Когда армия союзников добралась до Гелы, со стен донеслись столь громкие крики, что их услышали даже в укрепленном лагере карфагенян. Дионисий въехал в город на коне, в сверкающих доспехах, в шлеме с высоким гребнем, по коридору, образованному толпой, исторгающей вопли радости. За ним мерным шагом следовали отборные войска - в бронзе, железе, с огромными щитами, украшенными причудливыми изображениями гор-гон, змей, гидр, морских чудовищ. На щите Дионисия, покрытом сияющим серебром, красовался трискелион - символ Сицилии.
И все же даже среди грома оваций и всех этих воплей, в этом исступленном ликовании, не было недостатка в тех, кто помнил, что армия, разместившаяся под стенами города на западе, за последние годы выигрывала битвы - неумолимо, неизбежно. Она уничтожала один город за другим, и ни люди, ни боги не могли ей противостоять.
В тот же вечер Дионисий созвал военачальников Гелы на совет. Среди них было немало высокомерных и надменных аристократов, и потому он сразу же столкнулся с трудностями. Ситуация усложнилась, когда все вспомнили, что уже видели этого дерзкого юношу прошлой зимой, и усомнились в целесообразности передачи в его руки командования армией. Они-то считали, что ход войны должны определять люди, избранные демократическим путем, склонные к принятию коллегиальных решений.
Лептин лично занялся этими упрямцами. В результате четверо из семерых, самые несговорчивые, исчезли в течение восьми дней. Потом был пущен слух о том, что они будто бы дезертировали и перешли на сторону врага. Их имущество конфисковали, а на вырученные деньги Дионисий заплатил долги наемникам Дексиппа. Он презирал спартанского полководца, считал его негодным, но пока что нуждался в нем, так как особого выбора не было.
Неделю спустя Дионисий устроил совещание, собрав своих стратегов на самой высокой башне стены, откуда хорошо просматривался весь город, внутренняя часть суши, береговая линия и карфагенский лагерь. Среди присутствующих находились Лептин и Гелорид, Иолай и Дориск, три полководца из Гелы и два из Италии, командующий конницей, Дексипп, а также Филист, допущенный на собрание в качестве советника верховного главнокомандующего.
- Мой план идеален, - начал Дионисий. - Я месяцами разрабатывал его, и в моем сознании отпечатано каждое движение, каждая фаза, каждая малейшая подробность операции. Мы находимся в трудном положении, ведь город раскинулся на этих холмах вдоль моря, и Гимилькон сделал очень хитрый ход, разбив лагерь в такой близости. Таким образом он не оставляет нам пространства для маневра. Если бы я командовал армией Гелы, я бы приказал занять эти позиции гораздо раньше, но теперь что сделано - то сделано, поздно обсуждать. Вы наверняка заметили, что лагерь слабо защищен со стороны моря. Очевидно, они не ждут отсюда никакой угрозы, но именно поэтому мы нанесем им здесь самый сильный удар. Мы выступим первыми. Гелорид поведет на битву сицилийцев при поддержке конницы, они двинутся с севера вскоре после рассвета и сразу же построятся в боевые порядки. Гимилькон подумает, будто мы ищем решительной схватки лицом к лицу, как Дафней в Акраганте, и вышлет нам навстречу ливийскую тяжелую пехоту. Она окажется в невыгодном положении, ибо солнце будет бить ей в глаза. Однако в то же самое время италийцы атакуют со стороны Моря и осадят укрепленный лагерь именно в том месте, где он не защищен…
- Но как это осуществить? - спросил один из полководцев Гелы. - Там недостаточно места для развертывания войск и выхода на рубежи атаки. Им придется двигаться в один ряд, и когда первые уже изготовятся к нападению, последние будут еще где-то позади.
Дионисий улыбнулся.
- Они выступят со стороны моря все вместе. Флот, скрытый холмами, подберется очень близко к берегу и высадит на сушу пять отрядов. Они расположатся вон там, на той площадке, вне поля зрения врага, и станут ждать сигнала от Западных ворот, который я сам дам: три раза взмахну красным знаменем. Затем я пересеку город с востока на запад во главе своих отборных войск и наемников, а Гелорид, командующий нашими основными силами, вышлет вперед конницу. Дориск и Иолай останутся на младших командных должностях. Гимилькону придется разделить своих людей, чтобы противостоять угрозе с севера и с юга. И тогда настанет мой час. Я буду у Западных ворот, готовый к выступлению. Как только я вместе со своим авангардом доберусь до первой линии укреплений, тяжелая пехота Гелы присоединится к нам и окажет нам поддержку. Тем временем Гелорид направит конницу в тыл войску, брошенному против него, а его тяжелая пехота будет действовать фронтально. Спустя час совместных действий моей армии и сил италийских союзников мы опрокинем защитников лагеря. Гимилькон окажется зажатым между моими людьми, которым будут помогать жители Гелы и италийцы, и воинами Гелорида. Он попадет в безвыходное положение. Тем, кто сдастся в плен, мы сохраним жизни. Их можно будет продать, дабы окупить издержки на ведение войны. Карфагенских военачальников немедленно предать смерти, но без пыток. Отряды наемников можно будет принять к себе на службу, если они дезертируют от карфагенян… Гимилькон мне нужен живым, если возможно. Кто-то считает иначе? Пусть выскажется, выслушать иное мнение всегда интересно.
Все молчали. Столь смелый план поразил присутствующих, никто подобного не ожидал и, кажется, не был ютов возражать. Все выглядело столь ясным, такими понятными представлялись отлично скоординированные передвижения по территории разных отрядов.
- У меня есть вопрос, - наконец подал голос Дексипп.
- Говори, - ответил Дионисий.
- А почему ты с твоими людьми намерен выступать из восточной части города? Ведь так тебе придется через весь город идти к Западным воротам - туда, откуда ты собираешься начать атаку.
- Потому что с какой бы другой стороны я ни двинулся - меня увидят. А я ведь должен нанести решительный удар. Так что я появлюсь из Акрагантских ворот - словно актер из глубины сцены, тут-то и начнется самое интересное! Что скажете?
Вместо криков одобрения, на которые рассчитывал Дионисий, наступила тишина - несколько бесконечных мгновений; потом один полководец из Локр, по имени Клеоним, проговорил:
- Блестяще. Достойно великого стратега. У кого ты этому выучился, гегемон?
- У своего наставника и тестя - Гермократа. А еще на ошибках других.
- Тем не менее, - возразил Клеоним, - нам все же понадобится удача. Не забывайте, ведь и в Акраганте мы сначала победили.
Филист пришел к нему, когда уже стояла глубокая ночь.
- Тебе тревожно? - спросил он.
- Нет. Мы выиграем.
- Надеюсь.
- И все же…
- И все же тебе не по себе и ты никак не можешь заснуть. А знаешь, почему? Потому что теперь наконец настала твоя очередь. У остальных военачальников были хоть какие-то уважительные причины: ограниченные полномочия, несговорчивый штаб, внутренние дрязги… А ты облечен всей полнотой власти, и армия у тебя самая большая из всех, какие когда-либо собирали Сиракузы за последние пятьдесят лет. Если ты проиграешь, виноват будешь ты один, и это тебя пугает.
- Я выиграю.
- Все на это надеются. Твой план очень интересен.
- Интересен? Да это шедевр военного искусства!
- Да, но в нем есть один недостаток.
- Какой?
- Это как будто план настольной игры. А на поле боя все будет иначе. Там возникнет тысяча непредвиденных обстоятельств. Согласованность действий, ответные ходы врага и… время, прежде всего время. Как тебе удастся скоординировать операции сухопутной армии, отряда, десанта, городского ополчения, отправляемого на битву за стены, отряда разведчиков, которому предстоит пересечь весь город?
Дионисий усмехнулся:
- Еще один кабинетный стратег. Я и не знал, что ты так искушен в делах войны… Говорю тебе, все сработает. Я уже позаботился о системе сигнализации и о вестовых. Все должно сработать.
Филист молча размышлял над его словами, а западный ветер доносил до них едва слышные песни иберийских воинов Гимилькона, сидевших у костров.
Дионисий отправился на террасу, выходившую на запад.
- Завтра в этот час им уже не так захочется петь. Уверяю тебя.
- Да будет на то воля богов, - ответил Филист. - Да будет на то воля богов. Доброй ночи и удачи.
Дионисий поднял глаза на огромную маску горгоны, расположенную на восточном тимпане храма Афины Линди, после чего взглянул со стены вниз, изучая равнину. Армия Гелорида, вместе с сицилийцами, двигалась широким строем. Двадцать отрядов в два ряда. Он даже рассмотрел самого военачальника, скакавшего рысью впереди всех.
Он велел махнуть красным знаменем с крыши храма Афины и дождался такого же знака от армии, подтверждавшего, что приказ принят к исполнению. Тогда он перешел на противоположную сторону стены, к югу, где в устье Гелы стоял на якоре флот, и трижды взмахнул своим отполированным щитом: тот засверкал, отражая лучи только что взошедшего солнца. Командующий флотом тотчас же ответил ему, водрузив на кормовом флагштоке алый стяг. Вскоре весла опустили на воду, и огромный боевой корабль медленно двинулся вдоль берега на запад. За ним, рядами по четыре в каждом, последовали остальные суда.
В это мгновение в бой двинулась пехота италийских греков, ожидавшая до той поры выступления флота.
Дионисий стукнул кулаком по стене и прокричал, обращаясь к своим полководцам:
- Отлично! Все идет не удивление гладко. Теперь черед за нами, мы должны пересечь город за то время, какое понадобится флоту на то, чтобы преодолеть расстояние между устьем реки и карфагенским лагерем. От этого зависит согласованность дальнейших операций. Вперед!
От южного фасада храма они направились к центру города и очутились в лабиринте улиц, более или менее параллельно друг другу протянувшихся с одного конца Гелы до другого. Но тут начались неприятности.
Дионисий велел всем сидеть по домам до тех пор, пока его отряд не пройдет, однако путь колонне тут же перегородили люди, переправлявшие телеги и какой-то скарб к Восточным воротам, то есть в направлении, противоположном тому, в каком следовали воины. Очевидно, что довольно большое число жителей больше не верило в то, что армия союзников победит. Более того, распространился слух, что верховное командование находится в руках двадцатичетырехлетнего юноши, прежде в жизни своей не имевшего опыта командования крупными подразделениями или даже небольшим отрядом.
Дионисий почувствовал, как его охватывает внезапная тревога: те непредвиденные обстоятельства, о которых говорил ему Филист. Тюхе - капризная и коварная богиня судьбы - уже начала строить козни, чтобы помешать сработать заведенному им идеальному механизму. Он через глашатаев велел освободить дорогу и дать колонне пройти, но одни не слышали, а другие уже не могли двигаться назад, поскольку их толкали оттуда другие. Разумеется, расчищать себе путь среди безоружной толпы посредством мечей в дружественном городе, городе-побратиме, было невозможно…
Тем временем Гелорид продолжал двигаться вперед, но свежевспаханные поля, костры из оливковых поленьев и всякого рода мусор затрудняли и замедляли продвижение. Таким образом, принцип внезапности по большей части не сработал, и к тому моменту, когда наконец сицилийцы смогли выстроиться в боевом порядке, армия Гимилькона их уже заметила и сама бросилась в наступление с большим пылом.
На противоположном фланге италийцы произвели высадку, после чего приступили к формированию отрядов по месту происхождения. Они укрывались за южным мысом, не давая врагу возможности заметить их, но вскоре вестовой сообщил им, что карфагенский лагерь в том месте остался незащищенным, так как вся тяжелая пехота брошена против армии Гелорида. Нужно было немедленно начинать наступление, прежде чем противник обнаружит их присутствие.
- Нет, - ответил на призыв к этому Клеоним, полководец из Локр, - мы договорились ждать, когда Дионисий даст отмашку от Западных ворот! Без моего приказа никому не двигаться!
Войска остановились, однако полководцы понимали, что людей переполняет воодушевление. Ветераны определяли это состояние словом "оргазмос", выражающим некий взрыв эмоционального исступления перед боем, охватывающего дух и тело, благодаря чему все силы напрягаются и концентрируются воедино прежде, чем человек устремляется в сражение. Однако если испытывать его долгое время непрерывно, это наносит большой урон физическому и моральному состоянию человека.
- Мы должны принять наконец решение, во имя богов, - воскликнул один из военачальников, по имени Харилай.
- Нет, - упрямо возразил ему Клеоним. - Я обещал дожидаться знака.
Харилай обернулся к своему товарищу, странно посмотрел на него, и тот вдруг воскликнул:
- Сигнал! Сигнал! Глядите!
- Я ничего не вижу, - промолвил полководец из Локр.
- Говорю вам, я его заметил, вон там. А сейчас - смотрите, вон выступают войска Дионисия!
Действительно, в этот момент из ворот вышел отряд тяжелой пехоты и выстроился на вершине холма.
Но то был не Дионисий. Это воины из Гелы, не дождавшись появления верховного командующего, заняли позиции, пригодные для того, чтобы вмешаться в случае необходимости.
Наконец Клеонима все это убедило, он исходил из того, что товарищи Харилая действительно различили сигнал, и даже если это не так, ждать уже нет возможности. Он отдал приказ к наступлению. Италийцы устремились вперед с боевым кличем, схватили щиты, покинули свое укрытие и побежали к лагерю противника. В короткое время они преодолели расстояние, отделявшее их от цели, и вступили в яростную схватку с защитниками лагеря, пытавшимися преградить им путь.
Им удалось оттеснить карфагенян в глубь лагеря, но вскоре они оказались в меньшинстве перед лицом иберийской и кампанской пехоты, оставленной Гимильконом на обороне укреплений.
В ходе свирепой рукопашной италийцев окружили со всех сторон, и они начали отступление, но их отбросили к берегу. Увидев это, воины Гелы бросились вниз по склону холма, дабы помочь своим союзникам, оказавшимся в трудном положении на самой линии прибоя. К счастью, на кораблях кто-то отдал приказ лучникам вступить в дело, после чего на иберийцев и кампанцев посыпался смертоносный град стрел, что заставило их снова укрыться внутри лагеря.
После провала наступления италийские греки перебрались на корабли, а воины Гелы, оставшиеся один на один с врагом, предпочли вернуться в город, чтобы не оставлять его незащищенным.
Когда наконец Дионисий появился у Западных ворот, он увидел, что Гелорид отступает на север после неудачи на всех предыдущих этапах атаки, вызванных тем, что Гимилькон бросил на него свои численно превосходящие силы. Дионисий едва успел вернуться в город, чудом избежав катастрофы. Италийские союзники потеряли шестьсот человек, Гелорид - более тысячи. Хотя врагу и был нанесен серьезный ущерб, отныне никто не верил, что Дионисий способен возглавить вторую вылазку против карфагенян. Его план, столь долго разрабатываемый и вынашиваемый, провалился. Город оказался на грани гибели.
15
В ту же ночь Дионисий созвал военный совет, прошедший в очень напряженной атмосфере. Со всех сторон на него сыпались крики негодования, упреки и обвинения. Он сам был деморализован и подавлен столь катастрофическим и непредвиденным поражением, но решил, что должен поставить на карту все, не защищаться, но нападать, и тут же начал свою речь - очень громко, чтобы перекричать собравшихся полководцев и призвать их к спокойствию.
- Друзья! - начал он свое выступление. - План, предложенный мною и одобренный накануне этого злосчастного сражения вами, был идеальным. И случившееся можно объяснить лишь предательством.
Среди полководцев поднялся продолжительный гул, а командующие сиракузской конницы, все аристократы, стали переглядываться между собой.
- Я не обвиняю никого из присутствующих, - продолжил Дионисий, - однако как вы объясните случившееся сегодня утром? Откуда взялась толпа именно на той единственной улице, по которой нам предстояло выдвигаться, чтобы вовремя оказаться у Западных ворот? Мой брат Лептин по крайней мере пять раз проследовал по ней с вооруженным отрядом, чтобы высчитать, сколько времени нам потребуется на путь до условленного места. Так вот, полководцы, сегодня утром эта операция прошла в пять раз медленнее, насколько я могу судить, следя за изменением длины тени своего копья!
- Верно! - подтвердил Лептин. - А ведь я заблаговременно отдал приказ очистить дорогу!
- Что делали все эти охваченные паникой люди в тот момент, в том месте? Так кто им сказал, что они должны покидать город через камаринские ворота?
Гул негодования смолк.
- Есть еще кое-что, - продолжал Дионисий. - Кто отдал приказ напасть на лагерь? Уж конечно, не я, ведь, когда я прибыл на место, наши италийские союзники уже отступали.
Клеоним непроизвольно обернулся на полководца, сообщившего ему, будто со стороны Западных ворот был подан сигнал, но тот отвел взгляд. Клеоним вспомнил, что незадолго до того этот человек обменялся несколькими словами с одним из командующих сиракузской конницы, и теперь это показалось ему странным.
- Приказ отдал я! - сказал он. - Один из моих людей прокричал, что заметил сигнал, а вскоре после этого из ворот вышел вооруженный отряд. Это оказалась пехота Гелы, но как мне было разглядеть, кто это был, с такого расстояния?
- Я не обвиняю тебя, Клеоним, - ответил Дионисий, - но, если сможешь, выясни, что за человек оповестил тебя насчет сигнала: возможно, на этом пути тебя ждут сюрпризы.
- Бесполезно упрекать друг друга в произошедшем. Увы, нас разбили и… - начал один из командующих сиракузской конницы, некий Гелор, член одного из самых древних родов города, прямой потомок самого основателя - если верить ему на слово.
- Неправда! - воскликнул Дионисий. - Мы знаем, что понесли потери, но сами нанесли врагу значительно более серьезный урон. В сущности, если с другой стороны посмотреть на случившееся, то победили мы. Я не хочу спорить и готов завтра же снова дать команду к наступлению. Да, воины, мы ударим по ним, всего двумя подразделениями армии: одно высадится с моря, второе, более многочисленное, - с суши. Мы атакуем этих гадов и поглядим, кто кого!
Эта тирада не имела успеха. Никто не отреагировал на столь несвоевременный призыв к новой битве.
- Место неподходящее, - заметил Клеоним. - Сегодня мы в этом убедились. Кроме того, мы, италийцы, на своем совете пришли к заключению, что кампания началась слишком поздно. Если погода ухудшится, весьма вероятно, что мы не сможем пересечь пролив. И тогда наши города останутся незащищенными. Нам приходится остерегаться собственных варваров, вам это хорошо известно.
- Я придерживаюсь того же мнения, - согласился с ним Гелор. - Многие наши лошади охромели среди этих оливковых пней, и нам пришлось их добить. Для конницы территория не годится.
Дионисий внезапно почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Он повернулся к своему приемному отцу, Гелориду:
- А ты? Ты тоже так думаешь?
- Здесь дело не в храбрости, мой мальчик. Мы должны принять в расчет все особенности местности, все риски и условия, в каких мы оказались. Предположим, что эти ублюдки, - он указал при этом в сторону моря, - решат засесть в своем лагере и не принимать сражения. Кто их заставит? А у нас тут пятьдесят тысяч человек и еще население города - всех их надо кормить, а если погода переменится, нас ожидает катастрофа.