- Время - да, - он уловил издевательские нотки. - А желание… тут все зависит от вас, Никита Иванович. Все в ваших руках. Так что там Париж?
- Стоит, - рассеянно ответил Панин, пожирая глазами Екатерину. Та заметила это и кокетливо прижалась к Нарышкину. Кровь ударила Панину в голову. По приезде он сразу навел справки об увлечениях великой княгини. Знал о бурном романе с Понятовским, слышал намеки о череде гвардейцев, доходили слухи и о возможной связи со Львом Нарышкиным. Неужели не только слухи? Неужели опоздал? Все эти размышления настолько четко читались на лице Панина, что Екатерина расхохоталась.
- Расслабьтесь, Никита Иванович, своим грозным видом вы портите нам все веселье. Неужели в парижских салонах принято так явно скучать в присутствии царственных особ?
- Простите, ваше высочество. Ваша красота вновь пленила меня, наложив печать восхищения на уста. Онемел от восторга, и, видно, своим смущением, нарушил общее веселье. Еще раз прошу прощение.
- М-м, - промурлыкала Екатерина. - Как интересно! Но знаете, граф, от смущения способ хороший имеется.
- Какой? - улыбнулся Панин, интуитивно почувствовав, что она готова сменить гнев на милость. - Расскажите!
- Как какой? Выпить, разумеется! - она дернула изящным плечиком. - Впрочем, вы, наверное, избалованы, французскими винами? Молчание - знак согласия. Ничего, мы вас быстро отучим. Против русской водки, думаю, возражать не станете? Есть у нас в России мастера ее готовить. Важно найти правильное соотношение и очистить ее, чтобы была прозрачной и вкусной. Так как? Выпьете?
Перед гостем появилась стопка с ледяной водкой.
- За встречу? - лукаво предложила тост Екатерина.
- За встречу, - нестройно поддержали ее остальные.
Ужин продлился до полуночи. Панин пил мало, украдкой наблюдая за Екатериной. Он запомнил ее мягкой, ласковой, игривой кошкой. А застал - необузданную, опасную и умную тигрицу. Второе сочетание возбуждало намного больше. Но сможет ли она простить его бегство? Сейчас он уже был в этом неуверен.
Екатерина чувствовала растущие сомнения Панина, и забавлялась с ним, как с игрушкой, когда-то очень любимой, а теперь… Она давно выросла из прошлых отношений, но ради любопытства собиралась их возобновить. Правда, всего лишь на одну ночь.
Когда нетерпение ее бывшего любовника достигло наивысшей точки, она хлопнула в ладоши:
- Хватит, господа! Слишком много удовольствий сегодня, больная голова - завтра.
Хмельная компания послушно поднялась и откланялась. Слуги убрали посуду. Панин неуверенно топтался на пороге.
- Вы что-то забыли, граф? - с любопытством спросила Екатерина, раскинувшись на постели в недвусмысленной позе. Интересно, решится он сделать первый шаг, или предоставит это ей.
Панин рухнул на колени.
- Ваше высочество!
- Когда-то ты называл меня императрицей, - с горечью проговорила Екатерина.
- И сейчас назову! - его била горячечная дрожь. - Я скучал без тебя.
- Зачем же уехал? - без особого интереса спросила великая княгиня.
- Императрица приказала, - брякнул Панин и тут же осекся. - А потом дела навалились, пришлось срочно ехать. Не успел предупредить.
- Для тебя есть только одна императрица - я! Или же меня любить изволишь, а на верность другой присягаешь?
- Катя!
- Ладно, все быльем поросло, что толку прошлое вспоминать, когда есть настоящее?! - хрипло отозвалась Екатерина, которую Панин уже грубо целовал. - Какой ты жадный, однако…
- Катя!
- Молчу, молчу… Ох!
Все-таки есть разница между животной любовью и любовью разумной, чувственной, заполняющей не только тело, но и душу. С гвардейцами было сладко, быстро и опасно, с Паниным по-прежнему легко, нежно и очень долго. Его губы скользили по стройному телу, вспоминая забытые уголки, впадинки и выступы.
Язык бережно касался напряженных сосков, похожих на два темно-розовых камешка. Руки блуждали по гладкому белому животу, спускаясь ниже и ниже. Как только пальцы достигли потайного местечка, Екатерина вскрикнула, забилась от пронзительной судороги. Потом еще и еще. Ноги разошлись, тело выгнулось, принимая его всего, без остатка.
- Быстро или медленно? - шепнул в самое ухо.
- Сначала медленно, потом очень быстро, - как же он хорошо ее знал, жаль будет потерять такого любовника снова, но предавший однажды предаст еще раз. Эту истину она давно уяснила. И не только с Паниным. А предательств и без него на ее век хватит. Ах, Станислав! Как же тебя не хватает! Додумать горькую мысль не успела, поддавшись извечному, убыстряющемуся, ритму. И когда до пика оставалось совсем чуть-чуть, мужчина замер, приподнявшись.
- Я скучал без тебя. Скучал. Ревновал. Тосковал. Хочу, чтобы ты это знала.
- Знаю, - выкрикнула Екатерина, - только, пожалуйста, ничего не говори сейчас и не останавливайся.
И снова тесное объятие, похожее на древний танец.
И снова долгожданная смерть.
Маленькая смерть. Сердце на мгновение замерло, а потом вновь забилось.
Тяжело дыша, Панин откатился на спину. Положил потную руку ей на живот. Екатерина не шевельнулась, хотя очень хотелось отодвинуться. Сейчас, когда ее желание полностью утолено, а месть вычерпана до конца, она мечтала, чтобы Никита ушел.
Тот почувствовал изменчивое женское настроение. Возникла долгая пауза, переходящая в мучительную неловкость. То ли уйти, то ли остаться. То ли сказать, то ли промолчать.
Екатерина тянула молчание глубокими глотками, украдкой поглядывая на любовника из-под длинных ресниц.
- Славно ты с ширмами придумала, - придумал он, наконец, тему для альковного разговора. - Ни за что не догадаешься, что здесь происходит.
- Это не я придумала, - усмехнулась Екатерина. - А тот, кому было нужным остаться здесь незамеченным. Я не возражала. Люблю лабиринты.
Панин побледнел, поняв намек.
- Ты его сильно любила? - спросил он через какое-то время.
- Я с ним дышала, жила, ничего не боясь, - ответила Екатерина. - А потом родила от него дочь. Вряд ли к этому можно что-либо добавить. Любовь - это не только красивые слова и томление тела. Любовь - это свобода.
- И ты так просто говоришь о том, что обычно принято скрывать? - удивился Панин.
- Я изменилась и многому научилась за это время. Повзрослела. Учителя были хорошие: одиночество и несчастья. С такими учителями заново начинаешь ценить собственную независимость и свои желания.
- В любви?
- Во всем, - Екатерина перекатилась на живот, приняв свою любимую позу. Длинные волосы, пахнущие цветами и травами, шелковым ковром закрыли подушку.
- А будущее как видится? Свободным и…величественным? - осторожно спросил Панин и тут же пожалел об этом, почувствовав, как напряглось ее тело.
- Никак, - с деланным равнодушием ответила Екатерина. - Живу сегодняшним днем и не устаю благословлять ее величество, одарившую своей милостью и любовью. - Ты сейчас ступай. Не люблю засыпать с ЧУЖИМИ людьми. За ширмой можешь одеться.
"Чужой, оказывается. Лучше бы пощечину дала, - обиженно подумал Никита. - Не так бы было и больно. Попользовала как жеребца и выбросила за ненадобностью".
"А чего ты хотел? - в свою очередь мысленно спросила Екатерина. - Доверия и дружбы? Любви? Я бы рада, да не могу. Не прощаю предательства, граф. Так глупо устроена. Теперь только от тебя, Никита Иванович, зависит, останемся мы друзьями или врагами. Сама предпочту дружбу, а ты, скорее всего, захочешь отомстить. И мсти себе на здоровье, коли силы на то и имеются. Но в постель к себе я тебя уже никогда не пущу. Хотя стоит ли давать подобные обещания, когда впереди целая жизнь?"
Панин неловко собрал разбросанную одежду, прикрывая появившееся брюшко, и скрылся за ширмой, не сказав любовнице ни слова. Екатерина не торопила с решением. Время покажет, была ли она права или нет.
Как только за Паниным вдалеке захлопнулась дверь, к Екатерине заглянула Прасковья Брюс.
- Не спишь, матушка?
- Нет. Думаю.
- О чем?
- Не нажила ли я себе только что нового врага? Панин слишком умен и полезен, таких людей лучше в друзьях держать.
- Раз умен, значит, врагом не станет. Пока нейтралитет выдержит, а потом на твою сторону переметнется. В фаворитах такой точно не задержится - во-первых, думает много, во-вторых, его только на разик и хватит.
- Подслушивала? - беззлобно уточнила Екатерина. - Ладно, не отвечай. Знаю, что подслушивала. То-то шорох и сопение за ширмой слышала. Любишь ты глазеть на чужие ласки.
- О твоей безопасности радела, - со всей горячностью, на которую и была способна, возразила фрейлина.
- Радела ты, положим, о своем любопытстве да интересе. Если Панин укрепится, кто ж мне тогда молодцов поставлять будет? Без работы останешься. Кстати, как там поручик Хвостов? Готов к бою?
Брюс презрительно отмахнулась:
- Да что поручик… Слаб он по второму разу в этом деле оказался, да и обучен плохо. Боюсь, заскучаешь сразу. Я тебе другого кавалера намедни нашла, такой красавец, что глаз не отвести, а уж горяч, отважен - м-м!
- Неужели лучше Салтыкова? - сонно улыбнулась императрица.
- Лучше!
- Лучше Станислава?
- Лучше! - заверила Брюс, укрывая государыню теплым одеялом. - Завтра увидишь и не устоишь!
- И кто такой? - последовал слабый, но любопытный зевок.
- Григорий Орлов.
ГЛАВА 11.
Григорий Орлов всегда верил в свою счастливую звезду. Впрочем, точно такие же чувства разделяли и четверо его братьев. Высокие, статные, красивые и необыкновенно выносливые, они с завидной регулярностью совершали подвиги и на полях сражений, и в постелях высокородных дам.
Что-что, а в любовном деле Григорию не было равных. При первом знакомстве он пленял ангельской внешностью, но уже через пару минут становилось понятно: ничего ангельского в Орлове нет, и никогда не будет. Скорее, он похож на черта, настолько своенравен, необуздан и груб. Ему нравилось играть, рискуя по крупному, и, как правило, риск оправдывал себя, преумножая уже имеющиеся богатство и славу. Ничего не боятся, всегда быть в гуще событий, пробуя новые наслаждения и, одерживая сладкие победы, - именно это незамысловатое кредо и помогло Орлову добиться небывалых высот. Впрочем, тогда он о них еще только мечтал.
В Петербурге Григорий Орлов появился весной 1759 года, когда в столицу доставили графа Шверина, бывшего флигель-адьютанта Фридриха Прусского, взятого в плен при Цорндорфе. Хотя "плен" - громко сказано, Шверина принимали, как знатного и почетного гостя, прибывшего из дружественной державы. Повсеместно графа сопровождали два офицера: видимо, чтобы тот чувствовал себя в полной безопасности. Собственно, Шверин так себя и чувствовал, каждый раз натыкаясь на русского Геркулеса - Орлова, следившего за ним с упрямством молодого, но довольно зубастого пса. Шаг влево, шаг вправо сурово карался на месте. Только к концу третьей недели своего пребывания в Петербурге Шверин мог спокойно вздохнуть: у Орлова появился новый предмет для пристального наблюдения.
…После памятного разговора у опочивальни Елизаветы великая княгиня и Шувалов стали если не друзьями, то союзниками. Александр Васильевич теперь часто бывал в покоях Екатерины, не делая никаких интимных поползновений. Амурные утехи ушли на второй план, а все разговоры крутились около одного вопроса: кто займет престол после смерти Елизаветы.
Ситуация сложилась действительно непростая. На стороне чертушки выступал род Воронцовых. Елизавета Воронцова, фрейлина Екатерины, по-прежнему была в фаворе у великого князя и по-прежнему надеялась в скором времени занять престол.
- Представляете, граф, - поделилась как-то Екатерина. - У них даже проект имеется: развод, признание Павла Петровича незаконнорожденным, мое позорное изгнание и новое бракосочетание. Более того, Петр Федорович изволили все это подписать.
- Откуда вы это знаете? - заинтересовался Шувалов, у которого были совсем другие планы насчет будущего великой княгини.
- Младшая сестра Елизаветы поведала.
- Ваша тезка, Екатерина Дашкова?
- Да, мы в последнее время стали очень близки. Она так же, как и я, любит Вольтера. И так же, как и у меня, у Дашковой весьма печальный опыт супружества.
- Странно, что в таком роду могло появиться подобное чудо, - удивленно произнес Шувалов.
- В семье не без ангела, - рассмеялась Екатерина. - В любом случае теперь у меня есть самый надежный осведомитель, да не обидится на меня на подобное определение сама Екатерина Романовна. Поневоле я обвиняю ее в доносительстве на собственную сестру.
- Меня давно интересует, что вы намерены делать, - спросил вдруг Шувалов, - если императрица будет при смерти? Следовать течению обстоятельств? Или…
- Или! Я давно решила. При получении известия я сразу же пойду в комнату моего сына и возьму его к себе. В ту же минуту я пошлю доверенного человека дать знать об этом пяти офицерам гвардии. Каждый из них приведет ко мне пятьдесят солдат. В то же время я пошлю за преданными мне людьми, а сама отправлюсь в комнату умирающей, где заставлю присягнуть командующего армией и оставлю его при себе. Далее начну действовать по обстоятельствам, если надо велю арестовать Воронцовых и Шуваловых, - она бросила быстрый взгляд в сторону собеседника. - В любом случае я намерена либо царствовать, либо погибнуть.
- Хороший план, - отметил Шувалов. - Но он нуждается в некоторой корректировке. Во-первых, спешу заверить, ваше высочество, что род Шуваловых выступит на вашей стороне. Думаю, так поступит любой разумный человек, желающий процветания российской державе. Все мы понимаем, что Петр Федорович не способен царствовать. Очень многое будет зависеть от вашей выдержки и решительности.
- Понимаю, - кивнула Екатерина.
- Во-вторых, необходимо заручиться поддержкой армии. Две сотни гвардейцев лучше, чем ничего, но этого мало, очень мало. Кстати, а что Панин? Он на вашей…нашей стороне?
Екатерина задумалась. Если первое и, к счастью, единственное свидание с Шуваловым принесло ей бесспорную пользу, то разрыв отношений с Паниным скорее навредил, чем помог. Конечно, она в любой момент могла их возобновить, могла, но… не хотела. Никита Иванович вел свою игру, и великой княгини не хотелось становиться удобным инструментом в руках любовника. К тому же, в Панине неожиданно проснулась ревность, что было крайне неудобно, учитывая его уже ослабевшие мужские способности. Лишать же себя единственной радости, какую она сегодня могла позволить, Екатерина также не желала.
- Никита Иванович сегодня занимает нейтральную позицию, - сказала, наконец, Екатерина. И это было правдой. - Он изо всех сил старается угодить и Воронцовой, и Шуваловым, и мне. Всем. Даже императрице. Но не всегда получается. Панин хороший дипломат. Знаю, что ему очень не нравятся политические настроения князя, он, скорее, склонен заручиться дополнительной поддержкой наших союзников, чем заключить мир с Пруссией. Однако ручаться, как поведет себя Никита Иванович в сложной и опасной ситуации, не могу. Не знаю.
- Довольно точная характеристика, - Шувалов задумчиво вертел в руках бокал тонкой работы. - Вы превосходно изучили человеческую натуру, Екатерина Алексеевна. Впору самому просить у вас совета.
- Вы? У меня? - рассмеялась Екатерина. - Право, граф, я даже представить себе не могу ситуации, в которой могу помочь вам.
- А если дело имеет любовный характер? - провокационно улыбнулся Шувалов. - О! Вижу, что стрела попала точно в цель: вы заинтересовались.
- Тогда обязательно расскажите, - Екатерина игриво подалась вперед, продемонстрировав собеседнику полуобнаженную грудь. Вспомнив, как он ее ласкал недавно, Шувалов непроизвольно сглотнул, ощущая пробудившееся желание. Екатерина сделала вид, что не заметила бугорок, который граф старался прикрыть камзолом. - Вы и любовные истории - совершенно невозможное сочетание.
Шувалов постарался сосредоточиться на теме беседы:
- Вы помните княгиню Елену Куракину? Думаю, не стоит объяснять, что сия особа значит для меня. Чтобы добиться ее благосклонности, мне пришлось немало потрудиться.
- Граф! Слово "потрудиться" в данном случае…
- Ваше высочество, позвольте мне продолжить. Именно потрудиться. Представьте мое удивление и раздражение, когда в обычный час я появляюсь у княгини, и застаю у нее неожиданного соперника.
- И кого же? - Екатерина искренне забавлялась.
- Орлова, - Шувалов с отвращением выплюнул в нее ненавистную фамилию и сполоснул рот вином.
- Которого из пяти?
- Григория, разумеется. Только он способен на такое безумство. Любой другой на его месте… Начнем с того, что никто другой просто не мог оказаться на его месте, опасаясь яростного преследования с моей стороны. Вы же знаете, как я умею мстить. Так вот. Когда я застал его в весьма пикантной позе, он нисколько не смутился. И заявил, что княгиня Куракина ему пришлась по вкусу, и он намерен ее у меня отбить. Теперь я думаю, то ли сразу сгноить Орлова в Шлиссербурге, то ли еще подумать и отправить его на каторгу в Сибирь. Почему вы смеетесь, ваше высочество?
- Простите, граф, я на минуту представила столь пикантную сцену. А что сказала княгиня?
- Сначала плакала и целовала руки, клялась, что такое больше не повторится, и этот черт взял ее почти что силой. Потом все же призналась, что пойдет за ним хоть на край света. Я предложил ей Сибирь, и она пока думает, стоит Орлов подобных лишений с ее стороны или нет.
- А какого совета вы просите у меня?
- Что делать? - хрупкая ножка бокала хрустнула в кулаке Шувалова. И только тогда Екатерина поняла, что он очень разозлен и готов на крайности.
- Успокойтесь, Александр Васильевич, - примирительно прошептала она. - Уверена, что Куракина вскоре поймет свою ошибку и повинится перед вами. Что же касается Орлова… Пришлите-ка его мне под каким-нибудь предлогом. Очень хочется посмотреть на человека, решившегося бросить вам вызов.
- Надеюсь, вы останетесь им довольны, - Шувалов мгновенно понял намек и как-то сразу повеселел.
Екатерина только усмехнулась про себя. Мужчины, как дети: обидчивы, капризны и совершенно предсказуемы. Об Орлове сейчас говорил весь Петербург, а история с княгиней Куракиной мигом стала достоянием общественности. Особую прелесть ей придавал тот факт, что Орлов находился в подчинении у Шувалова, и, следовательно, в первую очередь нарушил служебную субординацию.
Мужчины с тайным восторгом ждали развязки событий: княгиня нравилась многим, но подступиться к ней до того боялись.
Женщины шепотком передавали восторги Куракиной о ее новом любовнике. Орлов пренебрег существующим этикетом, установив свои правила: в первый раз он взял княгиню в ее будуаре, задрав платье, словно какой-то камеристке, и зажав рот ладонью. Второй раз последовал почти сразу же за первым, но уже в спальне княгини. Разорванное платье Куракина не жалела, хоть оно и стоило больших денег. За вторым последовал третий. И тогда Григорий сделал та-акое… Особенно хорошо ему удавалось… Тут дамы понижали голос, и Екатерина сколь ни старалась, никак не могла расслышать, что же так хорошо удавалось Григорию Орлову в будуаре.