Впрочем, если бы кто не спал эту ночь и гулял возле княжьего сада, наверняка поверил бы самым смелым бредням. Ибо в глухую полночь отворилась дверка, и княгиня Евфимия выпустила из своего терема парня!
Жизномирич упал ей в ноги, касаясь лбом подола летника.
- Век за тебя буду Бога молить, княгиня, - шептал он.
- Беги, беги. - Евфимия пугливо озиралась по сторонам. - Увидят ещё, не ровен час!.. Коня-то сумеешь добыть?
- Добуду.
- Беги!
Где-то протяжно закричал сторож на стене - перекликались дозорные. Вспугнутый криком, Валдис вскочил на ноги и ринулся прочь.
4
Весть о воцарении Владимира Всеволодовича Мономаха и венчании его царём птицей облетела Русь. Одни узнали об этом раньше, другие - позже. Обрадовались Мономашичи - Ярополк и Андрей, Юрий и Вячеслав. Старый Давид Святославич только вздохнул - он давно уже не верил в то, что Святославичам удастся вернуться на золотой стол. Стиснул кулаки, но запрятал досаду поглубже Ярослав Святославич Муромский. Спокойно приняли эту весть братья Ростиславичи и Всеволодко Городенский. Но были и те, кто возмутились. Одним из них был Ярославец Святополчич Волынский.
Весть пришла через жену, молодую Елену Мстиславну. Ближний человек её отца донёс весть до Волынской княгини, и молодая женщина со всех ног бросилась на половину мужа.
- Ярослав! - воскликнула она, появляясь на пороге мужниной светлицы. - Ведаешь ли, какая на Руси радость?
Ярославец тоже получил весть - от иудеев, которые были дружны с его отцом и не забывали сына. Мрачен и задумчив сидел он у окна, размышляя о будущем, и возглас жены отвлёк его от тяжких дум.
- Чего примчалась? - напустился он на жену. - Делать тебе нечего, что по терему как угорелая носишься?
Елена побледнела, отшатнулась, но осталась на месте.
- Князя киевского царём русским назвали! - сказала она. - Патриарх из Византии приезжал - прислал дары и венец царский!
- И что? Мне из-за этого велишь пир горой устроить и весь Владимир-Волынский поить-кормить?
- Но ведь радость...
- Кому? Коту радость - мышам слёзы! Дура ты, баба! Дура и есть! Нешто тебе бабским твоим умом понять, чего сотворилось?
- Как же не понять! - обычно Елена не перечила мужу, зная его тяжёлый нрав, но сегодня осмелела. Как-никак, ведала, чьего она рода. - Князь киевский царём Руси стал!
- Мономах-то царём, а мы - кем? Мнишь, стала ты царского рода, как и Юрко стал царевичем?
- Да.
Ярославец рассмеялся злым лающим смехом.
- Дура! Дура и есть! - повторил он. - Мономах твой - царь, сын его - наследник царского рода, а все прочие - царские слуги! И ты царю слуга, и Юрко твой! И я! Захочет теперь царь - со стола нас сгонит, а то и вовсе из Руси выгонит, чтоб родных детей-внуков на столы посадить. И придётся тебе по чужим землям скитаться, а не то в монастырь уходить.
- Это ты всё нарочно говоришь! - воскликнула Елена. - Мономах не такой!
- А пошла ты к дьяволу со своим Мономахом! Провались к чертям ваше проклятое племя!
- Не смей! - От возмущения Елена забыла страх перед мужем. - Не смей так говорить!
- Рот мне затыкаешь? Вон! Убирайся!
Елена выскочила вон. Дверь за нею с треском захлопнулась.
Ярославец рванул узкий ворот рубахи - золочёная пуговка отскочила и запрыгала по полу. Его душила злость. Своим воцарением Мономах отнял будущее не только у него - у всех князей на Руси. А ведь он, Ярославец, последний наследник золотого стола по Русской Правде.
Больше он не хотел видеть жену. Мономашичи теперь станут царями, а им, князьям того же Рюрикова рода, их родне придётся довольствоваться званием вассалов и княжеских слуг. Как ловко устроил всё Владимир Киевский! Наверное, это началось, ещё когда его отец, Всеволод Ярославич, взял за себя царскую дочь. Знал бы кто тогда! Но да Мономах ещё узнает, каково это - оскорблять своих братьев-князей!
И однажды на женскую половину распахнулась дверь.
Там всегда было тихо. Перешёптывались по углам сенные девки, чинно сидели над шитьём и вышивкой боярские дочери, возились с малолетним княжичем мамки и няньки. Монашка бубнила Святое Писание, водя пальцем по страницам, а Елена сидела на лавке и низала на полог жемчужины.
Она вздрогнула, когда на пороге возникли Князевы дружинники.
- За тобой мы, княгиня, - поклонился Некрас, старый Ярославов вой, служивший ему ещё при Святополке. - Князь велел.
- Меня призывает? - Елена отложила вышивку.
- Собирай своё добро, княгиня, - ответил Некрас. - Повелевает тебе князь оставить Владимир и ворочаться к отцу своему.
Чтица споткнулась на полуслове, боярышни испуганно переглянулись между собой.
- Как - ворочаться? - не поверила своим ушам Елена. - Мы женаты!
- Отсылает князь тебя вон. Не надобна ты ему. Наказывает, чтобы ещё до темна выехать тебе из города.
- А, - Елена растерянно оглянулась по сторонам, - а сын?
- Сына князь повелевает с собой забрать.
Боярышни шептались, чтица мелко крестилась.
Елена уронила руки, посидела неподвижно, а потом сорвалась и птицей ринулась к мужу.
Ярославец был в сенях, глядел, как отроки укрощают чалого жеребца. Когда Елена бросилась к нему, отстранился с неприязнью. Княгиня отшатнулась, разглядев холод его глаз.
- Почто? Почто ты так со мной? - чуть не плача, восклицала она. - Мы же повенчаны! Почто отсылаешь?
- Не люба ты мне. И жить с тобой я не желаю, - отрезал Ярославец.
- Но ведь сын! У нас сын! Неужто ради него...
- Сына забирай с собой. Мне Мономахово семя в роду не надобно.
- Ярослав...
- Пошла вон! - рявкнул он. - Эй! Заберите княгиню! Чтоб до темна духу её здесь не было!
За спиной выросли княжеские дружинники. Впереди был суровый Некрас. Елена заметалась, не ведая, куда бежать, а потом бросилась к себе, давясь слезами. В тот же день её добро погрузили в возки, сверху, как куль, утвердили зарёванную княгиню, сунули ей в руки напуганного сына, и под охраной дружины княжеский поезд покинул Владимир-Волынский. Ярославец даже не вышел на крыльцо проводить жену.
5
Елена Мстиславна приехала в Белгород с маленьким сыном и, обливаясь слезами, упала в объятия матери. Пока Христина, как могла, утешала дочь - а ведь скоро Добродею отдавать замуж, да и Ингеборге её тётка Маргарет Фридкулла уже подыскала жениха - молодого бодричского короля Кнута Лаварда! каково младшим сёстрам выходить замуж, видя перед глазами пример старшей? - пока она успокаивала Елену и возилась с её сыном, Мстислав поспешил к отцу. Самоуправство Ярославца Святополчича не должно было сойти ему с рук. Волынский князь пренебрёг кровью Мономаховой, отрёкся от родства с царём русским - и не было ему за это прощения.
Владимир Всеволодович даже обрадовался. Ярославец, незаконный сын его двоюродного брата Святополка Изяславича, был последним претендентом на золотой стол и единственный мог оспаривать его у Мономашичей после смерти Владимира Всеволодовича. Его надо было остановить. То, что он разорвал связь с царским родом, развязывало Мономаху руки.
В тот же день он призвал к себе сына Романа. Тот пока не имел удела и жил подле отца.
- Роман, - начал Мономах, - на нас куёт крамолу Ярославец Святополчич. Он прогнал от себя твою сыновницу, Мстиславову дочь, и хочет идти войной. В Писании сказано: "Виновен не тот, кто первым напал, а кто первым задумал напасть. Тот же, кто напал, всего лишь упредил удар". Должны мы сейчас идти на Волынь войной. Веди полки, сын. Коли изгонишь Ярославца, тебе дарю его удел. Он твой!
Во Владимире-Волынском прослышали о выходе Мономаховых дружин, когда те были уже под Туровым. Брячислав Святополчич, младший брат Ярославца, послал ему гонца. Ни он, ни Изяслав, третий Святополчич, ничем не могли помочь брату - оба были слишком молоды, чтобы водить в бой дружины. Да и силу Мономах послал немалую.
Получив весть, Ярославец собрал своих людей.
- Свершилось, бояре! - сказал он. - Мономах идёт на Волынь войной. Послал сына свово, Романа, с полками. Как поступим? Затвориться во граде и послать гонцов братьям в Туров и Пинск да к Болеславу в Краков, чтоб прислали подмогу? В чистом поле мы Мономаховы полки не разобьём!
Бояре переглядывались. Некоторые пришли сюда с Ярославцем, другие были местные, помнили ещё Давида Игоревича.
Один из них, уже совсем дряхлый Бреслав Заславич, взял слово:
- Князь! Не дело ты творишь. Ратились мы уже со всей Русью в прежние времена - не устояли. Не устоим и теперь.
- Прежние времена? - фыркнул Ярославец. - В прежние времена под стенами половцы стояли, и то град держался. А ныне стоит мне кинуть клич - придут полки из Турова и Пинска, из Клёцка и Погорины, пришлёт подмогу Болеслав. Выстоим!
- Князь! - поддержал Бреслава Заславича и Ивор Вакиевич, сын боярина Вакея, недавно отошедшего в мир иной. - На нас сам Мономах идёт. Город держался, когда его брали половцы да Святополк, отец твой. А Мономах своими победами славен. Одолеет он тебя!
- Это мы ещё поглядим! Мира с Мономашичами не хочу! Воевать стану!
- Опомнись, князь!
- Мономах честь мою княжью в пыль превратил! Он - Руси царь, а мы кто? Мы единого деда внуки, одного рода-племени, а он над нами теперь глава. Он и род его! Не по Правде сие! И я заставлю его это признать! Он наши древние законы себе в угоду повернуть хочет! Не дам!
- Неразумны твои слова, князь, - упрекнул его Захар Сбыславич.
- А ты кто такой, чтоб меня уму-разуму учить? Ты боярин мой. Я тебя кормлю-пою, земли тебе дарю, ты меня должен слушаться. А не нравится - вот тебе Бог, а вот - порог! Убирайся!
Захар Сбыславич встал, оправил пояс, медленно поклонился, достав рукой до пола, медленно разогнулся - сказывалась старость.
- Служил я отцу твоему, князь. Служил и тебе. А ныне иду служить другому князю.
Повернулся и пошёл прочь. Бояре смотрели ему в спину. Молчание нарушил голос Ярославца:
- Чего пнями расселись? Небось вослед побежать хотите? Так бегите, скатертью дорога! Никого не держу! Кто верен мне, тот пущай останется, а кто струсил да кто совесть на сытое брюхо, аки свинья, променять готов - те пошли вон!
Со своего места встал Бреслав Заславич, опёрся на посох, поморгал глазами, словно впервые озирая гридницу.
- Коли так, прощай, князь Ярослав, - тихо сказал он.
Ярославец не мог больше сидеть неподвижно - вскочил, топнул ногой и выбежал сам, хлопнув дверью.
На другой день начали уезжать из Владимира-Волынского бояре.
Одни покидали город открыто, на возках, в которых везли добро, и не подбирали в теремах разве что соринки, явно не собираясь ворочаться. Другие вскакивали на коней, вооружали своих отроков и уезжали как на войну.
Третьи никуда не спешили, но затворялись в своих теремах и сидели тише воды ниже травы. А полки Романа Владимирича подходили всё ближе и ближе. И вот уже прискакал с чёрной вестью огнищанин, что взяли князево село на реке Стоходе и идут прямиком к стольному граду.
Ярославец спешно кинул клич, вооружая дружину и созывая ополчение. Но из бояр не отозвался никто, а городское вечевое било помалкивало. Город, напуганный приходом Мономаховых полков, затих.
Мрачнее тучи, злой, метался Ярославец по терему. Все его бросили - бояре отвернулись, одни подались к Роману в полки, другие ждут, чем всё кончится. Даже город - и тот не спешит выставить ополчение. А Мономашич всё ближе и ближе...
Стукнула дверь - вошёл Всеволод.
- Батюшка?
Ярославец невольно залюбовался сыном. Несмотря на то что было у него три жены и всех троих он мало любил, старшим сыном гордился. Ради детей, их будущего, пошёл он на это, и своими руками лишить сыновей доли в Русской земле Ярославец не хотел.
- Что будем делать, отец? Враги уже близко!
Ярославец шагнул ближе, взял сына за плечи, заглянул в глаза.
- А что бы сделал ты? - выдохнул прямо в лицо. - Все отвернулись от меня! Гонца послал я к Болеславу - да мала у меня надежда на него. Братьям в Туров и Пинск отправил весточку - да не поспеют они уже. А мои бояре - видал? - все к Роману переметнулись. Одни мы, сын.
- Бежать?
- Только бежать, сын.
Против ожидания, Всеволод не дрогнул. Хотя было ему всего пятнадцать, он уже умел смотреть в глаза судьбе.
- А куда?
- В Венгрию, - не задумываясь, ответил Ярославец. - Коломан, доброхот Мономахов, умер. На престоле родич Предславы, сестры моей. У него помощи попросим. А ежели что - в Польшу, к Болеславу. Ты готов?
- Готов, - кивнул Всеволод.
В молчании выезжали они из Владимира-Волынского. С князем остались немногие дружинники - их вёл сотник Некрас, отвозивший в Белгород княгиню Елену. Всего набралось чуть более ста всадников - сам князь с княжичем и княжной, дружинники, огнищанин разорённого сельца на Стоходе, несколько слуг и конюхов. Добра взяли мало - всё уместилось в одном возке.
Полгорода высыпали посмотреть на отъезд князя. Среди тех, кто толпился на улицах, Ярославец заметил сыновей и внуков оставшихся в городе бояр. Небось, радуются, прикидывают, кому достанутся его сёла и ловища, да какие ещё угодья пожалует Мономах за верную службу! Если бы смирился, принял власть Мономаха, Ярославец сам мог стать таким же слугой, растеряв княжье достоинство.
Перебравшись через Гучву, Ярославец остановил коня и обернулся на стены своего города. Владимир-Волынский успел стать ему родным и близким. Тут погиб брат Мстислав, тут схоронил двух первых жён, тут родились его дети. Князь искоса глянул на сына и увидел, что по щеке Всеволода бежит слеза.
- Мы ещё вернёмся сюда, - тихо сказал Ярославец. - Клянусь!
И первым отвернулся, поворачивая коня к Угорским воротам.
Через несколько дней Роман Владимирич подошёл к стенам Владимира-Волынского, и Бреслав Заславич вынес ему дары, приветствуя нового князя.
6
Не жалея ни себя, ни коня, Валдис примчался в Новгород раньше не только возвращавшихся из Киева бояр, но даже княжеского гонца, везущего Всеволоду и его боярину Даньславу Мономахов приказ.
Василиса была на дворе - встречала обоз с данью из Ставровых вотчин - и не поверила своим глазам, когда в воротах показался Жизномирич на шатающемся, загнанном коне. Парень осадил еле держащегося на ногах коня и сполз наземь к ногам Василисы.
- Беда, матушка, - хрипло выдохнул он, опираясь на руки, чтобы не упасть, - Ставра Гордятича... Владимир-князь...
- Что? - Василиса упала на колени. - Что - Владимир-князь?
- В подвалы... в цепи...
Зашуршал подол летника. Валдис поднял голову - Василиса встала, прямая, с остановившимся, похолодевшим лицом. Сердце билось часто-часто, пойманной птицей, а потом вовсе замерло. Нечего было спрашивать и выведывать, за что княжий гнев падает на головы. Князь - что Бог, хорошо, пока далёк. При князе, что у Христа за пазухой, а коли прогневается, ничем уж не смягчить.
Выбежавшая на голоса ключница Велга застыла, уставившись на боярыню, и лишь после того, как та молча, глядя перед собой остановившимся взором, ушла в терем, сорвалась и подбежала к сыну. Силком подняла на ноги, поволокла прочь. За её спиной запалённый конь сделал шаг-другой и рухнул наземь, суча ногами. Меж оскаленных зубов потекла розовая слюна...
Пришла беда - отворяй ворота. Когда Велга, устроив сына в каморке спать - усталый Жизномирич не смог внятно объяснить матери ничего и провалился в сон, как в омут, - с опаской входила в боярские покои, она ждала всего. Женщина пережила на своём веку много - набег на родной погост, где молодая чудинка готовилась выйти замуж, гибель жениха от новгородских стрел и рабский торг. Потом службу у княгини, похищение и новый торг. Встречу с Жизномиром, свободу и долю жены дружинника. Довелось ей пережить мужа, а последние семь лет жить каждодневным страхом за сына - не приведи Бог, и его однажды привезут на подводе ногами вперёд. Велга видела многое и готовилась утешать молодую женщину, ибо ведала на себе, что значит княжий гнев.
Но Василиса была холодна, а в прищуренных глазах светилось нечто такое, чего Велга испугалась.
- Ты чего? - ахнула она, кидаясь к стоящей посреди горницы Василисе. - Боярыня? Что удумала? Опомнись!
- Оставь, - сказала, как отрезала, Василиса. - Не замай! Не дам счастья рушить! Слышишь? Никому Ставра не отдам! Ни князю, ни Богу!
- Да ты что! Валдис мне поведал - гневался князь на боярина. Так ты бы, матушка, подумала, как от себя беду отвести! Тебе у Новгорода Великого заступы просить надо, а то и в ноги к Всеволоду Мстиславичу кинуться. Авось...
- Сама ведаю, чего делать, - отрезала Василиса.
До рассвета не сомкнула она глаз, и Велга, сидевшая над спящим Валдисом, с тревогой косилась на боярское оконце, где горела свеча. Наутро, когда ключница вступила в боярский терем - беда бедой, а жить надо! - навстречу ей шагнул высокий парень, на ходу оправляя полушубок. Только по глазам Велга опознала Василису.
- Подымай сына, - приказала боярыня, плотнее надвигая на косы шапку. - Ставровых отроков тоже. И припасы собери. Нам в самый Киев скакать.
Ключница только покачала головой, отступая в сторону. А Василиса прошла мимо и, выйдя на крыльцо, крикнула холопов, по-мужски резко начав отдавать приказы.
7
Не успели разобраться с одними делами, как новые недобрые вести пришли из Смоленской земли. Глеб Всеславьич Минский, поклявшись Мономаху в послушании, собрал втихомолку войска и пошёл воевать Смоленск, перехватывая хлебные обозы, которые уже начали возить в Новгород.
Смоленск был вотчиной Вячеслава, четвёртого сына Владимира Мономаха, но пострадавший Новгород всё ещё оставался под рукой Мстислава, посему тот собрал полки и двинулся к Минску, ведя рати Киева, Белгорода, Смоленска. Вторгшись в чужие пределы, начал воевать и грабить города и сёла по рекам Березина и Птичь, двигаясь в сторону Минска.
Глеб был встревожен. Конечно, Мстислав - не сам Мономах, но всей Руси было ясно, что великий князь нарочно держит старшего сына рядом - Мономашич был объявлен наследником власти. Ссориться с ним - всё равно что задевать самого Мономаха. Поэтому Глеб Всеславьич не стал выходить навстречу Мстиславу с полками, а выслал вперёд своих бояр для переговоров.
Князья уговорились встретиться на берегу Березины. Мстислав пришёл туда первым и поджидал Глеба, по-хозяйски озирая низкие заросшие глухим лесом берега. Он впервые был во владениях полоцких князей.
Глеб пришёл водой, на трёх ладьях. Две были полны его дружинниками, в третьей был сам князь с боярами и советниками. Мстислав ждал на берегу, стоя подальше от воды, и Минский князь был вынужден выйти из ладьи и подняться.
Глеб был старше Мстислава лет на десять, но выглядел так, словно между ними лежала пропасть годов в тридцать. Сухой, жилистый, высокий, он остановился перед Мономашичем, взглянул в глаза.
- Здравствуй, Глеб Всеславьич, - первым приветствовал Мстислав.