Вновь о других государствах
Испания
Среди прочих государств мира Испания занимает в сердце российского человека особое место.
Во-первых, об Испании писал Пушкин. Что именно он писал, никто не помнит, но все знают, что-то писал, а Пушкин – это наше все. Значит, и Испания – тоже наша.
Во-вторых, все знают о Дон Кихоте и Санчо Пансе. О том, что создатель этих нетленных образов мировой литературы Сервантес, знают знает уже меньшее количество людей, а читали роман и вообще единицы, но то, что действие романа происходит в Испании, знают все-таки все. И таким образом Испания становится для нас уже даже заселена.
В-третьих, в школе на уроках новейшей истории проходят, что мы хотели отдать испанским крестьянам обрабатываемую ими землю и для того воевали в Испании с войсками Франко. За пределами России наши войска воевали мало, и потому получается, что Испания – нечто вроде нашей удаленной губернии.
В-четвертых, наконец, в Испании жила народная героиня русского эпоса Кармен, которую в приступе ревности убил злодей Хосе. То, что Кармен создана воображением французского писателя Проспера Мериме и при своей жизни даже, наверно, не слышала о России, не имеет значения. Народное сознание удочерило Кармен, и она такая же наша, как Настасья Филипповна Достоевского.
В общем, остается лишь удивляться, что Испания не является частью России, отделена от нас двумя тысячами километров и ко всему тому там правит король, а в ходу у населения не русский, а испанский язык.
Единственное, что нам не нравится в Испании, – это коррида. Будучи людьми скотолюбивыми, никак мы не можем понять этой непомерной жестокости по отношению к быкам. Ну, там убивали бы льва. Или тигра. Или бегемота даже. Не говоря о крокодиле. Все-таки дикие животные, – к диким животным и отношение соответственное. Но гонять на арене быка, втыкать ему в холку всякие остроотточенные железные штуки, а потом закалывать шпагой! Конечно, бык – существо свирепое, но и среди собак встречаются свирепые особи, и даже среди кошек. Кто-нибудь может представить себе матадора, сражающегося на арене с кошкой?
Все же хотя Испания и наша, а не совсем таки нашенская. Все же погодим пока считать ее удаленной российской губернией. Пусть немного гуманизируются. Опять же и проблему басков пускай решат. А то нам не хватало только второй Чечни.
О людях и воробьях
Воробей – птица не зловредная, но надоедливая. Всюду лезет, суетится, норовит клюнуть, что плохо лежит. Мозолит глаза, одним словом. При нынешней нервной жизни – тяжелое испытание.
Спрашивается, что причиной нашего раздражения: суетливость воробья или наши нервы? Если нервы – тогда нужно лечиться. А если суетливость воробья от природы противна человеческому духу? Тогда получается: воробей и человек несовместимы. Кто-то один из них должен уступить место на земле другому.
У воробья, однако, избавиться от человека недостанет сил. А может быть, ему и вообще наплевать на человека. Человек же как гуманное существо не может поднять руку на маленькую птичку.
Что в такой ситуации делать?
Дилемма, которую почитал бы неразрешимой, если б не подозрение, что всему основой нашей нервы. Не могу только до конца в том убедиться. Самому отправиться к врачам и пройти курс лечения все недосуг, а медицинской статистики по данному вопросу не существует.
Так и приходится жить в неведении и сомнении.
Опять о выдающихся людях Отечества
Суворов
Кто не знает имени Суворова – тот не русский. Всякий русский знает имя Суворова, еще не появившись на белый свет. Никакого преувеличения тут нет. Теперь абсолютно точно доказано, что плод, носимый девять месяцев в утробе матери, все слышит, все мотает на ус (фигурально, конечно, говоря) и, рождаясь, уже обладает некоей суммой знаний и представлений о мире, заложенных в подсознание. А такого, чтобы за девять месяцев его утробного существования никто в окружении не помянул Суворова, просто не может быть. Именем Суворова названы улицы, проспекты и площади, в честь него детские военные школы называются суворовскими училищами.
Суворов – яркий пример русского человека, положившего всю свою жизнь на алтарь служения Отечеству. Он начал свой путь служения Отечеству со звания обычного капрала, что тогда, в середине 18 века соответствовало более позднему званию унтер-офицера. Унтер же офицер, как известно, никакой не офицер, а скорее, нечто вроде прапорщика в современной армии. Только прапорщик в современной армии, встав на денежное и продуктовое довольствие, так этим и удовлетворяется, не стремясь к лишним жизненным хлопотам, Суворов же сразу проявил себя инициативным и весьма активным молодым человеком, стремящимся к карьере, его отметили и выдвинули. И потом отмечали и выдвигали все выше и выше, пока он не достиг заоблачных высот – звания генералиссимуса. До него в России звание генералиссимуса имел только Алексей Шеин, внук Михайлы Шеина, а после – вождь всех времен и народов Иосиф Сталин, который, как известно, присвоил его себе сам.
Суворов получил звание генералиссимуса за храбрость и талант военачальника. Куда его ни бросали, он везде побеждал. Защищая Россию на южных рубежах, бил турок и взял штурмом Измаил. Защищая Россию на западных рубежах, бил поляков и взял штурмом Варшаву. Кроме того, защитил Россию и от восстания Пугачева, доставив того в цепях и клетке в Москву. И пока был жив, Наполеону Бонапарту даже не приходилось мечтать о том, чтобы пойти походом на Россию: Суворов разбил его войска еще в 1799 году на дальних подступах к ней – в Северной Италии. Суворов также любил простого солдата и ел с ним из одного котелка. Спал с ним в обыкновенной солдатской палатке и укрывался обычной солдатской шинелью. Желая поделиться опытом служения Отечеству, создал два научно-теоретических труда: "Полковое учреждение" и "Наука побеждать", написанных в простой и ясной форме, доступной каждому грамотному военачальнику.
К сожалению, грамотных военачальников у нас немного, и Суворова они не читают. Вопреки его завету побеждать не числом, а умением, они, в основном, рассчитывают именно на число, чему свидетельством опыт Чечни. Правда, и числом у них побеждать тоже не получается. Кроме того, едят они из отдельного котелка, спят в отдельной палатке, а ложась спать, укрываются вместо шинели индивидуальным одеялом.
Учитывая сложившуюся ситуацию, следует, видимо, подумать о том, насколько нам это нужно – помнить Суворова. А то ведь выходит сплошной невроз и томление духа: уроки одни, а выводы из них – совсем другие.
Имеется решительное предложение: дабы не травмировать общественное сознание дальше, следует отказаться от всего, связанного с именем Суворова. Улицы, проспекты и площади, названные в его честь, переименовать, суворовские училища впредь называть просто кадетскими. Что ж из того, что славная страница прошлого. Во благо Отечества кое от каких страниц можно и отказаться.
Опять разное
Жизнь дается человеку один раз – это понятно.
Непонятно, почему он живет так, будто у него в запасе по крайней мере еще жизнь?
И снова разное
Любви все возрасты покорны – это тоже понятно.
Непонятно, почему считается, что ее порывы благотворны. В порыве любви человек, бывает, творит такое – не хватает потом всей жизни, чтобы забыть!
Революции делают революционеры.
Контрреволюции – реакционеры.
Нормальной жизнь делают обыватели.
Об автомате Калашникова
За многое Россию можно хулить и порицать. И демократию не мы изобрели. И институт президентства не первые учредили. Метро у нас хотя и самое красивое в мире, а прежде нас до него англичане с французами додумались. Даже атомную бомбу мы по спертым чертежам склепали.
Но в чем у нас приоритет – так в создании автомата, надежнее которого нет в мире. О каком автомате речь, всем, думаю, понятно без дополнительных разъяснений.
Автомат Калашникова надежен в бою и неприхотлив в уходе. Скорострельность его необычайно велика, и убойная сила тоже весьма изрядна. Он прост в обращении и доступен для использования даже двенадцатилетним подростком. Что убедительно доказали подростки многих стран: Вьетнама, Камбоджи, Сальвадора, Афганистана, Чечни…
Автомат Калашникова принес России заслуженную славу во всем мире. Все знают, что это замечательное оружие изобретено и сделано у нас. Глядя через прицел автомата Калашникова на жизнь, конголезец, таиландец, гватемалец видят за целью образ нашей страны, и, пока автомат у них в руках, этот образ неотступно с ними. Автомат Калашникова сделал для пропаганды нашей страны больше, чем любой ансамбль "Березка", Большой и Малый театры вместе взятые, а также наши художники авангардисты и супрематисты. Автомат Калашникова – это наше лицо и портрет нашей Родины.
Автомат Калашникова, кроме того, принес нашей казне много денег. Мы продавали его по всему миру в собственном исполнении, продавали лицензии на его изготовление, поставляли за наличные и безналичные, в долг и по предоплате, – если б мы были так же бережливы, как французы, прагматичны, как американцы, и законопослушны, как немцы, мы бы вообще купались в валюте и, не зная, куда ее деть, подняли уровень жизни народа на необычайную высоту.
Но так как мы небережливы, непрактичны и совсем не законопослушны, купания в валюте у нас не вышло – о чем, собственно, жалеть и не приходится: мы бы обленились, стали наслаждаться жизнью, мысль наша потеряла остроту, и мы бы не смогли усовершенствовать автомат в соответствии с требованиями времени. А не имея возможностей для наслаждения жизнью, мы домодернизировали его до такого совершенства, что теперь из него можно сбить муху в полете, а не то что вертолет противника. Соответственно Калашников по-прежнему в цене, спрос на него не падает, и он по-прежнему представляет наше Отечество на всех континентах, являясь нашим лицом и портретом.
Благодаря автомату Калашникова Россия и в 20-м веке, как в свою пору в 19-м благодаря именам Толстого, Достоевского, Тургенева, сумела остаться самой популярной и значимой страной мира. И если кто скажет, что прославиться "Войной и миром" много престижней, чем просто войной (ну, вернее, ее инструментом), то мы с таким утверждением никак не позволим себе согласиться: а откуда б мы знали, что это такое, мир, если бы не война? Точно так же, как что это такое – добро, если б не зло?
Так что, может быть, автомат Калашникова – это почище всех толстых, достоевских и тургеневых будет! Может быть, Толстой, Достоевский, Тургенев – еще век-полтора, и забудутся, а Калашников будет жить и жить – в назидание и поучение всему миру. Разве что в соответствии с требованиями времени его иногда нужно будет модернизировать. Ну так ведь это и в Толстом, и Достоевском, и Тургеневе в соответствии с правилами современной орфографии и синтаксиса приходится исправления делать. Они от этого ни Бальзаком, ни Хемингуэем не становятся. Так и с Калашниковым.
Имел бы склонность к науке и технике, ни за что в жизни не стал бы поэтом! Непременно занялся бы изобретением оружия. Прославил бы Россию подобно Калашникову. Сколько и чего ни говори, а все же главное содержание 20-го века – война, а не мир.
Вновь о братьях-писателях
Пастернак
С Пастернаком, как, надеюсь, понятно, я лично знаком не был. Но всегда ощущал его очень значимой фигурой для себя и не сказать о нем нескольких слов просто не могу.
Вообще пастернак – это такое растение.
Можно сказать, поэт Борис Пастернак – это такое диковинное растение, непонятным образом выросшее на грядке отечественной словесности. Хотя к растению пастернаку он не имеет никакого отношения.
Вот был поэт Заболоцкий. Николай по имени. Тоже диковинное растение. Но как-то он был не так диковин, как Пастернак. И его вовремя выпололи, отправив в лагеря, чтобы он не мозолил глаза своей недостаточной диковинностью.
А Пастернак, удивляя всех своей непохожестью на другие растения поэтической советской грядки, рос, рос – и дорос до Нобелевской премии. Тут-то и спохватились. Потому как все-таки странно, чтобы давали самую престижную мировую премию подобным диковинным растениям. И принялись выдирать Пастернака из грядки.
Но так как Пастернак просидел на этой грядке довольно долго, то успел пустить довольно большие и разветвленные корни. И сколько его ни выдирали, удалось оборвать только вершки.
А после его смерти, последовавшей невдолге после этой операции по прополке, оказалось, что корешки благополучно пережили не только всю экзекуцию, но и дали новые обильные всходы.
Один из этих всходов – и ложная скромность тут неуместна – ваш покорный слуга. Я чувствую совершенно пуповинную связь с Пастернаком. Конечно, растение я уже другое, может быть, даже еще более диковинное, чем Пастернак, но корни у меня – его. Одно время я даже собирался написать продолжение "Доктора Живаго", но вовремя остановился, потому что, откровенно говоря, считаю его довольно слабым романом. Если еще откровенней, я и Пастернака-поэта считаю не очень сильным поэтом. Ну, там "сплетенье рук, сплетенье ног – судьбы сплетенье…" Это ведь каждый такое написать может.
Но чего не отнимешь, так не отнимешь – очень диковинное было растение. И корневую систему мощную развил. И хочешь все связи с нею перервать – и не получается. Опутывает тебя по рукам по ногам – и не отпускает.
Вот за то, думаю, и останется, в истории отечественной словесности, что питал выдающихся поэтов последующей эпохи своими соками. Перечислять этих выдающихся поэтов не буду, они и так у всех на слуху. Как человек прямой и откровенный скажу только о себе: без Пастернака я бы, конечно, не развился в столь колоссальную фигуру. Остался бы где-нибудь на уровне Заболоцкого. Николая. Ну, может быть, Введенского. Александра. Не выше.
Снова о животных
Вот если бы полярные медведи жили не в Арктике, а на экваторе!
Очень бы любопытно было понаблюдать, как они будут чувствовать себя там в своих толстых шубах. Начнут потеть или их хватит удар от перегрева? Высунут язык подобно собакам или, наоборот, им будет прохладно в самую большую жару, как кавказским чабанам в их папахах? И чем станут питаться в отсутствие рыбы? Как отреагируют на свое новое жизненное окружение в виде зебр, жирафов, крокодилов, питонов и других обычных обитателей тропиков? Возьмет их оторопь или их толстую шкуру не пробрать ничем?
Какие бы научные исследования можно было провести, каких научных результатов достичь – проведи ученые подобный эксперимент с переселением!
Но наши ученые поразительно непытливы, безынициативны, инертны и ни один из них до такого не додумался. Занимаются неизвестно чем и еще жалуются, что зарплаты маленькие! Моя бы воля, я б им вообще ничего не платил. Чтобы в науке остались одни энтузиасты. Глядишь, тогда бы она и двинулась вперед!