- Эта проблема характерна для всех императорских домов Европы, - деликатно объяснял Лесток. - К примеру, известно, что французский король Людовик…
- Ты еще про мусульман вспомни! - оборвала лейб-медика Елизавета. - С их, прости господи, обрезанием.
- Именно обрезание и помогает избавиться от этой деликатной проблемы, - не успокоился Лесток. - Вот французы…
- Дались тебе эти французы, - рявкнула императрица. - Про нас сказки сказывай, а французы сами разберутся, что к чему.
- Великий князь нуждается в небольшой операции, - придворный медик тщательно подыскивал слова, чтобы не оскорбить столь августейших особ. - Сужение крайней плоти таково, что не позволяет Петру Федоровичу…
- Знаю, слышала, - громко высморкалась императрица. - Что предлагаешь?
- Иссечение плоти. Как у мусульман.
- Нет! - взвизгнул великий князь, бывший тут же. - Не надо! Я все могу, тетушка! Спроси, кого хочешь, каждая ответит, что лучше меня никого нет. Это все она, Катька, на меня наговаривает. Из зависти и злобы.
- Да чего тебе завидовать, уродик? - взвилась императрица, превозмогая отвращение. - Молчи, Петрушка! Как скажу, так и сделаешь, - истерика прошла, и к Елизавете вернулась способность соображать.
- Операция быстрая и практически безболезненная, - лейб-медик трясся от волнения.
- Нет! Не дамся! - еще немного, и совсем сорвется, уже пена у рта показалась. Государыне с брезгливостью посмотрела на всхлипывающего юнца, побитого оспинами. Ну и как такому щенку царство передать?
- Пошел вон!
Когда Петр вышел, Елизавета еще некоторое время молчала, щуря опухшие глаза на свет.
- Налей еще.
- Ваше величество… Вам нельзя столько пить, - Лесток вспомнил про частые обмороки Елизаветы, наступавшие как раз после четвертой чарки. Бледнела и падала навзничь, задыхаясь. Приходилось ножом резать корсет и платье.
- Налей, говорю. И доверху, не жалей вина, его у нас нынче много, - хохотнула и приложилась, сделав добрый глоток. Толк-то будет от этой операции?
- Надеюсь, - еле слышно прошептал лейб-медик. - Только не обессудьте, ваше величество…
- Говори! - короткий приказ был подобен оплеухе.
- Организм наследника отравлен пьянством, кутежами. К тому же Петр Федорович еще не изволили оправиться полностью после перенесенной болезни…
- Иными словами, - безжалостно закончила государыня, - ты не уверен, что ребенок, рожденный от Петрушки, будет нормальным и здоровым…
- Я вообще не уверен, что великая княгиня сможете зачать ребенка от своего мужа, - неожиданно для себя высказал затаенные мысли лейб-медик. И тут же испугался собственной смелости.
Вопреки опасениям царского гнева не последовало. Государыня размышляла.
- Ценю твою честность, - наконец промолвила она. - А как ты оцениваешь состояние великой княгини?
- Она абсолютно здорова. Организм крепкий, бедра широкие - выносит и родит без осложнений.
- А мое?
Лесток замялся.
- Сколько мне осталось? - напрямик спросила государыня. - Говори, как есть, от этого и твоя судьба зависит.
- М-м… Если ваше величество будет ограничивать себя в еде и ночных развлечениях, сократит потребление вина и водки, станет побольше гулять и отдыхать…
- …то умрет практически здоровой. Дальше можешь не продолжать, - милостиво разрешила Елизавета Петровна. - Значит, не так уж и долго. Поспешать надо. А сейчас поди прочь, думать буду.
Врач, кланяясь, неуклюже попятился спиной к двери и плотно прикрыл ее за собой. Елизавета вздохнула с облегчением: наконец-то одна. Тяжело встала и налила себе еще вина. Гулять, так гулять. Думать, так думать.
Оставлять Россию Петрушке нельзя. Уже сейчас на пруссаков ровняется, а что будет, когда на трон взойдет? Отдаст державу на поругание и разрушение. И Бестужев не поможет. Впрочем, что Бестужев? Недолго ему осталось. И на могущество найдется управа - старость. А старость подкралась незаметно. Прав, конечно, Лесток, чтобы пожить подольше, нужно о многом забыть. Ни вина, ни яств заморских, ни мужчин ласковых. Сон, сон и еще раз сон. Но… не хочется. То, что вредно, самое приятное и есть. И так мало удовольствий, чтобы и от этих отказываться. Что же касается сна, так в могиле отоспится. Там все спят.
Эх, чертушка, чертушка… Ничего не скажешь, порадовала сестричка племянничком. Но другого-то нет. То есть при желании нашла бы, конечно: незаконных - пруд пруди, а толку… Вдруг еще хуже будет? Единственный выход - законный наследник престола, а при нем умная мать регентшей. Чем Катька хуже Елены Глинской? Та ведь сумела сохранить государство для сына. Вот только сына у Катьки нет. Пока нет, - мысленно поправилась Елизавета. - Но обязательно будет.
И кто сказал, что женщина не может управлять государством? Басни все это. Именно поэтому из всех невест шесть лет назад она выбрала прусскую девчонку, разглядев в ней характер и стойкую волю. Только такая, как она могла принять чужую веру и всем сердцем ее полюбить, невзирая на насмешки двора. И только такая, как она, сможет стать русской императрицей.
Словно в подтверждение ее тайным мыслям посыпал крупный холодный снег. В считанные мгновение запорошил невскую перспективу, укрыл черные проталины Невы и очистил болотный воздух.
Когда Екатерина вернулась с прогулки, ее тут же позвали в покои государыни. Она вошла, как и была, с первого морозца, едва скинув шубку. В холодных руках маленькая смешная муфта. На уложенных волосах бриллиантами блестели капельки растаявших снежинок. Глаза блестели. Влажные губы улыбались.
- Обещала тебе снег, - взяла ласковый тон государыня. - Как видишь, обещания свои держу. Так и ты держи свои клятвы, не лукавь понапрасну.
Екатерина непонимающе уставилась на царственную тетушку.
- Твой долг - родить наследника, - Елизавета кормила с рук комнатную собачонку, и казалось, не обращала внимания, на растерянность званой гостьи. - Вот и исполняй. Поняла меня? Неважно, как ты этого добьешься, с Петрушей… или… Знать ничего не хочу. Но через девять месяцев мне нужен наследник. Не слышу ответа!
- Сделаю все, ваше величество, - Екатерина присела в реверансе. Надеюсь, что в скором времени смогу вас порадовать приятным известием.
- Уж постарайся, - кивнула императрица, а вдогонку добавила: - завтра мы устраиваем небольшой раут, так сказать, в семейном кругу. Жду, что будешь. Хватит в опочивальне маяться, еще насидишься в одиночестве…
Вернувшись к себе, Екатерина не выдержала горячечного волнения и распахнула окно. В комнату ворвался холодный невский ветер вперемешку со снегом. Остудил горящие щеки. Катя зачерпнула снега с подоконника и провела по тонкой шее и полуобнаженной груди.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы не разгадать шараду государыни. Завтра - смотрины великой княгини.
Впервые в жизни будет выбирать она, а не ее. Сердце сжалось от сладкого предвкушения и надежды.
Ни один не посмеет отказать.
Ни один.
ГЛАВА 2.
С молчаливого согласия Петровой дочки, особы чувственной и импульсивной (вся в батюшку) нравы при русском дворе царили легкие и свободные: коли кто кому понравился, так это их частное дело. Не выноси сор из избы, и слова худого не услышишь в ответ. Не суди, да не судим будешь. Себя Елизавета не судила, слишком мало ей хорошего в жизни было отпущено, чтобы отказываться от маленьких, но таких приятных удовольствий. Да и сор не выносила - все в дом. Обувь, драгоценности и мужчины - три женских слабости. Кто сам без греха, пусть кинет камень. Единственно, чего не терпела, так соперничества. Ни в нарядах, ни в любовниках. Если понравился твой суженый императрице, закуси губу и в сторону отойди, благодари за царственную милость. Не пройдет и дня, как натешится и выбросит за ненадобностью. Но если сойдешься в любовной азартной схватке, то жди беды - дыбы или ссылки. Беды никто не хотел, потому и равной императрице не было. Брала, что хотела.
Когда на то были особое настроение и любовная охота, Елизавета устраивала домашние рауты. При дворе им давно дали иное - срамное - название, отражающее самую суть ночных сборищ. Императрица о том знала, да только посмеивалась. Вино, карты, скабрезные шутки, сорванные в полумраке поцелуи, задранные юбки и расстегнутые портки - непристойное веселье длилось до трех утра. После чего государыня удалялась в опочивальню. Вслед за ней отправлялся какой-нибудь бравый молодец, до коих Елизавета была весьма охоча. Как только резные двери закрывались, начинался общий блуд. На утро разомлевшая и довольная Елизавета с любопытством выслушивала сплетни мамок-приживалок, кто из фрейлин не устоял супротив зова плоти, а кто, напротив, тяготился непристойными ласками и слишком часто осенял себя крестным знамением. Глупые. Будто не знали, на что идут, когда принимали царственное приглашение на семейные посиделки. Глупых особ Елизавета на домашние рауты больше не звала, но и к себе не приближала. Душа - душе, тело - телу, а кесарю - кесарево.
О том, что происходило во время таких вечеров, Екатерина впервые услышала от своей матери. Поутру Иоганна с удовольствием сравнила любовные способности прусских и российских вояк и пришла к выводу, что первым не хватает выносливости и пыла, а вторым - всего лишь изобретательности: "В руках опытной женщины, моя дорогая Фике, русским любовникам нет равных. Таких жеребцов еще поискать, досадно только, что после любви с ними очень скучно. Впрочем, кто сказал, что в постели нужно говорить? Можно ведь и помолчать, не так ли?".
Екатерину, понятное дело, до сего дня на интимные ужины не допускали. Потому сегодня так волновалась, страшась конфуза. Переменила десяток платьев и, наконец, остановилась на ярко алом, выгодно подчеркивающем тонкую талию. Кружева в тон ткани затейливо оттеняли белизну груди, открытой настолько, чтобы по достоинству оценить ее безупречные формы и упругость. Из драгоценностей интуитивно выбрала бриллианты - любимые камни, достойные самой императрицы. Подумав, сняла обручальное кольцо. Смешно его надевать по такому случаю. Смешно участвовать в подобной затее. Смешно, когда бы ни было так грустно.
Что ей остается? Либо грешить, либо замаливать грехи в отдаленном монастыре. Третьего не дано. Да и не надо, пожалуй. Когда решение принято, глупо отступать назад.
Об истинной цели нынешнего раута знали немногие. Потому и воззрились на нее с удивлением: впервые за шесть лет великая княгиня почтила своим присутствием домашний ужин императрицы. Особо прозорливые мгновенно смекнули, что к чему: приосанились, придвигаясь поближе, ловя надменный царственный взгляд. Но рук на всякий случай не распускали - княгиня все-таки.
Императрица задерживалась. Екатерина потягивала хмельной мед и украдкой осматривалась. Зря боялась насчет откровенного наряда - более скромного, чем ее, здесь, пожалуй, и не найти. Дамы размалеваны, кавалеры хмельны. Пахнет потом, перегаром и блудом.
- Скучаешь, Катенька? - пальцы мужа больно ущипнули за грудь, оставив на живом мраморе красное пятно. - Развлечь?
Знает, догадалась Екатерина. Точно знает. Тетушка не отказала в царственном удовольствии сообщить племяннику радостную весть: не пройдет и положенного срока, как он станет отцом. Разумеется, не приняв в том должного участия. Тут любой осерчает. Тем более этот: не мужчина и не государь. Оспины на лице Петра побагровели, губы скривились: дай волю, мигом скандал устроит. Но воли-то нет, - злорадно подумала Катерина и, вспомнив, прошлые обиды и унижения, нанесла свой, женский, удар:
- Не скучаю, Петенька. ВЫБИРАЮ.
Он тихо взвизгнул, не сдержался, занеся слабую руку для удара:
- Шлюха!
Неслыханно - удар перехватили, приняв на себя. В зале воцарилась тишина. Екатерина с удивлением увидела подле себя молодого офицера, бледного, но решительного:
- Простите ваше высочество, но негоже согласия силой добиваться. Особенно у такой красавицы, - нежным взглядом скользнул по розовевшей груди, словно поцеловал. Сердце дернулось и замерло: что теперь будет? Чертушка растерялся:
- Да как ты смеешь! Да я тебя…
- Ай, и правильно, - раздался рядом веселый голос Елизаветы. - Остынь, Петруша. Умерь свой гнев. Негоже в такой вечер кулаками размахивать. - И обернувшись, к спасителю княгини спросила: - Лицо знакомое, но имени что-то не припомню. Как звать?
- Сергей Салтыков, - приосанился тот.
- Смел, очень смел, - промолвила Елизавета, вглядываясь в смущенное лицо племянницы. - Как же ты посмел промежду жены и мужа влезть? Муж и жена - одна сатана.
- А хоть бы и так, - тот смело взглянул на императрицу. - Только разве мы дворовые, чтобы жену по лицу хлестать? Да еще в царских покоях?!
Елизавета улыбнулась и сделала знак приблизиться. Салтыков еще раз поклонился и повиновался воле государыне. Не всякий день выпадает честь сыграть с императрицей в карты. Екатерина и Петр остались одни.
- Устроила, - с непонятной тоской протянул тот. - Вырядилась, как кабацкая девка. Красное платье, румяна на щеках. Волосы не напудрены. Стыдно на тебя смотреть…
Екатерина снисходительно улыбнулась, острые ногти брезгливо полоснули по руке мужа, оставив мигом вспухшие царапины.
- Еще раз так назовешь, тетеньке пожалуюсь. Накажет.
Угроза вкупе с действием неожиданно подействовала: Петр Федорович удалился, что-то бормоча себе под нос. Катя не переживала: отомстить не отомстит, разве что потом подгадит. Но об этом она подумает завтра, а сейчас… Поднесла к губам чашу с терпким напитком, голова чуть кружилась, на душе вдруг стало весело и неспокойно. Словно что-то давно должно было произойти, а все не происходило. Она нерешительно улыбнулась кому-то, чувствуя прикосновения столь же нерешительных пальцев к своей талии. И закрутилось, понеслось…
Очнулась в креслах, подле присела фрейлина императрицы, Анна Чернышева.
- А кто этот…Салтыков? - спросила Екатерина, не в силах сдержать любопытства.
- Красив, как бог, - с тоской протянула Чернышева. - И столь же соблазнителен.
- Это я и сама вижу, - усмехнулась Екатерина. - А что за семья? Откуда он?
- Странно, что вы раньше его не видели. Впрочем, он долгое время был в отсутствии. Салтыков - камергер великого князя. Принадлежит к одной из самых старинных и знатных русских фамилий. Отец - генерал-адъютант, мать - урожденная княжна Голицына. К ней Елизавета особенно благоволит, за оказанные в свое время услуги.
- Какие услуги? - жадно спросила Екатерина, не сводя бешеного взгляда с Салтыкова.
Фрейлина понизила голос:
- В свое время Салтыкова пленяла целые семьи. Говорили, что ее красота обладала какой-то магической силой, никто не мог устоять. Даже сейчас весьма хороша собой, хоть и находится в преклонных годах. Когда ее величество искали себе сторонников для восшествия на престол, Салтыкова оказала Елизавете Петровне неоценимую услугу. М-м, интимного свойства. Вместе со служанкой она ходила в казармы, отдавалась солдатам, напивалась с ними, играла, проигрывала и платила собственным телом, но в конечном итоге, все-таки выиграла. Все триста гренадеров, сопровождавших государыню в день переворота, были любовниками Салтыковой.
- Невероятно! - с тайным восторгом прошептала Екатерина. - Триста! Вот это женщина! У такой матери должен быть особый сын. Он женат?
- Да, на фрейлине императрицы - Матрене Балк. Она сейчас в положении. Говорят, что это брак по любви, хотя Салтыков и не отказывает себе в прочих удовольствиях. При дворе его называют демоном интриги. Умеет так запутать и заплести, что потом и не разберешься, где начало и конец, где правда и ложь. А уж до красивых женщин весьма охоч. Вином не пои, дай только юбки задрать.
Хмельной мед тем временем действовал: свечи гасли, фрейлины весело повизгивали, когда руки кавалеров задирали им юбки, Екатерина откровенно скучала. Из кого выбирать? Укажи она пальцем на любого, пойдет вслед за ней. Да еще почтет за честь. Только потом что? Разговоры да пересуды? Правильно говорила маменька: выбрать жеребца дело нехитрое, найти мужчину - задачка посложнее. Нет, совсем не так она представляла первый любовный опыт. И уж совсем болезненно сжалось сердце, когда вслед за императрицей удалился и Салтыков. Выходит, для себя присмотрела. Смелого да красивого, не испорченного придворными интригами. Мало ей лейб-гвардии.
Екатерина еще раз оглядела полутемный зал, ненароком узрев то, что невинной девице негоже видеть. Но в кое-то веки не смутилась, а позавидовала, вспомнив о жадном взгляде своего нежданного спасителя. Каково ему там, в государевых покоях?
Дверь тихо затворилась, отрезав в одночасье срамные звуки и гортанные вскрики. Никто и не заметил исчезновения великой княгини. Не до нее, когда так громко амуры расшалились.
Держась по стеночке, пошла по извилистому темному коридору. Дрожащее пламя свечи выхватывало бледные круги: то темное приоткрытое окно, то кусок засаленной картины, то спящую мамку-приживалку.
В который раз она задумалась о том, каким фальшивым и нелепым выглядит двор русской государыни. На первый взгляд, роскошь и богатство. Дамы в шелках и бархате, осыпанные с ног до головы бриллиантами и золотом. Свита, камергеры, придворные дамы и лакеи - числом своим и роскошью мундиров не имеют себе равных в Европе. Императорская резиденция в Петергофе своей роскошью превосходит французский Версаль. Иностранные послы захлебываются восторгом и завистью. Но когда приглядишься, то понимаешь - всего-то и есть, что роскошный фасад, за которым нищета, грязь и зловоние. На фоне роскошных бальных залов существуют узкие и темные комнаты, в коих круглый год стоит скверный запах, поскольку проветрить клетушки просто невозможно.
Но самое опасное и страшное в том, что все дворцы Елизаветы - в Петербурге, Москве, Ораниенбауме и Петергофе - построены из дерева. Ни одного каменного дома. Ни одного! И это в условиях извечной сырости!
На ее памяти пожар уже несколько раз пожирал роскошные апартаменты. Один московский чего стоил: остались головешки. К счастью, жертв оказалось не так уж и много. В основном челядь. Увы, беда ничему не научила императрицу. Она повелела построить другой и поставила срок в шесть недель. Через шесть недель дворец построили. Огромные щели, из которых дуло, кривые окна и узкие вытянутые комнаты. Петербургский ничем не лучше. Также холодно по ночам, а днем нестерпимо душно, дерево гниет, а по утрам на стенах появляется изморось, осенью - плесень. Обиднее всего, что на видимость уходят почти все средства из городской казны, немудрено, что иногда сама императрица живет в долгах.
Сквозняк проник под тонкое платье, и Екатерина ускорила шаг. Пламя свечи клонилось, норовя погаснуть. До своих покоев великая княгиня добралась без приключений. Взялась за золоченую ручку, повернула и вдруг…
- Тихо…
Свеча выпала, и от удара погасла.
Мужская рука нежно, но решительно прикрыла испуганный рот, сильное тело навалилось, наступая, подавляя, подминая под себя. И она прижалась к нему, забилась от сладкого, доселе неведомого чувства…