Бельский. Есть сведения, что двое воевод – Николай Янович Радзивилл Черный и Николай Юрьевич Радзивилл Красный, воевода виленский, склоняются к лютеранству.
Иван. О том всем указать папе. Баторий, будучи трансильванским государем, находится в вассальной зависимости от турецкого султана. Германский, римский император, Габсбурги австрийские и другие католические державы, а также папа римский давно обращаются ко мне, царю русскому, христианскому, выступить против турок. Нагой, пусть посол Истома Шевригин, посланный к императору Рудольфу, отправится дальше, к римскому папе. Надо добиться посредничества папы и показать папе Оботура как союзника султана. Папа подарил ему освященное оружие, пусть же теперь остановит своего крестоносца, ибо тот крестоносец есть пособие басурман, а также лютерской ереси.
Царевич Иван. Батюшка, однако, то будет означать признание Флорентийской унии, готовность признать тобой, царем русских, латын едиными с нашей греческой православной верой! То, батюшка, противоречит отрицанию унии всеми русскими государями и тобой самим. Ты же, батюшка, с иезуитством мир завести хочешь.
Иван. То, Иван-сын, означает лишь дипломатический прием, рассчитанный не столько на польского короля, сколько на папу. (Ходит.) Чтоб папа остановил своих крестоносцев, которым он освятил оружие. Для того буду обещать осуществления мечты католиков, чтоб выступить против басурман.
Царевич Иван. Батюшка, у папы то вызовет надежды обратить тебя, схизматического православного царя, в лоно римской веры, а с тобой и все православие. Для того едет сюда иезуит Поссевино.
Иван. Иван-сын, перемирие даст Русскому государству передышку, необходимую после ливонской войны. (Ходит.) Ты молод, Иван-сын, я же – удрученный телесными и душевными болезнями старик пятидесяти лет. Однако и среди весьма тяжелых военных обстоятельств я, царь, придумал весьма умелый дипломатический ход, чтобы спасти нашу державу. Вспомнив про заветную мечту пап о сближении православной Москвы с католической церковью, решил я использовать римского первосвященника защитником против страшного завоевателя и быть посредником в великой международной распре. Нагой, скорее надобно отправить Истому Шевригина в Италию.
Нагой. Исполним, милостивый государь! Истома Шевригин будет отправлен в Италию через Любек и Прагу.
Царевич Иван. Батюшка, как наследник русского престола и как человек православной веры, я такое снести не могу. Можно ли искать спасения от католической Европы у врага России папы! Уж уступили католической Польше Ливонию! Батюшка, уступка Ливонии означает для многих русских, в ней проживающих, выселение! И уже выселяют! Рассказывают, что в Дерпте и Нарве женщины сбегаются на могилы мужей и детей, отцов и родственников, испускают страшные рыдания, покидая родные пепелища. Меж тем в ливонской украине мы сделали замечательную военную организацию, множество крепостей с пушками, изобилие пороха и ядер. Как же, батюшка, стряслась сия беда, что ты, батюшка русский царь, разбит сим Баторием, самым обычным воителем, беспощадным к русским запада?! Я, как наследник русского престола, не могу снести сие без потери стыда.
Иван(гневно). Не называй себя наследником престола! Я сам выберу того наследника, а ты еще не выбран. Ты еще царевич, пока под моей опекой.
Царевич Иван (гневно). Батюшка, я, царевич, давно уж преступил порог совершеннолетия. Твоя, батюшка, властная деспотичная опека меня тяготит.
Иван (гневно). Я – царь, и измен не допущу, даже если заподозрю в измене собственного сына. (Бьет царевича по спине палкой.) Я, царь, боюсь, что недруги используют тебя, Ивана-сына, для козней и интриг. Бельский, есть ли такие сведения?
Бельский. Благоверный царь Иван Васильевич! Подозрительны Захарьины-Романовы, родня царевича и его придворные. С Новгородом Великим также у царевича Ивана Ивановича особые отношения. Юрьев-Романов из Новгорода в Литву сбежал, в пограничную крепость Оршу, к воеводе Кмиту. А служил тот Юрьев-Романов долго при наследнике главным оруженосцем. Также дядья Иван Иваныча – три Романова-Захарьина – на подозрении.
Иван(гневно). Проклятые изменники! Ты, Иван-сын, на дядей своих надеешься, на Романовых! Приведу тебе в пример Ахитофела, который, подобно твоим дядьям Романовым, подговаривал Авессалома на коварный заговор, против отца, и как сокрушительно рассыпался в прах их заговор благодаря одному старцу Хусее. Так было ране, так будет и теперь. (Кричит.) Их злобесные восстания рассеет сам Христос!
Бельский. Государь, розыск Бромлея положил начало второму новгородскому делу. Бромлей под пыткой на многих Романовых показал, а царевич хотел то скрыть.
Иван. Царевича от розыска устранить. Иван-сын, братьев твоих и приближенных отдам на казнь, а трон отдам не тебе, а инородцу! Родного дядю наследника Никиту Романовича не казнить, но ограбить.
Бельский. Государь, показал Бромлей также на боярина Федорова-Челяднина. Иные его на трон хотят. Также от него перехвачено письмо в Польшу, хочет мириться с Баторием.
Иван(гневно). Ах, коварный старец! И предки его таковы были. Предок сего Ивана Петровича спрятался после измены своей в челядне, да с тех пор именуются Федоровы-Челяднины. Издавна числятся они конюшими. Звание конюшего хочу ликвидировать. Годунов, подготовишь указ. Ясельничему чтоб подчинялась конюшня.
Годунов. Исполним, государь.
Иван. Чтоб не появлялся новый конюший, как Федоров-Челяднин, который вместо меня, царя, на трон хочет. Прежний конюший был хранителем трона и первым думным боярином. Ныне хай наименьший ясельничий конюшней ведает. Да и кравчий, и сокольничий, чтоб все подчинялись моему двору, поскольку опричнины ныне нет. Стольники, спальники, стряпчие, чтобы они мне подчинились, а то окружают меня бояре своими людьми для заговоров.
Годунов. Как велишь, то сделаем, государь.
Иван. Бывший мой любимец Бромлей перед смертью назвал заговорщиков из ближнего окружения моего, царя, а надежной военной опоры нет больше. И Малюта убит. (Ходит.) То помыслю добре, как спасать державу от внешней опасности и внутренних заговоров. Ныне держава еще в более трудном положении, нежели накануне опричнины. (Ходит.) А ежели решу отречься от престола, то передам трон, кому пожелаю. (Кричит.) Иноземцу передам! Ежели мнити почну по-истинному на сына своего, царевича Ивана Ивановича, о пожелании царствовать, и восхочу поставить ему препону, то нареку на великое княжество, кого пожелаю. (Кричит.) Татарина нареку! Помысли про то, Иван-сын! (Ходит.) Зверствую ли я?! Как же вы не можете понять, что властитель не должен ни зверствовать, ни бессловесно смириться. Апостол сказал: "К одним будьте милостивы, отличайте их, других же страхом спасайте, исторгая из огня". Так то святой апостол повелевает спасать страхом. Даже во времена благочестивых царей можно встретить много случаев жесточайших наказаний, ибо государь за государство в ответе. (Ходит.) Нагой, Истоме Шевригину переслать от меня письмо папе римскому. Написать, что я, московский царь, выражаю желание, чтоб папа приказал Баторию бросить союз с неверными и прекратить войну против христиан.
Нагой. Исполним, государь.
Иван. Ныне надобно создать сближение между Москвой и Римом, которому так старательно, упорно, уж не менее века сопротивляется Польша. Ведя переговоры с Римом, будем готовиться к войне с Польшей. Годунов, надо созвать в Москве Духовный собор, чтоб изыскать средства для продолжения войны.
Годунов. Обратимся к митрополиту, чтоб разослал иерархам известие о соборе.
Иван. Военных на собор не приглашать. В тех военных кругах господствует большое унынье. Также и заговору опасаться надобно.
Годунов. Сделаем, как велишь, государь.
Иван. Баторий да прочие в Европе называют меня кровавым тираном. То со слов Курбского и ему подобных изменников. Не желают понять, что я защищаю основные начала русской жизни: православие, самодержавие, народность. Во всяком случае, я борюсь за единство Русской земли, за ее могущество. Оттого так горька мне потеря вотчины моей Ливонии. Главной целью моей великой войны было открыть доступ к морю, вступить во всеевропейский обмен, занять положение в европейском мире. Но, замечу, страна прибалтийская Ливония и сама по себе представляет ценные владения. За двадцать лет мы, москвитяне, сумели там прочно утвердиться и обжиться, проявив искусство в деле обрусения, и православных церквей было немало построено в крае. Оттого так тяжек для нас, русских, за грехи наши исход из ливонской Прибалтики. (Уходит в сопровождении царевича Ивана.)
Занавес
Сцена 75
Ивангород близ Нарвы. Население изгоняет русских. Появившийся Баторий запрещает их преследовать
Сцена 76
Москва, Духовный собор. Царь предлагает монастырям отдать в казну пожертвованные и заложенные монастырям земли. Церковники ропщут, но соглашаются с этим, а также с дополнительным денежным налогом на войну. Несогласного архиепископа новгородского Леонида царь приказывает судить и казнить. Купцы жертвуют сами. Старец Мисаил Сукин выступает против стяжательства
Сцена 77
Царская сокровищница в Кремле. Иван показывает сыновьям свои сокровища. Иван-сын упрекает его, что не дает нужных средств на войну и просит – снова – дать ему войско и отправить к Пскову. Иван гневно, с побоями отказывает – он боится измены царевича
Сцена 78
Успенский собор Кремля. На царском месте – большом прямоугольном Мономаховом троне – сидит царь. По обе стороны от него – Нагой и Бельский. Вблизи расположились царевичи Иван и Федор и Борис Годунов. За столом с бумагами – дьяк Посольского приказа Щелкалов с подьячими. Вдоль стен на лавках – бояре
Митрополит Дионисий. Сей собор, совместный с Боярской думой, почнем по обыкновению с царской речи.
Иван. Святой отец митрополит Дионисий, скажу кратко: пущен слух о моем уходе в монастырь, да уж ведутся споры, кто сядет на трон, кто его займет. Я сей слух опровергать не буду. Знаете ли, издавна у меня тяга к монастырям и мысль о пострижении, уходе от мирского, мятежного и смятения. Среди темных и мрачных мыслей моих мысль о монастыре – то наибольший проблеск света Божьего. Потому не так давно повелел я некоторым из вас, братья, тайно собраться в одной из келий Кириллова, куда я сам явился. Был тогда с игуменом Никандром троицкий епископ Иона, ты, Феодосий, ты, Савва, а иных не помню. И в долгой беседе открыл я свое желание постричься в монахи, вы же мне описали суровую монашескую жизнь. И когда я услышал о той Божественной жизни, сразу же возрадовалось мое скверное сердце с окаянной душой, ибо я хоть и царь, но ведь человек, и как человек я, подобно иным, грешен. И, мысля о том, спросил я сам себя: что есть монастырь? И спрашиваю вас ныне о том, други: что есть монастырь? Скажи ты, митрополит Дионисий!
Дионисий. Монастырь, государь, есть удобное место для подвига личного душевного.
Иван. То правда. Однак время ныне на Руси, когда враги ополчились на нас. До личного ли духовного подвига? Вспомните иноков Пересвета и Ослябу, которых послал из Троицы на Куликово поле святой Сергий Радонежский. Не такое ли ныне время, когда не в монастырь идти надо – из монастыря на поле брани?
Архиепископ Иона. Государь милостивый, по Иосифу Волоцкому, монастырь есть проводник православия державного, сеятель в душах сомневающихся.
Иван. Я – почитатель пресвятого Иосифа. Тогда правил мой дед, благоверный князь Иван Третий, и было хорошее время. Укоризны никакой не бывало, и никто не сказывал на бояр бесчестного слова, ибо непререкаема была власть государя. Ныне же, когда бояре многие лаяния и лукавства сотворяют в придачу к козням внешних врагов, подумалось: могу ли взять на себя желание иноческих подвигов? Зло распространилось и захватило даже преподобных Божьих святителей и священников и архимандритов, чему пример – бывший троицкий игумен Артемий, также новгородские епископы Пимен и нынешний, Леонид. К Артемию я проявил милость, хоть он достоин был сожжения, велел сослать в Соловецкий монастырь. Он же намеревался бежать оттуда в Литву, и многие иные побеги участились, весьма меня, царя православного, заботящие. Бельский, есть ли новый список побегов?
Бельский. Государь милостивый, бежали в Литву братья Алексей и Гаврила Черкасские, также первопечатник Федоров со товарищи бежал.
Иван. Эти отчего бежали? Надо бы стороной разведать, не захотят ли они опять воротиться. Ежели захотят, то обещать им многие милости. Еще многие ли бежали?
Бельский. Помимо князей Глинского и Пронского, также родича моего Давида Бельского бежали многие дворяне и дети боярские, между прочим направленный в Литву дворянин Тетерин и Сарыхозин. Так и молодой князь Одоевский. Боярин Горенский из Пушечного дворца получил твое, царя, веление покинуть дворец и прибыть в псковскую армию вместо изменника Репнина, пушечного воеводы. Прибыв в место назначения, пытался бежать за рубеж. Погоня настигла в литовских пределах. Границу перешли, взяли уже в Литве. Привезен в цепях в столицу.
Иван(гневно). Где все те изменники?
Бельский. Которые схвачены – тут, государь.
Иван. Привести, хай бояре и духовные на них поглядят, может, иные и себя в изменниках узнают.
Бельский. Которого, государь, первого волочь?
Иван. Дядю моего первого веди, Михаила Васильича Глинского, с князем Турунтай-Пронским. (Встает с трона, ходит.) Не первый раз Глинские, родичи матери моей, недовольные московскими порядками, угождают в тюрьму. И при отце моем опальный дядя обязался прекратить тайные сношения с королем Жигмонтом и поклялся, что не отъедет в Литву. (Входят в сопровождении дворецкого связанные Михаил Глинский и князь Турунтай-Пронский.) Что ж ты, дядя, подался к врагу России королю Баторию в компании с изменником Турунтай-Пронским?
Глинский (кланяется). Бью челом царю и великому князю, что не бегали, а поехали было молиться Пречистой в Оковец.
Турунтай-Пронский. Поехали было в Оковец молиться, уехали в сторону, не зная дороги.
Михаил Глинский. Во ржевских местах, великих тесных лесах, в непроходимых теснотах ржевской украины, заблудились.
Бельский. Нашли у них при аресте королевские грамоты, гарантирующие убежище в Литве, а также подробную роспись дороги до литовской границы.
Иван(гневно). Клятвопреступники! И ты, дядя, брат матери моей, клятвопреступник! В темницу их, пытать огнем да казнить!
Михаил Глинский (плачет). Бьем челом, бегали от страха. Узнали, что поклеп на нас подан.
Турунтай-Пронский (плачет). Мы услышали погоню и узнали, что нам уйти невозможно, возвратились сами.
Михаил Глинский. От недоразумения тот бег учинили, обличась страхом князя Юрьева убийства.
Царевич Иван. Батюшка, отдай мне их на поруки, братьев бабушки моей. Отдай князя Михайла Васильича.
Иван. Сын мой, царевич Иван, сказано: не по лицам судить сынов человеческих, но праведным судом судите. Каким судом судите, таким и судиться вам, и какой мерой мерить, такой и воздастся. Для сына моего, Ивана Иоанновича, я тебя, дядя, пожаловал, а уж заодно и тебя, князь Пронский, а были бы вы при власти, какие бы казни творили! Бельский, вины их сыскать, отдать их под опеку. (Глинский и Пронский кланяются. Их уводят.) Никому нельзя верить, даже и тем, кто выдвинулся после собак Адашева и Сильвестра, и родичам верить нельзя. Сдается мне, что за невозможностью овладеть снова мной, царем, как было в молодости при Адашеве и Сильвестре, сделать вновь надо мной опеку, они перейдут к Баторию али к крымскому хану, али же будут в соумышлении с врагами действовать во вред мне, царю. Бельский, надобно со всех взять поручные записи в том, что служить верно мне, государю, и моим детям, царевичам Ивану и Федору, не отъезжать в Литву и иные государства. Щелкалов, приготовишь поручные.
Щелкалов. С кого, государь милостивый?
Иван. Прежде прочего, с родича моего, троюродного брата, князя Мстиславского. В 1571 году от рождения Христова князь Мстиславский возглавлял земскую армию и не отразил врага и, более того, изменил отчизне. Тогда он публично покаялся, что сам навел хана на святые места и своей изменой погубил стольный город. Так ли, князь Мстиславский?
Мстиславский (кланяется). Так оно, государь.
Иван. При первой кампании Батория князь Иван Федорович Мстиславский со своим зятем, тверским князем Симеоном Бекбулатовичем, возглавлял большой полк, сиречь был главным воеводой русской армии. Он виновен в падении Полоцка.
Мстиславский (кланяется). Истинно так, государь милостивый.
Бекбулатович (кланяется). Грозный и сильный царь Иван Васильевич, признается холоп твой, тверской князь Симеон Бекбулатович, в неисполнении твоих повелений. Царствуй вовеки и наказывай нас, холопов, как пожелаешь.
Иван. Ныне, когда вторая кампания кончилась поражением и поляки захватили Великие Луки, Нарву да прочие города, я, царь, решил указать народу на виновников беды и назвать имя главного руководителя земской армии Мстиславского. Годунов, о том чтоб на всех крестцах бирючи кричали.
Годунов. Исполним, государь.
Иван. Нагой, чтоб иноземцам про то сказано было.
Нагой. Сделаем, государь!
Иван. Признаешься ли в том, Иван Федорович Мстиславский, с сыновьями своими, боярами Федором и Василием?
Мстиславский (кланяется). Признаемся, государь милостивый, клянемся тебе в верности!
Иван. Не мне клянись! Клянись у митрополита Дионисия Всея Руси на святом Евангелии. Митрополит Дионисий, прими у них клятву.
Дионисий (берет Евангелия). Клянись на Священном Писании, князь Иван Федоров Мстиславский, с сынами, Федором и Василием!
Мстиславский. Я, князь Иван Федоров Мстиславский, и мои сыновья, бояре Федор и Василий, публично признаемся в том, что перед царем во многих винах преступили.
Иван. Перед царем и отечеством!
Мстиславский. Перед царем и отечеством.
Иван. И за свои вины бьем челом перед преосвященным Дионисием-митрополитом.
Мстиславский. И за свои вины челом бьем перед митрополитом.