- Да в чём же вы себя вините? - заговорил Борис. - В том, что я тут очутился? Оно, может, и к лучшему. В Москве–то нашу тему закрыли, я потом в казачьей станице жил, храм строил. Ну, моё ли это дело - бетон месить, а тут, глядишь, мы дальше тему свою подвинем. Были бы приборы, да реактивы разные - соскучился я по настоящему делу.
Видя старика разобранным, расстроенным и, кажется, глубоко больным, Борис не стал рассказывать, как его выследили и помимо воли доставили сюда, - думал лишь о том, как бы помочь учителю, вернуть ему былую силу.
Ирина подошла к ним и стала расставлять тарелки, приборы. Из раскрытой двери, ведущей в другие комнаты, вышли две прислужницы, принесли горячий завтрак. Они тайком, но с пристрастием кидали взоры на Бориса, видимо, знали о нём, ждали его приезда. Ирина, как и в вертолёте, была сдержанной, вела себя строго в соответствии с заведенным здесь для всех этикетом. Арсений Петрович заметно успокоился, принялся за еду. Вилкой постучал по стоявшей на середине стола бутылке вина, сказал:
- Насколько же был прав Иван Петрович Павлов; он призывал напрочь отказаться от потребления вина и даже в лекарство не добавлять спирта. Я тут заметил: вино в любых дозах, и даже в самых ничтожных, не приносит пользы организму. Впрочем, поувял я здесь не от вина, а вот отчего - я тебе расскажу в подробностях, но только позже.
Он при этих словах взглянул на Ирину и, заметив её желание покинуть их, схватил девушку за руку:
- Нет, нет, ты, Ириша, не уходи, останься, пожалуйста.
И - к Борису:
- Ирина - мой ангел–хранитель. Это ей я обязан тем, что ещё кое–как держусь на белом свете. Не будь её, так я бы давно… как те мои ребята, которые на тот случай оставались со мной в лаборатории, валялся бы на больничной койке.
Снова взял девушку за руку:
- Ладно, Ириш, ты сейчас иди в лабораторию, а мы поговорим немного и тоже придём к тебе. Иди, родная, иди.
Ирина вынула из сумочки пузырёк с таблетками, положила его в карман куртки Арсения Петровича.
- Это вам на случай.
- Знаю, знаю, родная. А теперь иди, пожалуйста, и посмотри, чтобы там, за дверью, никого не было. Мне надо говорить с молодым человеком, я кое–что ему расскажу.
- Хорошо, но только вы не волнуйтесь, не впадайте в состояние…
- Да, да, я, конечно, я буду молодцом, а ты иди, иди, пожалуйста. И пусть никто к нам не приходит.
Старый учёный вновь начинал волноваться и делал жест рукой, словно бы толкал Ирину к двери; его речь становилась отрывистой, а щёки покрывались едва заметными пятнами. Проводив нетерпеливым взглядом девушку, он торопливо выпил абрикосовый сок, вытер салфеткой рот и склонился через стол к Борису:
- Вы, наверное, знаете, что в Москве я заканчивал работы над этим злополучным "Облаком", - ну, тем самым "Облаком", которое было засекречено и в институтских документах называлось "Облаком подавления духа". Здесь мне удалось добиться задуманного, я приступил к испытаниям, и вот результат: был человек и весь вышел. При опытах допустил оплошность - вырвалось оно из рук, это "Облако", и - шарахнуло. Пятнадцать сотрудников, по большей части русских, отправлены на материк, лежат в военном госпитале, а я вот здесь перемогаюсь.
Старик хотел налить себе в стакан сока, но руки его тряслись и он чуть не выронил графин. Борис подхватил его и разлил по стаканам напиток. Он пытался вспомнить, что это за "Облако", над которым работал в Москве Арсений Петрович, но на ум ничего не приходило, и он сейчас думал о том, а какое же отношение к этому "Облаку" имеют его собственные работы и что знает о них Арсений Петрович? А если он знает всё, или почти всё, то какие надежды возлагает на него старый учёный? Зачем–то же он выдернул его из станицы Каслинской?
Пока все эти вопросы оставались для Бориса открытыми.
Арсений Петрович продолжал:
- "Облако" я нашёл, и есть пушчонка для его зажигания, но оно крохотное, поразило вот только нас, сотрудников лаборатории. Дело теперь за созданием математической модели. Только математика способна превратить "Облако" в тучу, а пушчонку в надёжный миниатюрный аппарат. Миниатюрный! - вот что важно. Такой, чтоб ты сидел в зале на каком–нибудь съезде или конференции и незаметно для других мог точечным ударом выщелкивать бесовские силы, а если нужно, то и поразить весь президиум. Помнится мне, как ты занялся примерно этой же темой, и будто бы уже чего–то достиг, но я сейчас ничего не помню, и ты меня прости. Помню только, что ты устремился в физику, штудировал книги и статьи по физико–химии, наконец, полез и в математику. Я и сам посылал тебя в Ленинград к Зубову, и каким окрылённым ты от него вернулся. Директор на секретном совещании нам сказал: "Метод математического анализа помог Простакову довершить своё открытие". Арсений Петрович посмотрел на дверь и приглушённым голосом, почти шепотом, стал говорить:
- О вашем открытии никто здесь ничего не знает. О нём молчок. Будем, как рыбы, хранить вашу тайну. Что же до тайны моего открытия, то им её не узнать по той простой причине, что после того, как я попал под собственное "Облако", я её и сам забыл. "Облако", кроме всего прочего, отшибает ещё и память. Но, может быть, это и к лучшему. Не знаю, не знаю, но… может быть, к лучшему. Дай–то Бог, дай–то Бог.
Эта пространная тирада неприятно поразила Бориса. Он подумал: "Если тайну кто–то знает, она уже не тайна". Впрочем, тут же и решил: "Какая же может быть тайна в условиях института, где восемьдесят процентов сотрудников были евреи? Думать теперь надо лишь об одном: как бы не попал открытый мной прибор воздействия на гипоталамус в руки врагов. Но это уж будет зависеть от меня. Лишь бы ко мне не применили какой–нибудь варварский "детектор лжи". А такие приборчики у американцев имеются".
Арсений Петрович предложил Борису поехать с ним в лабораторию и уж поднялся со своего места, сделал несколько шагов к выходу, но вдруг схватился за руку Простакова, едва слышно простонал:
- Плохо. Мне плохо… - повис на руке Бориса, обмяк и едва слышным голосом говорил: - Там, в лаборатории, в столе - бумаги. Много бумаг, и все они для вас.
И как раз в этот момент к ним подошла Драгана и помогла Борису донести старика до дивана. Девушка по радиотелефону вызвала врачей, и они через несколько минут явились. Сделали больному укол и на носилках отнесли в машину. Растерявшийся Простаков смотрел на Драгану: "Что же нам делать?" А Драгана, предложив Борису следовать за ней, говорила:
- Ничего. Очередной приступ. Его, наверное, повезут на материк в военный госпиталь.
И вправду: через несколько минут в небо поднялся вертолёт и взял курс на материк. А Борис и Драгана подъезжали к трёхэтажному зданию барачного типа, стоявшему на краю скалистого мыса. Оно, это здание, точно корабль, устремлялось в океан.
- Арсений Петрович говорил мне о каких–то бумагах. Они лежат в столе.
- Лежали в столе, но он забыл о своём распоряжении, которое сделал мне недавно: спрятать бумаги в моём сейфе. Я их собрала в одну папку и отвезла к себе домой. Это очень важная папка, и вы её получите. Но для начала я бы хотела посвятить вас в наши дела.
На длинном бронированном автомобиле в сопровождении двух машин поменьше они выехали на дорогу, огибающую остров по берегу океана. Потом им открылся невысокий холм, где в тени южных декоративных деревьев, блестя мраморными колоннами у входа, стоял небольшой трёхэтажный дом цвета не бросающейся в глаза охры. Вошли в гостиную на первом этаже, и отсюда Драгана повела Бориса на второй этаж, где в угловой комнате располагался кабинет хозяйки. Достала из сейфа папку, раскрыла её и не отдала Борису, а оставила на столе. Перебирала пальцами листы, о чём–то думала. Потом устремила на Бориса свои тёмно–синие глаза, тихо и неуверенно заговорила:
- Я так думаю, Арсений Петрович заляжет надолго, на два–три месяца, как уж не однажды бывало. Я попробую ввести вас в курс наших с ним дел. Я говорю: наших, потому что у нас хотя и работала целая лаборатория, но все–то секреты он доверял только мне. Он говорил, что там, в Москве, вы нашли средство воздействия на гипоталамус, научились управлять потоком нейронов, подавлять в человеке агрессию, злобу, жадность и другие порочные страсти. В основе нашего проекта заложены те же манипуляции с электронами, но только от нас требуется нечто большее: вышибать из головы волю, превращать человека в бессловесную овечку. Ну, а если проще сказать: у вас в Москве вы знали своего учителя цветущим, здоровым, а здесь после первого же испытания нашего "Облака подавления" он стал таким, каким вы его увидели. Но учитель мне говорил: "Я скоро поправлюсь и стану прежним". Таково свойство "Облака", оно действует на время, но я боюсь, что это время протянется долго, и те ребята, которые вот уже полгода лежат в военном госпитале, они тоже не скоро оттуда выберутся.
- А почему это "Облако" розовое?
- Возникает эффект свечения. Природа его нам не вполне известна.
- Ну, так и что же? Выходит, вы решили свою задачу, вы нашли это самое "Облако". Зачем же меня сюда звали?
- От старика требовали описания открытия, технических обоснований механизма действия "пушки", выстреливающей пучок электронов, а затем, как я слышала, превращения "Облака" в тучу, то есть создания такого оружия массового поражения, которое бы не загрязняло природную среду, оставляло бы нетронутыми города, заводы. Наконец, наше оружие не отнимает жизнь у человека, а лишь на время подавляет его волю и энергию. Америка сейчас создаёт мини–атомные бомбы для точечных воздействий, но было бы лучше, если бы она, кроме этих мини–бомб, имела ещё и наше "Облачко".
Драгана замолчала и устремила свой взор на открытую дверь балкона, за которым шумел океан. Затем продолжала:
- Арсений Петрович - человек верующий, и он решил создать оружие, не отнимающее жизнь, не убивающее всё живое на земле. И Америка, прознав об этих его работах, не могла упустить шанс, чтобы не переманить учёного. Для того тут у меня на острове создана лаборатория и в неё приглашены русские биологи. Оружие наше совершенно чистое и бесшумное. На аэродром, на корабль или на город пустил невидимое облачко - и люди скукожились, точно их из–за угла пыльным мешком ударили. Мой дядя, узнав про такой проект, воскликнул: "Если таким мешочком стукнуть боевую эскадру, и в первую очередь её адмирала, так этот адмирал забудет, зачем и куда плывут его парни, а корабли точно стая испуганных окуней разбредутся по морю. Я всегда говорил, что русские ребята способны выкинуть такой номер, который не сможет понять и сотня наших умников из ЦРУ".
Вошли трое парней, которые и здесь пасли Драгану. Один направился к ней, но она махнула рукой:
- Вы свободны. И сегодня, и завтра я буду дома, - а когда парни удалились, Драгана сказала: - Это причуды дедушки. Нанял для меня охрану.
Простаков слышал, что отец Драганы - губернатор штата, и это он купил для неё остров, а вот кто её дедушка, он не знал. Видно, очень любит внучку. Борис тайком окинул Драгану взглядом и ещё подумал: "И как же не любить такую…"
Драгана листала бумаги, делала пометки в блокноте. Так они сидели час, два, а в полдень поехали в лабораторию. Здесь к ним один за другим заглянули Иван Иванович и Ной Исаакович. Потом явилась Ирина и сказала, что в столовой их ждёт обед. Драгана смерила её холодным взглядом:
- Хорошо. Мы скоро придём.
Борис заметил, что Драгана так же прохладно, с чувством глухой внутренней неприязни встречала Ивана Ивановича и врача–психолога. Наблюдательный и чуткий Простаков уже сделал вывод, что мира среди обслуживающих его людей нет и что адмирал и, особенно, хозяйка острова никого тут не любили, никого не хотели видеть, но какие–то силы и неведомые Борису обстоятельства понуждали тут всех терпеть друг друга и сохранять видимость добрых отношений. Вопросов Драгане он не задавал и лишь хотел бы поскорее понять, как эта хрупкая и с виду слабая девушка сумела тут всех подчинить своей воле.
Перед самым обедом к ним в лабораторию зашел адмирал, поцеловал в щеку племянницу, крепко сдавил ладонь Бориса и трубно прогудел:
- Проголодался, как две тысячи чертей! Кормите же меня наконец!
Драгана поднялась и прижалась к плечу адмирала. По пути в столовую, неизвестно к кому обращаясь, говорила:
- У меня два папы: на материке папа номер один, а здесь на острове папа номер два. И неизвестно ещё, которого я больше люблю, - по–моему, вас, дядя Ян.
И, как бы оправдываясь перед кем–то, добавила:
- Женщина не может жить без любви. Ей обязательно нужно кого–то любить.
Прижималась к плечу дяди, кокетливо жаловалась:
- А меня никто не любит. Ну, дядя Ян. Полюбите хоть вы меня!
- Нет, не полюблю. Глаза у тебя цвета океана, и хромаешь ты на обе ноги. К тому ж, и возраст у тебя - за двадцать перевалил. А характер злющий, - ну, чистая баба–яга. А мы, мужики, нежных любим, и красивых.
И тронул за руку Простакова:
- Так я говорю, царь Борис? А?..
Борис покраснел и не знал, что ответить. Про себя подумал: "Это у них, американцев, манера шутить такая".
Ирина и Ганна накрывали стол.
Заканчивая обед, Драгана сказала Борису:
- Я хотела бы показать вам остров.
- Сделайте одолжение; буду вам благодарен.
На пути к автомобилю, стоявшему у подъезда, продолжала:
- И ещё у меня есть план: освободить вас из плена, где вы очутились по чьей–то злой воле.
- Белый дом, в котором меня поместили, мало похож на тюрьму.
- Ага! Вам уже там понравилось! Эти два коварных иудея знают, чем заинтересовать молодого парня. Недаром они приволокли на остров полгарема какого–то шаха. Кончится тем, что я их прогоню со своего острова.
"Коварные иудеи", точно духи, выскочили из бутылки и встали перед ними. Иван Иванович имел вид человека чем–то недовольного, и даже рассерженного, а Ной Исаакович, напротив, дружелюбно улыбался и низко кланялся Драгане. Заговорил с ней на дурном английском языке:
- Госпожа начальница Русского острова! Я правильно вас называю? Ваш папа губернатор штата, а вы здесь, на острове, тоже губернатор. А я врач и приставлен к русскому учёному, вот к нему, вашему спутнику. Вы на это возражать не будете? У меня инструкции, и я обязан их выполнять.
- Выполняйте вы свои инструкции, но мой коллега, кажется, не нуждается в вашей опеке.
Она оглядела Простакова, улыбнулась и добавила:
- Но, может быть, я чего–нибудь не знаю?
Из–за спины врача выступил Иван Иванович:
- Мадемуазель Драгана, наш доктор хотел сказать вам комплимент, но он плохо владеет английским и потому не всегда понятно, что он говорит. Простите его, пожалуйста.
Решительно подхватил за руку своего товарища и повёл к маленькому двухэтажному домику, где они жили. А когда удалились на достаточное расстояние, Драгана сказала Борису:
- Странные субъекты! Следят за каждым вашим шагом и будто бы между собой враждуют. У меня создалось впечатление: они служат разным хозяевам и каждый стремится перетянуть вас на свою сторону. Будьте осторожны и не во всём им доверяйтесь. Я надеюсь, что дядя Ян раскроет мне их интересы, и тогда я постараюсь оградить вас от излишней опеки.
На это Простаков заметил:
- Боюсь, что они меня принимают за кого–то другого. Я ещё не сделал ничего такого, что бы представляло интерес для иностранных разведок.
Драгана не возражала Борису, и это его обидело; значит, и она не верит в серьёзность его работ, а Борис хотел бы выглядеть в её глазах значительным и интересным учёным. Не зря же американская разведка так тщательно спланировала и ловко провела операцию с его похищением.
Около машины их ожидали уже знакомые Борису три парня. Один из них подошёл к Драгане и что–то тихо проговорил. Она обрадованно закивала головой:
- Да, да, я же сказала: вы можете отдыхать, - и не только сегодня, завтра, но и целую неделю, и даже месяц. А если угодно, и совсем не являйтесь. У меня теперь есть охрана.
Она взяла за руку Бориса:
- Вот он, моя охрана. А дедушке я скажу: мне ничто тут не угрожает, у меня есть друзья, коллеги по лаборатории, и я никого не боюсь.
Все три парня слышали её слова и, как видно, не обрадовались, а наоборот: подошли к Драгане ближе и один из них сказал:
- Любезная госпожа, у нас контракт, мы получили деньги вперед, а потому не вправе выполнить ваше распоряжение. Но освободить вас от нашего присутствия на несколько дней мы можем.
- Хорошо, - согласилась Драгана. - Пусть будет так.
Пригласила Бориса в машину, и они поехали.
По дороге, вившейся по берегу океана, машина шла на небольшой скорости. Драгана сидела за рулём.
- Я люблю ездить на машине, - и только одна, или с дядей, или другим каким интересным собеседником, но непременно с интересным. Вы для меня интересный, и даже очень; во–первых, потому, что вы похожи на Есенина, а во–вторых - вы русский, только что приехали из Москвы, а я очень хочу знать, что происходит на нашей Большой славянской Родине, в России.
- Я жил на Дону, в казацкой станице Каслинской.
- Всё равно: Дон, Волга, Москва–река… Это Россия, наша Большая Родина. Мы теперь всё больше думаем о России, смотрим туда, на Москву, Ленинград, Сталинград. Нас удивляет спокойствие русских. Вас будто подменили, вы не боретесь с сатанинской властью. У нас здесь, в насквозь прогнившей Америке, и то больше бойцовского духа. Тут молодёжь собирается в колонны, ходит по улицам, зовёт на борьбу с глобализмом. Надеюсь, вы там знаете, что это такое - глобализм? У нас есть лидер антиглобалистов - публицист Герасимов. Он американец, но русский по происхождению. Я с ним знакома, познакомлю и вас.
Потом, повернувшись к Борису, неожиданно сказала:
- Зовите меня Даной. Меня так зовёт дедушка, родители и оба дяди. Да, оба, потому что есть у меня ещё и дядя Савва. Он живёт в Белграде, и я скоро к нему поеду. Так тот ещё и назовёт иногда нежно и ласково: Дануш. Вам я также позволяю называть меня, как вам захочется. Ну, так вот: есть ещё и дядя Савва. Я к нему езжу часто. У меня в Белграде много знакомых, и я участвую в политической жизни. Хочу посетить в тюрьме нашего бывшего президента Милошевича. Это будет трудно, но за деньги всё можно. И я бы хотела поехать в Белград вместе с вами. И в Москву, и в Ленинград, и в Сталинград.
- Меня не пустят с острова. Я пленник.
- Пустят, - пообещала Дана. - И ещё как пустят. Я вот за них возьмусь, за этих вездесущих иудеев, Ивана Ивановича и врача Ноя. Я им покажу, какой вы пленник. Мне только нужно хорошенько узнать, что они за птицы, чьи интересы представляют. Повезу вас к отцу, и мы всё выясним.
Машина свернула в сторону от океана и скоро выкатилась на вершину холма. С него были видны другие холмы и даже гряда невысоких гор, которые, впрочем, тянулись всего лишь на два- три километра, снова сходили на нет и превращались в поляны, на которых то тут, то там белели маленькие красивые домики.
- Тут живут рыбаки, - поясняла Драгана, - а их жёны и дети обслуживают нашу лабораторию. Всего населения на острове двадцать тысяч человек. Приезжают люди с материка; я их не принимаю на постоянное жительство, но они, всё–таки, как–то проникают.
Вышли из машины. Драгана продолжала:
- Пойдёмте на тот холм, я покажу вам места, где будут жить биологи.
По дороге развивала планы: