Затянутый в мундир, сухой и высокий, с бесстрастным лицом, Гессе выступал подле Архарова журавлиным шагом, словно на параде. Сзади, вытянувшись и боясь сделать неосторожное движение, шагал адъютант, и среди них толстый и коротенький Архаров с веселым лицом производил впечатление живого человека среди восковых фигур. Все с улыбкой смотрели на него и развеселились, когда услышали его сипловатый голос:
- А, старушка Божия! По какой нужде?
- Милостивец ты мой, - заголосила старушка, - вызволи! Кварташка совсем жить не дает. Вишь, понравилась ему моя Буренка, так дай ему! Так и цепится.
- Ладно, ладно! Бумага при тебе? Здесь? Ну, отдай ее вот ему! - и обер-полицеймейстер пошел далее.
Собственно, трудных дел или каких-либо кляузных он никогда не решал, предпочитая сдавать их в свою канцелярию, но каждого просителя обнадеживал ласковым словом.
- А у тебя, сударь мой, какая нужда? - спросил он у Брыкова.
- Секретное дело, - ответил он поклонившись, - желал бы с глазу на глаз!
Архаров с любопытством взглянул на него и, увидев на его лице напряженное ожидание, тотчас же согласился.
- Ну, ну, подожди немного! - сказал он и стал обходить других просителей.
Зал мало-помалу пустел. Архаров спросил последнего и ушел во внутренние покои. Брыков в унылом ожидании прислонился к стене, но подошедший к нему вскоре адъютант попросил его к генералу. Брыков вошел в обширный кабинет. Архаров, расстегнув сюртук, махал руками, чтобы размять затекшее тело.
- А! Ты, сударь! Фу, фу! Ну и умаялся я нынче! Сколько народа этого! Дела! Ну, какой у тебя секрет?
Брыков изложил свое дело и почтительно замолчал. Архаров выслушал, и вдруг его лицо расплылось в улыбке.
- Ха-ха-ха, - засмеялся он, - выморочный, значит! Жив и будто мертв! Вот потеха-то! Как же так Антон Кузьмич ошибся?
- Был введен в заблуждение оговором.
- Так. Ну и что же теперь?
- Я желал бы вступить в службу, - сказал Брыков, - да полковник не принимает.
- Как же это он может?
В это время в беседу вступил Гессе, до того времени молча стоявший у письменного стола.
- Полковник, - сказал он ломаным русским языком, - ничего не могит здесь делайт. Они умер.
- Брось, - остановил его Архаров, - видишь, что жив.
- И умер! - повторил с ударением Гессе. - Господа офисер исключаются из списков только императорским приказом. Императорски слово - закон. Император подписал умерл - и, значит, умерл! Полковник Авдеев ничего не могит делайт.
Архаров остановился посреди комнаты и переводил взгляды с Брыкова на своего Гессе и обратно. Когда он смотрел на Брыкова, его лицо выражало сожаление, когда на Гессе - удивление. Наконец он покачал головой, развел руками и воскликнул:
- Вот так штука! А ведь Густав Карлович прав! Царское слово - закон! Что же делать ему? - обратился он к Гессе. - Присоветуй!
- Просить царя, - ответил Гессе. - Ви подавайт просьбу через полковника, и он пусть говорит. Государь будет назад ехать скоро.
- Вот-вот! - обрадовался Архаров, - я тоже скажу, ежели к слову будет. Государь через полтора месяца назад будет, а до тех пор я уж тебе позволю: живи как мертвый!.. - И он засмеялся, отпуская Брыкова.
Семен Павлович пошел к шефу и рассказал про беседу с Архаровым.
- Ну, вот это дело, - решил полковник. - Пишите, а я доложу.
Брыков устал и зашел к Ермолину. На этот раз последний был один, а потому мог внимательно выслушать сообщение приятеля о визите к Архарову.
- Плохо твое дело! - сказал он, пуская клубы дыма из длиннейшего чубука. - И, знаешь, я тебе по дружбе скажу: всю эту штуку тебе Митька подстроил.
- Дмитрий? - с изумлением воскликнул Брыков. - Да ему зачем?
- А наследство?
Брыков вспомнил поведение брата и побледнел. Господи, да неужели он хотел лишить его жизни? Нет, он не такой злодей!
- Вот увидишь еще! - сказал Ермолин. - Ты знаешь, он по болезни в отставку подает?
- Да ну?
- Вот тебе и ну! Уедет к тебе в имение и заживет.
- Да я-то еще жив!
- Жив да не жив!
Семен Павлович вне себя поспешил домой.
А в это время Дмитрий сидел в своей гостиной, уставленной мебелью брата, и, сося мундштук, беседовал с подьячим из гражданской палаты, Дмитрием Авдеевичем Вороновым. Невысокого роста, почти без талии, с лицом, на котором искрились маленькие свиные глазки и краснел вздернутый нос, Воронов стоял перед хозяином полусогнувшись и подлой улыбкой обнажал гнилые зубы. В Москве он слыл за умную каналью, способную запутать и распутать любой узел. Члены палаты зачастую звали его и спрашивали: "Ну, как тут делать, по-твоему?" - и он помогал им в их решениях, не забывая и себя, и медленно, неуклонно из поповичей пробираясь в служилое дворянство.
- Мне бы только исправником где-нибудь стать! - говорил он с вожделенным вздохом.
Теперь Дмитрий Брыков вызвал его к себе на совет, внимательно слушал его вкрадчивую речь, и по мере слов подьячего его лицо прояснялось, и он все веселее и веселее кивал головой.
- Так, по-твоему, выгорит?…
- Беспременно-с! Раз руки нет…
- И теперь шиш?…
- Хи-хи-хи! Обязательно!
- Ну, смотри, чернильная душа! - весело смеялся Брыков. - Вот тебе теперь десять рублей. Выгорит мое дело - еще сто дам, а не выгорит, ну, тоже на орехи получишь!
- Опасаться совсем нечего, - сказал Воронов, торопливо пряча деньги.
- А теперь, значит, хлопочи изо всех сил! Ну, иди!
Воронов низко поклонился Дмитрию и неслышно скользнул за двери, а Брыков радостно потер себе руки и улыбнулся, кому-то подмигивая.
IX
ПРИШЛА БЕДА - ОТВОРЯЙ ВОРОТА
Семен Павлович едва переступил порог своего дома, как кровь забурлила в нем от негодования. Его квартира была так же пуста, как и вчера.
- Что же это такое? - воскликнул он. - Брат обещал сегодня все вернуть! Никого не было? А?
- Какое! - с возмущением ответил старый Сидор. - Я посылал к нему Павлушу, так Дмитрий-то Власович его взашей! Вот! Да еще говорит: "Я вас вот скоро к себе переволоку!"
- Он с ума сошел! - с раздражением произнес Семен Павлович. - Ну, да увидим! - И, надев шляпу, быстро пошел к своему брату.
С каждой минутой раздражение в нем росло. Слова Ермолина словно оправдывались на деле, но он еще не хотел верить в такую бессовестную наглость брата. Он не вошел, а почти вбежал в его комнату и закричал с порога:
- Дмитрий, что же это значит? Как ты смел?
Брыков, что-то писавший у стола, быстро кинул в стол бумаги и вскочил. В первое мгновение он растерялся, но тотчас оправился и надменно произнес:
- Тсс! Что вам надо? Что вы врываетесь ко мне с криком?
Семен Павлович оторопел.
- Как? - снова закричал он. - Ты в мое отсутствие ограбил меня и еще не знаешь, что я требую? Неужели ты хочешь судиться со мною? Опомнись!
- Ха-ха-ха! - злобно засмеялся Дмитрий. - Это ты, а не я, должен опомниться! Судиться! Ха-ха-ха! Да кто ты? Что ты? Ты мертвый!.. Тебя нет!
- Ка-ак?
- Не кричи! Ведь ты сам знаешь это, да и все знают! Для чего ты был у Архарова? А? Что он тебе сказал? А?
Семен Павлович совершенно растерялся.
- Так и брось фордыбачить, - насмешливо посоветовал Дмитрий, - а иди с Богом!.. Впрочем, - прибавил он, - я тебе пришлю кое-что из рухляди!
- Подлец! - теряя терпение, закричал Семен Павлович. - Значит, ты меня и отравлял?
Дмитрий побледнел, но не смутился.
- Иди, иди! - сказал он, стараясь казаться спокойным. - Федька, проводи барина!
- Так вот тебе! Вот! - И Семен Брыков, подскочив к брату, два раза ударил его.
- Федька! Петр! - закричал Дмитрий, бросаясь в соседнюю комнату.
- Дрянь! Убийца! Вор! - крикнул на прощание Семен Павлович и, оттолкнув Федьку, выбежал на улицу.
Он шел домой, не помня себя, со шляпой в руке, и то смеялся, то злобно сжимал кулаки. Да ему и действительно было впору и смеяться, и плакать. Но он скоро стал утешать себя мыслью, что правда до царя дойдет и тогда он не пощадит этой гадины брата.
- Сидор, - сказал он входя, - брат ограбил меня!
- Как? Да можно ли этак-то? А в часть бы его, батюшка! Нешто на него, разбойника, суда нет? Да мы все твои холопы присягнем!
- Эх, теперь меня всякий грабить может. Не живой я, Сидор, а мертвец!
- С нами крестная сила! - даже отшатнулся от него старик. - Что ты говоришь, батюшка!
- То, что есть! - И Брыков в волнении рассказал ему свою историю.
Старик крестился и всплескивал руками; наконец он, успокаивая барина, сказал:
- Батюшка, да ведь царь-то все рассудит! Не бойся! А мы тебе все - что живому, что мертвому - верные холопы.
Брыков опустился на табуретку в кухне и бессильно схватился за голову. Все рушится, все падает. Богатый обращен в нищего, ограблен, лишен имени, и кем же? Братом!
Вечером он пошел к Маше.
Она встретила его радостным возгласом и спросила:
- Ну, что?
- Все плохо, - печально ответил он и рассказал ей о своем положении.
Девушка сделала ему предостерегающий знак и тихо сказала:
- Не говори отцу!
Они вошли в горницу.
- Кха, кха, кха, - кашляя и охая, заговорил старик Федулов, здороваясь с Брыковым. - Ну что, батюшка, каких дел наделали?
Брыков постарался сделать веселое лицо.
- Ничего! Худого особенно нет. Архаров, генерал, приказал мне государю просьбу подать. Он вскоре назад поедет… проездом.
- Так, так! - сказал старик. - Ну, а с братцем Дмитрием Власовичем как? С имением?
- Что же? Мое при мне остается, - ответил Брыков, чувствуя, как краснеет под пытливым взглядом старика.
Тот покачал головой, пожевал губами, а потом решительно произнес:
- Только знай одно, сударь мой: пока ты этих дел своих не окончишь, не невеста тебе моя Маша. И до той поры ты и дорогу сюда забудь, потому для чего тень на нее бросать? А когда снова в права войдешь - милости просим!
Брыков побледнел и хотел возражать, но Маша незаметно стиснула его руку. Тогда Брыков поднялся и, сухо поклонившись старику, сказал:
- Благодарю, Сергей Ипполитович! Всего ждал я от людской злобы, только от вас таких слов не ждал. Думал, вы по-родственному.
- Не обессудь! - сказал старик, покачав головой. - Сам видишь: дело несуразное. Не могу же я дочь за покойника выдавать. Иди, иди, не гневайся! Маша, Машенька! Где ты? А, вот видишь: она даже убежала от стыда. Иди, иди, друг Семен Павлович, и на меня не сердись! Я дочку жалеючи говорю так-то!
Смущенный и растерянный, Семен Павлович вышел из дома Федулова, но в темном палисаднике его схватила за руку Маша, и он тотчас ожил, хотя предчувствие беды еще сильнее сжало его сердце.
- Сюда иди, милый, на зады! - шепнула девушка.
Они крадучись обошли дом и сели в беседку, устроенную над ледником.
- Что случилось? Отчего старик изменился? - спросил Брыков.
- Ах, милый! - прижимаясь к жениху, ответила Маша. - Ведь за меня сватался твой брат, Дмитрий.
- Кто?
- Тсс! - остановила его Маша. - Кто? Брат твой! Ты ему всегда верил, а он - первый твой враг. И вот прирязался он ко мне, а теперь отец меня за него выйти заставляет. Милый, они все против тебя!
- Как, Маша? Я ничего не понимаю!
- Где же понять, милый. Я сама ничего не понимаю тут. К папаше ходит Воронов, такой поганый подьячий. Папаша во всем его наставляет, а он к Дмитрию идет и того учит. Они говорят, что ты теперь мертвый.
- А царь?
- Они говорят, что до царя далеко. Милый! Сеня! Что с нами будет? Я за этого Дмитрия не пойду и лучше убью себя!.. Ведь я люблю тебя, Сеня! - И девушка залилась горькими слезами.
Брыков обнял ее и осыпал ее лицо поцелуями.
- Перестань, Маша! Никогда не может случиться, чтобы правда потонула. Ведь я - не вор, не злодей. За меня и товарищи, и друзья. Разве можно лишить меня жизни, если я жив, из-за одной ошибки? Царь исправит эту ошибку и все… Не бойся, моя крошечка! - И Семен Павлович стал целовать заплаканное лицо невесты. - Мы как решили, так и сделаем - поженимся и заживем тихо да мирно. Только как мы с тобою венчаться будем?
Маша немного успокоилась и вытерла слезы.
- Обдумаем мы это сообща, Сенечка! Ты приходи сюда по вечерам в девять часов. Я перед сном всегда буду заглядывать сюда. А если что спешное, я оповещу тебя тотчас. - Она совершенно оправилась и решительно сказала: - Только знай: женой твоего брата я никогда не буду! Лучше смерть. Пусть отец проклянет - мне все равно… Да!
Семен Павлович крепко обнял ее, и они на миг замерли в поцелуе.
"Если бы кто-либо стал рассказывать мне такую историю, что случилась со мной, я не поверил бы", - думал Брыков, медленным шагом возвращаясь в свой разоренный дом.
В этот миг он услышал пьяный оклик. Он поднял голову и увидел верхом на коне вдребезги пьяного Башилова, того самого, что был отличен императором на смотру.
- Смотри, тебя Гессе увидит такого, - сказал ему Брыков, - живо на гауптвахте будешь!
- Не бойсь! - ответил Башилов. - Не таковский я! Меня ныне сам государь отличил! Слышь, получен приказ. Меня в Питер, в семеновцы! Ха-ха-ха! Завтра еду. Приходи провожать!
- Спасибо!
- А ты когда женишься?
- Где там жениться! Хлопот у меня полон рот, братец мой! Ограбили меня, имени лишили.
- А ты к царю! - качаясь в седле, сказал Башилов.
- Я так и думаю!
- А будешь в Питере, ко мне! Сперва прямо в полк, спроси: "Где Башилов?", а потом прямо ко мне!
- Спасибо! Только, я думаю, мы и здесь все сделаем, - ответил Семен Павлович и, простившись с приятелем, пошел своей дорогой, а Башилов поправился на коне и затянул тонким голосом:
Не пастух в свирель играет
На прекрасных сих лугах…
X
ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ
Для Семена Павловича потянулись тяжелые дни надежд, сомнений и душевных терзаний. Ограбленный братом, он существовал только благодаря товарищам, которые охотно снабжали его деньгами.
- Бери, - говорил Ермолин, - есть о чем говорить! Будут у тебя опять деньги, ну и отдашь мне.
- Эх, будут ли?! - падая духом, говорил Брыков.
- А как же? Царь у нас строг и взбалмошен, а справедлив. Это всякий скажет!
Брыков оживал надеждою и томился в ожидании царского проезда. В городе ходили слухи, что государь уже тронулся из Казани, что он только ждал, когда уедут в Петербург Лопухины. Прошение на высочайшее имя было уже написано "живым мертвецом" и подано шефу полка, который обещал и от себя замолвить слово, так же как и Архаров, хотя никто не знал, в каком настроении будет император.
- Никто, как Бог! - говорил Брыкову тот или другой из старших офицеров. - Правда - правдою, но и настроение много значит!
Слушая подобные речи, Семен Павлович вновь падал духом. Что если почему-либо не удастся его дело, то есть государь не изменит своего приказа? Ведь тогда полная гражданская смерть: ни имени, ни денег, ни Маши… Но нет, этого не может быть!
- Есть же правда на земле, - с убеждением говорила ему Маша, когда они украдкой виделись в беседке над ледником, - а здесь даже и дела нет. Ошибкою тебя мертвым назвали. Смешно даже! Только все-таки торопиться надо, а то - смотри - твой братец уже о вводе во владение твоим имением хлопочет. Я слышала, как папаша с этим подьячим говорил.
- А Дмитрий у вас бывает? - глухо спросил Семен Павлович.
- Каждый день! А я прячусь. Уйду к себе, да и все! Отец сердится, грозит, а я так и сказала ему: "Убейте, а за него не выйду".
- Я готов убить его, - с ненавистью прошептал Брыков.
- Что ты, что ты, Сеня! Ведь он же - твой двоюродный брат! Потерпи, а тогда мы оба посмеемся над ним! - И Маша ласками утешала своего жениха, стараясь вселить в него бодрость.
Но когда она оставалась одна, ее дух ослабевал, и ее охватывал страх за будущее. Несколько раз она подслушивала беседы отца с этим гнусным Вороновым и поняла, что если приезд императора задержится еще хоть на один месяц, то они успеют почти дочиста ограбить ее жениха, завладев его имуществом. Несколько раз слышала она разговоры своего отца и с Дмитрием Брыковым.
"Господи, и есть же такие люди!" - с краской стыда и негодования на лице думала она, слыша, как отец продает ее, словно товар.
- Вы только торопитесь со вводом, - говорил старик, - а там он пусть оживет да поднимет тяжбу. Когда-то что чем кончится!.. Ведь, знаете, суд да дело… ха-ха-ха. А Машеньку я уж вам передам. По уговору.
- Я согласен на все! - воскликнул Дмитрий Брыков. - Вы получите полсотни десятин да, кроме того, я вам усадьбу отстрою. Только скорее бы все кончить!
- Скоро нельзя. Надо будет нам всем тогда отсюда уехать, да там, в вотчине.
Маша замирала, слушая такие разговоры. Полно, уж отец ли ей этот жадный старик? И она с ужасом говорила жениху:
- Милый, надо спешить! Ой, надо спешить!
- Что я могу? Все от государева приезда зависит, Маша. Молись Господу, чтобы все скорее да благополучно кончилось!
- Ах, я ли не молюсь!
Время шло мучительно долго, и не терял его только Дмитрий Брыков. Не жалея денег, он успел в суде всех смазать, чтобы только скорее вводили его во владение имуществом брата. Воронов помогал ему со всем усердием купленого негодяя.
Старый Сидор стороной узнавал про господские дела и по вечерам шептался в кухне с Павлушкой, Степаном-поваром и Антоном.
- Одно решать надо, - сказал он однажды. - Я своего барина ни в жизнь не брошу. А как вы?
- И я, - подтвердил Павлушка.
- А я в бега, Сидор Карпович, - воскликнул Степан, - потому барину тогда повар не для чего, а тому черту я служить ни за деньги, ни даром не буду!
- Так, - согласился старый Сидор, - в бега и того лучше!..
Брыкова даже узнать было нельзя: так он исхудал и пожелтел в это мучительное время. Каждый день он ходил в полк узнавать, нет ли новостей, и каждый день с отчаянием возвращался домой. Был уже август месяц, когда на его квартиру прибежал посланный Ермолиным человек с извещением, что государь едет. Семен Павлович бросился к Маше и едва дождался вечера, чтобы увидеться с нею.
- Едет! Государь едет! - сказал он ей, сжимая ее руки:- Наша судьба решается!
- Помоги Боже! - прошептала Маша. - Я завтра к Иверской пойду. Пойдем вместе.
- Пойдем, - согласился Брыков, и на другой день они оба плача молились у чтимой иконы Иверской Божьей Матери.
Действительно, император Павел, едва узнал, что Лопухины тронулись из Москвы в Петербург, тотчас заторопился туда же. Образ чистой, прекрасной девушки неотступно стоял перед ним, своей красотой врачуя его душу и успокаивая ее. Он улыбался, думая о ней, и его лицо становилось при этом добрым и ласковым.
- Скорей! Скорей! - торопил он окружающих.
Царский поезд летел, не встречая на пути ни задержек, ни препятствий. Случалось, что загнанные лошади падали в дороге; тогда им торопливо обрезали постромки, и дормез несся далее от подставы до подставы.
- В Москве одну ночь ночуем, - сказал государь своему личному секретарю. - Распорядись лошадьми!
Обрезков молча склонял голову и высылал вперед курьера с необходимыми инструкциями.