Это событие доставило больше переживаний, чем даже неожиданная смерть леди Гастингс и происки ловкого придворного интригана Джона Конроя. "Состояние агонии, отчаяния и несчастья, в которое меня повергло поражение правительство Мельбурна, - писала королева, - просто невозможно передать. Это легче представить, чем найти подходящие слова выражения моего горя! Вся моя счастливая и спокойная жизнь в одночасье была разрушена до основания. Трудно смириться с тем, что мой дорогой и добрый лорд Мельбурн больше не будет моим премьер-министром... Я долго плакала и рыдала".
"Я действительно думала, что мое сердце разорвется от горя", - сообщила она лорду Мельбурну, который пришел к ней, чтобы самому объяснить сложившуюся ситуацию и хотя бы как-то успокоить королеву.
Она заплакала и попросила его по-прежнему оставаться верным другом и даже отцом во всех ее многотрудных делах. Мельбурн стоял у окна и напряженно молчал. Королева подошла к нему, взяла его за обе руки и еще больше разрыдалась. "Не бросайте меня", - взмолилась Виктория, прижимая его руки к себе. Лорд Мельбурн был тронут таким участием королевы и заверил, что ни при каких обстоятельствах не оставит ее на произвол судьбы. При этом он смотрел на нее с жалостью и отеческой заботой. После всего этого Виктория немного успокоилась и взяла себя в руки. "Вы должны собрать все свои силы, - продолжал лорд Мельбурн, - проявить твердость и действовать с предельной решительностью". А королева снова расплакалась и чувствовала себя "такой несчастной, какой только может быть обычное смертное существо".
А когда он ушел, она тут же написала ему письмо, в котором слезно умоляла вновь вернуться во дворец и провести с нею ужин. Однако лорд Мельбурн ответил, что не может явиться на ужин, так как процесс формирования нового правительства еще не завершился и у него много дел. Но он пообещал наведаться к ней позже вечером.
Между тем в королевский дворец приехал лорд Джон Рассел, но так и не смог поговорить с королевой, поскольку та снова принялась плакать и обливалась слезами до тех пор, пока в ее покоях не появился лорд Мельбурн. Он привез с собой бумагу, в которой рекомендовал королеве немедленно послать за герцогом Веллингтоном и вместе с ним решить вопрос о будущем премьер-министре. Если у Веллингтона не будет серьезных предложений, то новым главой правительства вполне может стать сэр Роберт Пиль, который уже был премьер-министром в правительстве тори в 1834-1835 гг. И если такая договоренность будет достигнута, то королеве придется находить общий язык с "упрямым, стеснительным и неловким" мистером Пилем. Конечно, Роберт Пиль был "грубоватым и простоватым парнем", несмотря на долгие годы, проведенные в Харроу и колледже Христа. Кроме того, он "не был приучен беседовать с королями и королевами", как Мельбурн, и все же считался достаточно "надежным и одаренным человеком".
"Я снова расплакалась и сказала: "Вы не знаете, как все это ужасно для меня, - продолжала королева издирать душу в дневнике. - Он был чрезвычайно добр ко мне и старался всячески подбодрить меня в такую минуту... я много плакала и держала его руку в своих ладонях... а он поцеловал мою руку".
Когда лорд Мельбурн ушел, королева написала ему письмо, в котором умоляла отправиться с ней на верховую прогулку в парк завтра утром, чтобы увидеть его "хоть одним глазком" и снова ощутить привычное тепло, комфорт и утешение. Конечно, леди Мельбурн сочла бы это детским капризом, но королеве действительно было трудно без лорда Мельбурна, и она, конечно, не смогла бы пройти через все испытания, если бы "не видела вокруг себя лица надежных и верных друзей".
В тот вечер она не прикоснулась к еде и провела бессонную ночь. На следующее утро ее навестил герцог Веллингтон и с порога сразу же заявил, что он слишком стар для поста премьер-министра, что в свои семьдесят лет не может быть полезным королеве, что плохо слышит и слишком давно не интересовался деятельностью палаты общин. Как и предполагал лорд Мельбурн, герцог Веллингтон рекомендовал королеве сэра Роберта Пиля в качестве нового премьер-министра.
Перспектива назначить Роберта Пиля главой правительства повергла королеву Викторию в уныние. Она знала, что с ним трудно иметь дело, сложно разговаривать и решать важные государственные дела, а его чрезмерная скромность и застенчивость могли оказать на нее самое негативное влияние. Еще ее дядя король Георг IV постоянно жаловался, что Роберт Пиль раздражает его своими дурными манерами и в особенности неуклюжей привычкой выбрасывать вперед руки во время разговора. А королева часто говорила, что такие манеры напоминают ей поведение какого-то провинциального учителя танцев. Еще более жесткую оценку дал ему Чарльз Гревилл, который сравнивал Роберта Пиля с "щегольски одетым лавочником, жадно поглощающим пищу за столом и разрезающим желе огромным ножом".
Несмотря на то что посетивший королеву в тот вечер Роберт Пиль показался ей "холодным и довольно странным человеком, в особенности по сравнению с "открытым, веселым, непосредственным и чрезвычайно добрым лордом Мельбурном, с его великолепными и аристократическими манерами", в целом их первая беседа прошла более "пристойно и доброжелательно, чем она предполагала". До начала встречи лорд Мельбурн посоветовал королеве выразить твердую надежду, что новый премьер-министр и все правительство не будут увольнять тех придворных, которые не занимаются непосредственно политикой. "Они не должны трогать ваших придворных дам", - напутствовал он королеву, но та решительно отвергла даже саму мысль о вмешательстве правительства в ее дворцовые дела. А когда Виктория затронула эту тему в беседе с Робертом Пилем, тот воздержался от немедленного ответа и заверил королеву, что новое правительство не предпримет никаких мер без одобрения королевы и уж тем более против ее воли.
На следующий день королева получила письмо от лорда Мельбурна, в котором тот настоятельно рекомендовал ей твердо стоять на своем в вопросе о ближайшем окружении, однако не слишком упорствовать, не отвергать все пожелания нового премьер-министра и ни в коем случае не прерывать переговоров на эту тему. Предупреждения лорда Мельбурна оказались весьма своевременными. Во время своего второго визита в королевский дворец Роберт Пиль затронул вопрос о придворных дамах и спросил, действительно ли королева желает оставить их всех при себе. Королева, прекрасно понимая, что именно имеет в виду Пиль, решительно заявила, что не откажется ни от одной из своих придворных дам. "Даже от тех, кто заведует гардеробом и королевскими покоями?" - осторожно уточнил Роберт Пиль. "Да", - последовал твердый ответ.
Обескураженный такой решительностью Пиль запротестовал, что эти дамы замужем за его вигскими оппонентами, но королева стояла на своем и добавила, что для нее совершенно не важно, чем занимаются их мужья, и что она никогда не обсуждает со своими придворными дамами политические проблемы. После минутных раздумий Пиль заявил, что ничего не имеет против юных придворных, однако он не хотел бы видеть при дворе некоторых из солидных дам. В ответ на это королева деликатно заметила, что имеет полное право самостоятельно подбирать себе придворных дам, и к тому же в прошлом не было прецедента, чтобы правительство вмешивалось во внутренние дела королевского двора. Но Пиль не уступал, продолжая доказывать, что в данном случае исторические прецеденты не имеют силы, поскольку все предыдущие королевы были всего лишь супругами-консортами правивших королей, а не правящими королевами. В этом-то, по его мнению, и заключается весьма существенная разница между королевой Викторией и предыдущими королевами. "Но только не в таких делах",- резко прервала его королева, давая понять, что разговор на эту тему исчерпан."Я никогда еще не видела такого испуганного человека, - с чувством триумфа сообщила она лорду Мельбурну. - Он был подавлен... а я была очень спокойной и решительно стояла на своем. Полагаю, вы остались бы очень довольны, увидев меня во время разговора... Королева Англии никогда не будет поддаваться на такие провокации/Будьте наготове, так как вскоре можете нам понадобиться".
Через три часа Роберт Пиль вновь вернулся к королеве. В ответ на ее предыдущую просьбу не требовать, чтобы она отказалась от дружбы с предыдущим главой кабинета лордом Мельбурном, он заверил ее, что ничего подобного у него и в мыслях нет. Более того, он сам чувствует себя "более уверенным в присутствии лорда Мельбурна". Кроме того, он не станет возражать против назначения на высокий пост лорда-стюарта близкого друга королевы лорда Ливерпуля. Однако при этом он добавил, что вопрос о некоторых придворных дамах остается неразрешенным и представляет собой весьма серьезную проблему. Словом, он продолжал настаивать на изменениях при дворе, мотивируя это тем, что подобный шаг может продемонстрировать полное взаимопонимание между правительством и ее величеством. Правда, он вновь подчеркнул, что никакие изменения при дворе не будут проводиться без согласия и одобрения королевы. Королева Виктория была непреклонна и резонно заметила, что готова расстаться только с теми придворными, которые одновременно являются депутатами парламента. Как она сама отметила затем с наивной по-детски гордостью, во время встречи она "оставалась собранной, сдержанной и подчеркнуто вежливой". Что же до собеседника, то он показался ей "холодным, бесчувственным и чрезмерно упрямым", в особенности тогда" когда стал с надменным видом знакомить с членами своего будущего правительства. А когда Роберт Пиль неумело откланялся и исчез за дверью ее кабинета, королева дала волю чувствам и снова залилась слезами.
Встретив столь ожесточенное сопротивление со стороны королевы, обескураженный Роберт Пиль прибег к помощи авторитетного герцога Веллингтона. Тот явился в королевский дворец и нашел королеву в "состоянии крайнего волнения и разочарования". "Ну что же, - осторожно начал он, - мне очень жаль, что у вас появились тут некоторые проблемы". "Это он первый начал, а не я, - ответила королева с юношеской непосредственностью. - Оскорбительно предполагать, что я разговариваю со своими придворными дамами на политические темы". "Я знаю, что вы этого не делаете, - согласился герцог, - но общество этого не знает".
Дискуссия между Веллингтоном и королевой продолжалась довольно долго, но герцог оказался бессильным изменить уже сложившееся мнение Виктории. Как отметил позже Чарльз Гревилл, королева - "умная, но при этом довольно своенравная и упрямая" девушка - настойчиво и беззастенчиво использовала придворных дам в качестве предлога, чтобы добиться своей цели и вернуть прежнее правительство. И она явно не была готова отказаться от этого предлога, даже если он носил антиконституционный характер.
Вскоре после того как герцог Веллингтон покинул место ожесточенной словесной перепалки, в королевском Дворце вновь появился Роберт Пиль, чтобы заявить, что в условиях, когда королева не понимает истинных намерений кабинета тори и по-прежнему настаивает на сохранении при дворе одиозных придворных дам, его коллеги "единодушно решили оставить этот вопрос". В ответ королева Виктория еще раз напомнила, что придворные дамы "находятся в ее полном распоряжении и никоим образом не должны касаться вопроса о кабинете министров". "Сэр Роберт, - подытожила она разговор, - наверное, чувствует себя очень слабым политиком, если даже мои придворные дамы должны непременно разделять его политические взгляды". "Это было просто замечательно! - поспешила королева поделиться своей радостью с лордом Мельбурном. - Какая приятная и совершенно неожиданная победа!"
Большинство старых членов кабинета министров считали, что королева Виктория поступила правильно, дав решительный отпор необоснованным претензиям Роберта Пиля. Что же до Мельбурна, то он весьма осторожно заметил, что Пиль просил лишь о некоторых изменениях при дворе, а вовсе не о полной замене придворного окружения королевы, как думали тогда многие наблюдатели. А вот лорда Джона Рассела подобные доводы совершенно не интересовали. Он считал, что было бы крайне легкомысленно и непростительно оставить королеву наедине с премьер-министром и тем самым вынудить ее уступить бесцеремонному давлению со стороны правительства. Такого же мнения придерживался и бывший премьер-министр лорд Грей, который пришел к выводу, что ее величество выдержала суровое испытание на прочность и не поддалась "сильному давлению" со стороны правительства. В конце концов и лорд Мельбурн охотно согласился с тем, что юная королева поступила правильно. Он зачитал своим коллегам выдержки из двух писем, полученных им от королевы, в которых все почувствовали откровенно триумфальные нотки: "Не сомневайтесь в том, что я была чрезвычайно спокойна и уверена в своей правоте. Они вздумали убрать от меня моих придворных дам, и если бы я им уступила, то в следующий раз они лишили бы меня не только придворных, но даже горничных и служанок. Они думали, что со мною можно обращаться как с какой-нибудь девчонкой, а я покажу им, что являюсь королевой Англии". В тот вечер королева давала бал в честь русского царевича и будущего царя Александра II, а после бала отметила в своем дневнике, что и Роберт Пиль, и герцог Веллингтон выглядели "очень подавленными... А я покинула бал в начале третьего ночи в прекрасном расположении духа и чувствовала себя счастливой".
Не только среди приверженцев партии тори, но и у других людей появлялись совсем другие настроения. Многие считали, что королева вела себя капризно и в высшей степени безрассудно во время первого за весь период ее правления конституционного кризиса. Чарльз Гревилл, который прослыл наиболее тонким и вдумчивым исследователем, очень хорошо выразил точку зрения многочисленных критиков поведения королевы:
"Это серьезное испытание для всех наших государственных институтов власти, когда причуды и капризы девятнадцатилетней девчонки способны опрокинуть всю систему министерского правления и когда наиболее важные интересы правительства и законодательной системы оказались во власти прихотей королевы, которая не могла отказать себе в удовольствии оставить при дворе наиболее одиозных придворных дам... Истоки нынешнего недоразумения кроются в сложившейся практике формирования королевского двора и королевского окружения. Королева практически никого не знала и по рекомендации лорда Мельбурна готова была взять в свое окружение любую даму аристократического происхождения. А он должен был позаботиться о том, чтобы придворные дамы королевы не имели никаких политических предпочтений. На самом же деле случилось так, что, к сожалению, почти все придворные дамы были исключительно из вигских семей и придерживались соответствующих политических симпатий. Истина заключается в том, что королева просто-напросто не желала расставаться со своим премьер-министром лордом Мельбурном, которого считала главным защитником и покровителем... А когда произошла смена правительства, она решила воспользоваться возникшими затруднениями, чтобы вернуть Мельбурна к власти. Именно этим можно объяснить то упорство, с каким королева отстаивала своих придворных дам. Ничто другое не могло заставить ее пойти на открытый конфликт с новым премьер-министром, пренебречь мудрым советом герцога Веллингтона и противопоставить его огромному авторитету свою капризную волю. Все это напоминало дурной спектакль, в котором по-детски наивная королева поставила себя в оппозицию к великому человеку... Она сама сделала себя королевой этого бала".
* * *
Даже барон Штокмар был удручен тем обстоятельством, что "великая правительственная комбинация" была разрушена "капризным поведением девятнадцатилетней девушки". Он даже выразил опасение, является ли королева Виктория "умственно уравновешенной" женщиной, или страдает таким же недостатком, как и ее дедушка король Георг III. "Как они могли позволить королеве сделать такую ошибку, - вопрошал он, - которая нанесла вред монархии?"
13. НЕМЕЦКИЕ КУЗЕНЫ
"Кузены - не очень хорошая вещь... Все эти Кобурги совершенно непопулярны за границей. Русские ненавидят их".
"В высших кругах общества распространились слухи, не вызывавшие почти ни у кого сомнения ("Уотчмен" проинформировал об этом своих читателей еще 4 мая 1828 г.), что принц Георг, сын его королевского высочества герцога Камберлендского, вскоре будет обручен со своей кузиной принцессой Викторией, дочерью покойного герцога Кентского. Принц является здоровым и симпатичным парнем десяти лет, а принцесса - не менее симпатичная и обаятельная девочка примерно того же возраста".
Каким бы диким ни показалось поначалу это предположение, оно тем не менее является вряд ли более невероятным, чем все прочие досужие вымыслы относительно будущего супруга королевы Виктории, которые появлялись в местной прессе в течение последующих пяти лет. Французские газеты, к примеру, усиленно распространяли слухи о том, что Виктория скоро выйдет замуж за своего дядю короля Леопольда, абсолютно игнорируя тот факт, что англиканская церковь самым решительным образом запрещает подобные браки на территории своей страны. Кроме того, усиленно муссировались слухи, что Виктория должна стать невестой герцога Орлеанского (брата герцога Немурского), герцога Брауншвейгского (племянника королевы Каролины - неуравновешенной супруги короля Георга IV), принца Адельберта Прусского, принца Кристиана Шлезвиг-Голштинского (будущего короля Дании Кристиана IV) и даже старшего сына принца Оранского, который, к неудовольствию короля Леопольда, был приглашен в Англию королем Вильгельмом IV. "Откровенно говоря, - возмущался король Леопольд, у которого были свои планы относительно дорогой племянницы, - ничего подобного я в жизни прежде не видел. Я действительно разочарован поведением твоего дядюшки короля. Приглашение в Англию принца Оранского и его сыновей, а также все связанные с этим интриги являются чрезвычайно возмутительными... Я не уверен, что король когда-либо потратил хотя бы 6 пенсов на твое существование",
К счастью для короля Леопольда, принцессе Виктории не понравились молодые люди из Голландии. "Оба парня слишком простоваты, - заверила она своего дядюшку. - Более того, они выглядят слишком грузными, глупыми и чрезмерно напуганными, и вообще не вызывают во мне никаких симпатий, как, впрочем, и все представители рода Оранских".
Неприязнь короля Леопольда к Оранским, по-видимому, вызывалась не только теми проблемами, возникновения которых он ожидал, будучи королем Бельгии, но в большей степени тем обстоятельством, что у него уже были собственные виды на брак любимой племянницы. В качестве самого достойного кандидата он видел принца Альберта, сына своего старшего брата Эрнеста, герцога Саксен-Гота-Кобургского, семья которого давно уже питала надежду увидеть его в качестве супруга-консорта английской королевы.
Родившийся 24 августа 1819 г. в замке Шлосс-Розенау - скромном готическом замке своего отца в Тюрингском лесу, что в нескольких милях от Кобурга, - принц Альберт был чрезвычайно симпатичным парнем, "исключительно красивым ребенком", по словам его матери, хотя вдовствующая герцогиня Кобургская считала его "слишком субтильным для мальчика". Он действительно больше походил на девочку и отличался необыкновенной застенчивостью, скромностью, чувствительностью и слишком часто плакал по каждому поводу.