- Теперь вижу. Погляди, кто-то спускается вниз, - сказал Шабанзаде, передавая бинокль.
Шихалиоглу посмотрел и увидел часового, спускавшегося в ущелье.
- Товарищ Шабанзаде, кажется, к нам кто-то идет, часовой направился навстречу.
Шихалиоглу снял с плеча винтовку, положил рядом. Расстегнул кобуру. Казалось, он готовится к бою.
- Что ты задумал? Выдавать свое присутствие нам ни к чему!
- Поглядим, что произойдет, - ответил Шихалиоглу, глядя в бинокль.
В конце тропы показался человек на осле, часовой остановил путника, они поговорили недолго и разошлись.
Темную точку в ущелье увидел и Шабанзаде. Он тронул Шихалиоглу за плечо:
- Тот человек направляется сюда, что мы стоим?
- Пускай идет, мне только это и надо: сами высылают нам проводника.
- Ты будешь ждать его? - спросил Шабанзаде.
- А как же!
- Не стоит рисковать, они могут схватить нас.
В объективе бинокля Шихалиоглу вновь увидел человека, появившегося из ущелья. Передавая бинокль Шабанзаде, почувствовал дрожь его руки.
- Спустимся к коням. Неужели мы, два всадника, не справимся с одним человеком на осле?!
Шихалиоглу не хотел упускать такого случая.
- О моей бабушке Шахпери ты, наверное, слышал. Она вместе с дедом была в гачагах. Однажды, после трудного перехода, устроили привал; Шахпери поставила котел на огонь. Только собралась кормить товарищей, прозвучали выстрелы - появились стражники. Но разве легко схватить гачага? Сел на коня - и след простыл. Уйдя от преследования, они снова устроились на отдых. И тут ребята стали сожалеть, что поесть не успели. Но Шахпери расстелила на траве скатерть, принесла простреленный в двух местах котел. "Не оставлю же я вас голодными", - сказала она. Когда началась стрельба, она, оказывается, успела прихватить с собой котел.
- К чему ты это рассказал? - спросил после некоторой паузы Шабанзаде.
- Сам не знаю. Просто вспомнилось.
Только сейчас Шабанзаде почувствовал близость опасности. Когда он посылал Абасгулубека и Халила, ему казалось, что Кербалай Исмаил засел где-то далеко за горами и никогда не столкнется с ним. Даже отправившись с Шихалиоглу осматривать местность, он не мог представить, что может встретиться с бандитами.
"А что, если нас поймают и отведут к Кербалай Исмаилу? Из-за собственной неосторожности секретарю у кома придется держать ответ перед главарем мятежников! Позор! Что подумает Талыбов? Даже об Абасгулубеке и Халиле он говорит с подозрением..."
Человек на ослике приближался. Оружия при нем не было. Издали он показался Шихалиоглу знакомым.
- Товарищ Шабанзаде, они засылают к нам лазутчика.
- Пусть идет!
Они спрятали коней за скалой. Внизу метнулось какое-то животное. Шихалиоглу наклонился и увидел волка. Почувствовав недоброе, волк остановился, подобрал под себя хвост, завыл. Шихалиоглу поднял большой камень и метнул в волка. Промахнулся. Волк отскочил в сторону и вновь завыл. Указав на ущелье, откуда появился хищник, Шихалиоглу сказал:
- Вот это место и называют Адским ущельем. Видимо, тот человек едет не из Котуза, а из Карабаглара. Волк выслеживал осла, только страх перед седоком не давал ему броситься на осла.
На тропинке вскоре, выехав из-за скалы, появился мужчина. Начальник милиции вышел ему навстречу:
- Здравствуй, Сулейман!
- Здравствуй.
Сулейман сошел с осла. Виновато понурив голову, остановился перед Шихалиоглу.
- Как ты тут оказался? Ведь Кербалай клялся, что даже птица здесь не пролетит.
- Откуда он? Ты его знаешь? - спросил подошедший Шабанзаде.
- Родом из Гянджи, а живет в Веди. Друг Халила.
При слове "Халил" Сулейман еще ниже опустил голову.
- Нет больше Халила. Мы потеряли его, Шихалиоглу.
- Как это случилось?
- Когда в Веди пошли слухи о гибели Абасгулубека и Халила, отец послал меня в Карабаглар. Абасгулубека хоронили на моих глазах. Я сам обернул его в саван, совершил над ним намаз. Поминки Кербалай устроил.
- А это еще зачем?
- Не знаю. Говорил о своей вине перед Абасгулубеком, что находится в неоплатном долгу перед ним.
- Удивительная, сделка с совестью, - сказал Шабанзаде.
Шихалиоглу и Шабанзаде сели на коней, и они втроем отправились назад, в Веди.
- Где стоят их люди?
- Трудно сказать. Но мне показалось, что основной отряд находится в Котузе. Уж очень часто туда наведывается Гамло.
Они достигли Веди, когда солнце спряталось за вершинами гор. Шихалиоглу привел Сулеймана к зданию милиции. Во дворе, на оголенных ветках тутовника, чернели птичьи гнезда. Шихалиоглу слез с коня, передал поводья милиционеру. В дежурке, спиной к двери, сидел какой-то человек с огненно-рыжей головой и пил чай. Дежурный вскочил и попытался поправить складки гимнастерки на спине. Но он был горбат, и это ему не удалось. Рыжеволосый человек встал и бросился к вошедшему вместе с начальником уездной милиции; Сулейману.
- Как ты здесь очутился? - спросил он, обнимая Сулеймана.
Сулейман никак не узнавал этого человека. Где-то встречался с ним, а где не мог вспомнить.
- Я - Иман, как же ты забыл меня? Помнишь, как измывался над нами Зульфугар?
Сулейман тоже обнял его.
- Ты знаешь, какое мужество он проявил? - сказал Иман, обращаясь к Шихалиоглу, - Не будь этого моллы, нас всех перестреляли бы.
- А мы его арестовали, - улыбнулся тот.
Он прошел в соседнюю комнату, послал одного из милиционеров позвать Али, отца Сулеймана, и, отведя в сторону дежурного, прошептал:
- Пусть он побудет здесь, с Иманом. Пока еще многое не ясно.
Горбатый, со, следами оспы на лице, милиционер приложил руку не к фуражке, а к глазам.
***
Женщина поставила чемодан на пол. За столом сидел незнакомый ей человек в кожанке. Прижав к себе сумку, она некоторое время стояла на пороге. Сидевший за столом, казалось, не замечал ее. Тогда она стянула с руки перчатку и, поднеся пальцы к губам, осторожно кашлянула. Талыбов поднял голову, поправил воротник кожанки, спросил.:
- Вам кого?
- Шабанзаде. Где он?
- Я не могу сообщить этого. Зачем он вам?
- Я - его жена.
- Тогда проходите, садитесь. Через час вернется.
Женщина прошла в соседнюю комнату. Постояла посреди комнаты, глядя на царящий в ней беспорядок, вздохнула. Открыла чемодан, стала раскладывать одежду.
Талыбов не знал, как себя вести дальше. Может, встать и уйти? Он не знает эту женщину, и нехорошо оставаться с ней в одном помещении. "Какой я отсталый человек! Какое мне до нее дело? Похоже, она культурная женщина. Приехала из города. И моя семья там. Интересно, знает ли она их? Нет, спрашивать не стоит. Конечно, им неплохо. Теплая квартира, еды вдоволь...
И все же что делать? Конечно, надо уйти..."
Он встал, отодвигая стул, больно ударился локтем о сейф. Постоял в задумчивости, потирая локоть.
"В сейфе ценные, важные документы. Партийные билеты, личные дела коммунистов. Разве можно доверять ей? Что с того, что она жена Шабанзаде? Сейчас классовый враг рядится в любые одежды. Прибыла из города... Кто знает, чем она занимается, что это за птица? А может, даже и не жена ему. Просто так... Кстати, почему она живет в городе? Нет, этим стоит заняться серьезно. Шабанзаде - секретарь партийного комитета большого уезда. Наш долг - быть в курсе его семейных дел. Занимаемый им пост обязывает его быть безупречно чистым..."
Талыбов направился к смежной комнате. Постучал в дверь, но в комнату не вошел.
- Товарищ, вы правда жена Шабанзаде? - спросил он с порога.
- Да.
Женщина прошла в кабинет, села.
- Вы живете в городе?
- Да.
- Извините за нескромный вопрос, почему?
Талыбов старался не глядеть ей в глаза. Женщина не была красивой. Глаза мелкие, невыразительные.
Вопросы Талыбова испугали ее. Назакет даже подумала, что мужа арестовали, а этот человек - следователь, желающий собрать побольше сведений о подсудимом.
- В городе живет несколько сот тысяч человек. Никого из них не спрашивают, почему они живут в городе.
"Эта женщина такой же крепкий орешек, как жена Халила", - подумалось Талыбову.
- Я просто так спрашиваю, - уже мягче сказал он.
- Спросите об этом моего мужа.
- Вы меня неверно поняли.
- Причин много. Во-первых, у меня там дом. Во-вторых, дети учатся в школе, а младший ходит в садик. В-третьих, я сама преподаю.
- Дети могут учиться и здесь.
- Я хочу, чтобы они получили хорошее образование. Условия в городе лучше.
- Вы супруга секретаря и должны содействовать укреплению его авторитета. Надо уметь идти на жертвы. Наша партия считает конечной целью сближение села с городом.
- Это произойдет не скоро.
- Мы должны работать ради достижения этой цели. Если все отстранятся, будут стоять в стороне, кто решит эту задачу? Никто! Откуда вы родом?
- Из этих мест. Тут есть село Ханд, я выросла там.
- Из Ханда? У вас там остались родственники?
Назакет уже не удивлялась его вопросам. "Обыкновенный бабник, - думала она. - Любит поболтать с женщинами".
- Там у меня дядя. Его зовут Гамло.
Талыбов стоял лицом к окну. Глядя на "этажи" склона горы Агры и задавая вопросы, он думал: "Наверное, придет время, когда люди научатся строить здания такой же высоты, как эта гора. Но их увидят уже наши внуки". Когда Назакет произнесла имя "Гамло", гора будто опрокинулась, растаяла...
- Кто? Гамло?! - спросил он, резко обернувшись.
- Что с вами, товарищ?
Талыбов вернулся к столу и саркастически усмехнулся:
- Секретарь укома оказывается родственником бандита, возглавляющего кулацкий бунт! Теперь мне многое ясно.
Лицо женщины стало желтым, как ее келагай.
"Ведь он звонил мне, почему же не предупредил? А ведь чуяло мое сердце... И голос у него был встревоженный. Сказал, случилось серьезное, только это не телефонный разговор. Да и как передать такое по телефону? Откуда знать, что дядя пойдет на это! Правда, за ним всегда водились грехи, но чтобы выступить против власти!.."
- Гамло - мой дядя, это верно. Но он не станет бунтовать. Ведь у него не отнимали землю, богатств. Чего же ему встревать в такое дело?
Назакет встала, прижала платок к глазам, прошла в соседнюю комнату. Талыбов, услышав ее плач, вышел...
Застучали сапоги в коридоре, и она бросилась навстречу мужу. Глаза ее были печальны и опухли от слез, но Шабанзаде не заметил этого.
- Вот неожиданность! Как ты добралась? - обрадовался он, обнимая ее за плечи.
- Ты по телефону чего-то недоговаривал, я забеспокоилась, приехала.
- Да, это был не телефонный разговор, сейчас расскажу.
Взяв жену под руку, он провел ее через кабинет в свою комнату.
Они поженились десять лет назад. За эти годы тоненькая, хрупкая Назакет стала решительной, уверенной в себе женщиной. Такой она ему даже больше нравилась. Но незаметно Назакет прибрала к рукам весь дом, не оставляя поля деятельности мужу, и в последнее время ее самостоятельность стала беспокоить Шабанзаде: "Такое ощущение, что она могла бы прекрасно обходиться и без меня".
- В твоем кабинете сидел человек в кожанке. Он уже знает, что я - племянница Гамло. - Назакет обессиленно опустилась на стул и вновь прижала платок к глазам.
- Не плачь, что-нибудь придумаем.
"Все кончено. Талыбов поднимет такой шум, что сбежится весь уезд. Он опозорит меня. Начнет загибать пальцы: "Во-первых, ты породнился с бандитом, во-вторых, не смог повлиять на своего родственника... А раз так, можешь ли ты воспитывать и влиять на массы? Поэтому тебя следует снять". Снимут. Хорошо, если этим кончится. Ведь кулацкий бунт начался в руководимом мной уезде. Снова начнут загибать пальцы... Гамло твой родственник? Бунт он поднял в твоем уезде? Наверное, и дома у тебя бывал? Вот видишь?! Какие еще нужны факты?"
- Помнишь, когда я убежала с тобой, он об этом узнал не сразу. А потом передал, что, если попадемся ему, изрубит на куски.
- Помню, Назакет. Да и какой он тебе дядя! Ты была прислугой в его доме.
Шабанзаде говорил дрожащим, ломающимся, как у ребенка, голосом. На работе, при решении повседневных вопросов он умел быть суровым и порой даже грубым. А дома он был мягким, податливым, легко ранимым. Его уступчивость удивляла жену, и она, смеясь, спрашивала: "Как ты руководишь? С таким характером недолго распустить людей".
Шабанзаде и сам не понимал, как происходила в нем эта трансформация, но стоило ему сесть за рабочий стол, он снова обретал властность, способность принимать подчас даже самые суровые решения. А может, это происходит оттого, что даже когда он работал в городе, он мало бывал в кругу семьи - уходил рано утром, задерживался на работе допоздна, и, возвращаясь домой-, ои хотел скинуть с себя яростную напряженность той жизни, в которую он окунулся со страстностью борца, и обрести среди самых близких ему на свете людей умиротворенность, покой, ласку.
- Что ж, Назакет, мы жили счастливо. Верно, бывали и трудные дни, такие, когда мы ложились спать голодными. Но, открывая глаза, мы видели друг друга. Что может быть на свете прекраснее этого?! А сейчас, слава богу, у нас чудесные дети...
Назакет плакала... Слова мужа наполняли ее сердце тоской и предчувствием невосполнимой утраты.
***
Наклонившись, Шихалиоглу прошел в дом. Свет из маленького окна падал на нишу, где хранились матрасы и одеяла.
Женщины встали, и их лица, попав в полосу света, озарились. Одна из них была его жена, другая - Гюльсум, жена его двоюродного брата Габиба.
Гюльсум ткала прекрасные ковры, а ее муж, Габиб, увозил их в Нахичевань, Карабах, Гянджу и продавал по сходной цене. В восемнадцатом, после одной из таких поездок, Габиб не вернулся, и с тех пор о нем не было никаких вестей.
Некоторые из односельчан посылали к Гюльсум сватов, но получали отказ: "С одним я уже так натерпелась, что желать второго - безрассудство".
Положение Гюльсум беспокоило Шихалиоглу. Он старался показать всем, что Гюльсум не одна, что у нее есть родственники и защитники.
Раз до него дошли слухи, что Абасгулубек добивается благосклонности Гюльсум.
О слышанном он рассказал другим двоюродным братьям. Кровь ударила им в головы: "Если то, что говорят, - правда, надо их обоих..."
С тех пор прошло несколько лет. Сплетни улеглись, но Шихалиоглу не мог забыть ядовитой горечи тех слов.
И вдруг недавно нежданно-негаданно пришла весточка о Габибе, Шихалиоглу в тот же день сел в поезд и отправился в Исмаиллы, но в Веди вернулся один. И его нынешний визит к Гюльсум был следствием этой поездки...
Он прошел, сел на тахту, перекинув ногу на ногу, и с тоской подумал, как начать этот тягостный разговор.
- Гюльсум, когда в восемнадцатом все перемешалось, оказывается, он был в Исмаиллинских лесах. Думал, что мы все погибли. В Исмаиллах есть село Миджан. Меня повели туда через лес. Добрались до его дома. Во дворе чинара - человек десять не обхватят. Жена у него - армянка, Варя. Она накрыла на стол, принесла соленья - помидоры, огурцы, яблоки. Я говорю: "Габиб, нас-то ты забыл, бог с тобой, а чем виновата Гюльсум?"
Гюльсум, опустив голову, поглаживала пальцами край ковра.
- Ради бога, скажи, как он живет?
- Неплохо.
- Сколько у него детей?
- Два сына и дочь...
Наступило молчание. Было трудно и тяжело распутывать узел, запутанный черствой рукой Габиба.
- Мы много говорили о тебе. Как я его ругал! Сказал, что вот уже сколько лет ты ждешь его. Не приезжал, бог с тобой, хоть бы черкнул пару строк. Это в крови нашего рода - разбегаться в стороны. Дед у нас был гачагом. В каждом уезде - по сыну. Даже бабушка была гачагом. Ну, те хоть знали, почему уходили в горы. А эти... Я говорю: "Габиб, как ты мог оставить свой дом, родственников, друзей, жену? Что ты нашел в этих лесах?" Что там говорить, не слушал он меня. Тогда я сказал, что пойду к молле, пусть расторгнет твой брак с Гюльсум. Он согласился.
Гюльсум подумала, что Шихалиоглу выгонит ее, продаст дом, а деньги вышлет Габибу. Поэтому и хочет расторгнуть брак. От этой мысли ей стало нехорошо, она бессильно опустила плечи, будто согнувшись от удара, но Шихалиоглу поспешил успокоить несчастную женщину:
- Все, что осталось от него, - твое. У нас теперь новые законы.
- Спасибо, брат. Да продлит аллах твои дни...
- Гюльсум, теперь ты вправе поступать как хочешь. Сколько лет ты одна вела хозяйство. Некому было нарубить дров, поправить ограду.
- Шихалиоглу...
- Он же дело говорит, - вступила в разговор жена Шихалиоглу. - До каких пор ты будешь жить одна?
- Ты был для меня братом, Шихалиоглу. Я никогда не поступлю против твоей воли.
- Гюльсум, раз ты назвала меня так... Я прошу честно ответить на один вопрос. Это для меня очень важно.
- Я слушаю тебя...
- Несколько лет назад до меня доходили разные слухи. Говорили, что Абасгулубек подсылал к тебе людей... Это правда? Мне нужно знать точно...
- Каких людей?
- Ну...
- Он был, говорят, неравнодушен к тебе, - пояснила жена Шихалиоглу.
- Ко мне? Да разве у него не было жены? Слава богу, Гонче...
- Мне нужен правдивый ответ!
Гюльсум встала, взяла из деревянного корыта хлеб и бросила под ноги Шихалиоглу.
- Клянусь самым священным, этим хлебом, если я была нечестна, пусть аллах ослепит меня.
Шихалиоглу встал. Будто с плеч его сняли тяжелый груз. Но отчего-то он не ощутил радости, в душе словно образовалась какая-то пустота.
- Будь счастлива, Гюльсум!
Он соберет отряд и двинется в Карабаглар. Шихалиоглу хотел, чтобы перед походом у него на сердце не было зла. Ведь он отправлялся на подавление мятежа, собирался мстить за смерть Абасгулубека.
***
- Товарищ Талыбов, нам следует поговорить.
- Знаю, - спокойно кивнул Талыбов.
Шабанзаде взял его под руку. Они вышли из села. Тропинка, схваченная льдом, вела к скалистой местности, называемой "Крепость нечестивца". Здесь свидетелями их разговора, в котором они нуждались оба, будут лишь скалы.
Шабанзаде остановился перед большой, заросшей мхом скалой. На минуту ему подумалось, что_ скалы, подобно металлу, стареют, изнашиваются, покрываются ржавчиной.
Он приходил к этой скале не в первый раз. Ясно различал рисунок быка, бодавшего рогами какой-то предмет, копья, стрелы, следы пуль. Глядя на эти рисунки и отметины, Шабанзаде всегда думал о том, что скала - летопись жизни народа, каждое поколение оставляет на ней свой неповторимый след. Может, оттого, ее считают святой? За скалой - небольшая площадка, а ниже ее - вход в подземную пещеру под названием "Обитель дивов". Спичка, зажженная, в ней, тотчас гаснет. Говорят, что дыхание дивов тушит огонь. Площадка кончалась стеной, сложенной из камней, каждый из которых весил полторы-две тонны. Ее сложили древние стрелки из лука, чтобы преградить путь врагам. Судьба даровала жителям этой земли нелегкую долю - бороться, отбиваться от врагов, наступать. И эта небольшая площадка была своеобразным "музеем" Веди, люди берегли его.