- Не взял ты меня в поле, княже, так пусть по мечу и копью узнают свей, есть ли хитрые кузнецы на Великом Новгороде.
Александр принял меч, сказал:
- И твоя кольчужка, Никаноре, не закроет от этого меча?
- Не закроет, княже. В пять слоев кован и закален меч. Ударишь им по железу - не зазубрится, не выкрошится.
- Верю. Буду в битве - возьму твой меч и копье Страшково. Не я - свей решат, чьи мечи острее, чьи копья надежнее.
Войско выступило к Ладоге.
Александр спешил. Шли походом с короткими остановками для отдыха. Кто устал - присаживался на следовавшие позади подводы, отдыхал; кого хворь маяла или кто из сил выбился - тех оставляли в попутных погостах и займищах на попечение жителей. К вечеру третьего дня княжая дружина вступила в Ладогу.
Все вверх дном сталось в хоромах воеводы Семена Борисовича. У крыльца и в сенях ратные люди; ночью князь Александр с ближними дружинниками спали на полу в воеводской гридне. Пахнет сегодня в гридне потом и сеном. На столе, в переднем углу, не убирается еда: холодная рыба - соленая и разварная, куски лукового пирога, вяленая говядина. Не пересыхает пузатая ендова с медом хмельным. Пустеют запасы в медуше у воеводы. Наедине Семен Борисович морщился на внезапное опустошение, сетовал, но как отказать князю?
Переночевав, войско задержалось в Ладоге до полудня.
Было воскресенье. Отстояв обедню, Семен Борисович по дороге в хоромы одарил нищую братию. По воскресеньям в эту пору сходились на воеводский двор убогие люди; по указу воеводы оделяли их на поварне кусками пирога. Сегодня на дворе нет убогих. Когда еще на Ладогу не пришло войско, словно по ветру донеслась сюда весть: не жалует князь Александр Ярославин убогой и нищей братии.
По старым обычаям, в хоромах к приходу воеводы от обедни готов обед праздничный. Боярыня со своими сенными с ног сбилась, ставя снедь. Напечено, наварено полно. Воевода снял шубу, в легком кафтанце прошел в гридню, чтобы поздравить гостя - князя - с праздником, звать его к своему столу.
Ступил Семен Борисович в гридню и обмер. Забыл дверь за собой прикрыть, забыл о том, какое слово собирался молвить. Сидит Александр Ярославин у стола, в красном углу, а супротив, на лавке, не то смерд, не то иной кто из меньших. Окладистая с проседью борода покрывает грудь, на плечах зипун из синей крашенины, онучи на ногах перевиты в тугой замок. Ест этот смерд с воеводского стола, пьет из воеводской ендовы. Распалилось сердце у Семена Борисовича.
- Буди здрав, княже, - начал он, кланяясь Александру. - Хорошо ли ночь попивалась? Гостя твоего не ведаю, как звать-величать, и того не ведаю, ладно ли смерду сидеть в гридне?
Александр повернулся к воеводе. От движения зазвенели кольца бехтерца, на груди сверкнула огнем медная чешуя.
- Долго спал, поздно встал, Семен Борисович! Гости в дому, а хозяина с огнем ищи.
- Не суди, княже! Рано поднялся да по обычаю своему обедню стоял в соборе у Георгия.
- За обедней и мы стоять не прочь, да время нынче - каждый час дорог. В первом часу пополудни войско выступит, пошли-ко гонцов к попам, служили бы молебны да молились о победе нашей. А гостя моего не вини - зело добрые вести принес он. Садись на лавку, слушай, о чем сказывает.
Семен Борисович, хоть и зазорно ему сидеть близко с черным смердом, сел, уважил князя.
- Не гонец ли гость? - спросил.
- Не гонец, а Ижорской земли староста Пелгусий. Не грех бы тебе знать его, Семен Борисович, - ответил Александр, и по голосу его понял воевода - недоволен князь обидой ижорянину.
Пелгусий приложился к ендове, вытер бороду.
- Все уж, почитай, сказано, княже, - промолвил он. - Стан свеев на Неве, на нашем берегу, где впадает Ижора-река. В средине стана, на холме, шатер златоверхий, там король аль князь ихний. Своими глазами не видел его, а люди сказывали: не стар будто, ликом бледен…
- Хворью скован, ежели бледен, - подумал вслух Семен Борисович.
Александр недовольно кашлянул. Разговор о здоровье шведского правителя отвлекал от главного, о чем он хотел знать. Спросил:
- Не слыхал ты, Пелгусий, аль кто из ваших мужей, когда в поход собираются свей, где они ищут пути к Новгороду?
- Не слыхал и не ведаю, княже, - ответил Пелгусий. - Одно молвлю: примут в проводники видока - пойдут ближним путем, тропами, через боры.
- Есть ли на ваших погостах люди, кои ведают тропы к Новгороду? Отыщутся ли изменники-пере-веты?
Пелгусий помедлил. Он перебрал в памяти всех, кого знал. Редки на островах и в порубежных лесах погосты и займища, жители там смелые рыбаки и ловцы по зверю, - ни об одном Пелгусий не мог сказать худого слова.
- Те, что живут у моря и по Ижоре, не продадутся ворогу, - ответил. - Правду молвлю, Александр Ярославич, все погосты и займища спалили жители, сами ушли в леса. В нашем погосте сгиб один молодец. Схватили его свей…
- Знает он сухие пути к Новгороду? - Александр встревожился при вести о захвате шведами рыбака.
- Знает. По рыбе ли, по зверю ли - умелец. Степанком звать. Ходил он в Новгород и Волховом и сушей. Но за Степанка не страшусь. Скорее он смерть лютую примет, чем сослужит службу свёям.
- Сослужит или нет, а нам спешить надо. У тебя, Семен Борисович, в медуше и подклетях запасов убавили довольно, пора из дому вон. Собирай своих ратных людей!
- Стар я летами, княже, - начал было воевода и поперхнулся.
- Старость - не беда, - перебил его Александр. - В поле совет твой понадобится.
- Не страшусь я поля, - отмолвился Семен Борисович. - Зовешь меня - пойду, лишь немощи мои не обессудь! А теперь прошу в летнюю горницу, не побрезгуйте моим столом!
- Столу окажем честь, - просто сказал Александр. - Хлебу-соли рады, и добру, кое припасено, грешно пропадать.
Глава 27
На берегу Невы
В шведском стане у устья Ижоры никто не помышлял о близкой встрече с русичами. После непогоды воины наслаждались теплом и солнцем. Подоспели ладьи с мукой, утих ропот на безнадежность и лишения похода.
Из шатра отца Биорна в щель неплотно прикрытой полы всю ночь пробивалась наружу слабая полоска света. Отец Биорн бодрствовал. Вечером, как только стемнело, он позвал Роальда и долго слушал рассказы о случившемся за день на стане войска. Зрение и слух горбуна были неистощимы. Он знал обо всем, что свершалось вокруг; эту способность Роальда и всезнайство его святой отец высоко ценил в слуге. Отпустив его, отец Биорн побыл в одиночестве. Размышляя о слышанном, он время от времени поднимал взор на серебряное распятие и сокрушенно вздыхал.
Летняя ночь так коротка и прозрачна, что отец Биорн не заметил, как наступило утро. Он откинул полу шатра, прислушался. На" стане тихо. У потухающих костров, опираясь на копья, дремлют сторожевые воины. Над дальними рощами только что показалось солнце. В прохладной дымке нерассеявшегося тумана солнечный шар как бы повис над землей - неестественно близкий, огромный и багровый. Дымки костров, уносясь ввысь, вьются в тихом воздухе, как белые ручейки. Медное зеркало протоки, застыв, блестит в красноватых лучах. Темные купы дубовых рощ на островах в протоке плывут вдаль… Кажется, что они вот-вот скроются из глаз, растают в просторе моря.
Отец Биорн спустился к берегу. Поляна от берега протоки до синей кромки диких ижорских лесов рябит низкорослыми вересками; кое-где среди вересков, как зеленое пламя, возносятся кусты орешника и редкие, словно рассаженные, дубки. Мысок на устье Ижоры острым клином вонзился в сонную гладь реки. На песчаном темени мыска пробиваются кустики полыни; колючие, стройные "вдовцы" гордо подняли к солнцу лиловые, пахнущие медом шарики, приманивая шмелей. На самом острие клина, словно забытая тут, грустит одинокая береза. Покрытый наростами и лишайниками корявый ствол ее расходится горстью. Береза не растет в вышину, она кругла, как шар.
Еле слышно плещет в берег вода, покачивая опустившие паруса ладьи, которые, как и всё в это утро, дремлют на приколе вдоль берега.
Отец Биорн спустился к воде, освежил лицо, потом медленно двинулся берегом Ижоры вверх, к бору. На пути он вспоминал свой вчерашний разговор с правителем. Биргер, как всегда, неожиданно, полунамеком сказал:
- Князь Александр не шлет послов, а пора. Не сговорчивее ли будут русичи, когда увидят воинов святого креста у стен Новгорода?
- Варвары-русичи не понимают иного языка, государь. Только сила крестоносного войска, как олицетворение гнева божьего, способна донести истину и свет веры в сердца нечестивцев и еретиков, - промолвил отец Биорн, молитвенно сложив на груди руки.
Биргер не сказал дня похода, но из того, что слышал из уст правителя отец Биорн, ему ясно стало - день этот недалек. Путь к Новгороду труден, но отдохнувшее войско преодолеет его. Стены Новгорода некрепки, войско новгородское ненадежно и слабо. Поразив русичей, крестоносные воины вступят в город и там вознаградят себя за лишения похода.
О, как сладостно для верного сына католической церкви явиться светочем истинной веры в варварской, заблудшей стране! Римская церковь и святейший престол никогда не забудут имени отца Биорна - первого католического епископа Великого Новгорода и земли Новгородской.
Захваченный мыслями о предстоящих ему трудах по обращению еретиков в лоно истинной церкви, отец Биорн не заметил, как удалился от стана. Неожиданно перед глазами святого отца открылся цветущий луг. В кустах ольшаников, разросшихся по берегу, щелкал, будто настраиваясь на песню, соловей; издалека откуда-то доносилось грустное посвистывание иволги.
Какое счастливое предзнаменование! Таким же прекрасным, ласкающим взор и радующим сердце, как этот луг, яркий и сказочный в роскошном убранстве цветов и зелени трав, будет венец крестового похода на Русь…
На стане просыпались воины. Шум, который доносился оттуда, вернул отца Биорна к действительности. Утомленный прогулкой, он предвкушал, как, возвратясь в шатер, успокоит себя сном. Но почему-то мысли об отдыхе заставили его вспомнить о тщетности попыток своих обратить в лоно истинной веры пленного русича, переданного на попечение святого отца словом правителя. Ни страх плена, ни апостольское сладкоречие отца Биорна не сломили еретика. Пленный или молчал, или отвергал то, что вело его к спасению. Вся мудрость отца Биорна оказалась не в силах понять упорства заблуждений грешника. Пленник давно бы понес наказание за свои грехи, был бы казнен, если б не слово святого отца, что первый еретик, схваченный воинами-крестоносцами на Руси, станет и первым обращенным к истинной вере в этой стране. Как ни обилен поток милосердия проповедника, но ничто не могло ныне заглушить гнева отца Биорна. Смерть, дарованная еретику во имя креста, очищает от заблуждений и ереси душу грешника. Эти слова папы Люция III, подтвержденные четвертым Латеранским собором, требуют сурового осуждения язычников и еретиков "для наибольшей славы божией и славы церкви".
Вернувшись в шатер, отец Биорн сказал Роальду, чтобы привели пленного русича. "Если милосердие божие оставило его и он не перестанет упорствовать в ереси, мы поступим с ним так, как велит бог".
Воины втолкнули в шатер изможденного, одетого в грязное, рваное рубище человека. Волосы и борода его всклокочены так, точно никогда не знали гребня. Левый глаз заволокла огромная сине-багровая опухоль, а правый, уцелевший, уставился на отца Биорна с такою ненавистью и страхом в то же время, словно видел перед собою не святого отца, а палача.
При взгляде на вошедшего строгий взгляд отца Биорна потеплел. Пухлые пальцы привычно перебирали жемчужные четки. Некоторое время в шатре длилось молчание, но вот отец Биорн поднял глаза на распятие и глубоко вздохнул.
- Познал ли ты, отступник истины, заблуждения свои и ереси? - спросил он. - Готов ли покаяться в них и очистить себя от греха?
Вошедший в шатер вслед за пленником Генрих Христиансен пересказал речь святого отца на чужом языке. Пленник не опустил взгляда и что-то проворчал.
- Что сказал грешник? - отец Биорн поднял глаза на Христиансена.
- Он сказал, что не знает за собой вины, ваша милость.
- Как?! - возвысил голос отец Биорн. - Несчастный! Скажи ему, сын мой, не бросит он упорство, то бог оставит его.
Христиансен повторил пленнику слова отца Биорна.
- Скажи своему попу, - ответил пленник, - что я хочу жить так, как умею.
- Бесконечна милость всевышнего, - выслушав ответ, поднял к небу глаза отец Биорн. - Я буду молиться за душу, погрязшую в неверии. Спроси, здешний ли житель пленник?
Христиансен поговорил с пленником на его языке и ответил:
- Он говорит - родился тут. Рыбу ловили братчиной, возили на ладьях в Новгород.
- Знает ли он короткие и удобные пути к Новгороду? Пусть укажет их! В награду получит отпущение грехов и столько сокровищ, что будет богат и забудет о бедах, которые испытал.
- Не знаю я путей к Новгороду, - ответил пленник, когда Христиансен передал ему слова отца Биорна.
- За упорство в вере и за непослушание тяжкое наказание ждет тебя, несчастный!
- Знаю о том и не ищу милости.
- Глупец! - отец Биорн не мог удержать вспышки гнева. - Тебя закуют в железы и, вырвав язык, бросят в воду.
- Если язык мой станет молить о пощаде, я сам вырву его, - ответил пленник.
- Замолчи! - отец Биорн поднялся и резко шагнул к пленнику, точно собираясь ударить его. - Бог отвернулся от тебя, и милосердие его истощилось, - вымолвил он, тяжело дыша, как от усталости. - Эй, стража!
На зов его в шатер вошли воины, в предводителе которых отец Биорн узнал рыцаря Пробста.
- Сын мой, - голосом, полным сострадания, обратился к Пробсту святой отец. - Возьми грешника! Брось его в яму, где обитают жабы и гады земные, не давай ему ни воды, ни пищи. И будут муки его до того часа, покуда не отречется он от заблуждений своих.
Глава 28
В походе
Печет солнце. Дню нет конца. Даже в борах не веет прохладой. Но не усталость, не дальний поход томят ратников, а то, что не скроешься нигде от жары; горек во рту неотступный запах прелой хвои, пышных лесных мхов и ярко-зеленых, путающихся в ногах папоротников.
Пелгусий ушел с передним полком. По словам его, от Ладоги до шведского стана осталось пути меньше половины. Александр велел воеводе Семену Борисовичу идти позади войска, с возами; полки же двигались налегке. Железо кольчуг раскалено, будто в горне. Многие пешие воины одеты в тегилеи - тяжелые, стеганные на кудели, с железными прокладками. Сухостоем колышутся над головами ратников копья и рогатины.
Александр, оставив коня, утирая струившийся по лицу пот, шагал пеше; в рядах ратников шли и ближние дружинники. Только воевода Ратмир не расставался с конем. Копье, меч, покрытый медью бехтерец тяжелы для пешего.
На походе Александр приметил среди воинов незнакомого молодца. Не встречал его раньше ни в Новгороде, ни на Ладоге. Ростом молодец под стать Александру, русые колечки бороды спутались, по лицу льет пот, но голубые глаза воина смотрят так задорно и неунывающе из-под кованого шелома, словно молодец спешит не на битву с врагом, а на пир гостем.
Внимание Александра привлекло и оружие воина. На тяжелое, как у рогатины, ратовище, схваченное железными кольцами, посажен широкий лезвием, но тонкий и острый топор. Обух у топора вытянут наподобие клевца и изогнут, как у багра. Александр не встречал прежде похожего топора.
- Из каких волостей, молодец? - спросил он, приблизясь к ратнику. - Вижу, ни жара, ни поход не утомили тебя.
- Со Мшаги я, от Шелони, княже, с погоста тамошнего, - ответил ратник и улыбнулся.
- Чем промышлял на Шелони?
- Крицы варил, а надо, и топор, и косу-горбушу скую.
- Кричный мастер?
- Так зовут на погосте.
- Сам ли ковал топорик? - Александр показал на оружие ратника.
- Сам.
- Почто железа пожалел? - Александр усмехнулся, но в голосе его прозвучал упрек. - По твоей силе лучше ослопину положил бы на плечо, а не топор, коим впору малым ребятам играть.
- Нет, княже, - не смутясь того, что услышал, сказал ратник. - Легок топорик, да хитер. Сам ковал его, а дед Левоник закаливал; хитрее Левоника, побожусь, нет на Мшаге кричника. Брось шелом - рассеку, а на лезвии зазубринки не отыщешь.
- Правду молвил?
- Врать кричнику не положено, Александр Ярославич. Твой гонец держал в руках топор, хвалил.
- Гонец? Кто по имени?
- Ивашко.
- Где он остался?
- Из нашего погоста ушел борами на Шелонский городок.
- Не о тебе ли сказывал мне в Новгороде кузнец Никанор?
- Никанора с Ильиной улицы знаю, княже, - ответил ратник. - Наши крицы берет он в кузню. У него учились мы хитрости силу давать железу.
Александр взял топор из рук ратника, попробовал лезвие…
- Почто клевец на обушке багром? - спросил.
- Не моя хитрость, деда Левоника.
- В чем она?
- В том, что трудно пешему воину стоять противу конного, особливо, когда тот в железе. Конный разит мечом и копьем, пешему биться с ним не по силе. Дед Левоник сказал: куй, Василь, на обушке клевец багорчиком. Встретишь в битве лыцаря в железах, на коне, багорчиком ты его наземь. Броня у лыцаря тяжелая, не поднимется он на ноги.
- Хитро, - возвращая топор ратнику, промолвил Александр. - Вернемся в Новгород да случится путь ко Мшаге, погляжу на домницы и на мастерство ваше. На погосте у тебя, молодец, небось хоромы остались, жена молодая?
- Как у людей, княже.
- Искусен ты, мастер, а почему оставил дом и хитрое ремесло свое, пошел в войско? - спросил Александр.
В глазах у ратника, когда он поднял их на князя, сверкнули веселые искорки.
- Дозволь спросить у тебе, княже, - замедлив шаг, молвил он.
- Спрашивай!
- Почто ты, княже, покинул хоромы златоверхие, почто не корзно, шитое золотом, на тебе, а кольчуга железная? Почто не в горнице на пиру тешишься с болярами, а рядом со мною шагаешь в походе? Поведай о том!
- О, хитер молодец! - засмеялся Александр. - Видно кричника. Пусть станется по-твоему, молвлю. Я - князь русской. Отец мой и дед оберегали Русь от недругов, пристало ли мне сидеть в горнице, когда враг грозит Руси?
- Не пристало, - согласился ратник. - И я, княже, русич, и мне дорога земля, в которой кости дедов моих и прадедов.
- Ладно слово твое, молодец, как велишь звать тебя?
- На Мшаге Васильком звали.
…Перевалили вброд через безымянную лесную речонку. Александр остановил войско: переждать знойный час. Задние еще подтягивались, а передние уже запалили костры. Кто жует вяленую солонину, а кто по каше, пуще, чем по дому, соскучился.
С большим полком идет старый Лугота. Накануне похода явился он на княжий двор, разыскал воеводу Ратмира.
- Войско идет в поход, - сказал Лугота Ратмиру. - Возьми меня с собой, воевода, пригожусь на что-либо.
- Немощен и стар ты, - Ратмир взглянул на Луготу. - Поход дальний, идем биться не на Великий мост.
- И ты не юн летами, витязь, - возразил Лугота. - Не юн, а не страшишься похода.
- Я воин, - сказал Ратмир.
- Молод да силен когда был, и я не гусли держал. Нынче тяжело мне копье, а кто на походе сыграет песню воинам, кто их потешит на гуслях? Не смотри на то, что стар… Стар конь, да не изъездился.