- Да, таким теплом баловаться не стоит, - поддержал Семёнов. - Сгорание здесь плохое, от газа одуреем… А Волосана давайте-ка сунем в спальный мешок, пусть вздремнёт, пока мы наводим порядок. Так, ребятки. Вы втроём пойдёте к дизелям, а мы с Андреем Иванычем займёмся рацией. Сколько времени тебе понадобится, Женя?
- Сначала отогреем дизеля, это раз, - начал Дугин. - Подготовим ёмкости для охлаждения - два, подключим аккумуляторы для стартёрного запуска - три… Ну, часа два, два с половиной.
- Не забыл восточное хозяйство? - улыбнулся Семёнов.
- С закрытыми глазами, Николаич!
- Тогда командуй, тебе и карты в руки.
Дугин встал.
- Пошли, братва.
- Док, - обратился к Бармину Филатов. - Тут по твоей медицинской части… поможешь?
- Что?
- Лампы и аккумуляторы нужно перетащить в дизельную, полы подмести.
- Это мы запросто, это мы в ординатуре проходили. - Бармин важно кивнул. - Веник вульгарис!
Радиостанция - приёмник и передатчик - была смонтирована в двух металлических шкафах-стойках и состояла из нескольких блоков. Эти блоки в несколько десятков килограммов каждый предстояло вытащить и уложить в спальные мешки.
- Весь смысл в том, чтобы отходили они постепенно, - сказал Семёнов. - Без большого перепада температур.
Работали медленно, подолгу отдыхая.
- В дизельной сейчас тепло, - позавидовал Гаранин. - Авиационная подогревальная лампа, небось, в несколько минут всю стужу оттуда вытеснила.
- Я Сашу предупредил, чтобы не забывал проветривать, - отозвался Семёнов. - Так что вряд ли у них намного теплее, чем у нас. Деликатнее, дружок, блок питания!
Уложили, закутали в спальный мешок, снова уселись отдыхать. Помолчали, налаживая дыхание.
- Вот и согрелись немножко, - улыбнулся Семёнов. - Амундсен сказал, что единственное, к чему нельзя привыкнуть, - это холод. И согревался работой.
- К Южному полюсу он добирался на собаках, - напомнил Гаранин, - и подъём на купол происходил постепенно. В этом всё дело - постепенно! Поэтому Амундсен и его товарищи не очень страдали от кислородного голодания.
- Как наши ребята в санно-гусеничном походе, - кивнул Семёнов.
- В первые дни на Востоке у меня всегда возникает комплекс неполноценности. Я кажусь себе старым и дряхлым…
- Но потом, - подхватил Семёнов, - ты видишь, что юный Филатов - такой же гипоксированный элемент, и тебе становится легче. Так, что ли?
Гаранин засмеялся.
- Не по-христиански, но именно так.
- Я тоже самому себе противен, - признался Семёнов. - Ну, сколько этот блок весит, килограммов сорок? А руки до сих пор дрожат.
- Похныкали друг другу в жилетку, и вроде полегчало. - Гаранин встал. - Ну, давай.
За полчаса работы сняли и запаковали в мешки четыре блока передатчика.
- Остаётся "Русалка". - Семёнов с нежностью погладил приёмник. - Потерпи, подружка, скоро тоже погреешься.
- Твой-то приёмник где? - спохватился Гаранин. - Послушаем, как в Мирном люди живут, - в порядке культурного отдыха?
Семёнов принёс из холла чемодан, достал небольшой приёмник на батарейном питании и настроился на Мирный. Пошла морзянка.
- С Беловым работают. - Семёнов прислушался и предупредительно поднял руку. - Тише…
Он замолчал и прильнул к приёмнику.
- В Мирном начинается пурга. Видимость резко ухудшилась…
- Ну? - Гаранин придвинулся.
- На Молодёжной второй день метёт, видимость ноль, - не отрываясь от приёмника, расшифровывал морзянку Семёнов. - Белова может принять австралийская станция Моусон… Это запасной вариант… Белов решил пробиваться в Мирный…
- Идут, выключай, - сказал Гаранин. - Ребятам пока рассказывать на стоит.
Семёнов выключил приёмник. Из кают-компании послышались голоса.
- На место, "Русалочка". - Семёнов с натугой вытащил блок рабочих каскадов.
В радиорубку быстро вошли Бармин и Дугин. Они тяжело дышали. Дугин сдвинул подшлемник на подбородок, снял рукавицы, сгрёб со стола иней и протёр сухие губы.
- Что случилось? - спросил Семёнов, сдерживая неожиданно возникшее чувство тревоги.
- Беда, Николаич, - выдохнул Дугин.
- Филатов? - Семёнов похолодел. - Где он?
- В порядке Веня, - успокоил Бармин. - Дизеля…
- Что дизеля?
- Разморожены. - Голос Дугина дрогнул. - Беда, Николаич…
- Фу ты, напугал. - Семёнов улыбнулся, быстро взглянул на Гаранина. - Пошли, Андрей.
В ловушке
Дугин сказал правду: оба дизеля вышли из строя. Это была катастрофа - без дизелей на Востоке делать нечего. Дизель-генератор даёт электроэнергию и тепло, в которых Восток нуждается больше, чем любое другое жильё на свете. Без электричества безмолвна рация, гаснут экраны локаторов, бесполезной рухлядью становится научное оборудование. Ну, а без тепла на Востоке можно продержаться недолго: в полярную ночь - не больше часа, в полярный день - несколько суток. А потом лютый холод скуёт, свалит, убьёт всё живое.
Нет дизелей - прощай, Восток!
Все эти мысли мелькали в голове Семёнова, когда он осматривал следы катастрофы. Две тоненькие, еле заметные трещины, а превратили оба дизеля в груду никому не нужного металлического лома. На первом треснула головка блока цилиндров, на втором - корпус.
Оба в утиль!
Не слили воду из системы охлаждения? Кто консервировал дизели в прошлом году? Лихачёв был механиком!.. Нет, быть такого не может, чтобы Степан Лихачёв не слил воду. Наверняка дело в другом: просто образовалась воздушная пробка, и часть воды не вышла из системы… Да ещё конденсат… вот и получилось скопление влаги… Да, наверное, так, только так. А зимой, когда морозы перевалили за восемьдесят, эта беспризорная, обманом оставшаяся вода и разорвала стальные тела дизелей.
Всё. Нет дизелей - прощай, Восток!
Семёнов крепко сжал челюсти, чтобы не застонать. "Ты мне станцию оживи, чтобы задышала и запела…" - напутствовал Свешников. Оживил! Веруню обидел, Андрея, ребят сорвал, потащил на край света - для чего? Два самолёта, двадцать человек лётчиков и механиков "Обь" доставила за пятнадцать тысяч километров - зачем?
Доложить о том, что из-за двух никчёмных трещин наука ещё на год останется без Востока!
- Садись, братва, закуривай, - услышал Семёнов голос Филатова. - Отзимовали.
В этих словах были насмешка и вызов. Что ж, справедливое, хотя и жестокое обвинение. Банкрот остаётся банкротом, вне зависимости от причин, которые привели его к разорению. Победителя не судят, проигравшего презирают - таков суровый закон жизни. О том, что дизели разморожены, он, Семёнов, знать не мог. Но в том, что станция Восток не оживёт, виновен будет он и больше никто. И по большому счёту это правильно.
Семёнов обернулся. Люди молчали, лишь Гаранин взглядом своим говорил, умолял: "Думай, Сергей, думай. Я, к сожалению, в этих игрушках не понимаю, думай за нас обоих!"
- Что предлагаешь, Женя? - спросил Семёнов.
- Не знаю, Сергей Николаич.
- Ты, Филатов?
- Вызывать обратно самолёт и лететь в Мирный за новыми дизелями! - выпалил Филатов.
Семёнов снова склонился к дизелям. Вспомнил забавную присказку Георгия Степаныча: "Не тушуйтесь, ребятки, у меня есть сорок тысяч американских способов выхода из любого положения!" И находил! Но перед этими жалкими трещинками и сам Степаныч спасовал бы. Ничем их не заклеишь, не замажешь, даже сварка - будь у них сварочный аппарат - здесь бесполезна.
Подошёл Гаранин.
- Влипли, Андрюха… - тихо проговорил Семёнов.
- Не впервой мы в таких переделках, Серёжа.
- В такой - впервой…
- А шурф? - улыбнулся Гаранин - Ищи лопату, Серёжа, ищи лопату!
- Нет её здесь, Андрей, и не может быть.
- Найдёшь! Ищи и найдёшь!
- Спасибо.
И память возвратила его в первую зимовку…
* * *
…После двухнедельного аврала люди так вымотались, что Семёнов разрешил отдыхать днём не один час, а два. До конца зимовки оставалось ещё около трёх месяцев, и Семёнов по опыту знал, что в этот период к людям нужно относиться особенно бережно, так как физическая и нервная усталость достигла уже такого предела, за которым от малейшей искры возможен взрыв, как в шахте, когда накапливается рудничный газ. Поэтому и разрешил отдыхать два часа. Хорошо бы, конечно, больше, но тогда пострадали бы научные наблюдения, ради которых и была основана эта чрезвычайно дорогостоящая станция Восток.
А случилось вот что. Учёные предполагали, что в полярную ночь на ледяном куполе морозы будут под девяносто градусов и безветренная погода; в действительности же морозы перевалили только за восемьдесят, и по нескольку раз в месяц задувал ветер пять-десять метров в секунду, а иной раз более пятнадцати. И тогда начиналась позёмка, переходящая в сплошную снежную мглу. А в начале октября на станцию неожиданно налетела пурга, ветер с каждым часом усиливался и достиг двадцати пяти метров в секунду. И хотя морозы в пургу резко ослабли, покидать домик стало крайне опасно, и Семёнов запретил выпуск радиозондов, а на метеоплощадку разрешил выходить только группой. Когда же на третий дань пурга окончилась, аэропавильон исчез, пятиметровой высоты строение из дюралевого каркаса, обтянутого брезентом, разметало ветром, и обломки каркаса находили потом в радиусе трёх километров от станции.
Ни досок, ни других материалов для нового павильона не было, а без аэрологических наблюдений Восток наполовину терял для науки свою ценность. Самолёты в такие морозы не летают, санно-гусеничный поезд из Мирного придёт только в январе, так что помочь восточникам никто не мог. "Голь на выдумки хитра", и Семёнов придумал построить павильон из материала, которого кругом было в изобилии, - из снега. И начался тот самый аврал. Полчаса работали, полчаса отдыхали в тепле - и так с утра до вечера. За две недели вырыли подходящий котлован, спустили в него оборудование и стали выпускать оттуда радиозонды. А работать на ледяном куполе тяжело: воздух разжиженный и сухой - рашпилем дерёт носоглотку, да ещё морозы стояли под шестьдесят градусов; вот и выдохлись люди, исхудали, с ног валились…
В один из этих дней после аврала подошла очередь дежурить по станции радисту Соломину. Всем спать, а ему бороться со сном, бодрствовать, чтобы через два часа разбудить товарищей. И Семёнов его пожалел. Уж очень устал Пашка, исхудал - один нос на лице остался, на ключе работал - рука дрожала. Не отдохнёт, а до отбоя три раза выходить на связь, совсем дойдёт парень. Посмотрел Семёнов, как Пашка тенью бродит по опустевшей кают-компании, уложил его спать, а сам остался за дежурного. Молодой тогда ещё был Семёнов, здоровый, даже аврал не высосал его до отказа. А когда сил на двоих - тяжкий грех не поделиться с товарищем. Улыбнулся, припомнив чуть не до слёз благодарные Пашкины глаза, вымыл посуду, прибрал помещение и стал думать, на что потратить оставшиеся полтора часа. И решил наведаться к шурфу.
В самом начале зимовки восточники вырыли шурф глубиной метров десять и шириной с деревенский колодец - для гляциологических исследований. Отсюда брали пробы снега с целью определения годовых накоплений и плотности, а на разных горизонтах шурфа установили термометры. Сверху он закрывался фанерным люком, а спускаться вниз можно было по корабельному верёвочному трапу, связанному из двух частей. Чаще всего показания термометров снимал Гаранин, а подменял его сам начальник.
Некоторое время Семёнов колебался, так как права покинуть дом не имел. То есть имел, конечно, но лишь доложившись дежурному, что в данном случае было нелепостью, поскольку дежурным являлся он сам. Покинув в этих обстоятельствах дом, Семёнов нарушил бы свой же собственный приказ, за что полагалось суровое наказание.
Когда десять месяцев назад после изнурительного санно-гусеничного похода Пётр Григорьевич Свешников открыл станцию Восток, то, оставляя Семёнова на первую зимовку, имел с ним долгую беседу. Кто знает, какие неожиданности подстерегают людей в Центральной Антарктиде, на её ледяном куполе высотой три с половиной километра над уровнем моря, в условиях кислородного голодания и ещё не изведанных человеком морозов. В полярную ночь, говорил тогда Свешников, лучше всего вообще в одиночку из дома не выходить, а если уж придётся, то на десять-пятнадцать минут и с обязательного согласия дежурного. Так и было написано в приказе, основанном на мудром проникновении в суть полярного закона.
Поэтому Семёнов и колебался. Однако убедил он себя, минутное дело - спуститься по трапу и взглянуть на термометры. Оделся, взял фонарик и вышел из дому. Постоял спокойно, чтобы лёгкие привыкли к студёному воздуху, и долго смотрел на безжизненную пустыню, уходящую к Южному полосу.
Полярная ночь ещё не покинула купол, и луч прожектора вырывал из тьмы узкий сегмент искристого, самого чистого на земле снега. Из-за низких температур снежинки не смерзались, а просто прижимались друг к дружке, как хорошо сваренный рис, при малейшем дуновении ветра они взлетали с поверхности и оседали только при полном штиле. Сейчас в свете прожектора воздух был чист и прозрачен; кожей лица своего, закрытого подшлемником, Семёнов ощутил совершенную недвижность атмосферы, будто и она не выдержала, окоченела от стужи.
Семёнов подошёл к шурфу, открыл люк, прощупал лучом фонарика десятиметровую глубину колодца и полез вниз, осторожно ступая на деревянные перекладины. По мере того, как он спускался, в шурфе становилось всё темнее и затихал рокот дизельной электростанции, примыкавшей к жилому дому. И в этой наступающей тишине особенно зловеще прозвучал какой-то странный треск под ногами. Будь у Семёнова в запасе мгновение, он успел бы осознать причину и следствие этого треска и тогда, наверное, сумел бы удержаться; но трап оборвался сразу.
Ошеломлённый, Семёнов лежал на дне шурфа; падая, он ударился о что-то твёрдое, и боль в ушибленной спине мешала сосредоточиться и понять, что же такое произошло. Но перед ощущением растущей тревоги боль стихала, а вскоре и вовсе исчезла. Семёнов поднялся, потопал унтами и повёл плечами: вроде бы переломов, вывихов нет. Включив фонарик и увидел раскачивающийся на высоте метров четырёх обрывок трапа. Пошарил лучом на дне шурфа, обнаружил другой обрывок - и с холодной, кристальной ясностью осознал весь ужас случившегося.
Первая, самая легковесная мысль - воззвать о помощи. И Семёнов чуть было не закричал "Э-эй, ребята!", - но удержался и не стал этого делать: даже если бы люди не спали, всё равно дизель перекрыл бы слабый всплеск упрятанного в колодец голоса. А раз спят, стреляй из пушки - не услышат.
И на смену первой мысли пришла другая - о полной безвыходности положения. Стены гладкие, не на что встать и не на что опереться… Не выбраться ему из ловушки! Не поднимет тревоги дежурный - вот он стоит, дежурный! - и некому будет разбудить людей, проспят до утра. А когда проснутся, спохватятся - спасать будет некого.
Семёнов, подняв голову, увидел необычайно яркую в чистом небе, полную луну, застывшие вокруг неё крупные звёзды и подумал, что они единственные и последние свидетели его позора. И ему стало мучительно стыдно. И такое острое было это чувство стыда, что пересилило оно даже страх перед неминуемой смертью.
По-разному погибают полярники. Иван Хмара в первую экспедицию провалился с трактором под лёд, но геройски погиб, ценою своей жизни проложил первую колею на припае, другие, даже самые опытные, гибнут в неравной борьбе со стихией, третьи - от несчастного случая: кто на борту "Лены" мог предугадать, что с ледяного барьера обрушится многотонная глыба?
Но так глупо и так бессмысленно, как он, на его памяти не погибал никто. Не подстраховать свой выход из дома! Безвременно умирать всегда обидно, но хоть бы с пользой умереть, со смыслом!
И тут в сознание Семёнова вползла какая-то смутная, ничем не подкреплённая мысль о том, что у него есть шанс. Он встрепенулся, раза три присел и подвигал плечами, чтобы разогнать остывшую кровь, и вновь осмотрел стены шурфа. Нет, зацепиться не за что… А мысль, хотя и оставалась смутной, билась в его голове, как муха в стакане, будто дразнила: "Вот она, я, попробуй ухвати!"
И вдруг как огнём ожгло: спина! Обо что он ударился? Луч фонарика - вниз: вот обо что!
На дне шурфа, полузасыпанная снегом, виднелась рукоятка забытой лопаты.
Ещё не веря своим глазам, Семёнов бережно, как археолог бесценный кувшин, извлёк её из снега. Он пока ещё не знал, как она поможет ему спастись, но почувствовал такое огромное облегчение, словно то была не простая лопата, а протянутая ему рука верного друга. Так и обнял бы, расцеловал эту лопату! Даже кровь согрелась, быстрее побежала от сознания того, что двое их уже стало; вдвоём - это мы ещё посмотрим, кто кого!
И хотя мороз уже сдавил его своими щупальцами, Семёнов стал тщательно и не мельтеша придумывать план, как использовать этот шанс. Перебрал несколько вариантов, трезво оценил их и отбросил: никаких сил, к примеру, не хватит сбивать со стен снег, чтобы встать на получившийся сугроб и дотянуться до трапа. А решился на такой план - выкопать в стене узкую, в размер туловища, нишу, слева и справа сделать в ней ступеньки-пазы для ног и постепенно вести нишу вверх, чтобы сравняться с трапом. Плохо, конечно, что придётся копать снизу вверх, но зато в этом плане ощущалась надёжность, и Семёнов в него поверил.
И неторопливо, размеренно стал вгрызаться лопатой в снежную стену.