- Ладно врать-то! - сказала она недоверчиво, но с оттенком ласки. - Чтоб такой красивый парень не умел?.. Признайся, сколько девушек испортил? Небось и счет потерял?
- Первой будешь.
- Ох, завирала!
- Не думал я о девушках. Другая у меня думка.
- Это о чем же?
- Как человека убить.
- Вон ты какой! - В голосе прозвучало уважение, она сразу и охотно поверила услышанному. - Купца аль кого?.. Большую деньгу возьмешь?
- Плевал я на деньги! Двух обедов не съешь, двух пиджаков не наденешь. Мне за народ…
- Ску-у-шно!.. - перебила она. - Скучно с тобой, как в могиле. Пойду я.
- Погоди! Сделай как надо. Сделай сама!..
- Дурачок!
Она стянула через голову кофточку, обнажив грудь. Расстегнула на нем рубашку. Он был как истукан. Она навлекла его на себя, забилась в его руках и услышала изумленно - захлебный крик мальчика, ставшего мужчиной…
* * *
…Камера. Те же собеседники.
- Я не урод, - говорит Старков, продолжая ранее начатый разговор. - Нормальный человек. Была у меня девушка. Встречались. А потом все кончилось.
- Почему?
Старков молчит.
- Она вас бросила?
- Нет.
- Вы ее бросили?
- И я ее не бросал. Просто перестали встречаться. А зачем вам все это?
- Меня интересуют люди. Особенно вы.
Старков задумался.
- Когда я встречался с той девушкой, то уже не о жизни думал - о смерти. Какая тут любовь?.. Она замуж хотела, детей хотела, да разве мне можно?.. Я и не любил ее.
- Кого же вы любили?
- Никого. Задумку свою. Любви не было, а беспокойство от этой фабричной было. Я понял, это не для меня. Пустая трата времени и сил. И повесил замок.
- И больше никого не любили?
- Да какая это любовь? Глупость одна. Я шел в лес знакомой тропкой не любить, а пистолет пристреливать.
- Лучше бы остались с той девушкой! - воскликнула Мария Александровна.
- Это почему же? - озадачился Старков.
- Кирилл Михаилович был бы жив.
- Наверное. - Лицо Старкова стало жестоким. - Вот поэтому я с ней и расстался.
- За что вы так не любите Кирилла? - всплеснула она руками. - Ума не приложу. Он же милый…
Это прозвучало очень наивно, но не смягчило Старкова.
- Хватит себя обманывать! Спросите повешенных, спросите томящихся в темницах, спросите замордованных солдат…
- Солдаты его любили! - не выдержала Мария Александровна.
- Охотно на водку давал?.. Отец-командир!.. Гнал на верную смерть, для него человеческая жизнь - тьфу! Жестокий, хладнокровный, безжалостный тиран!.. - Он едва удержался, чтобы не плюнуть на каменный пол камеры.
Мария Александровна смотрела на него с доброй, сочувственной улыбкой.
- Как все это не похоже на Кирилла! Вы бы посмотрели на него в семейном кругу, среди друзей, на дружеских пирушках с однополчанами…
- А вы бы посмотрели, как он подмахивает смертные приговоры!
- Вы что-то путаете, - сказала она тихо. - Приговоры - дело суда, при чем тут мой покойный муж?
- Знаем мы этот суд! Как прикажут, так и решат.
- Суду присяжных никто приказать не может. Да и не имел мой муж к суду никакого отношения.
- Вы еще скажете, что он солдат жалел?
- Я видела его на войне. Он подымал роты в атаку и шел первым на турецкий огонь. А ведь он командующий. Самый бесстрашный человек в армии. У него было восемь ран на теле, больше, чем у всех остальных командиров его ранга вместе взятых. Я не хочу оправдывать Кирилла, да он в этом и не нуждается. Он все искупил своей смертью…
- Все ли?
- Он был администратор старой школы - прямолинейный, жесткий, не отступающий от цели, от того, что считал правильным. Он ничего не выгадывал для себя: ни славы, ни почестей, ни богатства, ему все было дано от рождения. Но он этим не пользовался. Он служил России… так, как понимал.
- Плохо понимал! - крикнул Старков. - Такие, как он, замордовали страну, превратили в рабов прекрасный, умный, талантливый народ. Всех надо истребить, до одного!..
- Ну, ну! - сказала Мария Александровна все тем же тоном, будто призывала к порядку расшалившегося мальчишку. - Успокойтесь. Возможно, я чего-то не понимаю, не знаю. Я же не политик, не государственный деятель и, к сожалению, не народ. Мне нельзя об этом судить. Но я женщина, мать, жена… была… любила отца моих детей. Он был такой добрый и терпеливый со мной. Я не хватаю звезд с небес, часто говорю глупости, он никогда не сердился, ни разу не повысил голос, не позволил себе нетерпеливого жеста…
- Виноват был перед вами, вот и не рыпался.
- Кирилл Михайлович ни в чем не виноват передо мной, - сказала она, чуть поджав губы, и впервые в ее кротком голосе прозвучали строгие нотки.
Дверь ржаво заскрипела, и в камеру вошел тюремщик с обедом для Старкова. Жидкий суп и перловая каша помещались в двух жестяных мисках. Миски стояли на жестяном подносе.
Старков на суп даже не взглянул, но миску с кашей слегка поскреб ложкой, после чего опустил поднос на пол. Достал курево, задымил и прикрыл глаза. Если этот маневр был рассчитан на Марию Александровну, то не достиг цели. Она старательно принялась за вязанье…
…Старков вспоминает. Побочный, но тоже нарядный, украшенный колоннами вход во дворец, где находится ведомство Великого князя. Сюда подходит стекольщик с плоским ящиком, полным хрупкой сверкающей клади. Он идет неторопливо, вразвалку, неуклюжий мастеровой человек - Старков артистично изображает добродушного увальня. Он с любопытством и восхищением провожает спешащих к подъезду щеголеватых адъютантов и старших офицеров в парадных мундирах.
У дверей - пост. Часовой преграждает Старкову путь:
- Стой! Куда идешь?
- Сам, что ли, не видишь? - удивился стекольщик. - Али не признал?
- Поставь ящик! - скомандовал часовой.
Старков поспешно и неуклюже опустил ящик на землю. Второй солдат обыскал стекольщика, прощупав его спереди, с боков, сзади. Стекольщик глупо хихикал и ежился.
- Чаго ищешь-то? - спросил он солдата и сам себе ответил: - Бонбу али ливольверт? Знал бы - захватил. А чего ты раньше не щупал меня?
- У нас сегодня большая гулянка, - словоохотливо отозвался солдат, удостоверившись в лояльности стекольщика. - Однополчане их сиятельства Адониса выбирают.
- Какого еще Адониса?
- Прельстительного юношу.
- Зачем?
- А ты сам спроси! - захохотал солдат и вдруг вытянулся, надув щеки.
Мимо тенью мелькнула долговязая фигура Кирилла Михайловича в сером плаще.
Стекольщик подымается по мраморной лестнице, украшенной статуями греческих богов и героев - прекрасных обнаженных юношей с отбитыми носами и членами.
Он подходит к многостворчатому окну, испещренному трещинами, ставит ящик на пол, достает инструменты и приступает к работе. Вынимает побитые стекла, зачищает раму, выковыривает стеклянную крошку из пазов.
По временам он бросает взгляд на высокие резные двери, за которыми идет холостяцкая офицерская пирушка под председательством Великого князя Кирилла. Поскольку дверь то и дело отворяется: обслуга носится взад и вперед с блюдами, бутылками, приборами, порой выскакивают освежиться в туалете разгоряченные гости, стекольщик может наблюдать происходящее в зале. Видит он и дирижера этого мужского оркестра - Великого князя: мундир распахнут, тонкий батист рубашки прикрывает плоскую сильную грудь.
Разогретая вином компания шумна, криклива, возбуждена. На постамент - крытый ковром сундук - поочередно вскакивают молодые красавцы и под музыку невидимого оркестра вертятся - кто томно, кто дурашливо, кто в сознании своих чар, демонстрируя восторженному собранию юную стать. Затем соискатель высокой чести получает бокал шампанского из рук Великого князя и уступает место другому претенденту.
Компания сильно распалена: красные лица, мокрые рты, потные лбы, судорожные жесты. Сухой, почти бесплотный, крепкий, как кленовый свиль, Кирилл Михайлович не дает себе распуститься, только лихорадочно горящие глаза выдают его возбуждение.
Дверь захлопнулась, стекольщик вернулся к своей работе, позволив простоватому лицу обрести естественное выражение ненависти и отвращения.
Он недолго орудовал стамеской, ковыряя сохлую замазку, словно это вражеская плоть, - появились подручные повара в белых колпаках и внесли в пиршественный зал дикого кабана, зажаренного целиком на вертеле. Выйдя, они не закрыли двери, и когда стекольщик вновь обернулся, то увидел на постаменте обнаженного юношу, которого Великий князь увенчивал лавровым венком.
- Слава Адонису! - крикнул Кирилл Михайлович.
Все закричали, захлопали в ладоши, вспенилось шампанское, грянули скрипки, исступленно запели смычки.
Великий князь, ловко откупорив шампанское, направил пенную струю на Адониса, облив его с ног до головы.
Какой-то расслюнявившийся вконец генерал подскочил к Адонису и чмокнул его в розовую ягодицу.
- Виват! - закричало высокое собрание.
Великому князю подали бутоньерку из роз на белом поясе. Он укрепил ее на чреслах юноши, скрыв под бутонами роз столь вожделенную для собравшихся мужественность Адониса. Молодой человек вскинул руки ввысь, и грянул величальный хор.
Стекольщик сжимал стамеску, как кинжал Занда.
- Кончать!.. - шептал он пересмякшим ртом. - Всех кончать!..
…Тюремная камера.
- Ах, притвора-притвора!.. - услышал Старков радостный голос Марии Александровны. - Делает вид, что спит, а ресницы шевелятся!..
- Никакого вида я не делал, - лениво-тягучим голосом, за которым таилось неиссякшее раздражение, отозвался Старков. - Просто кое-что вспомнилось.
- Расскажите!
- Да нет. Противно. - Он повернулся на локте и пристально посмотрел на Марию Александровну. - Выборы Адониса.
- Адониса? - Она не сразу сообразила, о чем идет речь. - Ах, эта офицерская шутка!.. Откуда вы о ней знаете?
- Наблюдал однажды. Когда стекла вставлял во дворце.
- Я не любительница дионисийских игр, - покачала головой Мария Александровна. - Но ведь каждый по-своему с ума сходит.
- Вы считаете это игрой? А по-моему, свинство. И неудивительно, что у вашего мужа аховая репутация.
- Как же так? - проговорила она недоуменно, по-детски хлопая глазами. - В том кругу, где мы вращались, его считали рыцарем без страха и упрека.
- Я не говорю, что он крал столовые ложки или передергивал в картах. - Старков закусил удила. - Но как военачальник он признавал лишь один маневр - с тыла.
За узким лобиком совершался непосильный труд мысли. Она то вскидывала на него доверчивые глаза, то потупляла и вдруг рассмеялась - легко и молодо.
- Ах, какая чушь!.. Я даже не поняла сразу. Как люди недобры! Это глупая сплетня. Кирилл Михайлович был эстет, он любил все красивое: женщин, лошадей, молодость во всех проявлениях, китайские вазы, севрский фарфор, английский пейзаж. Он был, как бы поточнее выразиться, человеком очень сильной жизни.
- Слишком сильной, - не удержался Старков.
- Да! - Она не обратила внимания на его замечание. - Он каждый кубок осушал до дна. Так он воевал, так любил, так играл в теннис, охотился, скакал на лошадях. Он, кстати, был лучшим всадником среди Романовых…
- Да, что-что, а это они умеют, - съехидничал Старков.
- Не все, - серьезно возразила Мария Александровна. - Кирилл перепивал всех молодых офицеров, но никто не видел его пьяным. Он стал чувствовать возраст в последнее время и потянулся к молодым. Ему нравилось прикосновение к свежей, юной жизни. Боже мой, и Лев Николаевич Толстой восхищался глупой гусарской юностью и завидовал ей.
- При чем тут Лев Толстой?
- При том, что злая молва не обошла даже великого писателя… Вы простите, что я так долго говорю, но кто же защитит честное имя Кирилла Михайловича, если не я? И вы должны знать, что убили безукоризненного человека. На вашем подвиге нет никакого пятна. Вы ведь считаете это подвигом?
- Я считал это долгом, - угрюмо отозвался Старков.
- Ну, если долг, значит, подвиг. Каждый для своих поступков находит красивые слова, а для чужих - дурные. Не сердитесь, я так - болтаю. Если человек ставит жизнь на карту ради своих убеждений, он имеет право на самоуважение.
- Зачем вы все это говорите? - В голосе Старкова вместо обычной агрессии прозвучала чуть ли не тоска.
- О чем вы? - не поняла Мария Александровна.
Он резко поднялся и сел на кровати.
- Хотите внушить мне, что ваш муж замечательный человек? - Приговор усталой тоски сменился грубым напором. - Чтобы я пустил слезу? И чтобы в ваших проклятых салонах восторгались: "Ах, Мари - святая! Она простила этого изверга, он раскаялся. Они вместе оплакивали несчастного Кирилла. - Хамовато, но талантливо Старков пародировал светскую интонацию. - Боже, как трогательно! Он взошел на эшафот, примирившись с небом. Шармант!"
- Нет!.. Нет!.. - вскричала Мария Александровна, услышавшая из всех злых, издевательских слов лишь одно: "эшафот". - Приговор отменят! Не могут не отменить, Кирилла не вернуть. Зачем губить другую жизнь, такую молодую! Я слышать этого не хочу! - Она зажала уши.
- Все-таки выслушайте напоследок, - почти брезгливо продолжал Старков. - Меня не поймаешь на жалость, на слезы, на клятвы, что я убил ангела во плоти. Вы зря потратили время и силы, апельсиновый сок и самонабивные папиросы вашего мужа. Вам не унизить моего поступка. Я им горжусь. Ничего иного вы от меня не услышите.
Она долго молчала, лицо ее осунулось, постарело, погасли глаза. Потом она проговорила - с усилием, спотыкаясь:
- Да ведь я не о том… Гордитесь на здоровье. Я хочу лишь одного, чтобы вы его простили.
- Мне его прощать? - Старков ухмыльнулся. - Скорее уж наоборот.
- Но он уже там… Он, конечно, простил. Зачем жить с ненавистью в душе?
- Жить?.. Это недолго продлится. А теперь уходите. Мы все сказали друг другу. Ваш номер не прошел.
Он поднялся и постучал в дверь кулаком. Она немедленно отворилась.
- Забери-ка даму, - сказал он тюремщику…
…Старков спит. Тяжело, неспокойно, вертится, стонет, комкает подушку, сбивает тощее одеяло. Ему снится что-то несуразное, не бывшее с ним.
Восточный базар. Смешение ярких красок, голосов, смехов, воплей, угроз. Покачивают мерно птичьими головами на тонких шеях верблюды, прядут ушами ослики; жалобно и нагло звучат голоса торговцев, зазывающих покупателей. И чего тут только нет! Лопаются от спелости плоды: персики, груши, гранаты, хурма; сверкают золотые и бронзовые изделия: украшения, щиты, вазы, лари, оружие, громадные керамические амфоры соседствуют с посудой, пиалами, тарелками, всевозможными безделушками; впитывает солнечный свет тугой ворс ковров.
Яростно торгуются из-за сочных дынь маленький горбатый продавец и солидный тучный покупатель…
Поймали воришку, награждают тумаками, куда-то тащат, он вырывается…
Поссорились две хозяйки из-за бараньих почек, бранятся, брызжут слюной…
Бродячий фокусник, расстелив на земле коврик, показывает фокусы: заставляет стоять веревку торчмя, заглатывает огонь от смоляного факела, выпускает изо рта горлинок, тут же уносящихся в небо…
Мальчики играют в "косточки" - сшибают плоским камнем установленные в ряд мосолки…
Насурьмленная девица завлекает в свои сети кавалера - продавца липких сладостей…
По базару пробирается Старков - голый, в набедренной повязке, что нисколько не смущает ни его самого, ни окружающих. Он кого-то ищет, сверля толпу воспаленными глазами.
Впереди промелькнула женская фигура, лицо закрыто до глаз. Она оглянулась, столкнулась взглядом со Старковым и юркнула в гущу толпы.
Старков яростно расталкивает прохожих, которые словно сговорились не пускать его к женщине, отшвыривает крутящихся под ногами мальчишек, отталкивает морды ишаков и мулов. Но он вязнет в этом липком, как пастила, человечьем месиве.
Преследуя женщину, он наткнулся на ярко выряженного и звенящего бубенчиками, чтобы видели и слышали издалека, продавца воды и опрокинул его на землю. Жалко звякнули бубенчики, пролилась вода.
На Старкова накинулись с руганью и кулаками. Не обращая внимания на тумаки и подзатыльники, он ломит вперед.
Вот женщина опять мелькнула - сбоку, за керамическим рядом. Старков рванулся туда, обрушив горку горшков. Хозяин лавки погнался за ним с палкой. Женщина исчезла. Старков остановился, принимая на широкую спину град ударов и не чувствуя их.
Он снова увидел женщину, перемахнул через арык, через повозку, упал, вскочил, кого-то отшвырнул и настиг беглянку. Повалил на ковровую дорожку и стал лихорадочно срывать с нее одежду.
Кругом толпились люди, но почему-то не обращали внимания на бесчинствующую посреди базара пару.
- Ну же!.. Ну!.. - выталкивал из горла Старков, пытаясь обнажить женщину.
- Так уж сразу? - глухо, из-под платка отозвалась женщина. - Какой жадный!..
- Ну, что же ты? - мучается с ее завязками Старков.
- Накинулся, как любовник!.. А где же ты раньше был?
- Разве не знаешь? - Старков путается в тесемках, крючках, складках ткани, откуда-то вывернувшейся поле халата.
- Постой! Задушил совсем! - Женщина сдернула платок, закрывавший ей нижнюю половину лица.
На Старкова глядит ардатовская деваха, некогда открывшая ему "жгучие тайны".
- Это не ты! - вскричал Старков, отпрянув.
- А кто же еще?.. Нешто забыл?..
Но Старков уже не слышал, он опять мчался сквозь толпу и вскоре увидел ту, которую искал.
На этот раз он был счастливее - быстро настиг ее и повалил прямо на пыльную землю. И снова его неумелые руки запутались в ее легких одеждах.
- Постой!.. Задушил совсем!.. - произнесла ардатовская деваха и сбросила с лица платок.
- А чтоб тебя!.. - заорал Старков и забарабанил кулаками… по спинке тюремной койки и стене.
Отворилась дверь.
- Ты что - сказился? - непрокашлянным, сонным голосом спросил тюремщик. - Али трухаешь?.. Дело сладкое, только давай потише.
- А пошел ты!.. - глухо отозвался Старков…
…Утро. Старков лежит на койке. Он давно проснулся, но не встает. Минувшая ночь с ее странными снами далась ему нелегко - он бледен, осунулся, под глазами круги. Потянулся за папиросами. Закурил, но после двух затяжек загасил папиросу. Появился тюремщик с завтраком.
- Унеси, - поморщился Старков. - С души воротит от ваших помоев.
- Ишь какой балованный!.. А сок будешь?
- Пей сам. За мое здоровье.
Тюремщик вышел. Старков потрогал щетину на щеках - колется.
Сделал нехотя укороченную утреннюю зарядку. Так же через силу окатился холодной водой, растерся полотенцем. Он все делал вяло, рассеянно, занятый какой-то мыслью.
Потом он обнаружил на полу шерстяные комочки из вязанья Марии Александровны. Подобрал их и стал скатывать в жгутики.
Все это дать фрагментарно, монтажно.
За этим занятием и застала его влетевшая, именно влетевшая, а не вошедшая, Мария Александровна в светлом весеннем туалете, со свертками и букетом мимоз.
- Христос воскресе! - сказала она с порога и подошла к Старкову похристосоваться.
Он был как в параличе: не ждал и забыл, что Пасха.