* * *
Александр Яковлевич Булгаков, дипломат, сенатор, летописец жизни русской аристократии ХIX века, вспоминал, что уже через неделю после свадьбы Пушкина и Натальи Гончаровой в свете появились стихи неизвестного автора, посвященные торжественному событию:
Хочешь быть учтив – поклонись,
Хочешь поднять – нагнись,
Хочешь быть в раю – молись,
Хочешь быть в аду – женись!
* * *
В первые же месяцы супружеской жизни Наталье Николаевне довелось пережить сильный испуг и тревогу. Молодой муж пропал. Поэт пошел на обыкновенную утреннюю прогулку и вернулся на третьи сутки. Обеспокоенной сверх меры жене он спокойно объяснил, что встретил дворцовых ламповщиков, которые отвозили из Царского Села на починку в Петербург подсвечники и лампы, разговорился с ними и не заметил, как оказались они в Петербурге. Там и заночевал.
* * *
Однажды на вопрос Е. А. Баратынского, не помешает ли он ей, если прочтет в ее присутствии Пушкину новые стихи, Наталья Николаевна ответила:
– Читайте, пожалуйста, я не слушаю.
* * *
Пушкин, после женитьбы поселившийся в Царском Селе, гулял по парку, прилегающему к Лицею. Вдруг навстречу ему из-за кустов неожиданно вышел юный лицеист. Преодолевая сильное смущение, он заговорил с Пушкиным.
– Что нужно сделать, чтобы стать признанным поэтом? – спросил он Пушкина.
– Ничего особенного. Нужно только неукоснительно соблюдать заповеди Христа. И все.
– Боюсь, что если я буду неукоснительно соблюдать заповеди Христа, то все равно признанным поэтом не стан у.
– Зато достигнете большего.
– Чего?
– Вы станете святым.
* * *
М. Ф. Каменская-Толстая, дочь известного художника графа Ф. П. Толстого, вспоминает: "В Царскосельском саду, около самого спуска без ступеней, было излюбленное царскосельской публикой местечко, что-то вроде каменной террасы, обставленной чугунными стульями, куда по вечерам тамошний beau monde собирался посидеть и послушать музыку. В один прекрасный день на этой террасе собралось так много народу, что даже не достало стульев двум пожилым дамам. Я, как девочка вежливая, приученная всегда услуживать старшим, сейчас же сбегала в сад, захватила там еще такие два стула и подала их барыням. Папенька (гр. Ф. П. Толстой) с Пушкиным в это время стояли недалеко от террасы и о чем-то разговаривали. Вдруг Александр Сергеевич схватил отца моего за руку и громко воскликнул:
– Граф, видели вы, что девочка сделала?
– Что она сделала?
– Да вот такие два чугунных стула подхватила, как два перышка, и отнесла на террасу!
Папенька позвал меня и представил Пушкину. Я ему сделала книксен и с удивлением стала смотреть на страшной длины ногти на его мизинцах.
– Очень приятно познакомиться, барышня, – крепко пожимая мне руку, смеясь, сказал Александр Сергеевич. – А который вам год?
– Тринадцать, – смутившись, ответила я.
– Удивительно! – воскликнул поэт.
И они оба с папенькой начали взвешивать на руке тяжелые чугунные стулья, потом заставили меня еще раз поднять их.
– Удивительно! – повторял Пушкин. – Такая сила мужчине впору. Поздравляю вас, граф, у вас растет Илья-Муромец!".
* * *
Александра Иосифовна Смирнова, урожденная Россет, фрейлина русского императорского двора, друг и частая собеседница А. С. Пушкина, откровенно призналась в беседе, что мало читает.
– Послушайте, скажу и я вам по секрету, что я читать терпеть не могу, многого не читал, о чем говорю. Чужой ум меня стесняет! Я такого мнения, что на свете дураков нет. У всякого есть ум, мне не скучно ни с кем, начиная от будочника и до царя, – неожиданно ответил ей поэт.
* * *
Однажды в приятельской беседе один знакомый Пушкину офицер, некий Кандыба, спросил его:
– Скажи, Пушкин, рифму на рак и рыба.
– Дурак Кандыба, – отвечал поэт.
– Нет, не то, – сконфузился офицер. – Ну а рыба и рак?
– Кандыба дурак! – подтвердил Пушкин.
* * *
То так,
То пятак,
То денежка!
Такими шуточными словами выражал поэт биение сердца от радости и тревожного ожидания.
* * *
Дельвиг, ближайший друг Пушкина, имел необыкновенную наклонность всегда и везде резать правду, притом вовсе не обращая внимания на окружающую обстановку, при которой не всегда бывает удобно высказывать правду громко.
Собрались однажды у Пушкина его близкие друзья и знакомые. Выпито было изрядно. Разговор коснулся любовных похождений Пушкина, и Дельвиг между прочим сообщил вслух якобы правду, что Александр Сергеевич был в слишком интимных отношениях с одной молодой графиней, тогда как поэт относился к ней только с уважением.
– Мой девиз – резать правду! – громко закончил Дельвиг.
Пушкин становится в позу и произносит следующее:
– Бедная несчастная правда! Скоро совершенно ее не будет существовать: ее окончательно зарежет Дельвиг.
* * *
Иван Иванович Дмитриев, русский поэт, баснописец и государственный деятель, во время одного из посещений Английского клуба иронично заметил, что ничего не может быть более странного, чем название "Московский Английский клуб". Его собеседник, Пушкин, тут же, смеясь, заметил:
– У нас есть и более страшные названия!
– Какие же? – полюбопытствовал Дмитриев.
– А императорское человеколюбивое общество! – ответил с улыбкой поэт.
* * *
В феврале 1833 года известный книготорговец А. Ф. Смирдин перенес свой книжный магазин на Невский проспект и решил отпраздновать новоселье. Накрыл столы и пригласил всех литераторов. Праздник удался на славу. Пушкин был оживлен и щедро сыпал остротами. Строгий цензор Семенов за праздничным обедом сидел между Николаем Ивановичем Гречем и Фаддеем Венедиктовичем Булгариным. Н. И. Греч был редактором, журналистом, беллетристом, а Ф. В. Булгарин – плодовитый писатель, журналист. Без сомнений, Семенову сиделось не очень уютно среди тех, чьи вдохновенные тексты он неоднократно правил, соблюдая государственные интересы. Упомянутые персоны тоже особой деликатностью не страдали, имели острый язык, напористость, отличались плодовитостью и слыли настоящими христопродавцами в литературе. Окончательно расшалившись к концу вечера, Пушкин громко крикнул, обращаясь к Семенову:
– Ты, Семенов, сегодня точно Христос на Голгофе!
Греч зааплодировал, а все присутствующие расхохотались; чтобы постичь глубину иронии и остроумия Пушкина, надобно припомнить, что на Голгофе Христос висел между двумя разбойниками.
* * *
Фаддей Венедиктович Булгарин – русский писатель, журналист, критик, издатель, "герой" многочисленных эпиграмм Пушкина. Однажды поэта просили написать критику на очередной исторический роман Булгарина. Он отказался, говоря:
– Чтобы критиковать книгу, надобно ее прочесть, а я на свои силы не надеюсь.
* * *
Владимир Александрович Соллогуб, писатель и устроитель в своем доме литературно-музыкального салона, зайдя как-то вместе с Александром Сергеевичем к известному петербургскому книгопродавцу и издателю А. Ф. Смирдину, вспомнил стихи собрата по перу А. Е. Измайлова, посвященному хозяину лавки:
Когда к вам
ни придешь,
То литераторов всегда
у вас найдешь
И в умной дружеской
беседе
Забудешь иногда, ей-ей,
и об обеде.
Отличное настроение побудило Соллогуба спародировать Измайлова. И он начал так:
Коль ты к Смирдину
войдешь,
Ничего там не найдешь,
Ничего ты там
не купишь,
Лишь Сенковского
толкнешь…
Пародия как будто состоялась, но заключительного аккорда явно не хватало. И тут неожиданно и как всегда искрометно вставил фразу Пушкин:
Иль в Булгарина
наступишь…
* * *
Николай Иванович Греч, редактор, журналист, в своих остротах менее всех щадил Булгарина, и как-то раз Пушкин в беседе заметил Гречу: "Удивляюсь, Николай Иванович, вашей дружбе с Булгариным…" – "Тут нет ничего удивительного, – ответил Греч, – я дружен с ним, как мачеха с пасынком".
* * *
Пушкин говаривал: "Если встречу Булгарина где-нибудь в переулке, раскланяюсь и даже иной раз поговорю с ним, на большой улице – у меня не хватает храбрости".
* * *
Кто-то, желая смутить Пушкина, спросил его в обществе:
– Какое сходство между мной и солнцем?
Поэт быстро нашелся:
– Ни на вас, ни на солнце нельзя взглянуть, не поморщившись.
* * *
Пушкин говаривал про Дениса Васильевича Давыдова, героя Отечественной войны: "Военные уверены, что он отличный писатель, а писатели про него думают, что он отличный генерал".
* * *
Статью Дениса Давыдова о партизанской войне, присланную в "Современник", отдали на цензурный просмотр известному историку, автору первой официальной истории Отечественной войны 1812 года А. И. Михайловскому-Данилевскому. Пушкин сказал:
– Это все равно как если бы Потемкина послать к евнуху учиться у него обхождению с женщинами.
* * *
К Пушкину, как известно, нередко обращались разные непризнанные начинающие "пииты" и Сафо за отзывом, одобрением и творческими наставлениями.
Казанская поэтесса, девица А. А. Наумова, перешедшая в то время далеко за возрастные границы девиц-подростков, но все еще сентиментальная и мечтательная, занималась сочинением стихов.
К приезду Пушкина она переписала свои творения в довольно объемную тетрадь, озаглавленную ею: "Уединенная муза Закамских берегов". Пушкин, часто посещавший местное общество в Казани, познакомился и с Наумовой, которая торжественно поднесла ему для прочтения пухлую тетрадь, с просьбой вписать что-нибудь на память для начинающего автора.
Пушкин бегло посмотрел рукопись и под заглавными словами "Уединенная муза Закамских берегов" быстро написал:
Ищи с умом союза,
Но не пиши стихов.
* * *
Николай Васильевич Гоголь мечтавший познакомиться с поэтом со школьной скамьи, отправился в гости к Пушкину. По дороге волнение и робость так охватили Николая Васильевича, что у самой двери он свернул в кондитерскую и потребовал рюмку ликера для храбрости. С замиранием сердца позвонил в заветную дверь и услышал от слуги, что "хозяин почивают". Гоголь с великим участием переспросил:
– Видимо, всю ночь работал?
– Как же, работал… в картишки играл, – лениво, с невозмутимой иронией ответил слуга.
Гоголь позже признавался, что это был первый удар, сокрушивший его чрезвычайную идеализацию Пушкина-человека. Он себе не представлял поэта иначе, чем окруженного постоянным облаком романтического вдохновения и святости.
* * *
Николай Иванович Гнедич получил место библиотекаря при Публичной библиотеке и переехал жить на казенную квартиру. Поздравить с новосельем пришел Гоголь.
– Какая славная у вас квартира! – восхитился Николай Васильевич.
– Да посмотри, какая на стенах краска! Не простая краска! Чистый голубец! – эмоционально с хвастливыми нотками подхватил Гнедич, употребив странный эпитет "голубец". Гоголь, вдоволь насмотревшись на новые хоромы, отправился к Пушкину и рассказал ему о выразительной фигуре речи поэта и переводчика. Александр Сергеевич рассмеялся звонким смехом. С того времени, когда Пушкин что-то хвалил, часто с улыбкой приговаривал:
– Да, вещь не простая – чистый голубец!
* * *
Хорошо известна история о сюжете "Ревизора" – Пушкин подарил его Гоголю. Однако в кругу домашних Александр Сергеевич шутил, говоря о Николае Васильевиче:
– С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя!
* * *
Жуковского удивляла щедрость Пушкина.
– Гоголек говорил мне, что сюжет "Ревизора" подарил ему ты. Это правда? – спросил он у Пушкина.
– Правда, – ответил Пушкин.
– И тебе не жалко было?
– Нет.
– И ты готов и впредь раздаривать свои сюжеты?
– Готов.
– Что-то плохо в это верится. Небось, замысел своего "Онегина" ты никому не подарил, а исполнил его сам.
– Так ведь предлагал. Предлагал нескольким поэтам. Но никто почему-то подарок мой не принял, – сказал Пушкин и звонко, по своему обыкновению, засмеялся.
* * *
Василий Жуковский, когда приходилось ему исправлять свои стихи, уже переписанные начисто, чтобы не марать рукописи, наклеивал на исправленном месте полосу бумаги с новыми стихами… Во время чтения кто-то из чтецов, которому прежние стихи нравились больше новых, сорвал бумажку и прочел по старому, а бумажку бросил на пол. В ту самую минуту Пушкин с ловкостью подлез под стол, достал бумажку, положил в карман и важно произнес:
– Что Жуковский бросает, то нам еще пригодится!
* * *
Заседания общества "Зеленой лампы", на которых обсуждались новости литературы и политики, оканчивались обычно ужином, за которым прислуживал юный калмык, весьма смышленый мальчик. Пушкин иногда шутил:
– Калмык меня балует; Азия протежирует Африку!
* * *
Из воспоминаний Гоголя: "Когда я начал читать Пушкину первые главы из "Мертвых душ" в том виде, как они были прежде, то Пушкин, который всегда смеялся при моем чтении (он же был охотник до смеха), начал понемногу становиться все сумрачнее, сумрачнее и наконец сделался совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он произнес голосом тоски: "Боже, как грустна наша Россия!". Меня это изумило. Пушкин, который так знал Россию, не заметил, что все это карикатура и моя собственная выдумка!"
* * *
Гоголь шел по Невскому. Вдруг видит: навстречу ему идет Пушкин. Гоголь сразу шмыг в сторону – и попытался затеряться в толпе.
Николаю Васильевичу очень не хотелось, чтобы Пушкин посчитал его человеком назойливым. Буквально накануне Александр Сергеевич сильно хвалил его первую книгу "Вечера на хуторе близ Диканьки". И вот сегодня он, Гоголь, попадается ему на дороге. Как будто нарочно лезет в глаза.
– Николай Васильевич, куда же вы? Постойте! – крикнул Пушкин вслед ускользающему Гоголю.
Гоголь подошел к Пушкину, смущенно опустил голову.
– Что же это вы? Только увидели меня – и сразу в сторону? Загордились, что ли?
– Да и есть от чего загордиться.
– От чего же это?
– Меня сам Пушкин похвалил.
– Сам Пушкин? Знаю я этого Пушкина, – сказал Пушкин. – Он не только похвалить может, но и так припечатать, что…
– Вот этого-то я и боюсь…
Пушкин расхохотался.
* * *
Однажды между Пушкиным и его ближайшим другом Павлом Нащокиным состоялся разговор о силе воли. Александр Сергеевич утверждал, что сила воли может удержать человека от физического изнеможения, и привел в доказательство своих доводов курьезный случай, происшедший с ним самим и одной замужней дамой. Упомянутая дама в свете славилась высоким придворным положением и безукоризненным поведением. Однако муж блистательной особы был намного старше, и ничего удивительного не было в том, что, поддавшись мужским чарам поэта, женщина назначила ему свидание у себя дома. Удивительны были пикантные условия встречи. Вечером Пушкин должен был пробраться в ее великолепный дворец, лечь под диван в темной гостиной и дожидаться приезда дамы домой из театра. Все удалось. Поэт долго лежал в указанном месте, глотая пыль и теряя терпение, однако пути к отступлению уже не было. Наконец подъехала карета, прислуга засуетилась, лакеи внесли в зал канделябры, следом вошла долгожданная хозяйка. Пушкин смог вылезти из-под дивана, и атмосфера тайного свидания поглотила пару. Они перешли в спальню для восторгов сладострастия. Дверь была заперта, густые роскошные гардины задернуты. Время летело незаметно. Неутомимые любовники проглядели утро – люди обслуживающие огромный роскошный дом уже встали, и каждый был занят своим делом. Уйти незамеченным поэту не представлялось возможным. Смущенная до крайности хозяйка попыталась вывести любовника через центральные стеклянные двери, но там уже стоял дворецкий и мелькали истопники печей. При их приближении дворецкий повернулся. Дама так разволновалась от обличающей ее встречи с дворецким, что ей сделалось дурно. Когда испуганная женщина совсем уже собралась лишиться чувств, как было принято в то время в любых затруднительных обстоятельствах, Пушкин крепко сжал ей руку и убедил отложить обморок до лучших времен и настоятельно посоветовал приложить все усилия для его скорого побега. Безукоризненная во всех отношениях хозяйка дома вняла уговорам и придумала способ рискованный, привлекла свою служанку – старую чопорную француженку. Француженка ловко свела Пушкина вниз по лестнице в комнаты мужа, только так Александр Сергеевич мог выйти из дома, не вызывая подозрений. Кровать спящего стояла за ширмами, разбуженный суетой и шагами доверчивый муж сонно спросил: "Кто здесь?". Служанка бойко ответила: "Это я!" – и быстро провела любовника в сени, откуда он и вышел на улицу. На другой же день Пушкин предложил дворецкому, видевшему его с дамой, золотом 1000 рублей, чтобы он молчал, и, хотя он отказывался от платы, принудил взять. Дело осталось в тайне. Блистательная дама в течение четырех месяцев не могла без дурноты вспомнить об этом происшествии, но волшебная сила воли, тренированная Пушкиным, не допускала обморока…
* * *
На придворных балах Пушкину бывало отчаянно скучно, как-то полузевая и потягиваясь на одном из вечеров, он прочитал по памяти две строки из старинной песни:
Неволя, неволя, боярской двор.
Стоя наешься, сидя наспишься.
* * *
Наталье Николаевне было тяжело переносить то постоянное внимание, которое дарили Пушкину женщины, восхищенные его умом, талантом и мужским обаянием. Однажды на балу поэт отвлекся от молодой жены на некоторое время в искрометной беседе с очаровательной madam Крюднер. Наталья Николаевна в обиде уехала домой одна. Отсутствие жены Пушкин заметил не сразу, когда вслед за ней он приехал и вбежал в комнаты, обиженная женщина снимала вечерний наряд. Виновато улыбаясь, Пушкин обеспокоено спросил:
– Что с тобою? Отчего ты уехала?
Вместо ответа жена повернулась в гневе от зеркала, перед которым снимала драгоценности, лицом к мужу и с размаха отвесила ему звонкую пощечину. Пушкин пошатнулся и тут же залился звонким смехом. Наталья Николаевна оторопела. Позже поэт рассказывал эту историю с веселым заразительным смехом Вяземскому, повторяя слова: "У моей мадонны рука тяжеленька".