- И я тоже! - в один голос воскликнули его спутники, словно по команде повалившись рядом.
- Ну и работенка! Слово чести! По правде говоря, я с ужасом думаю о повторении подобного… Хотя, конечно, этого требует наше… ремесло. Профессиональный риск!
- В самом деле, - отозвался, едва переводя дыхание, один из троих людей в мокасинах, - ведь мы теперь разбойники с большой дороги.
- Да еще какие разбойники! Экипировку свою - и ту сохранили! Я говорю про маски, в них нас не узнать…
И все залились звонким молодым хохотом. Решительно, то были грабители, не похожие на своих собратьев по ремеслу.
- Однако для дебютантов мы действовали неплохо и добились чего хотели благодаря большому опыту, который вы, дорогой Боб, кажется, имеете в такого рода делах!
- Пусть так! Можете называть меня профессиональным вором, поскольку я научил вас делать подобные штуки и пошел с вами, чтобы посмотреть, как вы усвоили урок. Теперь вы вполне достойные десперадос.
- О Боб! Вы и наставник, и сообщник… и главарь банды!
- У вас сегодня шутливое настроение, Франсуа!
- Я счастлив! Мы добыли наконец эти проклятые деньги… Спросите Жана и Жака.
- Ей-богу, вы меня с ума сведете своими загадками! Я ни черта не понимаю из того, что вы говорите… и еще меньше, что вы затеяли…
- У нас есть время поговорить?
- Десять минут, чтобы отдышаться после этого дьявольского подъема. У меня ноги словно ватные… Однако маски не выкидывайте.
- Почему?
- Потому что на это плато заглядывают контрабандисты и лесорубы, они ходят за выпивкой в "Одинокий дом". Лунного света вполне достаточно, чтобы разглядеть нас; дело это громкое, и шум поднимется страшный… так что если кто-нибудь нас увидит и узнает, то висеть нам в петле.
- Возможно, Боб… возможно!
- Никаких "возможно"! Нас вздернут, как только схватят.
- Неужели? Без суда?
- Вот что, выслушайте правду до конца. Вы должны ясно понимать, чем может закончиться наше небольшое приключение. На моральные принципы и на законы мне плевать. В расчет идет только наша дружба. Вы сказали мне: "Боб, в такой-то день надо остановить дилижанс, что ходит между Гелл-Гэпом и Делореном, и отобрать десять тысяч долларов у одного джентльмена". Вместе с вами я неделю изучал место, подготовил засаду, держал на мушке пассажиров… только потому, что вы решили заполучить эти десять тысяч… Если бы вы потребовали голову президента Соединенных Штатов, я бы согласился помогать. Но теперь я говорю: если нас узнают, то немедленно вздернут… Вы уверяете, что нет, а я повторяю: вздернут без всяких разговоров… Заметьте, меня это нисколько не волнует… меня уже вешали, и я начинаю привыкать…
- Дорогой Боб! Вы самый лучший и самый бескорыстный друг на свете!
- Клянусь Богом! Я же люблю вас всей душой… да вы и сами знаете… Вот почему предупреждаю: берегитесь, дело это пахнет веревкой.
- Дорогой друг, - прервал его серьезный голос Жана, - послушайте меня две минуты, а потом судите.
Старший брат, молчавший, пока Франсуа подшучивал над Бобом, сел по-турецки перед ковбоем, а тот привалился к громадной сосне, вытянув ноги и воткнув шпоры в землю.
- Эта сумма - десять тысяч долларов - ничего вам не напоминает, Боб?
- Черт возьми, конечно! Именно десять тысяч было украдено у вашего отца этим мерзавцем Джонатаном.
- Вы знаете не хуже нас, что Джонатан, или Туссен Лебеф, является одним из крупнейших акционеров совместной корпорации. Он, кроме того, общепризнанный главарь контрабандистов Черепаховых гор, вместе с Джо Сюлливаном, хозяином "Одинокого дома". Причем оба действуют сообща с начальником таможни, полковником Ферфильдом.
- Мы вместе выведывали все эти тайны, дорогой Жан, и я не вижу, какое отношение они имеют к нашей вечерней прогулке.
- Когда вы с Жаком в прошлом месяце были в Регине, мы с Франсуа выследили полковника Ферфильда, а он…
- Дальше!
- А он и есть тот, кого мы ощипали сегодня вечером… он вез десять тысяч долларов, доверенных его другом Джонатаном, чтобы внести в кассу корпорации!
- Веселенькая история! Но отчего же Джонатан не пожелал сам доставить деньги?
- Оттого, что после разгрома в Гелл-Гэпе он старается показываться как можно реже… Он чувствует, что мы идем по следу… что пощады от нас не будет… и трясется при мысли об этом.
- Стало быть, не имея других возможностей вернуть свой капитал, вы прибегли к силе и хитрости. Замечательно, дружище!
- О, вы нас хорошо знаете: деньги для нас ничего не значат.
- Однако десять тысяч…
- Сущий пустяк…
- Дьявольщина! Вы так богаты?
- У нас нет ничего, кроме трехсот долларов.
- Тогда я ничего не понимаю.
- Эти деньги, которые один негодяй доверил другому, предназначены на святое дело. В них заключена свобода героя… а может быть - увы! - и мученика! Они пойдут на подкуп тех, кто охраняет в тюрьме Луи Риля! Луи Риля, слышите? Нашего друга, нашего брата, который пожертвовал собой во имя независимости метисов. Вы понимаете теперь, по какой причине мы поставили сегодня жизнь на карту, чтобы вернуть деньги, - они, без сомнения, принадлежат нам, но мы не пошевелили бы и пальцем, если бы речь шла о нас самих.
- Я счастлив, что косвенным образом трудился ради освобождения Луи Риля, как говорят, безупречного джентльмена.
- И мы благодарны вам от всего сердца! Вот почему нам пришлось также отказаться от планов личной мести, ибо дорога каждая минута! У французской партии множество врагов, у них есть все - и власть и деньги, и они предпринимают все усилия, чтобы покончить с метисами. Они громогласно требуют казни Луи Риля, осужденного на смерть. Его поместили в тюрьму в Регине и стерегут как никогда бдительно после неудачной попытки освобождения. Это была героическая, но безумная акция, она привела к гибели троих наших. Охрана же была удвоена. Поскольку освободить Луи Риля силой невозможно, мы решили подкупить тюремщиков…
- Весьма здравая мысль… вы добьетесь своего… Точнее, мы добьемся, потому что я благодаря вам тоже стал канадским патриотом! Отныне я стою с вами и за вас!
- Еще раз спасибо. А теперь в путь! Мы отдохнули, и время не ждет. Надо спешить. Доберемся до плато Мертвеца, где нас ждут кони, потом двинемся по ущелью, которое ведет в Литл-Пембину. Ошибиться невозможно: это единственная прямая дорога в Канаду. Оставим лошадей у верного человека и поедем в Регину на поезде. Чего бы нам это ни стоило, мы должны оказаться там как можно скорее!
Все четверо вскочили с такой легкостью, словно не было тяжелейшего подъема, и устремились вперед с поспешностью, вполне понятной, если знать цель их предприятия. Дорога по-прежнему пролегала меж скал, но представлялась сравнительно нетрудной для людей, только что успешно преодолевших страшный Большой каньон, где осмеливались появляться только контрабандисты, да и то лишь тогда, когда им приходилось скрываться от преследователей, спасая свою жизнь.
Молодые люди направлялись к пустынному плато: там в укромном месте они спрятали лошадей, крепко привязав их.
К этому убежищу вела не тропа, а довольно широкая просека, некогда проложенная лесорубами, и путники, которые прежде с разумной предосторожностью шли гуськом или "индейской вереницей", ступая след в след, теперь отказались от этого, считая, что самое трудное уже позади.
Расплата за беспечность последовала немедленно.
Друзья двигались рядом, тихо переговариваясь, как вдруг Франсуа оступился, потерял равновесие и неловко спрыгнул в трещину, заросшую ползучей травой и совершенно незаметную для глаза.
Братья и Боб даже вскрикнуть не успели. К счастью, ловушка оказалась неглубокой, и младший "уголек", успокоив их жестом, попытался выбраться самостоятельно, но без успеха.
- Все в порядке, - сказал он, - дайте мне руку!
Его подхватили и поставили на ноги, но он вскрикнул от боли и упал бы снова, если бы не ухватился за плечи Жана и Жака.
- Проклятье! Я сломал ногу… не могу стоять!
- Сломал ногу? Что ты говоришь, малыш? - встревоженно спросил Жан.
- Посмотри сам! Ты же меня знаешь… я умею терпеть… Адская боль!
- Подожди! Мы понесем тебя…
Боб, Жан и Жак слегка приподняли беднягу, все еще надеясь, что Франсуа оправится. Тщетная надежда! Юноша, невзирая на все свое мужество, смертельно побледнел и, казалось, мог вот-вот потерять сознание.
- Посадите меня… нога словно свинцом налилась… будто кто-то перепиливает лодыжку.
Не теряя времени на бесплодные сетования и действуя как люди, с детских лет привыкшие преодолевать трудности, они в двух словах выработали план спасения и тут же приступили к его осуществлению.
Мгновенно появились носилки: две длинные ветки, срубленные охотничьими ножами, три короткие, положенные сверху и связанные вицами, какими дровосеки обычно скрепляют охапки дров; поверху постелили плащ.
Все это заняло не больше двадцати минут. Франсуа, неспособного пошевелить и пальцем, уложили. Жан взялся за один конец носилок, Жак за другой, а Боб встал впереди, чтобы освещать дорогу.
- Ты ведь сможешь удержаться в седле, малыш? - спросил Жан, с любовью глядя на брата, но голос его предательски задрожал.
- Раз надо, значит, сумею, старший!
- Наши полукровки всего в одной миле отсюда… Они такие спокойные, послушные! Ты выдержишь, я уверен…
- И мы, конечно, как следует осмотрим ногу, прежде чем усадить тебя верхом. Не тревожься ни о чем, Франсуа, - добавил Жак.
- Бедные мои братья! Сколько хлопот я вам причиняю!
- Дурачок! Нашел о чем говорить!
- Я очень тяжелый?
- Как свинец! Но мы сильны, как бизоны! Через двадцать минут будем на месте!
Однако, несмотря на все усилия, выносливость и мужество юных атлетов, им потребовалось не меньше получаса, чтобы донести Франсуа до плато Мертвеца, ведь на каждом шагу их ожидали новые препятствия.
Наконец друзья у цели! Они измучены, дыхание с хрипом вырывается из груди, а пот течет градом - но какое это имеет значение! Они дошли!
Но слепая судьба приготовила им новое испытание! Боб, идущий впереди, вдруг остановился, и с губ его слетело яростное проклятие…
- Лошади! Да это просто резня… от них осталась груда окровавленного мяса! Бедные твари! Погибнуть такой чудовищной смертью!
ГЛАВА 4
После визита серых медведей. - Бессильное мужество. - В путь к "Одинокому дому". - Чтобы замести следы. - На закорках. - Граница. - Кэт Сюлливан. - Боб и "старуха". - Американская мегера. - Немного табачку в кисете. - Гостеприимство. - Снежный ураган.
Картина, что предстала перед путниками в бледных лучах уходящей за горизонт луны, была действительно ужасной.
Четыре лошади, оставленные в месте, казалось бы, абсолютно безопасном, валялись со вспоротыми животами, растерзанные и истекающие кровью.
Перед глазами потрясенных молодых людей предстала бесформенная груда из кусков мяса, сухожилий, оголенных костей и клочьев кожи, плавающих в зловонной, багровой от крови грязи.
Так истерзать живую плоть могла бы, казалось, только безжалостная паровая машина, втянувшая в себя тело, или стремительный поезд, под чьими колесами нет спасения!
В течение нескольких секунд все четверо, онемев, застыли на месте.
Однако они были настоящими мужчинами, и жизнь, полная превратностей, закалила их души! К тому же трое из них унаследовали от своих индейских предков хладнокровие и бесстрастность, взявшие верх над нервозностью, присущей белому человеку. Итак, метисы встретили свалившуюся на них беду с непоколебимым мужеством.
- Несчастье! Это большое несчастье, - произнес Жан, говоря то, что думали все… - Луи Риль ждет. Франсуа ранен!
- Не тратьте на меня времени! - воскликнул смелый юноша. - Идите пешком! Торопитесь! Английские палачи не выпустят свою добычу! Каждый час приближает казнь нашего вождя и друга… Сделайте мне костыль, и я как-нибудь доплетусь до Буасвена или Делорана!
- Ты бредишь, бедный малыш! Оставить тебя здесь, чтобы и ты попал в лапы зверю, учинившему это побоище! За кого ты нас принимаешь?
- Это был гризли, Боб?
Пока Жан и Жак с карабинами наперевес охраняли носилки, где лежал Франсуа, Боб, готовый выстрелить в любую минуту, осматривал место зловещей бойни.
Предусмотрительный, будто краснокожий, он осторожно обошел кровавую лужу, зная, что зверь, упившись теплой кровью и насытившись свежим мясом, часто ложится спать на еще живые останки своих жертв.
- Застрели меня дьявол! - промолвил он наконец в полном изумлении. - Здесь орудовал не один, а два гризли. Я вижу следы двоих… Ошибки быть не может…
- Стало быть, мне в этот час ничто не угрожает… Вы знаете не хуже меня, что гризли бродит только по ночам, а на заре возвращается в свою берлогу и весь день отсыпается, - воскликнул Франсуа.
- Не следует так уж полагаться на его привычки, - ответил Боб, явно думая о другом. - Вам известно, меня не так-то легко запугать, но я трепещу при мысли, что медведи подкрадутся к нам сзади, когда вы будете нести Франсуа.
- Похоже, это крупные звери, если судить по тому, как они разделались с нашими бедными полукровками.
- Громадные! Бурый медведь весит и двенадцать, и даже пятнадцать сотен фунтов… при росте до трех с половиной метров и с когтями в пятнадцать сантиметров… А на задних лапах когти достигают сорока пяти! Что же нам делать?
- Мы должны любой ценой отнести Франсуа в Делорен. Это займет пять или шесть часов.
- Я попробую идти, не хочу, чтобы на меня тратили время! Ведь каждая минута, потерянная по моей вине, может стоить жизни Луи Рилю. А нога уже почти не болит… думаю, я смогу…
С этими словами бесстрашный юноша соскользнул с носилок, прежде чем братья успели остановить безумный порыв.
Но, едва коснувшись земли, он хрипло вскрикнул, побледнел и упал на руки подоспевшего Боба.
- Неужели на мне и на вас лежит проклятие! - в отчаянии и бешенстве простонал Франсуа, с трудом сдерживая рыдание.
- Успокойся, малыш, - мягко прервал его Жан, укладывая на носилки с чисто материнской нежностью.
- Лучше бы я разбился насмерть!
- В высшей степени неразумно! - отозвался Боб со смешком. - А хоронить? А оплакивать? Сколько бы времени ушло!
- Но подумайте: шесть часов, может быть, восемь - чтобы нести меня как бесполезный груз!
- Есть и другой выход.
- Говорите скорее, дорогой Боб.
- Отправить вас не в Делорен, а поближе, в "Одинокий дом". Правда, хозяин его водит дружбу с десперадос, да и сам контрабандист, но человек он по-своему честный. Жена у него пьяница, однако с ней тоже можно сговориться… а вот дочка его Кэт - славная девчушка! Смелая, своенравная, настоящая дикарка с открытым сердцем и доброй душой.
- Сколько нужно идти до "Одинокого дома", Боб? - спросил Франсуа.
- Сможем быть там примерно через час.
- Очень хорошо, выбираем "Одинокий дом". Я припоминаю… стоит на небольшом плато и открыт всем ветрам… от плато Мертвеца его отделяет скалистая гряда, и пробраться туда можно через северное ущелье.
- Все точно! Вас встретят как родных, потому что в свое время, когда я много куролесил, мне удалось оказать услугу хозяину дома, Джо Сюлливану…
- Вы не называли прежде его имени, Боб… А мы ведь знаем Джо Сюлливана как сообщника Джонатана и полковника Фэрфильда.
- Гм! В жизни встречаешь многих людей, в знакомстве с которыми не всегда хочется признаваться.
- Мы не можем позволить себе привередничать, - вмешался Жан, - и без того много времени потеряно… В путь!
- Минуточку! - сказал Боб, который ни о чем не забывал.
- Что еще такое?
- А седла? И поводья? Нашу сбрую легко опознать с первого взгляда.
- Что вы собираетесь с ними делать?
- Спалить дотла, черт побери! Тащите сухие смоляные ветки.
- Верно!
- А потом мы все двинемся к "Одинокому дому", но на сей раз я пойду сзади с листвяным веником.
- Чтобы заметать наши следы, не так ли, Боб? Превосходная мысль!
Бесстрашно встречая все удары судьбы, крепкие духом и телом, готовые к борьбе и к лишениям, храбрые метисы и их верный друг пустились в путь к дому контрабандиста, надеясь обрести, невзирая на подозрительные связи этого человека, приют и гостеприимство - пусть не самое сердечное или щедрое, но достаточное в своей грубой простоте.
Стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не беспокоить раненого, они обсуждали, что следует предпринять, дабы их планам не повредило это злосчастное падение.
Решили, что Жан и Жак отправятся в Регину, оставив Франсуа в "Одиноком доме". Проезжая через Литл-Пембину или Буасвен, где у них есть друзья, они пришлют за раненым надежных людей с лошадьми. Одновременно из Виннипега по телеграфу вызовут доктора.
Естественно, что Бобу, единственному, кто знаком с Джо Сюлливаном, также придется задержаться в "Одиноком доме" - совсем ненадолго, ибо подмога прибудет, конечно, в самом скором времени.
Пока Боб и Франсуа, осужденные - увы! - на бездействие, будут по крайней мере в безопасности, Жан и Жак сделают все возможное и невозможное, чтобы вырвать Луи Риля из рук английских властей.
Этот план обсуждался всю дорогу. Она оказалась очень тяжелой: измученные как своей ношей, так и бесконечными препятствиями, братья часто останавливались передохнуть. Бобу же приходилось заметать следы - свои собственные и спутников, чтобы никто не смог определить, в какую сторону направился маленький отряд.
Придя к согласию и увидев, что уже занимается заря, молодые люди ускорили шаг, хотя даже их невероятная выносливость начинала слабеть под навалившейся усталостью.
Обогнув плато Мертвеца, путники оказались перед скалой высотой метров в двести.
- Надо взобраться туда, - сказал Боб.
- Раз надо, значит, надо, - ответили Жан и Жак, - однако носилки нам теперь только помешают. Мы понесем малыша на закорках, сменяя друг друга.
Подъем продолжался полчаса, а когда друзья достигли вершины, Боб протянул руку, показывая громадную поляну посреди темно-зеленого соснового леса, освещенного первыми лучами солнца.
- Вот и "Одинокий дом", - сказал он, - а рядом конюшни, амбары и винный склад.
Граница делила эту поляну надвое, причем дом находился на территории Соединенных Штатов, а конюшни и склады с товарами - на канадской земле.
Владелец усадьбы застроил свой участок таким образом вполне сознательно, поскольку основным его занятием была контрабанда. Он мог в любую секунду перейти из Америки в Канаду и обратно, уклоняясь от уплаты налогов одному государству и прячась от таможенников другого.
…Оставалось пройти всего около пятисот метров пологим склоном, чтобы оказаться у дверей дома; вблизи тот выглядел весьма неприветливо.
- Для нас это прогулка! - в один голос сказали братья, едва не падая от усталости, но продолжая мужественно улыбаться.
"Одинокий дом" был настоящей крепостью. Построенный из толстых сосновых бревен, скрепленных скобами на углах, он имел дополнительные поперечины из дубовых брусьев и походил на барак. Все окна были закрыты крепкими ставнями с прорезями для ружейных стволов, а сама усадьба обнесена высоким частоколом, за ним бесновалось с полдюжины злобных собак, спущенных на ночь с привязи.