– Олег уходит примучивать славян, те, благодаря твоим стараниям, подготовят ему достойную встречу, и, как бы не была сильна дружина киевского князя, ополченцы мало чем отличаются от тех, кого идут завоевывать. Ты получил золото, ты получишь еще, но за это ты в отсутствие Олега должен делать так, чтобы здесь его не ждали с победами и славой. Чтобы он не получал поддержки ни от Киева, ни от других земель, покоренных русами, – грек поднялся со своего места. – А теперь я ухожу. Мне пора.
Фотий вышел за дверь, а Страба остался сидеть в задумчивости. Так он просидел почти полчаса, когда за стеной снова послышался непонятный шорох.
– Это опять ты, дурень, я же сказал тебе, чтобы ждал во дворе. Ладно, раз уж ты здесь, принеси-ка мне квасу, а то в горле першит.
Дверь отворилась. Вошедший был укутан плащом, какой был на Страбе тогда, когда он пришел в дом для встречи с византийцем.
– От кого ты здесь-то прячешься? Нет тут никого, кроме нас с тобой.
– Это хорошо, что никого нет, значит, нам не помешают, – вошедший откинул плащ и посмотрел Страбе прямо в глаза. – Ну что, признал меня? Вижу, что признал.
Глаза боярина округлились от ужаса. Прямо на него смотрел пропавший без вести Кнуд, сжимая в руке длинный острый кинжал.
– Не кричи. Все равно никто не услышит. Поблизости никого нет, ты сам об этом позаботился. А человека твоего я зарезал, вон он там, в коридоре лежит, остывает, – беззвучно рассмеялся убийца, приставив к горлу боярина нож. – Надо бы тебя князю выдать, посмотрел бы я, как он тебя на части рвать будет, да только если сдам, боюсь, что и меня он не пощадит за ту ночку, что мы ему устроили по твоей просьбе.
Страба дрожал всем телом, не в силах вымолвить и слова. Нурман шмыгнул носом и сплюнул на пол.
– А грека твоего я не тронул, он мимо прошел, ничего даже не заподозрив. Пусть князю киевскому вредит, мне от того большой беды не будет, только благо. Он ведь, Олег, стало быть, друзей моих погубил. Моди и Сигвальд по его вине погибли. По его и по твоей.
– Я тебе денег дам, – наконец-то произнес трясущийся боярин.
– Деньги я и сам возьму без твоего позволения, – и Кнуд рванул мешок, который Страба сжимал в руках.
Страба изо всех сил вцепился в сумку с золотом, и в этот момент нурман с хищным оскалом вонзил боярину нож прямо в горло. Несчастный захрипел, выпуская из рук свое золото. Монеты с громким звоном разлетелись по полу.
– А здесь даже больше, чем украл этот кривичский пес Заруба, – произнес Кнуд, сжимая в руках окровавленные монеты. – Теперь, пожалуй, стоит подумать о том, чтобы построить свой корабль, – усмехнулся нурман и принялся собирать свое внезапно обретенное богатство.
10
Когда Радмир подъехал к дому заклейменной финской старухи, Асгерд уже ждала его. На ней был скромный наряд, не было броских украшений, а лицо ее было бледным и бесстрастным. Она стояла перед домом и смотрела куда-то в сторону, словно не замечая подъехавшего юношу. Молодой воин слез с коня и подошел к женщине.
– Лето закончится скоро, и дороги размоют дожди. Князь выбрал неудачное время для похода на южные земли, – Асгерд словно говорила сама с собой.
– Олег планировал начать поход раньше, но ему помешали, – словно бы оправдывая своего вождя, произнес Радмир.
– Ваш конунг собрал большое войско из покоренных им народов, – Асгерд назвала Олега на скандинавский манер. – Сотни ратников встанут под знамена предводителя русов и будут сражаться, прикрываемые его щитом с белым орлом. Олег уже не может отложить войну и поведет вас в бой во что бы то ни стало. Эта война будет трудной и долгой. Много прольется крови, и многие воины падут в боях за новые земли. Ваш Перун любит воинов, любит кровь, так же как любит их наш бог Тор – сын великого Одина. Завтра запылают костры в дубовых рощах, ваши жрецы напоят идолов жертвенной кровью, и боги будут слушать песни ваших скальдов о боях, победах и героях. Ты можешь не вернуться с этой войны, как не вернулся с прошлой мой муж Альв. Я не хочу снова оплакивать дорогого мне человека. С тобой будет сражаться мой брат, и он тоже может погибнуть.
– Но мы оба можем выжить и обрести славу.
– Слава не дает женщинам мужей, а детям отцов. Она дает только горечь и боль.
В глазах Асгерд стояли слезы.
– Слава дает гордость, и эта гордость наполняет сердца живых. Дети растут, купаясь в славе отцов, и стремятся стать похожими на них. Жены, не дождавшиеся своих мужей, получают заботу выживших. Мы, воины, должны выполнить свой долг или умереть, этому мы посвятили свою жизнь. Твоя кормилица была права. Пока ты молод и силен, пока кровь твоя горяча, нужно жить и радоваться тому, что ты жив, даже боль может приносить радость. Для меня это будет первый опыт. Я убивал, но ни разу не был в сражении и теперь я хочу почувствовать, что это такое.
Асгерд рассмеялась ему в лицо.
– Ты совсем еще мальчишка, как я могла не заметить этого раньше. Но все равно ты нравишься мне таким, какой ты есть. Прощай, мы не увидимся никогда, мы с тобой из разных миров, и нас не может связывать что-то по-настоящему большое.
Женщина села в седло и пустила коня вскачь. Радмир еще долго смотрел ей вслед, освещаемый ярким светом луны.
Книга третья
"В славянских землях"
Глава первая
1
След обрывался на берегу реки. Вода еще не успела размыть прибрежный песок, и место, где стояла лодка, было отчетливо видно.
"Значит, только что они были здесь", – подумал Радмир, отодвигая концом копья закрывавшие обзор заросли тростника.
Над рекой, водная гладь которой покрылась чуть заметной рябью, плотной стеной стоял густой непроглядный туман. От воды тянуло холодом, а от речной зелени – кувшинок, лилий и густого камыша, – исходил какой-то особенный, ни на что не похожий запах утренней свежести.
– По воде ушли, – тщетно вглядываясь в туман, произнес Радмир, обращаясь к своим спутникам. – Лодка у них тут была, теперь не догнать.
– Вниз по реке они спустились, – потрогав рукой влажный буровато-зеленый мох, сказал Любим. – Видишь, на том берегу тростник не примят, не поломан. Мы сверху пришли по реке, раз их не встретили, точно вниз поплыли.
– Какой еще тростник, я того берега вообще не вижу? Туманище стоит, хоть топор вешай, – молодой рус по имени Варун зачерпнул пригоршню воды и жадно припал к живительной влаге губами.
– А ты не брюхо водой наливай, а лучше ей глазищи свои промой, может, тогда и разглядишь чего, – старый матерый полянин, озираясь вокруг, втягивал носом воздух, как идущая по следу гончая.
Варун что-то недовольно пробурчал в ответ, но не стал вслух спорить с Любимом, умению которого идти по следу зверя или человека завидовали многие.
– Значит, идем вниз по реке. Смотреть во все глаза, если кто увидит что, сразу подать сигнал условный, – и Радмир бесшумно нырнул в кусты.
Все четверо воинов, сопровождавших Радмира, последовали за своим молодым предводителем без рассуждений.
Пробираться приходилось через густые кусты, которыми зарос весь берег реки. Воины передвигались неспешно, стараясь не создавать лишнего шума. Они двигались по одному, на незначительном расстоянии друг от друга то и дело оглядываясь по сторонам, перешагивая через поваленные на землю деревца и ветки. Так они шли еще примерно час, не обнаружив ничего подозрительного.
Впереди, постоянно озираясь по сторонам, шагал Любим. Бывший охотник, исходивший в поисках зверя многие леса Приднепровья, двигался бесшумно, переступая с одного места на другое, почти не задевая кустов и переступая даже маленькие веточки, лежащие на земле. За полянином шли Радмир и Варун. Они производили гораздо больше шума, чем Любим, и этим самым вызывали неодобрение старого охотника, который, услышав очередной треск ветки под ногой кого-нибудь из своих спутников, то и дело ворчал и укоризненно качал головой. Позади первой тройки двигались еще два воина, тоже входившие в небольшой отряд, высланный на поиски нескольких уличей, обнаруженных вблизи лагеря русов. Одним из этой пары был молодой соплеменник Радмира радимич Путьша, с которым они вместе пришли в Киев и поступили на службу в услужение княжича Игоря. Самым последним шел крепкий воин из русов по имени Боримир.
Кустарник как-то внезапно закончился, и перед глазами воинов открылась широкая панорама огромного озера, цвет воды которого изменялся от желтоватого на отмелях до изумрудно-зеленого в самых глубоких местах водоема. Озеро с трех сторон было окружено густым невысоким лесом, с четвертой открывалось покрытое ярким разнотравьем широкое поле.
– Ну вот и пришли, – шепотом произнес Любим. – Вот он, стан уличей, не зря четверо суток сапоги сбивали. Теперь-то уж никуда не денутся.
Перед глазами высланных в разведку воинов предстал разбитый посреди поля лагерь врага.
2
Прошло шесть с половиной лет с тех пор, как войско киевского князя Олега выступило в поход для покорения славянских племен, заселявших территории, расположенные к югу от обширных славянских земель, завоеванных русами. Жившие на юго-западе дулебы, которых русы и покоренные ими славяне называли бужанами и волынянами по именам рек, в устьях которых проживали эти народы, не пожелали встать под знамена Киева добровольно. Подстрекаемые Византией вожди дулебов объединились и, собрав большое войско, выступили против киевского князя. Битва состоялась зимой на широком, засыпанном снегом поле, неподалеку от стольного городища бужан. Хотя войско киевлян насчитывало в два раза меньшее число воинов, чем было у их врагов, сеча закончилась полным разгромом дулебского воинства.
Поначалу дулебы, воодушевленные тем, что противник уступает им в численности, стали теснить ополчение, набранное Олегом из подвластных Киеву городов, но в этот момент в бой вступили пешие полки большой дружины князя. Суровые варяги-русы и грозные скандинавские наемники, составлявшие большую часть отборных киевских полков, как могучим молотом, ударили по разношерстному, плохо обученному и вооруженному чем попало дулебскому воинству. Загудели боевые трубы русского войска, сделанные из обыкновенных турьих рогов, завыли грозным воем скандинавские бойцы, подражая вечно голодным жителям лесов серым волкам, закричали во все горло пополнившие княжеское войско славяне-дружинники. Резня была страшная. Напуганные волчьим воем, плохо обученные настоящему конному бою лошадки дулебов шарахались в стороны, с испугом налетая друг на друга и сбивая с ног окружавших их пехотинцев. Кони громко ржали и валились с ног, пронзенные тяжелыми калеными стрелами. Прикрываясь огромными деревянными щитами, в считанные минуты еще больше потяже-
левшими от впившихся в них стрел, варяги, ловко орудуя тяжелыми копьями, опрокинули стоящую впереди конницу дулебов. Кони падали с ног, а суровые русы рубили мечами их и их незадачливых седоков безжалостно и уверенно. Во фланг войску дулебов, которое смешалось в бесформенную людскую массу, с лихим посвистом, перенятым русами у кочевников, ударила конница, состоящая из воинов малой дружины самого князя.
Дулебы бежали, проваливаясь в глубокий снег, а русы преследовали их и вязали. Жестокие беспощадные скандинавы, предпочитавшие добивать убегающих врагов, не возились с веревками и арканами, они просто рубили бегущих дулебов мечами и топорами, упиваясь вкусом победы и видом крови.
Войско Олега с боем вошло в главный дулебский градпоселение. По приказу князя воины не жгли домов, не убивали мирных жителей, а просто согнали тупыми концами копий всех побежденных на главную площадь поселения. Сюда же стащили и всю взятую в дулебском городище добычу. Правда, вечно жадные до крови нурманы и свеи порубили мечами несколько десятков мужиков вместе с их семьями, которые по глупости похватали топоры и попытались защитить отнимаемое у них нажитое непосильным трудом добро. Но на помощь жителям пришли воины князя из малой дружины. Ловко разоружив нескольких особо ретивых скандинавов, прикрыв своими щитами баб и детишек, гридни Олега именем князя остановили любителей проливать невинную кровь. Кого-то из мародеров лишили парочки зубов, а кто-то, получив по шлему увесистый удар плоской частью варяжского меча, сразу оставил желание резать мирный люд.
Олег сам выехал на главную площадь града и обратился к жителям, стоящим на площади и переминавшимся с ноги на ногу. Многие из побежденных не успели накинуть верхнюю одежду и поэтому вскоре просто тряслись от холода. Князь в полном боевом доспехе гордо возвышался над трясущимся на морозе людом. Сидя на своем любимом боевом коне, Олег снял шлем, продемонстрировав окружающим свой светлый чуб, и обратился к толпе.
– Есть ли среди вас люди знатные, вожди да князья? А ну, покажись!
Дружинники вытолкали вперед из толпы нескольких мужей, одетых в более дорогие наряды, чем основная масса пленников. Вышедшие вперед стояли перед князем с низко опущенными головами, выражая покорность.
– Слушайте меня, вожди и мужи дулебские, да мотайте на ус. Многие из славян да других племен и народов, что сейчас в княжестве моем состоят, встали под мою руку добровольно и теперь живут в мире и согласии. Никто не смеет тронуть мирного пахаря, обрабатывающего землю во владениях киевского князя. Купцы, что киевские, что заморские, свободно возят товары по дорогам княжества моего, не боясь ни татей, ни разбойничков. Любой из славян, если у него твердая рука и отважное сердце, может прийти ко мне и стать воином дружины моей.
Посиневшие от холода дулебы слушали своего завоевателя молча, завороженные силой его голоса и смыслом сказанных им слов. Стоявшие впереди знатные дулебы подняли головы.
– Не захотели вы добром власть мою принять, так я к вам с ратью пришел, воев ваших побил, добро ваше силой взял. Теперь могу всех вас побить да град ваш спалить, а вас всех, жен да детей ваших в колодки заковать, да на рынках невольничьих продать с большой для себя выгодой.
Ропот прошел по рядам людей, стоящих перед князем.
– Неужто и вправду сожжет город да в рабство вечное продаст? – раздался чей-то шепот.
Кто-то из баб запричитал в полный голос, услышав последние слова князя. Бабский плач подхватили маленькие дети. Князь снова умолк, давая всем пленникам время ощутить весь ужас своего положения.
– Но если вы, вожди племен, да родов, знатные мужи земель дулебских, клятву мне принесете, не воевать против меня, дань мне платить станете на прокорм войска, которое вас от ворогов беречь станет, да на построение градов, крепостей да застав пограничных, не велю вас трогать и города ваши грабить дружине своей не дам. А коли не встанете под мою руку, или того хуже, слова своего не сдержите, пеняйте на себя, приду с воинами, пролью кровь вашу, никого не пожалею.
Над площадью стояла мертвая тишина. Бабы примолкли, даже деток малых замолчать заставили. Весь люд на первые ряды смотрел, смотрел, да потихоньку ворчать начал. Бабы стоящих в переднем ряду уж в спины пихать стали.
– Ну чего молчите, будто рыбы, не смогли род свой отстоять с мечом в руках, так хоть теперь не губите. Клянитесь князю, авось, помилует да простит, что воевали супротив его. Ну же, детишек хоть пожалейте, больше часа уж на морозе стоят.
Из первого ряда вышел вперед длиннобородый чернявый старец с густыми нависающими на глаза бровями. Он обернулся назад, посмотрел на ждущих его решения сородичей, словно прося их одобрения молвить слово, снова провернулся к Олегу и громко произнес:
– Князя нашего, что градом этим правил, твои вои в бою порубили, так что, похоже, я теперь тут за главного, – говоривший снова глянул на толпу.
Все, кто стоял поблизости, согласно закивали.
– Зовут меня Гораздом, старейшина я, князем нашим погибшим над градом этим поставленный с одобрения народного, – старец заметно нервничал, но говорил уверенно, с убеждением. – Нелегко нам свободу терять, да уж коли случилось так, то деваться некуда. Клянемся тебе богами нашими бед тебе впредь не учинять, воле твоей княжьей покорными быть. Ну, а дань, какую назовешь, соберем и впредь платить станем.
Толпа одобрительно загудела. Олег был доволен. Только часть княжьего воинства, в основном, ополченцывои, побурчали что-то по поводу того, что неплохо бы городишко пограбить как следует, воевали, мол, так подай за то награду.
– Да еще бы, баб да девок дулебских неплохо было бы пощупать. Вон сколько красавиц на площади стоит, лица в платки пуховые прячут, – бурчал себе под нос недовольный исходом переговоров лохматый ополченец-древлянин с мясистым, покрасневшим от мороза носом.
– Так ты им словцо ласковое шепни да пряничек подари. Глядишь, они сами тебя на сеновал и потащат, – посмеиваясь, подначивал говорившего его сосед, высокий гридь из младшей дружины Олега. – Только на твоем месте я бы тоже свой нос платком прикрыл, а то он у тебя, как свекла, красный. Как бы ты им всех баб-то не перепугал, а то и мы из-за твоего носа без ласок да утех останемся.
Все окружающие громко захохотали, а обиженный вой, пробурчав что-то в ответ, с позором удалился, не риск нув вступать в спор с рослым красавцем-дружинником.
Остальные поселения и городища дулебов и их соседей, белых хорватов, приняли власть киевского князя добровольно. По-другому пришлось завоевывать тиверцев и уличей, населявших земли, лежащие к югу и к югозападу от вновь присоединенных к Киевскому княжеству территорий. Уличи не приняли послов Олега.
3
Олег сидел на простом дубовом стуле в просторной комнате с высокими потолками и деревянными стенами, увешанными оружием. За те годы, в течение которых он вел новую завоевательную войну против уличей и тиверцев, на его суровом лице заметно прибавилось морщин, но до старости ему было, конечно же, еще далеко. Князь, как и раньше, был силен и быстр и в такие дни, как сегодня, он был очень грозен и крут на расправу.