Он ушёл победившим, но мутная горечь случившегося поглотила без остатка всю недавнюю радость. Он коротко передал жене, что произошло в доме Бекмурад-бая и стал собираться.
- Овцу поздно резать, - сказал он, запихивая за пазуху ещё горячий чурек и жадно вдыхая запах свежего хлеба. - Завтра соседа попросишь, чтобы помог.
Выйдя из дому, Худанберды-ага столкнулся с Габак-шихом, который тоже был у Бекмурад-бая и теперь возвращался к своему "святому месту".
- Куда так поздно? - полюбопытствовал Габак.
Ему очень хотелось посудачить со стариком о случившемся, намекнуть, что тут не обошлось без заступничества святого Хатам-шиха и что следовало бы отблагодарить его подношением. Но Худайберды-ага не был расположен к разговорам. На вопрос Габак-шиха он сухо ответил:
- Завтра пораньше с утра копать надо! - И зашагал по тропинке вдоль поросшего чаиром арыка.
Габак-ших с досадой посмотрел ему вслед, потом заметил привязанную у дома овцу. Сытая, она лежала возле колышка, к которому тянулась старенькая шерстяная верёвка. В её добрых сонных глазах отражалось бездумное равнодушие. Габак посмотрел, плотоядно почмокал, представляя дымящиеся куски жирной варёной баранины, и отправился восвояси.
- Очень жирная овца? - заинтересованно спросила Энекути, когда Габак рассказал ей обо всём виденном и слышанном. - Большая?
Габак подтвердил, что жирная и большая. И самое главное, лежит без присмотра.
- А собака?
- Нет у них собаки.
- Соседи могут увидеть?
- На краю аула мазанка стоит. С нашей стороны нет соседей.
Постепенно разговор принимал деловой характер. Габак-ших, вначале нисколько не помышлявший о краже овцы, решительно поднялся:
- Пойдём, пока они её в дом не завели!
- Вах, нехорошо! - Энекути лицемерно закатила глаза, исподтишка наблюдая за Габаком.
- Нехорошо? - удивился он. - Что нехорошо?
- Нехорошо женщине на такое дело идти. Муж приносит мясо, жена варит - так принято.
- Из-за твоей болтовни время упустим! - рассердился Габак, понявший уловку хитрой Энекути. - Если вдвоём пойдём, ни у кого подозрения не будет. В случае чего скажем, мол, отвязалась овца, идём хозяина её искать.
Энекути со вздохом поднялась.
До мазанки Худайберды-ага они добрались быстро. Овца ещё лежала у своего колышка. Вокруг не было ни души.
- Сиди здесь, возле кустов, - сказал осмелевший Габак Энекути. - Кто появится на дороге - сразу ко мне беги. В дом зайдём, поздравим с достатком, попросим пожертвовать на святого Хатам-шиха. А будет всё тихо - жди меня.
Он потихоньку двинулся к овце, стараясь не напугать её. Однако глупая овца почему-то испугалась, вскочила на ноги.
Ших быстро присел, оглянулся по сторонам. Никто не вышел. Он успокоился и протянул руку, чтобы отвязать верёвку, когда сзади кто-то шумно и жарко дохнул ему в затылок, шершаво, словно тёркой, дёрнул, за ухо.
- Хэх! - истерически выдохнул Габак и зайцем кинулся прочь. А следом за ним, весело взбрыкивая и мекая, скакал испугавший его телёнок. Он обогнал Габака и остановился немного впереди, наклонив набок лопоухую лобастую голову и выжидательно уставясь добродушной мордой - игра ему нравилась.
- Шайтан! - выругался ших, рассмотрев своего преследователя. - Сердце чуть изо рта не выскочило!
Подвернувшейся под руку хворостиной он огрел весёлого телёнка, посулил ему скорой и недоброй смерти и, с трудом переводя дыхание, пошёл назад.
- Чего бегал? - спросила удивлённая Энекути. - Зачем тебе чужой телёнок понадобился, когда своя овца рядом ждёт?
- Пусть провалится в преисподнюю! - сказал Габак. - Пусть её черти съедят! Пойдём домой!
- Да что с тобой случилось?!
- Ай, не спрашивай… Во рту горько, как желчь раскусил. Никакого вкуса не чувствую… Идём, Элти!
- А овца?
- Не надо мне ни овцы, ни чего другого.
- Ты в своём уме?
- В своём!
- Тогда иди бери овцу!
- Даже если её помёт золотым будет, всё равно не пойду!
"Трус несчастный, богом ударенный! - с досадой подумала Энекути. - А ещё тельпек носит, мужчиной себя считает!" - А вслух сказала:
- Ладно. Сиди здесь, если согрешить боишься.
Через минуту она уже тащила за собой овцу.
Когда жена Худайберды-ага выглянула, чтобы завести овцу в дом и увидела одинокий колышек, её словно кипятком обдало с головы до ног. Она метнулась во двор, обежала несколько раз вокруг мазанки и с криком: "Спасите! Помогите!" - кинулась к соседям.
Сосед тоже походил вокруг, посмотрел и сказал: "Что вам назначено, то никуда не денется. Ночью где искать? Утром разыщем, не горюй".
Всю долгую ночь женщина проплакала. Едва забрезжил рассвет, она снова пошла к соседу.
- Не прибежала? - спросил тот. - Ну, ничего. Овца - не арбуз, след оставляет.
И в самом деле, они обнаружили в пыли следы овечьих копыт. Следы вели к зарослям чаира и там терялись. Заросли - вдоль арыка и дальше по оврагу тянулись до самого "святого места", до мазара Хатамшиха.
Посматривая на выглядывающий из-за ограды мазара корявый куст гребенчука в цветных тряпочках, сосед объяснил:
- Два следа твою овцу увели. Один - большой, с заплаткой на левой ноге, второй - в маленьких ковушах. Маленький рядом с овцой бежал, видишь? А большой сзади шёл и затаптывал след. Кто-то вдвоём с маленьким пареньком приходил. Не специально воровать приходил, иначе более удобную обувь надели бы - чарыки или чокай. А они - в ковушах, случайно значит здесь оказались. А может быть, маленький след - не мальчика, может быть, женщина была. Кто может с женой придти сюда?
- Не пойдёт женщина на такое плохое дело, - сказала жена Худайберды-ага, всхлипывая.
- Как знать! - с сомнением покачал головой сосед и снова посмотрел на гребенчук. - Однако теперь вижу: точно женщина приходила. Видишь: овца бежит, а маленькие следы совсем близко один около другого? Мальчик широко бежит, а так - только женщина переступает.
Сосед ушёл. Жена Худайберды-ага, думая о его словах, невольно обратилась мыслью к Габак-шиху и его жене, но тут же испугалась, поплевала через плечо, схватилась за ворот платья - разве можно подозревать в таком деле служителей святого места! Бог накажет за такие мысли! Да и вообще нельзя напрасно клеветать на людей, если своими глазами не видела. Для этого нужно собачью совесть иметь, как у Бекмурад-бая, который вот так просто взял и наговорил на мужа. Да пусть она пропадёт три раза, эта овца, чем позориться перед людьми ложным наветом! Но, может быть, святой ших поможет? Может, он погадает и скажет, где овца?
С такими мыслями жена Худайберды-ага направилась к мазару.
В первый момент, увидев её, Габак-ших изрядно струсил и начал было придумывать оправдания насчёт приблудившейся овцы. Однако, ободрённый робким видом женщины, приосанился.
Услышав просьбу посетительницы, он охотно согласился погадать.
- По каббалистическому счёту гадать стану, - сказал он, чертя на полу круг. Затем Габак по кругу написал арабский алфавит и соединил буквы линиями через центр крута.
- Обратитесь мысленно с просьбой к возращающему отцу.
- Обратилась! - печально сказала женщина.
- Теперь заметьте любую букву. Когда я подойду к ней, вы скажете.
- Хорошо, святой ишан…
Габак-ших начал гадать. Он ткнул пальцем в первую букву и пробормотал:
- Элип - элинде. Попала в руки - никуда не уйдёт.
За первой буквой последовали остальные:
- Би - бимекан. Отбившись от рук, ушла.
- Ти - тангрыдан. Спрашивай у бога - в его поле вернуть или не вернуть.
- Джим - джесет. Жизнь вышла за пределы скотина ушла из рук.
- Ыхы-ыхы - ыхлас. Старанию - свершение: будешь искать - найдёшь.
- Дал - далжик. Сейчас суетишься - трудно будет искать.
- Изал - имандан айыр. Не подумай на кого-нибудь.
- Ра - ровен. Далеко уйти должна
- Зи - земин. Убита и закопана.
- Сип - сергездан. Не надо странствовать в песках.
- Ишип - ишинде. Дело ничего не показывает.
Когда Габак дошёл до буквы "гайн", женщина сказала:
- Вот эта!
- Гайын значит газыганда. Ступай домой. Придёшь - овца стоит привязанная у своего колышка… Аллах акбар! - Габак провёл ладонями по лицу.
- Спасибо вам, ишан-ага! - обрадованная женщина проворно поднялась. - У меня с собой ничего нет. Но если овца нашлась, я принесу вам целую миску мяса!
- Ай, не стоит говорить о вознаграждении, - великодушно отказался Габак-ших. - Наша забота - помогать верующим.
Жена Худайберды-ага ушла.
Из соседней комнаты выкатилась ухмыляющаяся Энекути:
- Нагадал?
- Нагадал. Она теперь совсем концов не найдёт.
- Нести шурпу?
- Неси скорее! Живот к пояснице подтянуло, пока я ей объяснял всe буквы. Сам объясняю, а сам запах шурпы чую. Боялся, как бы она не унюхала.
- Пусть теперь пустое место унюхает! - захохотала Энекути. - Жаль, что мы телёнка не догадались с собой прихватить. Если смешать баранину с телятиной язык проглотишь от удовольствия!
- Не томи! Неси шурпу! - взмолился Габак.
- Несу… А ты проворный, ишан-ага, быстро от телёнка убегал! - И она снова захохотала.
Под каждой крышей - своя печаль
Была уже полночь. Высоко в небе зелёным и злым волчьим глазом горела звезда Ялдырак, когда Худайберды-ага добрался до плотины Эгригузера. Полы его старенького халата хлопали на холодном ветру и завязки чоклев, ослабнув, безвольно тащились следом, по дорожной пыли.
На мосту старик приостановился. Чёрная вода непонятно и недобро бормотала внизу, изредка взблескивала, словно приоткрывала на мгновение веки своих многочисленных глаз, и снова шлёпала и ворчала, натыкаясь в темноте на сваи моста.
"Боже милостивый, милосердный, - думал Худайберды-ага, поёживаясь от пронизывающих порывов ветра, - по своему разумению создал ты человека, но почему не дал ему доли? Зачем посылаешь рабу своему непосильные испытания? Даже большой верблюд падает на колени под тяжёлым вьюком, а как терпеть человеку? Всю осень и зиму с неба сыпалась только серая пыль. Пришла весна и опять нет дождей. Где гром, раскаты которого сотрясали землю радостной дрожью? Где молнии, озаряющие камни и горы, бросающие отблеск на весь мир? Их нет. Есть только ветры - они бесчинствуют на земле, они ломают деревья, разрушают кибитки бедняков. И верхушки чёрных смерчей несут к твоему престолу, всемилостивый, обломки человеческих страданий. Неужели ты не видишь их, господи! Неужели и рая пыль запорошила твои всевидящие глаза? Обрати их вниз, о всемогущий, всесильный! Если ты не поможешь рабу своему - кто поможет? Если не снизойдёт на него милость твоя - нет для него выхода…"
Вода монотонно рокотала внизу, и Худайберды-ага показалось, что не к богу летят сто мольбы, а маленькими камешками падают в эту равнодушную чёрную воду, падают - и безответно тонут, тонут, тонут, тихо погружаются в мягкий и липкий ил дна, чтобы никогда больше не подняться на поверхность. Тонут мольбы, тонут желания, тонут силы - всё исчезает в холодной и пустой тьме.
Старик огляделся. До землянки, где он жил со своим напарником, было уже рукой подать, но неподалёку тёплым призывным светом горело окошко знакомого домика. И Худайберды-ага, поколебавшись несколько мгновений, свернул на манящий огонёк. Конечно, человек - не бабочка, чтобы лететь на свет, но когда в мире так много холода, равнодушия и зла, кто упрекнёт человека за то, что он потянулся к теплу?
Сергея очень обрадовал неожиданный приход гостя. На столе появился чай, остатки небогатого ужина.
Когда Худайберды-ага напился и отогрелся, он рассказал обо всём, что произошло за этот день. Сергей слушал, не перебивая, потом хмуро и непонятно пообещал:
- Допрыгается! Дохапается!.. - Помолчал и закончил: - Ты очень вовремя пришёл, отец. Ты мне нужен, понимаешь? Для очень важного дела нужен.
Старик с готовностью закивал, до глубины души обрадованный, что понадобился хорошему человеку. Он готов был сделать всё, о чём бы ни попросил его Сергей. Вот если только обмануть надо или убить кого - на это он, конечно, не способен. А так - любую просьбу.
- Дело такое, отец: завтра ты не пойдёшь на работу.
Худайберды-ага удивился: нельзя не идти, воды могут не дать, если он свою делянку не закончит.
- За делянку не волнуйся, - успокоил Сергей. - Её братья Клычли докопают, мы уже об этом договорились. Полторы делянки тебе сделают, вместо одной, полтора надела воды получишь.
На глазах старика навернулись слёзы благодарности. Он отвернулся, чтобы Сергей не заметил его слабости, как бы невзначай провёл рукой по лицу.
- Сегодня Клычли целый день землекопов обходил, - продолжал Сергей, деликатно делая вид, что ничего не случилось. - Он узнавал имена тех. кто. не выдержав работы, продал свои делянки. Набралось пятьдесят человек без одного. Но это - не все, кто ушёл. Надо, чтобы имена всех, оставшихся без водного надела, стояли в заявлении, которое мы написали на имя пристава Шубина. Вообще-то он теперь не пристав, а комиссар уезда, слуга "его величества" Керенского… Ну, да тебе, Худайберды-ага, пока в этих тонкостях не разобраться. Понимаешь, отец, о чём я говорю?
- Понимаю, Сергей-хан, совсем хорошо понимаю! Каждый, продавший делянку, ставит на бумаге печать своего пальца. Знаю это, сам делал так, когда в Мары сдавал на завод хлопок. Такая печать лучше самой крепкой клятвы!
- Правильно, отец! Но для того, чтобы собрать эти печати, нужен верный и честный человек. Мы решили, что ты справишься лучше, чем кто-либо. Тебя знают, как человека, который всю жизнь ест хлеб из своих рук и никогда не осквернял уста ложью. Люди тебе доверяют. Ты найдёшь всех, чьи имена написаны на заявлении и… Чёрт возьми! - Сергей с досадой хлопнул себя по лбу. - Совсем упустили из виду, что ты неграмотный, не сможешь прочесть, кто здесь записан! Вот задача, чтоб тебе лопнуть!
Последняя фраза была сказана по-русски, но старик понял слово "лопнуть" и смысл фразы.
- Ай, Сергей-хан, зачем лопнуть! - сказал он. - Пусть лопается Бекмурад-бай, у него брюхо толстое! А у нас - голова есть, она от седины ещё не поглупела. Прочитай мне, Сергей-хан, кто эти люди, написанные в заявлении.
Сергей прочитал все подписи. Худайберды-ага без запинки повторил подряд больше пятнадцати имён, довольно засмеялся и сказал:
- Читай ещё раз!
Через несколько минут старик запомнил уже все фамилии.
- Крепкая голова! - похвалил обрадованный Сергей, но усомнился. - По дороге не забудешь?
- Нет, сказал Худайберды-ага. - А если забуду, неужели ни одного грамотного не встречу? Ты не сомневайся, Сергей-хан, старый Худайберды сделает всё, чтобы оправдать надежду тех, кто ему доверился! Давай свою чёрную тряпочку.
- Какую тряпочку?!
- Которой палец мажут, чтобы печать была видна. Мне чиновник на хлопковом заводе такой тряпочкой палец мазал. Она у него в маленьком железном сундучке лежит. Совсем маленький сундучок, вот как половина моей ладони.
Сергей улыбнулся:
- Обойдёмся без тряпочки и сундучка. Я тебе, отец, кое-что получше дам. Вот зелёный карандаш, видишь?
- Палочка?
- В этой палочке внутри сухие чернила. Поплюй-ка на свой палец! Теперь давай намажем его этими чернилами. Прижимай к бумаге. Видишь, печать какая красивая осталась?
Старик посмотрел на отпечаток, посмотрел на свой палец, повертел в руке карандаш, с сожалением сказал:
- Ха, когда-то шёл по дороге - видел такую палочку. Зря не поднял! Думал: простая палочка. Кто знал, что в ней - сухие чернила.
- Не горюй, яшули! Вернёшься - подарю тебе эту на память. Вот ещё кусочек стекла. Возьми его, подкладывать под бумагу станешь, чтобы отпечатки хорошими получались. Если карандаш сломается, подрежь его острым ножом со всех сторон - снова появятся сухие чернила. Понял?
- Всё понял! Давай палочку и стекло.