Тревожило сердце царя и неведение в отношении замыслов сына Алексея. Прошлой осенью после родов скончалась его супруга, бывшая принцесса Шарлотта. Сын замкнулся, стал еще более избегать отца. Петр предлагал ему поехать в Копенгаген, принять участие в морской экспедиции. Прошел месяц, а от него ни слуху ни духу…
Под перестук колес царь вспомнил вдруг прошлогоднюю выходку Захара Мишукова…
Возвратившись осенью в Кроншлот, Петр устроил пир не пир, а вечеринку по случаю завершения кампании. На флагмане собрались командиры и те, кто был поближе к царю. Среди них рядом с Петром оказался вездесущий Захарий Мишуков. Вел он себя, захмелев, довольно свободно и в разгар веселья вдруг пустил слезу.
- Чего, дурень, слезы льешь? У нас веселье! - спросил Петр.
- Да как не лить, государь, нынче ты великое дело здесь свершаешь, флот балтийский на ноги поставил, меня, болвана, в люди вывел, моряком сотворил. - Мишуков с тоской посмотрел на Петра, отхлебнул из бокала. - Размышляю, государь, о твоем здоровье, не бережешь себя!
- Береженого Бог бережет, - ухмыльнулся Петр. - Отечества для здоровья не мочно жалеть.
- Так твое благополучие, государь, и для нас, подданных твоих, благо. А вдруг что случится? На кого ты нас покинешь?
За столом давно все смолкли, разговор заходил в опасный фарватер, здесь уже торчали угрожающие подводные камни.
- Как на кого? - с виду беззаботно ответил Петр. - У меня есть наследник, царевич.
- Ох, да ить он глуп, все расстроит, - не унимался посоловевший Захарий.
Петр вдруг захохотал, треснул Мишукова по затылку:
- Дурак, этого при всех не говорят!.. Разговор на Котлинском рейде запал в душу Пет
ра, и он вспоминал о нем не раз…
Встречей с прусским королем царь остался доволен, Фридрих-Вильгельм без колебаний заверил его в своей дружбе в противостоянии со Швецией.
В Амстердаме, по пути в Париж, царя ожидало тревожное письмо от Меншикова. Накануне из Копенгагена сообщили о гибели шняв "Лизетты" и "Принцессы". Ураганный ветер сорвал их с якорей и бросил на скалы. Нечто подобное произошло и в Ревеле, куда прибыла в полном составе эскадра в последний день октября.
Не успели суда привести себя в порядок, как начался шторм небывалой силы. Северный ветер развел большую волну, разломало пристань в гавани, сорвало с якорей половину кораблей, понесло к берегу на камни и отмели. "Фортуну" и "Святого Антония" выбросило на камни, пробило днище. Оба корабля штормовые волны завалили на бок, несколько дней било их о камни, разломало на части. Флот лишился двух добротных судов.
Меншиков утешал царя, приводил пример гибели Испанской армады во время шторма и слова короля Испании: "Я послал флот против неприятеля, а не против Бога и волн".
Горечью и тревогой отозвалось это в душе царя. "Храни, Боже! - ответил он Меншикову. - Все наши дела ниспровергнутся, ежели флот истратится".
Царь знал историю лучше светлейшего князя. В ответ на сочувствие напомнил заключительные слова короля Филиппа: "Слава Богу, имею еще флот в сундуках". "А в нашей казне шаром покати".
Не одного царя печалили потери в морской силе российского флота. В гости к старинному приятелю из потешных царя Федосею Скляеву нагрянули в преддверии зимы братья Сенявины, Иван да Наум. Недавно они вернулись с эскадрой из Копенгагена, разоружили свои 50-пушечные корабли, отвязали паруса, сняли реи, стеньги, поставили на зимнюю стоянку.
Долго не виделись друзья, больше года, было чем поделиться. То Иван рассказывал о Севере, как перегоняли корабли, огибали Скандинавию, прихватывали штормы в Северном море, то Наум делился впечатлениями о Лондоне, британских порядках. Потом Скляев поведал о столичных новостях за минувшее лето. Среди прочего вспомнил о царевиче:
- Отъехал он за границу к государю. Слух прошел, до государя не добрался, где-то завернул на сторону.
Наум усмехнулся:
- Куда бы ни забрался, сыщется. От государя не схоронишься, с-под земли достанет.
Заговорили о делах флотских, кораблях, вспомнили о Салтыкове в Копенгагене: погибла "Лизетта", построенная Федором.
- Царство ему небесное. - Выпили, помолчали.
Первым заговорил о покойном Скляев:
- Сколь горазд был Федор в корабельной архитектуре, поболее моего. Умен, честен и благороден. Не отнимешь.
- Да-а, - протянул Наум. - Сколь же не по совести обесчестили его паскуды доносом. Червем в душах у нас, русских, зависть живет. Токмо бы напакостить ближнему да извести. А Федор безвинно пострадал. Сие я не уразумел, покуда в каморке его лондонской не побывал. Доподлинно могу нынче уверить: деньги-то посылались в Гаагу послу, князю Куракину, он их выдавал по своему раскладу. Салтыкова иногда и на порог не пускал, сам деньгами распоряжался с иноземцами…
- Да и я помню, - перебил его Скляев, - что сам Федор толковал мне, что ему надлежит добротность кораблей блюсти и пропорции добрые усматривать.
Наум грустно усмехнулся:
- То-то и оно. Салтыков все улаживал с купцами, требовал с них порядочности, они с него - деньгу. Куракин-то жаден до денег, сам отсчитывал, а то и вовсе задерживал. Все шишки на Салтыкова. Помнишь, Федосей, корабль шведы перехватили?
- Как не помнить, шуму было немало.
- Там англичан, два десятка офицеров, шведы пленили, но нанимал-то их Федор. Они женкам отписали в Англию, что живут и босы, и голодны. Те женки на Федора с кулаками, плати, мол, деньгу, вызволяй из плена, ты нанимал, не то в тюрьму засадим…
Иван перебил брата:
- Куракин-то об этом ведал?
- Князь ему шиш показал. Федор писал самому государю.
- Ну! - подался вперед Иван.
- Ни ответа, ни привета Федор не дождался.
Тягостное молчание прервал Скляев:
- Помянем еще безгрешную Федорову душу, царствие ему небесное.
Петр направился в Париж не для легкой прогулки по Елисейским полям.
Минувшая кампания сбросила покров лицемерия с английской дипломатии, обнажила неоправданные страхи датской короны. Обе державы, на стороне которых выступала и Голландия, явно препятствовали активным действиям царя на Балтийском море. Английские, голландские, немецкие купцы пока прочно удерживали в своих руках торговлю на море. В этом таилась главная причина неприязни и даже скрытой ненависти к России с ее растущей морской силой. Деньги, деньги, только они превалировали над другими интересами морских держав. А ну как русские перехватят денежные потоки, выгоды от морской торговли, еще, чего доброго, надолго осядут на берегах Зунда.
Трудно, тяжко приходилось России в одиночку тянуть лямку войны. Потому-то Петр и держал путь во Францию, чтобы попытаться найти союзника на берегах Сены.
Францией правил на деле регент герцог Филипп Орлеанский. Семилетний Людовик XV, сын "короля солнца", присутствовал на всех церемониях лишь для формы.
Регент устроил царю пышную встречу. Маршал Тессе с эскадроном лейб-гвардии встретил царя на границе, и в сопровождении эскорта царь въехал в столицу Франции. Привыкших к роскоши французов сразу поразил отказ царя остановиться в королевском дворце Лувра. Петр велел поставить его походную кровать в одной из гостиниц.
Утром царю сделал визит герцог Орлеанский. На первой же встрече переводчик, князь Куракин, изложил взгляды царя на цели визита.
- Поставьте меня на место Швеции. Система Европы изменилась, но основой всех ваших договоров остается Вестфальский мир. Почему в свое время Франция объединилась со Швецией? Потому что тогда король Швеции владел землями в Германии, и силами Швеции и ваших союзников в Германии этот союз мог уравновесить могущество Австрийской империи. Теперь это положение изменилось: Франция потеряла союзников в Германии, Швеция, почти уничтоженная, не может оказать вам никакой помощи. Сила Российской империи бесконечно возросла, и я, царь, предлагаю вам себя на место Швеции. Я вижу, что огромная мощь австрийского дома должна вас тревожить, а я для вас не только займу место Швеции, но и приведу с собой Пруссию.
Слушая царя, регент уже имел вполне определенный взгляд на предложение Петра. Ослабевшая Франция после Войны за испанское наследство нуждалась в прочных связях с ближайшим соседом, бывшим соперником, Англией. Этот союзник мог конкретно помочь в противостоянии с Испанией. Поэтому он туманно ответил царю:
- Стремления вашего величества мне понятны. Но Франция слишком далека от России, чтобы действовать совместно, и все же мы приветствуем ваши усилия для совместной дружбы.
Как всегда, любопытный ко всему новому, Петр метался по Парижу, осматривал дворцы и парки, заглядывал в лавки и мастерские ремесленников, посещал театр и Галерею планов и чертежей, наведался в храм Божий, навестил монастыри…
От царя не отставал Конон Зотов:
- Ваше величество, короли Франции особо внимают привлечению к морской торговле купцов, плодят добрых матросов, а наши гардемарины здесь бедствуют.
- Без тебя ведаю, сколь можно казна отпускает.
Конон решился на запретное.
- Ваше величество, для отрезания шведа пользительно вашего наследника, царевича Алексея, повязать женитьбою с французскою принцессою. О том я уже осмелился говорить с маршалом.
Петр нервно дернул головой, прикрикнул:
- Дурак, не суйся не в свой огород, без тебя разберемся.
Оправдываясь, Конон пробормотал сконфуженно:
- Сей маршал прозывает вас, ваше величество, творцом народа российского…
Нанес визит царю и малолетний король Людовик XV. Петр обращался с ним ласково, встретил у кареты, взял с поклоном за руку, повел в свои апартаменты, чинно беседовал с ним. После небольшого разговора рослый Петр поднял маленького короля на руки, поцеловал и весело произнес:
- Я держу теперь Францию в своих руках!
Маршал де Тессе, зная страсть Петра к морскому делу, помпезно встретил царя в порту Кале. Царя интересовало все: корабли и верфи, причалы и жалованье офицеров, канатная фабрика и припортовые таверны.
Довольный приемом и обхождением, присматриваясь к оснащению и вооружению французских судов, к сноровке экипажей, Петр не забывал о цели визита и заметил маршалу, человеку военному:
- Положение Европы изменилось, Франция потеряла своих союзников в Германии. Швеция почти уничтожена и не может оказать вам никакой помощи… Я предлагаю Франции не только свой союз, но и мое могущество.
Да, теперь Петр мог на равных рассуждать и вести диалог с Францией, все еще могущественной на море державой.
Но надежды царя на союз с Францией между тем таяли с каждым днем. Потому Петр все больше прислушивался к голосам, желавшим мира со Швецией.
Князь Келломари посетил царя не из-за простого любопытства:
- Ваше величество, я готов выступить посредником в ваших усилиях по достижению мира с королем Карлом. К вам тяготеют в этом деле сторонники короля Якова Стюарта. Герцог Лейд просит ваше величество принять его.
Царь согласился, и Лейд вручил Петру послание Якова:
- В Париже, ваше величество, находится мать короля Якова.
Петр с почтением посетил престарелую наследницу свергнутых с престола Стюартов.
Не столько царь питал надежды на восстановление Стюартов в Англии, сколько преследовал свои цели - показать Лондону свою полную независимость и самостоятельность во внешних делах.
Покидая гостеприимную Францию, царь не преминул высказаться Куракину:
- Сколь могу заметить, здесь простой народ находится в большой бедности.
По пути в Амстердам, где его ожидала супруга, царь размышлял о закончившемся визите с некоторой досадой. Несмотря на все усилия, не удалось отвлечь Францию от сближения ее с недавним противником, Англией. Правда, регент обещал на словах больше не оказывать помощи Швеции.
Об этом и дальнейших действиях, не теряя времени, Петр завел разговор с Куракиным:
- Покуда брат Карл начинает протягивать нам руку, не следует его напрочь отталкивать. Вишь, гишпанцы нам подсобляют. Якобитам интерес прямой к нашему миру с Карлом.
Английские секретные агенты в Амстердаме не спускали глаз с Куракина. Не ускользнули от них и частые встречи Куракина с испанским послом в Голландии Беретти Ланди. Об этом агенты доносили в Лондон, но проморгали беседы русского посла с первым посланцем короля Карла. Больше того, вскоре Борис Куракин на прогулке в парке замка Лоо "случайно" встретился с первым министром шведского короля Герцем.
Никто не знал о содержании их разговора, но в Петербурге обрадовались донесению князя Куракина.
Король Карл согласился начать будущей весной переговоры на Аландских островах.
Для весомой поддержки дипломатов царь не забывал и о пушках. Апраксин получил указ "проветрить" паруса, показать, кто хозяин на Балтике.
В начале июня генерал-адмирал поднял флаг на шестидесятивосьмипушечном линкоре "Москва". В кильватер ему, растянувшись на несколько миль, выстроились два десятка таких же красавцев. На всякий случай прихватили десант морской пехоты, девять тысяч человек. Эскадра крейсировала от Аланд далеко на юг, к острову Готланд. Неприятель не показывался- видимо, недавний урок пошел впрок. Апраксину приглянулся Готланд, он впервые обошел его со всех сторон. Добрая сотня километров в длину, полсотни в поперечнике, высокие обрывистые берега, холмистые дали, поросшие сосняком. У приглубого берега, в устье реки, удобное место для десанта. К тому же и пехотинцы засиделись.
- На берегу мирных жильцов не тревожить, - наставлял флагман бравого усатого полковника. - Ежели есть офицеры, солдаты - полоните. Попадется живность, скотина - гоните к берегу, наши матросы месяц сухарями кормятся.
Все прошло без заминки, высадка была бескровной, с берега доносились лишь редкие выстрелы. Добыча оказалась неплохой - десятки пленных, - а захваченный провиант целый день перевозили на корабли, грузили талями на палубу живую скотину. В матросских кубриках запахло мясными щами….
Три месяца полновластным хозяином бороздила русская эскадра седую Балтику от Ревеля до Датских проливов. А шведские эскадры затаились, не показывали носа. Не остались русские моряки без трофеев. Однажды попалась и сдалась в плен без единого выстрела двадцатичетырехпушечная шнява.
С окончанием кампании 1717 года на Балтике установилось затишье. На время смолкли пушки, заговорили дипломаты.
Барон Герц тайно приехал в Ревель. Отсюда он держал путь в Швецию. Так сподручнее было скрыть намерение сторон начать переговоры. Из Стокгольма он сообщил, что король готов начать переговоры, но надо условиться, кто на них будет председателем.
Отправляя на переговоры Андрея Остермана, царь повторил беспременные условия:
- Нам мир люб, но так, чтобы Ингрия, Ливония, Истляндия, Карелия с Выборгом навечно нам принадлежали. На том стоять твердо. Прочее чти в грамоте. Сноситься нарочным курьером, без мешкоты. Нынче и шведам по льду Ботники сноситься с нами сподручно…
Издавна, как пчелы на мед, слетались в Москву иноземцы, тянули за собой родных и близких. В свое время царь для воспитания дочерей скончавшегося своего брата, Ивана, определил немца Остермана, приехавшего из Вестфалии. Через лет семь в Москве объявился второй сын немецкого пастора, Генрих.
Привез его с собой Крюйс, соблазнил хорошим жалованьем, взял себе в секретари. Вдовая царица Прасковья нарекла его Андреем Ивановичем. Так бы и прозябал Генрих у Крюйса…
Спустя четыре года при смотре эскадры царем Крюйс представил тому своего любимца:
- Весьма прилежный чиновник, умеет писать важные письма.
Петр сразу спросил:
- Акромя немецкого, каким владеешь?
- Русским, ваше величество, голландским, латинским, французским, италианским.
Петр удивленно покачал головой и тут же распорядился Крюйсу:
- Отошли его к Головкину в Посольский приказ, там он более пользы сослужит.
С той поры и пошел Генрих Остерман в гору. Смышленого переводчика царь брал с собой при наездах за границу, иногда прихватывал и на корабли…
Основной королевской фигурой на переговорах стал Герц. Потому и послал туда царь Остермана. Немец с немцем быстрей найдут общий язык.
На деле вышло, что шведы не торопятся начинать разговор о мире.
Знал Петр, что в Стокгольме немало противников мира с царем. Королевский Совет да принцесса Уль-рика не скрывали своего раздражения политикой Карла. Об этом не раз вспоминал в своих донесениях Долгоруков. Князь Куракин узнал, что и в Лондоне всполошились, узнав о желании Карла к замирению с Россией.
В Стокгольме появились английские эмиссары и предложили королю:
- Англия поможет вам кораблями и деньгами и готова заключить союз против России…
Король колебался, начало переговоров с русскими затягивалось. Четыре месяца Остерман томился ожиданием на острове Сундшер, и наконец в середине мая конференция, как называли переговоры шведы, открылась.
Выслушав предложения царя, Герц отправился в Стокгольм, на доклад королю…
Еще не раз мчались гонцы в Петербург, Герц наведывался к своему королю, а Остерман ездил за советом к царю.
В Стокгольме в открытую говорили, что немец продает Швецию за русское золото. И действительно, со стороны казалось, что только первый министр и король заинтересованы в мирном исходе.
Петр торопил Остермана. В Петербурге Апраксин посоветовал Петру:
- Для устрашения шведов, дабы скорее склонить их к миру, надобно к Аландам галерный флот направить.
Петр на мгновение задумался. Со дня на день решится судьба его сына Алексея. После возвращения из Неаполя он поначалу раскаялся, но не во всем. Заговор против Петра открылся позднее. Теперь, собственно, участь его определена. Не жилец он на этом свете…
- Готовь, генерал-адмирал, эскадру и галерный флот. Двинемся в море. Слышно, англичане свою эскадру в Балтику снаряжают.
В дни, когда в Петербурге допрашивали царевича, на Котлинском рейде шаутбенахта Шелтинга хватил апоплексический удар. Петр приехал к нему на корабль, покрутил головой - контр-адмирал лежал в беспамятстве, дни его были сочтены.
Возвратившись на "Ингерманланд", Петр медленно прошелся по шканцам, поднялся на ютовую надстройку, у среза кормы оперся о резные перила. В последние дни на берег его не тянуло.
От пылающего, удаляющегося к горизонту диска солнца по зеркальной поверхности воды тянулись багряные полосы. Корму изредка приподнимала легкая зыбь, на руль то и дело чуть слышно наплескивались случайные, шальные волны.
О чем размышлял флагман русского флота, любуясь красотами вечерней панорамы? О бренности жизни, личной трагедии, заботах о державе, которую наконец-то разглядела Европа на просторах Балтики. Наверное, и о море, таинственно-грозном и непредсказуемом в бурю и обворожительно-притягательном в часы умиротворения и покоя, как сейчас. Редко выпадали в его жизни такие блаженные мгновения.
И думы - залетные журавли -
В его голове чередою,
Как волны морские о борт корабля,
Теснились одна за другою.