заметно будет. Мы пробовали внизу. Испытывали и в тихую погоду, и в ветреную, как сейчас. Но даже не в этом дело. Река очень мутная. Нарушитель вряд ли станет рисковать. Думается мне, под корягой поплывет. Возможно, сегодня. С расчетом на благоприятный ветер. Чуть стемнеет и… Километра два проплывет с трубкой, а там и высунет голову, чтобы выбрать место, где выйти на берег.
– Коряги к берегу быстро сносит.
– Попридержит. До вечера, считаю, всего несколько штук пустят, а темнеть начнет – поплывут одна за другой. Вот тут задача – распознать. Но ни в коем случае не демаскироваться. Доложить и продолжать скрытное наблюдение. Ясно?
– А если до причала бегом, а там на лодку и вытащить ту подозрительную корягу на берег и приконвоировать на заставу?
– Нет. На воде брать не будем. В тугаях или в камышах. Да и то подумаем. Поглядим, куда двинется диверсант. Первого как приманку могут пустить. Пост ни в коем случае нельзя демаскировать. Ясно?
Антонов побыл на посту минут двадцать. Перед уходом еще раз предупредил:
– Не ослабевать внимательности. Себя ни в коем случае не проявляйте. Как стемнеет, в тыл от вас цепочку нарядов вышлю по берегу. Связь с ними – по рации. Смены вам сегодня не будет. С рассветом, если что. Немного раньше намерен я послать дозор на барханы. Если высадится нарушитель незамеченным, все равно на барханах, когда из тугаев выйдет, следы оставит. Все вроде бы разъяснил. Потопал на заставу. Продолжайте нести службу.
Козырнув и выбравшись из окопа на тропу, медленно пошел по ней. Рублев проводил его взглядом и негромко, вроде бы самому себе, сказал:
– Уверенно так говорит майор, будто нарушители ему свой план выложили.
– Если бы выложили, не торчали бы мы здесь, на ветру с дождем, – хмыкнул Бошаков. – А мыслить, сопоставлять факты и делать выводы – учись у него…
– Паша, коряга!
– Не нервничай. Всматривайся.
Сам же Бошаков не отрывал окуляров от корявого дерева. Теперь, после разговора с майором, он еще больше уверился в том, что за корягами наблюдают те, кто укрылся недалеко от нашей границы. Сейчас они могут каким-либо неосторожным движением выдать себя. Вполне могут. И Бошаков ждал именно этого.
Рублев же не отрывал взгляда от коряги. Вот она проплыла мимо пограничного буя, едва не задев его, вот уже подплыла совсем близко к посту, и Рублев мог рассмотреть ее хорошо. Плыл вырванный с корнями большой пень. Он переворачивался в воде и, казалось, будто длинные ноги огромной фаланги, то поднимаются над мутными пенистыми волнами, то прячутся в них. Корягу сносило к берегу, и мимо поста она проплыла совсем близко – Рублев определил, что корни пенька обрублены топором, и доложил об этом Бошакову. Тот перевел бинокль на пенек.
– Точно. Обкопали и обрубили. Совсем недавно. Не успели даже потемнеть концы, – подтвердил Бошаков и вновь направил бинокль на корявое дерево.
Пень с желтыми обрубленными корнями прибило к берегу. Коряг больше не появлялось. Бошакову с Рублевым начало казаться, что предположение майора может не оправдаться, но пограничники не теряли зоркости, держа себя в напряжении. И вот, наконец, они увидели на реке новый пень. Такой же большой, с такими же, похожими на паучьи ноги, корнями.
– Гляди, Павел, плывет ненаглядненький.
– Наблюдай за ним.
Пень приближался к границе. Плыл точно в таком же удалении от противоположного берега, так же сносило его ветром к левой стороне, так же мутные волны разбивались о желтые паучьи ноги и пенным веером летели над водой.
– Приглядись, ведет он себя не совсем обычно, – подсказал Бошаков Рублеву, когда пень поравнялся с корявым деревом и попал в поле зрения ефрейтора.
– А что?
Бошаков промолчал. Он неотрывно наблюдал за тугаями, надеясь все же увидеть укрывшихся там людей, а за пнем, показавшимся ему подозрительным, он решил повнимательней присмотреться, когда тот подплывет поближе.
"Михаил пусть пока изучает".
Рублеву же казалось, что ничего необычного в том, как плывет коряга, нет. Крутится, как и те, проплывшие раньше. Вот только немного меньше сносит его к левому берегу. Вроде кто-то сопротивляется этому. Вспомнил слова майора Антонова: "Придержит, если человек под ним поплывет", – и стал внимательней наблюдать за пнем. Волны вроде бы сильней разбиваются о корни, как о нос корабля, идущего против ветра. И вращается не беспорядочно, а ритмично, как колесо. Такое впечатление, что кто-то перебирает корни руками под водой.
Вот уже к посту приближается, а плывет еще посередине реки, почти не сносит корягу к левому берегу. А рядом с вращающимися корнями торчит что-то неподвижное из воды. Вроде бы толстая камышинка.
– Павел, скорей бинокль!
– Что заметил? – вполне спокойно спросил Бошаков.
– Точно! Человек под водой! Через камышинку дышит. А корягу вращает, чтобы естественно она выглядела. Ну, друг мой хороший, не вышел твой номер. Доложи, Павел, скорее на заставу! Или вот на, убедись сам.
– Правильно ты, похоже, определил, – понаблюдав немного за плывущем пнем, согласился Бошаков.
– Уплывает. Не мы задержим, – с сожалением вздохнул Рублев, а после паузы добавил: – А ты, Павел, класс! Завидую тебе, земляк. Белой завистью. Только взглянул и сразу определил – подозрительный пень.
– После разберемся, кто молодец, – перебил Михаила ефрейтор. – Смотри, вон новый плывет. Ну, хитрецы! Днем пустили. Рассчитывают врасплох застать.
Бошаков быстро прошел в землянку и, вызвав заставу, попросил к телефону майора Антонова. Доложил ему:
– Товарищ майор, вниз по реке плывет нарушитель, маскируясь под корягой.
– Усилить наблюдение. Ни в коем случае не обнаруживайте себя. Ни в коем случае!
Антонов дал на коммутатор дежурного "отбой", затем скомандовал:
– Заставу – в ружье. Ко мне старшину и дежурного связиста.
Закурив и прислушиваясь к торопливому топоту солдатских сапог, к лязгу металла и коротким негромким вопросам: "Что?" – и таким же коротким ответам дежурного: "Нарушение на реке!" – к привычному шуму, обычно возникающему сразу после команды дежурного и через минуту-другую затихающему, переходящему в тревожную тишину, Антонов ругал себя: "Прошляпил! Опередили! Ночью ждал я. Ночью. Теперь придется побегать. Полазить в камышах. Эх ты, стратег!"
Он собирался послать машину с пограничникам к старому руслу лишь часа через два, и в то же самое время расставить наряды по берегу реки, хотя мог это сделать уже давно: старшина вернулся, вот-вот должны были приехать солдаты из геологической партии, но и без них он мог бы плотно перекрыть берег реки до самого старого русла, а пограничники, снятые с поста у геологов, стали бы проверять следовую полосу и охранять район Собачьих сопок. Сделай он так, и нарушителя, рассчитывающего на внезапность, они бы задержали легко.
Но теперь об упущенном можно только сожалеть. Лишь один наряд (Нечет и Кириллов) дозорят сейчас по кромке разливов. Антонов выслал только их, приказав двигаться как можно быстрее, а когда стемнеет, выйти на барханы и проверять, не появятся ли следы между тугаями и старым руслом. Благо, у них есть рация и им можно сообщить о нарушении границы, поставить новую задачу, но что сделают два человека на десятке километров?
"Опростоволосился. Теперь покрутимся!.."
Еще выбегали пограничники во двор заставы, расхватывая оружие и боеприпасы, следовые фонари и рации, а в канцелярию уже вошел дежурный радист.
– Передайте обстановку наряду Нечета. Пусть выдвигается на проверку барханов. Со всеми, у кого рация, уточните позывные и время выхода на связь. Ясно?
– Так точно.
Вошел старшина Голубев. Извинился:
– В овощехранилище был, оттого и не так быстро.
– На заставе останешься. Шесть человек резерва у тебя, – майор взял план охраны границы и назвал фамилии. – В обычное время сменишь наряд Бошакова. По барханам у тугаев пусть двигается в сторону тыла. Следовой фонарь им со сменой пошли. Перекрой район Собачьих сопок и предгорье. Я с группой в камыши. Дорофея Александровича прихвачу. Пограничный паек – на двое суток. Докладывать в отряд обстановку через каждый час. Понято?
– Ясно, товарищ майор, – ответил Голубев и одернул гимнастерку.
– Недоволен? Что же делать. Не можем мы заставу на дежурного оставить, Владимир Макарович. Ты же это хорошо понимаешь.
14
Первыми стреляли молодые солдаты. Справа от стрельбища, на учебном поле, командиры отделений тренировали их, чтобы быстро и без ошибок заряжали и разряжали автоматы, правильно изготавливались и спокойно нажимали на спусковой крючок. Старшина Голубев подзывал очередную смену к себе, выдавал патроны и провожал на исходную позицию. Там они ожидали команды старшего лейтенанта Ярмышева, руководившего стрельбой:
– К бою!
Смена, два человека, стремительно выдвигалась к огневому рубежу. Очередную команду выполняли рядовые Кириллов и Батрединов, а на исходную позицию вышел Рублев с напарником. Михаил смотрел, как легко перебегали от куста к кусту Виктор и Рашид, а упав, сразу же отползали, затем вновь стремительно поднимались, чтобы перебежать к следующему укрытию. Рублев оценивал их действия, как бы примеряя к себе: "Дыхание собьют, не попадут в мишень. Нет, я так быстро не побегу".
А Кириллов и Батрединов уже подбегали к огневому рубежу. Еще бросок, и Кириллов упал перед невысокой кирпичной стенкой, которая по идее обозначала угол дома, а Батрединов спрыгнул в окоп. И в тот же момент поднялись вдали мишени. Можно было не стрелять: мишени, постояв секунд двадцать, скроются, а через пару минут появятся снова. За это время можно отдышаться, ловчее изготовиться для стрельбы и уж наверняка попасть в цель при ее вторичном появлении. Но оценка за стрельбу тогда снижается на один балл. Важно поразить мишень с первого показа.
Кириллов за те несколько секунд, на которые появилась мишень, успел подползти к краю стенки и, нацелившись, дать короткую очередь.
"Куда спешит? – осудительно оценил действие Кириллова Рублев, но мишень, вздрогнув, упала, и тогда он похвалил: – Дает! Молодец!"
Почти одновременно с Кирилловым выпустил короткую очередь и Батрединов. Мишень тоже сбил. Но его меткость не могла удивить никого: Рашид – охотник, стреляет отлично. Виктор же на учебном пункте вначале не мог никак попасть в мишень. Он даже признался как-то своим товарищам, что при выстреле зажмуривает глаза. И ничего сделать с этим не может.
Показалась новая цель. Кириллов и ее поразил первой очередью.
– Хорошо бьет, – похвалил Кириллова стоявший рядом с Рублевым старшина Голубев. – Тянись за ним, Михаил. Тянись.
– Я выше его на целую голову, – с улыбкой ответил Рублев.
– Шути-шути. Посмотрим, как после стрельбы шутить будешь.
– Постараюсь не опозорить свою юную голову, товарищ старшина.
– Ну-ну. Постарайся.
– К бою! – скомандовал старший лейтенант Ярмышев. – На огневой рубеж – вперед!
Забыл Михаил Рублев, что собирался на огневой рубеж бежать предельно медленно, его охватил азарт. Он падал, отползал, вскакивал и бежал, выбирая взглядом, перед каким кустом чия упасть, – он делал все так же, как сотни раз на тренировках, только сосредоточенней и собранней. Прыгнув в окоп, изготовился к стрельбе, а как только показалась мишень, дал очередь. Мимо. Дал вторую – мимо. Третью… Мишень упала.
"Вот так! Давай следующую!"
Вторая мишень упала после второй очереди. Поднялась вдали третья, последняя мишень. Выцелил вроде бы отменно, нажал на спусковой крючок, но услышал лишь щелчок. Чертыхнулся с досады, что нерасчетливо тратил патроны, но тут же подумал обрадованно: "Есть четверка!"
Первая его четверка за стрельбу.
После стрельбы – основательная чистка оружия. У столов с паклей и ружейным маслом столпились почти все пограничники. Отстрелявшие чистили автоматы, другие протирали стволы от смазки, готовя оружие к стрельбе. Курили. Перебрасывались шутками. Когда Рублев подходил к столам, Акимов крикнул торжественно:
– Дорогу герою дня!
Рублев с нарочитой торжественностью разобрал автомат и, неспешно наматывая паклю на протирку, молвил с довольной улыбкой:
– Верно товарищ Акимов заметил, что меня вполне можно посадить на божницу с яркой лампадкой. Загибайте пальцы: лазутчика задержал – раз. Вот теперь четверку получил – два. Но если хорошая стрельба – плод усиленной тренировки, то с задержанием лазутчика дело намного сложней.
Солдаты заулыбались в предвкушении интересного рассказа. А Рублев продолжал:
– Долго я напрягал извилины своей юной головы, разрешая вопрос, почему мы с Павлом задержали нарушителя? Уж точно, по всем канонам пограничной операции надеть наручники на белы ручки пришельца должны были Нечет с Кирилловым. А выпала эта честь нам. Вот думаю и гадаю: почему?
– Замолол, – недовольно буркнул Нечет.
– Человек решил своим первым положительным опытом поделиться, а человеку что в ответ, – с деланой обидой в голосе проговорил Рублев и надул губы, как девица красная.
– Давай, делись опытом! – дружно поддержали его пограничники.