Казаки прибыли вовремя. Ведь то и дело повторяющиеся удары по строгановским городкам в Перми рано или поздно должны были ослабить русское влияние в этом крае. И камень вода точит! А тут – что говорить! Каждый год пелымцы, татары и вогулы обрушивались на поселения. Жгли деревни. Людей уводили в полон или убивали на месте. Трещали под их ударами деревянные крепости.
Но главное – таял от этих ударов человеческий ресурс. Ещё немного – и некому было бы дать достойный отпор врагу. Именно на это и рассчитывал хан Кучум, посылая сына Алея за Камень и давая ему строгий отцовский наказ: русских не жалеть! Сразу дать им понять: житья им не будет. Пусть или убираются восвояси, в Москву, или сдохнут. А до Москвы, придёт срок, они, татары, ещё доберутся!
Казаки Ермака зря слов на ветер не бросали. Эти месяцы, когда молодой хан Алей и его орда решили прокатиться по Пермскому краю и в первую очередь сжечь все Чусовские городки, они вдруг получили достойный отпор. Городки стояли по берегу реки. Едва сибирские татары нападали на какую крепость и увязали в её штурме, как вдруг на реке стремительно появлялась флотилия и огнём пищалей сметала нападавших. Пермяки-охотники, знавшие суровый край как свои пять пальцев, находили способы уведомить казаков, где им ждать неприятеля. Тем более что татары передвигались на лошадях и тащили за собой табуны сменных лошадей, которым надо было питаться, да ещё волокли пленных, которых ловили по дороге и намеревались утащить за Камень. Это было не такое уж и мобильное войско!
В сущности, здесь коса нашла на камень. Татары привыкли брать внезапностью, стремительными набегами, заставать осёдлого противника врасплох. Казаки же применили против них партизанскую войну, в которой тоже, как известно, правил не бывает. Казаки, точно из-под земли, появлялись в разных местах на пути у татар. Принц Алей бесился, поначалу не понимая, в чём тут дело, пока бывалые нукеры не сказали ему: "Хан, это не люди Строгановых. И не царские солдаты. Русские наняли казаков для битвы с нами!" Весть была чёрной. Казаки были самым страшным врагом и всех кочевников, и всех осёдлых татар. Они владели тактикой внезапного нападения ещё лучшего своего коварного неприятеля и в средствах не стеснялись. А месть их была внезапна и страшна. Они вырезали всех, невзирая на сословия, и могли оставить только того, за кого надеялись получить выкуп.
А ведь Алей взял по совету отца лучших его воинов! В Сибирской Орде, за исключением редких волнений среди остяков и вогуличей, всё было тихо, и татары могли себе позволить послать за Камень самых испытанных бойцов. Но с казаками и хану Алею, и самым его надёжным богатурам тягаться было не под силу. "Получил по всей морде хан Алей! – смеялись казаки на очередном бивуаке. – То-то ещё будет!"
В конце августа 1582 года принц Алей тоже решил изменить ход своего набега и увёл орду на север, подальше от строгановских городков. Он решил напасть на столицу Перми – Чердынь, прекрасно понимая, что казаки за ним не пойдут: их наняли Строгановы исключительно для своей защиты.
И сибирские татары оказались правы. Но это и был судьбоносный поворот всех событий на Среднем Урале конца XVI столетия.
Когда Алей покинул перекрёсток Камы и Чусовой, оставляя за собой только кровавый след, тянувшийся на север вдоль той же Камы, в главном строгановком городке и состоялся большой военный совет.
Казаки, умелые воины, нападавшие, как правило, внезапно, в боях теряли людей мало. Если говорить со всей откровенностью, это были лучшие бойцы своей эпохи. Тактика "рыцарской войны", которая только ещё придёт в Европу, а потом и на Русь, когда строй солдат шёл на строй, подставляя открытую грудь свинцу, показалась бы казакам преступной. Именно благодаря тактике внезапного боя казаки и смогли сохранить всю свою рать в целости.
На военном совете, когда вдруг оказалось, что часть Перми свободна и свободна большая часть бойцов, великая буря родилась в сердце Максима Строганова. Но он до срока молчал и слушал казацкий разговор. А прислуга подливала вино в казачьи чарки, и застольная беседа выходила ой, какой горячей!
Ермак подмигнул Матвею, и тот спросил у пермяков:
– А сколько через Камень идти, а?
– Да это смотря как идти и когда, – ответил сдружившийся с казаками Трофим Кочергин. – Летом – одно дело, зимой – другое. Чусовая, она ведь змеёй через горы вьётся! – Трофим широкой ладонью показал, как хитро вьётся уральская река. – Горы над тобой всюду как драконьи головы! Леса спускаются! А идти против течения – нелегко! А из Чусовой – в Серебряную! Серебрянка – правый приток Чусовой. Это тебе не Волга! Строптивая речка, с порогами! А зимой и на санях можно. Зимой по Серебряной и Чусовой эти нехристи к нам пробираются на своих мохнатых лошадках!
– Так-так, а по времени? – спросил Матвей Мещеряк.
– Сколько идти по Чусовой и Серебряной? – задал свой вопрос и Ермак.
– Если супротив течения, то недели две придётся, а то и три. Это как грести, Ермак Тимофеевич. Ну так вы жеребцы здоровые! – он кивнул на казаков. – По рекам и по морям вам плавать – всё что рыбе!
– Это точно, – кивнул Иван Кольцо. – Мы это умеем! Да и вы, пермяки, не слабаки!
– И это верно, – согласился Трофим. – Только мы по рекам не так охочи, как вы, двигать. А вот по лесам и по горам – это да! Мы охотники в первую голову! И добытчики руды и драгоценных камней – во вторую. Это наше призвание!
– А ты сам, Трофим, был за Камнем? – спросил Мещеряк.
– Бывал, и не раз, – кивнул тот.
– Ну а вышел ты на той стороне Камня, а там как? – не унимался Мещеряк.
– А что интересует? Как там птички поют? (Пермяки засмеялись.) Так почти как у нас! – засмеялся и Трофим Кочергин. – Или интересно, как там лоси бодаются?
– Хрен бы с твоими и птицами и лосями! – огрызнулся Матвей. – Я о путях-дорожках интересуюсь! Закаменных!
– А путей-дорожек там много, Матвей, – хитро заметил Трофим. – Это смотря что тебя интересует?
Максим Строганов весь обратился в слух. Только машинально подносил к губам чарку с вином. Интерес казаков ох как был ему важен! Мещеряк вопросительно кивнул пермяку:
– А где Серебряная начало берёт?
– За Камнем сразу и берёт, – ответил Кочергин. – Был я у истока её…
– Вот-вот, про исток её! Мы казаки, мы плавать любим, – поглядев на своих товарищей-атаманов, объяснил Матвей Мещеряк. – Вышел ты из-за Камня, выплыл, вот конец Серебряной реки, вернее, начало её… А там?
– А ты и далее собрался, Матвей? – спросил пермяк.
– Ну, к примеру? Что далее-то?
Щуря правый глаз, Ермак улыбался разговору двух учёных мужей.
– Там выплывешь – и посуху топать придётся, – отвечал Трофим Кочергин. – Коли до другой реки…
Матвей вновь переглянулся с Ермаком.
– Вот именно – до другой, – кивнул Мещеряк.
– До Баранчи?
– До ней самой! И сколько топать посуху, – спросил любопытный Мещеряк, – до вашей Баранчи?
– Вёрст двадцать. А, робяты? – глянул Трофим на своих дюжих пермяков.
– А то и двадцать пять! – сказал кто-то.
– Во-во, – вторили ему. – Не менее!
– Только Баранча не наша уже, – заметил Трофим. – Там осторожно топать надобно, потому как там и открываются земли пелымцев, врагов наших окаянных. Но их под самым Камнем мало: они все больше в своём уделе, в Пелыме, обретаются. Сам-то край – безлюдный!
– Чёрт бы с этими лешими! – махнул рукой Матвей. – Ты далее, далее говори! Про Баранчу!
– Двадцать пять вёрст до Баранчи. Ну а как с Баранчи ты поплывёшь, казак? На чём? – спросил наивный Трофим Кочергин. – Струги рубить?
– Мы, коли надо, наши струги на плечах носим, – рассмеялся Матвей Мещеряк.
Захохотали пермяки – корабли на плечах таскать! Во даёт казак!
– Весёлый ты казачок! – отпивая из чаши, кивнул Трофим Кочергин. – Я это ещё на Волге понял! Ну, хорошо: донёс ты свои корабли до Баранчи. Там их на воду. И по Баранче пойдёшь…
– Куда она путь держит? Если от её хвоста смотреть?
– А к Тагилу и держит путь Баранча.
– И много до Тагила вёрст?
– Не мерил, но достаточно.
– А потом как?
Казацкие атаманы слушали пермяка с нарастающим вниманием.
– А вот из Тагила уже – в Туру, – сказал Трофим Кочергин. – Вот большая река! Но я дальше не ходил…
– А кто ходил? – спросил Мещеряк.
Пермяки замотали головами: самые отважные дальше пересечения Тагила и Туры не хаживали… Жар шёл от печи в головной избе. Одни яства были съедены, другие только подносились к столу. Слушая разговор, Максим Строганов от волнения ломал в руках серебряную ложку.
– Сам не ходил, но ведь знаешь, что там далее. А, Трофим? – вдруг подсказал Строганов.
– Да слышал, конечно, Максим Яковлевич! – кивнул Кочергин. – От человека, кто в самую глубь той земли ходил!
– Ну, говори! – поторопил пермяка Ермак. – Разохотил ты нас!
– Тебе бы, Трофим, сказки плести! – подтвердил слова атамана Мещеряк. – Никто б не заснул! Все только б слюни пускали!
– Тура – великая река, – продолжал Кочергин. – И она вьётся змеёй, но уже среди равнин и лесов. И впадает она в ещё большую реку – в Тобол. Думаю, от Камня до того Тобола месяца два плыть!
– Но так ведь по течению плыть-то! – кивнул Иван Кольцо. – И по Баранче – по течению, и по Тагилу – так же, и по Туре, и по Тоболу! Паруса поставил – и лети с ветерком!
– А если даже ветра нет, сибирские реки – быстрые! – кивал Ермак.
– Подгребай в удовольствие – и плыви вперёд! – почти что пропел Матвей Мещеряк.
– А далеко собрались, казачки? – усмехнулся Трофим Кочергин. – На край земли, что ли?
– Точно – на самый край, – усмехнулся Иван Кольцо.
– А куда Тобол впадает? – прищурив глаза, спросил Ермак.
– Так в Иртыш и впадает, – как ни в чём не бывало заметил Трофим. – А Иртыш – самая великая река Сибири. Это, поди, как ваша Волга!
– И на берегу Иртыша, как мне сказали, и стоит столица сибирского хана – Кашлык! – кивнул Ермак.
Казаки точно присмирели. Великие мысли роились в их буйных головах. Грандиозные планы созревали и просились на свет Божий! Ермак взглянул на первого из товарищей по оружию. На того, кто понимал его с полуслова, – на своего Матюшу.
– А-а! – протянул Трофим Кочергин, до которого только теперь стала доходить суть допроса.
– Тут мы их в самое сердце и ужалим! – со всей накопленной во время разговора страстью выдохнул Матвей Мещеряк. – Ну, скажи своё слово, атаман!
– Да не просто ужалим – вырвем сердце! – вторил ему Иван Кольцо.
– О-о! – Трофим Кочергин переглянулся со своими притихшими пермяками и вновь поглядел на волжского атамана, подозрительно молчавшего. – Вона вы куда метите!
И тут поднялся Максим Строганов.
– Налей, – бросил он прислуге. – Доверху!
Ему налили. Максим схватил чарку и выпил её залпом.
– Снаряжение дам, провиант дам, пороху, пушки найду! Ещё полсотни опытных людишек отдам – и струги ваши таскать посуху помогут, и дорогу покажут! Всё будет, Ермак Тимофеевич! Иди туда, за Камень! Все сокровища будут твои! Какие царь позволит взять, конечно. Мне самому ничего не надо! Доплыви только до Кашлыка! Кучум не ожидает такого поворота дела! Он Алею лучших своих людей дал! А вогулы и остяки ненавидят его: они хана Едигера любили! Кучум их силой заставил служить! – Максим Строганов потряс кулаками. – Ермак Тимофеевич! Кучум ведь думает, что он там как в крепости сидит, что он будто заговорённый, что ему только можно вылазки делать и грабить нас! Ты со своими молодцами такую разруху им устроишь, что татарва сибирская век её не забудет! Сожги Кашлык! До основания сожги! И уже не сунутся сибирские татары за Камень! Никогда! Себя будут охранять! Бояться станут! И детям свой страх завещают!
Все казаки смотрели на Ермака Тимофеевича. Атаман улыбался в широкую бороду. Он и без совета Максима Строганова уже видел эту вылазку. Кашлык ослаблен: лучшие воины у Алея. Какой удар нанести можно! А у самого Алея тут, в Перми, земля из-под ног уйдёт, когда он узнает, что его тыл, его родной дом разрушен! Что отец его низвергнут! Побежит со всех ног назад, да опоздает! Казаки уже с добром назад поплывут!
Ермак улыбался – и в его улыбке другие атаманы уже читали опасный и долгий, но такой заманчивый и волнующий разбойничью кровь путь на восток!
Когда казачья флотилия уходила всё дальше по Чусовой вверх и уже первые Уральские горы грозными исполинами нависали над быстрыми стругами, в чусовские городки пришло страшное известие. Сибирские татары царевича Алея, обозлённые неудачей в вотчине Строгановых, опустошили всю округу Соли Камской, а затем сожгли и сам город. Всех жителей татары истребили. И двинулись ещё севернее – на Чердынь. И взяли город в осаду. Чердынь, столица Перми Великой, решила стоять насмерть. Но казакам о том было уже не узнать. Да и узнали бы – не повернули назад! Колесо событий уже стремительно крутилось только вперёд! Сама история требовала этого великого похода на восток – за Камень.
В сентябре 1582 года волжский казацкий флот на вёслах стремительно продвигался на восток. К великому и древнему Камню! Двадцать гребцов в каждом струге, и ещё пять-десять человек на смену. Кто уставал, того заменяли свежей силой. Тут же были мешки с сухарями и сушёным мясом и рыба вяленая, чтобы не оголодали по дороге. Ели на ходу! А воды вокруг – хоть упейся!
Спустя неделю после начала экспедиции, уже покинув Чусовую, плоскодонные струги с лёгкой проходимостью на любой глубине упрямо шли по речке Серебряной, змеёй петлявшей между величественной горной грядой, разделявшей Европу и Азию…
Воистину хоть казаки и плыли против течения, но попутный ветер судьбы помогал им!
К началу октября 540 волжских казаков под предводительством Ермака Тимофеевича и полсотни строгановских людей по реке Серебряной пересекли Каменный пояс – Урал. Переход был долгим и сложным. Горный хребет стал для казаков границей из царства света в княжество тьмы. Они, суеверные люди мрачного XVI века, рассматривали своё путешествие именно так. За Камнем оставался русский царь-батюшка, хоть и строгий, но свой, православный, оставалась их вольная жизнь, свой народ. Тут жили сплошь поганые – язычники, варвары, и борьба с ними, знали казаки, будет не на жизнь, а насмерть. Но не только забота о строгановских городках и хорошие барыши тянули сюда казаков. Ведь это была особая порода людей! Дух авантюризма, неутолимая жажда бродяг и первопроходцев звала своих героев в этот великий поход.
Не могли они жить иначе!..
Глава вторая. Битва за Кашлык
1
Позади остались Волга и Кама, Чусовая и Серебряная, грозные и царственные вершины Уральских гор. Позади был тяжёлый волок суден от истоков речки Серебряной до истоков Баранчи. Казаки, срубив молодые сосенки, уложили на них перевёрнутые струги, подняли их и потащили от реки до реки. Тяжело было! Но не тяжелее привычного ратного труда. Не тяжелее, чем грести, сопротивляясь стремительному течению Чусовой и Серебряной. Тем более что самые тяжёлые струги казаки бросили ещё у истоков Серебряной, когда стало ясно, что ношу выбирать надо по плечу. Через двести лет брошённые суда всё ещё будут лежать в этих местах, проросшие деревьями, укрытые травой, похожие на вековые холмы. Ермаковцы взяли самые лёгкие! У струга – двадцать гребцов, по десять с каждого борта. А тут – двадцать носильщиков, тоже по десять с каждой стороны. Да и что такое – двадцать пять вёрст? Казацкая переволока от Дона на Волгу куда длиннее! И зима была ещё далека! По осеннему уральскому лесу, преодолевая горки и низины, да через поляны, пугая медведей и лосей, шугая белок и зайцев, казаки перенесли свою ношу и опустили ратные волжские струги в речку Баранчу.
Перевели дух, потрапезничали, сели на вёсла и поплыли дальше…
И вот уже позади были два месяца сложнейшего пути. Были пройдены Тагил, Тура и Тобол, и сотни рек, впадавших в эти реки. Остались позади редкие стычки с вогулами, остяками и пелымцами. В конечном итоге все эти местные народцы разбегались при виде могучих богатырей в больших лодках, вооружённых, подобно богам, плюющимся огнём. Всё, чем они могли насолить казакам, это оповестить Кучума о приближающейся опасности. Ну, так от великой битвы всё равно уйти было нельзя. Да и не входило это в планы казаков! К ней они и стремились. Битва и должна была решить судьбу Сибири.
Полторы тысячи вёрст – триста против течения и тысяча двести по течению – оставались за спиной у волжских казаков! И каждый из них знал: наступает великий день в жизни каждого из них. Тот день, который не забудется никогда! И ради которого стоило родиться на свет.
Приближаясь к Иртышу, казаки изловили нескольких местных татар. Те выложили буквально всё, едва увидев перед носом кривые казацкие сабли. Сказали, что перед Иртышем в устье Тобола будет большой остров, а на острове том владения первого сановника хана Кучума – Карачи.
– Это что-то вроде визиря их, – пояснил один из пермяков, знавший лучше других иерархическую систему Сибирского ханства. – У него там свои угодья, свои шатры и даже войско, – выслушав пленного татарина, добавил пермяк.
Струги подходили к берегу острова, где разбил свой стан-город Карача, перед самым рассветом. Тут Карача, когда не был востребован в Кашлыке, резвился со своими наложницами и плодил детей от многочисленных жён. Ещё было темно, струги шли вдоль берега, вёсла нежно уходили в зыбь реки и также трепетно вырывались наружу. Точно гуси-лебеди плыли казацкие струги! Хищные и жестокие птицы! Казаки-разбойники умели подкрадываться к своей жертве так, как матёрый зверь крадётся к зазевавшейся жертве. Около сотни казаков под командованием Матвея Мещеряка, вооружённые пищалями и луками, высыпали на берег и стали подходить к крепости Карачи. Это был хорошо защищённый невысокими деревянными стенами татарский стан. Внутри стояли избы и шатры. Конечно, карачинцы знали о том, что где-то по сибирским рекам сюда плывут казаки, но к атаке не подготовились. Казаки-лучники сняли постовых. Перемахнуть такую преграду, как стены Карачевой крепости, казакам было раз плюнуть. Нападение было внезапным, резня – беспощадной. Казаки даже не думали церемониться с теми, кто так цинично и по-звериному вырезал русское население Пермского края, брал в полон женщин и детей.
Залпы пищалей опрокидывали заспанных татарских воинов; кого не уложили огнём, тех вырезали. Но самому Караче удалось сбежать. Он вылетел из шатра почти голым, бросив своих наложниц, и перебрался через стену. Прыгнув на коня и ударив пятками по бокам, Карача умчался в ночь. Где-то на окраине острова его ждала лодка. С Карачей ушёл с пяток первых его людей. В суматохе казаки не погнались за ними. Мало ли кто убегает! Гостям из-за Камня достался гарем Карачи, его арсенал и съестные склады. Что поразило казаков, так это кладовые мёда! Душистого, сказочного, волшебного! Сотни бочек дожидались там своих едоков.
Нападение на стан Карчи не просто ободрило ермаковцев – вдохновило на дальнейшие подвиги! Наложницы визиря тоже пришлись кстати. Но пир не мог быть долгим: впереди казаков ждал Кашлык. Очень скоро они вернулись на струги и поплыли дальше вдоль берега Тобола.
Наконец 25 октября казаков встретило устье Иртыша…