- Батюшка, - растерянно пробормотал Сидор, - да что же это?
- А то, - сказал Брыков, - что брат помер и я теперь над тобой барин, а потому, если не хочешь на съезжую, то не шуми!
- Да как же волочить-то все? Ведь по суду!
- Я тебе покажу суд! Собака!
Старик всплеснул руками и залился беспомощными слезами, а тем временем Федька, Еремей и мужик тащили мебель, обдирали ковры и все валили на воз.
Брыков ходил по разоренным комнатам с квартальным и говорил ему:
- Ты опись-то давай! Я тебе все сам скажу, да не мешкай!
- Я, ваше благородие, мигом, - подобострастно сказал квартальный.
- Что же это? Разбой! Как есть разбой! - твердил, всхлипывая, старик Сидор и беспомощно разводил руками.
Еще два раза приезжал пустой воз во двор и уезжал полный доверху. Уже темнело, когда Дмитрий Брыков снова сказал старому Сидору:
- Завтра приди ко мне, я тебя на усадьбу пошлю. Барина хоронить будут, а там вернешься и мне отчет дашь! А вы, - обратился он к остальным слугам покойного брата, - все завтра ко мне! Соберите пожитки и без проволочки, чтобы все были налицо!..
Он уехал. Тихие сумерки наполнили воздух, и опустевшие, ободранные комнаты приняли мрачный вид. Слуги покойного Брыкова, угрюмые и унылые, собрались в кухне и говорили вполголоса, в то время как Сидор с тупым видом сидел на табурете и только тяжко вздыхал.
- С чего помер-то? - спросил конюх Антон.
- Говорят, горячка, - сказал Павел и махнул рукой. - Да не все ли равно? Нет нашего барина!
- Теперь беда!.. - сказал Степан. - К этому живодеру в лапы? Смерть!
- Чтобы я к нему? - воскликнул Павел. - Сбегу! Вот-те Христос, сбегу! Федька говорил: вчера его так-то драли! Да он заморит!
- Истинно!
Сидор вдруг встрепенулся и глухо произнес:
- Чтобы я, старый дядька покойника, да пошел служить к этому слетку? Да ни в жизнь! Уеду завтра, поклонюсь праху барина-упокойника, и только меня и видели. Умер, сердешный! Собирался жениться и поженился на сырой земле! Барин ты мой милый! - И старик, упав головою на стол, залился горючими слезами верного слуги по своему господину.
VI
СПАСЕННЫЙ ОТ СМЕРТИ
Немало девиц завидовали Маше Федуловой, когда услышали, что она засватана Семеном Павловичем Брыковым, а сама Маша и верила, и не верила своему необыкновенному счастью. И правда, Семен Брыков всем взял. Высокого роста, широкий в плечах, с круглым, открытым лицом, на котором ласково светились большие серые глаза, он являл собою тип русского красавца. Веселою нрава, с нежной, отзывчивой душой, он одним появлением оживлял общество и заставлял сильнее биться девичьи сердца. И при этом - богач! Если прибавить, что он посватался к Маше с ее согласия, что они искренне любили друг друга, то понятно будет безмерное счастье Маши.
В один ясный весенний вечер она сидела раз со своим женихом в маленьком садике. Оба молчали от переполнявшего их счастья. Синее небо уже темнело, над горизонтом поднималась красная как кровь луна, аромат распускавшейся сирени наполнял воздух, и вдруг, в этот торжественный миг, запел соловей. Маша не выдержала и в слезах приникла к груди жениха. Он обнял ее и тревожно наклонился к ее лицу.
- Что с тобою? О чем ты?
- Я … я так счастлива! - прошептала она и, отодвинувшись от него, задумчиво сказала: - Я сейчас испугалась за свое счастье. Оно слишком велико. Сеня, милый мой, я боюсь несчастья!
Брыков попробовал засмеяться, пошутить, но злое предчувствие сжало и его сердце.
- Слушай же, Маша, - сказал он ей торопливо и торжественно, - я завтра же поеду к себе в Брыково, приведу все дела в порядок, вернусь через три дня, и мы с тобой сейчас же поженимся! Хочешь?
- Милый мой! - смогла только прошептать девушка от избытка счастья.
- А тогда нам уже никто помехой не станет. Выйду в отставку и переедем к себе!
Семен Павлович обнял невесту и стал ласкать ее русую головку, а соловей заливался в кустах, сирень благоухала и поднявшийся месяц обливал все вокруг серебристым, ровным светом.
"Вот счастье, - думал Брыков, тихо возвращаясь к себе домой. - Вот счастье!" - думал он всю дорогу до своего подмосковного имения и, радостный, принялся устраивать в нем свое гнездо.
Староста Никита, старый дворецкий Влас, узнав, что их барин женится, радостно поздравили его и, не мешкая, исполняли его желания; пожилые дворовые ласково улыбались, говоря между собой про новую барыню, а молодые парни да девки вздыхали и за околицей жарче целовали друг друга.
Семен Павлович велел сделать необходимые поправки в доме, указал, как убрать комнаты, когда он пришлет из Москвы нужную мебель, определил дворовым, кому что делать, и к вечеру собирался уезжать, как вдруг внезапно захворал.
Все удивились его болезни. Был он здоров и весел, пообедал как обычно, а затем пошел в кабинет отдохнуть и велел Еремею принести кваса. В доме все стихло, а спустя час старый Влас услышал стоны в кабинете, вбежал туда, а барин на полу, на ковре, лежит, кричит, корчится и лицо все посинело даже.
- Барин, голубчик, что приключилось? - бросился к нему Влас.
- Отрава! Лекаря! - среди стонов услышал он.
Влас в испуге отбежал к дверям, стал звать слуг, а затем торопливо распоряжаться:
- За лекарем, за знахаркой! Кладите барина на постель! Зовите Лукерьюшку!
Слуги поспешно исполняли приказания Власа, а барин продолжал стонать и корчиться.
В это время в комнату вбежала Лукерья, мельничиха, слывшая за знахарку и служившая повитухой. Она взглянула на барина, всплеснула руками и воскликнула: "Отравлен барин-то! Ахти, беда какая!" - но потом, оправившись, быстро принялась за дело: тотчас потребовала кипятка да молока и стала делать на животе припарки и отпаивать Брыкова молоком.
Тем временем Влас совещался со старостой.
- Упаси Господи, помрет, - говорил он, - экая беда! И откуда отраве взяться? Все так-то его любят.
- Беда! - соглашался староста.
- Теперь беспременно надо в город к ихнему брату, Дмитрию Власьевичу, посылать. Все же свой человек!
- Беспременно! - согласился староста. В результате Еремея послали в Москву.
- Скачи сломя голову, - наставлял его Влас, - сначала к Митрию Власьевичу, а потом к его невесте! Знаешь ее-то?
- А как же! - ответил Еремей. - Чай, при барине состою все время.
- Так скачи!
Еремей поскакал в твердой уверенности, что барин умрет через какие-нибудь полчаса. Ему уже виделась воля, он представлял себя бойко торгующим купцом и радостно смеялся, загоняя лошадь.
Но Лукерья знала свое дело, сильная натура Семена Павловича выдержала, и к утру после мучительных болей он заснул сравнительно спокойно.
На другой день он подозвал к себе Власа и тихо спросил его:
- Кто мог сделать такое?
- Повели казнить, батюшка, в ум не возьму! - воскликнул Влас, упав на колена. - Все людишки верные, все тебя любят. Кому за этакое взяться!
- Верно, посуда нечистая или недосмотрел, - сказал Брыков и отпустил Власа.
Он и сам не допускал мысли о преднамеренном покушении. Кому он сделал зло? Он перебирал в уме всех своих дворовых людей и не находил ни одного, кому он сделал бы худо.
Два дня пролежал он в постели и наконец поднялся. Страданья отразились на нем, и первое время на него нельзя было без страха взглянуть - так он изменился. Его лицо потемнело и осунулось, глаза ввалились, подбородок оброс короткими, частыми волосами.
- Заложить коней, - приказал он, едва поднявшись с постели.
- Батюшка, барин! - завопил Влас. - Да куда же ты такой поедешь? Краше в гроб кладут!
- Не могу ждать! Сегодня же еду, - сказал снова Брыков. - Вышли подставу и давай лошадей!
Влас не смел ослушаться, и спустя пять часов Семен Павлович мчался на лихой тройке в Москву.
Увидеть ее, Машу, скорее! Он чувствовал себя так, словно воскрес из мертвых. Вот оно, Машино предчувствие. Простой случай - и он чуть не умер, один, без друзей, вдали от нее. А она ждала бы, ждала!..
При этих мыслях он гнал кучера:
- Скорей, Аким! Гони! Не жалей лошадей!
Аким свистел, гикал, махал кнутом, и тройка мчалась так, словно везла императорского фельдъегеря.
Семен Павлович едва дождался, пока сменили подставу, и помчался снова. Его сердце замирало и билось, по мере того как он приближался к Москве. Был уже вечер. Замелькали огоньки убогих домиков на окраинах. Экипаж запрыгал и застучал, попадая кое-где на каменную мостовую.
Наконец Аким осадил лошадей перед домиком, снимаемым Брыковым. Семен Павлович торопливо соскочил на землю и, подбежав к крылечку, стал стучать.
Безмолвие дома поразило его.
"Неужто все пьяны?" - с досадой подумал он, оглядывая пустой двор.
- Чтой-то, барин, - сказал Аким, вводя во двор тройку, - будто все вымерли!
- Не пойму! Сидор такой исправный, и вдруг… В это время за дверями раздался голос Сидора:
- Кто там! Что надобно!
- Я! - нетерпеливо отозвался Брыков. - Или не узнаешь?
- Кто? Что? - растерянно забормотал голос, и дверь отворилась. Старик Сидор приподнял фонарь, взглянул на Семена Павловича и закричал не своим голосом: - Барин! Милостивец! Ты жив! Павлушка! Степка! Антон!
Из комнат выскочили слуги и с криком радости стали целовать руки барина.
- Да что это вы? - спросил Семен Павлович.
- Как же! Мы думали, что ты, батюшка, помер.
- Чуть не помер! Ну, давай, старик, умыться, а ты, Степан, изготовь что-либо! Голоден я!
- Батюшка! - плача воскликнул Сидор. - Да у нас ведь нет ничего!
- Как? - Брыков оглянулся и только теперь с изумлением увидел, что квартира его пуста, стены ободраны. - Это что? - грозно крикнул он.
Сидор упал ему в ноги.
- Не виновен я ничуточки! Братец твой обобрал все!..
VII
СТРАННЫЕ ВЕЩИ
Семен Павлович слушал рассказ своего старого дворецкого и возмущался все сильнее и сильнее. Ну, положим, Еремей поторопился известить о смерти, но для чего же так торопиться брату? Что, разве его уйдет от него? Он нахмурился и нервно прошелся по комнате.
- Мне завтра в полк являться, и нет мундира! - сказал он. - Пошли Павлушку. Да нет! Я сам! - И, быстро надев шапку, он вышел из дома.
"Странная такая поспешность! - думалось ему. - Я ли не помогал брату, и вдруг?… А если я умер бы? Даже сам не поехал, а посылать Сидора. Ну, брат, брат!"
Он постучал в дверь квартиры брата.
Через минуту послышались шаги, и распахнулись двери в темные сени. В тот же миг раздался испуганный возглас Еремея. Он отворил дверь и не поверил своим глазам. Перед ним, ярко освещенный луной, бледный и исхудавший, стоял его умерший барин.
- Свят, свят, свят! С нами крестная сила! - орал Еремей, пятясь вглубь.
Семен Павлович вошел следом за ним, говоря:
- Чего орешь, дурак? Разве не узнал барина?
- Что за крик? Кто тут? - раздался грубый голос Дмитрия, и он, распахнув двери, остановился в своей гостиной, запахиваясь в шелковый халат.
Семен Павлович переступил порог и с горькой усмешкой сказал:
- Это - я, брат! Не ждал?
Дмитрий побледнел и отскочил, словно ужаленный.
- Ты… ты не умер? - растерянно пробормотал он. Семен Павлович с укоризною покачал головой и произнес:
- Как видишь, я словно испытать тебя хотел… Поторопился ты…
Дмитрий с бледным, искаженным лицом опустился на диван и бессильно забормотал:
- Я, собственно… чтобы сберечь… все расхитили бы… обыкновенно… я, я… я ехать хотел! Как же я рад, Семен! - вдруг словно опомнился он и бросился к брату.
Но тот резко отстранил его:
- Оставь, я верю. Я только пришел к тебе за своими вещами. Мне завтра к шефу быть надо, так мундир и прочее. Ты ведь все взял…
- Сейчас, сейчас! - суетливо проговорил Дмитрий и, бросившись в соседнюю комнату, закричал: - Эй! Федька!
- Так ты мне с Еремеем и пришли! Сейчас только! - сказал Семен Павлович.
- Мигом! - покорно согласился Дмитрий.
Семен Павлович ушел; едва он вышел, Дмитрий позвал Еремея и накинулся на него:
- Да ты что же это, собака? А? Нарочно! Обман?
Еремей отодвинулся от его сжатых кулаков и развел руками:
- Я что же? Я все сделал! Во-о сколько выпил. И Влас меня гнал: скажи, говорит, умирает!
- Ах ты, скот, скот! - Дмитрий злобно запахнулся в халат и, опустившись на диван, задумался: - Вот, все теперь придется отдавать назад снова и опять оставаться при драных стульях… И с Машей Семен обвенчается!
Лицо Брыкова потемнело и исказилось бешенством.
На другой день Семен Павлович, одетый по всей форме, явился к шефу полка полковнику Авдееву. Это был мужчина чуть не семи футов роста, назначенный императором из гатчинских батальонов. Добродушный и веселый дома, он был строгим формалистом на службе.
- Честь имею, - начал Семен Павлович, но Авдеев тотчас перебил его, махнув рукою:
- Нет тебя, поручик! Нет! Выбыл ты из полка нашего!
- Я не подавал господину полковнику прошения, а моя служба…
- Добрая, что говорить, - снова перебил его полковник, - только выбыл ты за смертью. Так и в приказ прописано.
- А ежели я жив и вернулся?
- Не мое дело! В приказе самого императора так значится… Я… я не смею.
- То есть как? - совершенно растерялся Брыков. - Значит, я умерший? Но я жив!
- Не мое дело!
- Так что же я? Кто?
- Вы? Поручик Брыков, выбывший за смертью из полка. Покойник! - сказал Авдеев и сам в недоумении пожал плечами. - Вот и поди!
- Что же мне делать?
- Не знаю, друг, - со вздохом сказал Авдеев, - а в полк тебя взять не могу. Съезди-ка ты к Архарову. Человек он добрый, авось надоумит!
Семен Павлович вышел от Авдеева совершенно расстроенный.
- Брыков! Семен Павлович! Ты ли это? А мы-то тебя похоронили! - с этими возгласами окружили его товарищи, шедшие из казарм после ученья.
Семен Павлович дружески поздоровался cо всеми.
- Идем ко мне! Пунш сделаем! - повторил Ермолин, и все гурьбой пошли к нему на квартиру.
- Братцы, - сказал Семен Павлович, обращаясь к товарищам. - Что со мной сделали? Скажите на милость?
- А что такое? - спросили все.
Брыков рассказал про беседу с шефом и спросил:
- И кто поторопился меня в покойники записать?
- Да братец твой! - ответил белокурый офицер. - Он на твое добро зарился.
- Что же ты теперь делать будешь, а?
- Что? Вот схожу к Ивану Петровичу Архарову. Он, говорят, добрый.
В это время внесли на подносе большую чашу пунша.
- А пока что, - воскликнул Ермолин, - за здоровье покойника! Ха-ха-ха! Пей, Сеня!
- Истинно за здоровье покойника! Ура!
Семен Павлович чокнулся со всеми и выпил, но в его сердце не было веселья. Смутное беспокойство овладело им и не давало вздохнуть свободно.
- Прощайте, господа, - сказал он, - не до питья мне! Завтра с новостями приду!
Его не стали задерживать и дружески простились с ним.
Семен Павлович вышел из казармы, и первая его мысль была о Маше.
"Надо к ней! - подумал он и беспечно решил: - Если не примут на службу, ну, что-ж делать? Я и сам хотел в отставку подавать. Уедем - и все!"
В первый миг, когда Маша обняла Семена Павловича и почувствовала на своей щеке его поцелуй, она чуть не умерла, так сильно было ее волнение. После того как она услышала страшную весть о его смерти, жизнь потеряла для нее смысл, и она собралась в монастырь. Отец топал ногами и грозил ей проклятием, но она повторяла одно:
- Ни за кого, кроме Сени, не выйду!.. Умер он, и жених мой - Христос!
- Насильно выдам! - злобно кричал старик.
- Умру, а ничьей женой не буду! - твердила Маша.
Старик понял, что с ее упорством ничего не поделать, и зорко следил за дочерью, боясь, что она действительно выполнит угрозу.
И вдруг вернулся тот, кого они считали покойником. Старик растерялся, а Маша обезумела от радости.
- Милый, дорогой! - шептала она, не находя других слов. И не отходила от своего жениха, молча целовавшего ее руки.
- Кхе-кхе-кхе, - смущенно смеялся отец-старик, - вот, значит, и за свадебку.
- Нельзя сразу, - ответил Брыков.
- А почему?
- Да вот! - И Семен Павлович рассказал всю неприятную историю, связанную с его мнимой смертью.
Старый приказный покачал головою.
- Гм… гм… - сказал он, - трудное дело, мой батюшка! Тут самая суть, что приказ-то государев? Да? Ну, вот и оно! Кто сей приказ, кроме него, изменить может?
- Не может же быть, чтобы он не признал меня живым! - засмеялся Семен Павлович. - И наш шеф, и я думаем, что генерал-губернатор вступится.
- Милый, - воскликнула Маша, - да не все ли равно? Ну, вышел ты из полка; так уедем к тебе в имение и там мирно жить будем.
Старик насмешливо покачал головой, подумав: "Не будь ты жених моей Маши, я показал бы тебе, чего ты теперь стоишь", - но промолчал. Семен же Павлович только кивнул головой и пожал руку Маше. Они были молоды, любили друг друга, да и кому в эти минуты могла прийти мысль, что живой человек зачислен в мертвецы и нет ему воскресения?
- Завтра я по своим делам отправлюсь и в церковь зайду, - сказал Семен Павлович, прощаясь с Федуловыми.
На другой день он принялся хлопотать, и с этого времени начались его мытарства.
VIII
МЫТАРСТВА ЖИВОЙ ДУШИ
Император Павел, очень ценя деятельного, расторопного и преданного Архарова, был совершенно спокоен за благоустройство столицы и пожелал иметь такого же человека и в Москве. В разговоре об этом Николай Петрович Архаров очень ловко сумел порекомендовать государю своего брата, Ивана Петровича, жившего в деревне на покое. Император немедленно вызвал последнего в Петербург, произвел в генералы от инфантерии, наградил орденом Анны первой степени, дал тысячу душ крестьян и назначил его в Москву в помощники князю Долгорукому в качестве второго военного губернатора.
По своей должности Иван Петрович был скорее просто обер-полицеймейстером и старался как можно лучше исполнять свои обязанности.
Москвичам он пришелся особенно по душе за свое хлебосольство, радушие и веселый нрав. В доме у него всегда толпилось много народу, и он радовался званому и незваному, стремясь каждого напоить, накормить и всячески обласкать. К нему-то и направился прежде всего Семен Павлович.
Был еще ранний час, но приемная Архарова уже была заполнена людьми всяких рангов и званий. Брыков подошел к стоящему у дверей офицеру и спросил его, как повидать Архарова.
- А никакой хитрости! Он сейчас выйдет, к вам подойдет, вы и скажете.
И действительно, почти тотчас распахнулась внутренняя дверь, и в зал вошел Архаров в сопровождении адъютанта, своего неизменного спутника, пруссака Гессе.
Когда император назначал Архарова, тот оговорился, что совершенно забыл военное дело.
- Ну, я дам тебе знающего! - сказал государь и назначил ему в помощники полковника Гессе.
Тот забрал в свои руки всю военную часть и действительно так повел дело, что собранный им из разных полков батальон навеки стал образцом дисциплины и выправки. Слово "архаровец" сохранилось как нарицательное от того времени.