Шабанзаде не думал, о чем будет говорить: знал только, что в таком месте невозможно кривить душой, что-то недоговаривать. Тут никого не обманешь, тем более самого себя.
- Я хочу быть абсолютно искренним с вами. Вот уже несколько дней я приглядываюсь к вам. И никак не могу понять, откуда в вас это неверие в людей, как же жить, не веря? Тем более партийцу, большевику. Я понимаю, теперь, когда вы знаете о моем родстве с Гамло - жена мне все рассказала, - мои слова звучат не очень убедительно. Я также понимаю, насколько двусмысленно в нынешней ситуации такое родство. Но когда мы поженились, Советская власть только устанавливалась...
На мгновение Шабанзаде закрыл глаза, и пред ним предстало лицо Абасгулубека. "Не оправдывайся, Шабанзаде, оправдываясь, ты предаешь нас", - говорил его взгляд:
Шабанзаде резко качнул головой, чтобы избавиться от этого наваждения.
- Вы должны развестись с женой. Она из вражеского стана. И детям привьет враждебную нам идеологию.
- Нет, Талыбов, - с расстановкой сказал Шабанзаде, - я не разведусь с ней. Кровь - это еще не идеология. В наше время сын идет против отца, брат - против брата. Убеждения у моей жены верные. Я сам могу у нее многому научиться.
- Так мы ни к чему не придем.
Шабанзаде увидел на скале рисунок охотника, готовящегося метнуть копье. Острие копья было нацелено на Талыбова. Недавний порыв искренности уступил место в его душе страстному желанию отплатить Талыбову за его клевету на Абасгулубека и Халила, за свой недавний испуг и минутное малодушие...
- Я доложу об этом в Центральный Комитет, - резко проговорил он. - Пусть наказывают, как сочтут нужным. Я готов отвечать не только перед Центральным Комитетом, но и перед каждым членом партии в отдельности.
"Он говорил правду, искренне... Все поверит ему, а мне?.."
- Честно говоря, товарищ Шабанзаде, я виноват не меньше, чем вы. Теперь ясно, что я ошибался. Но я не лгал: я не видел, как их убили. Если бы видел трупы - другое дело. Я был слишком потрясен, потерял голову. - Талыбов говорил и с удивлением сознавал, что его неожиданное признание не принесло страха перед будущим иль опустошенности, а наоборот, удовлетворение и необъяснимое спокойствие.
- Талыбов, ты виноват перед памятью наших двух погибших товарищей-коммунистов. По заданию партии они пошли на смерть, а ты... - Шабанзаде не почувствовал перемены, происшедшей внезапно в душе Талыбова, и продолжал говорить резко, в такт своим словам рассекая рукой воздух.
- Когда я могу уехать?
- Это решим позже. Завтра отряд выступает.
- Я хотел бы, если бы мне позволили, отправиться с ними.
Они помолчали.
"Я тоже пойду, - подумал Шабанзаде. - Сойдусь лицом к лицу с Гамло..."
Вечером Шабанзаде сидел с женой в той же самой маленькой комнате, примыкающей к кабинету, и думал, как сказать о своем решении жене. Он курил папиросу за папиросой, пока дым не застлал всю комнату, затем встал, открыл форточку.
- Назакет, я пойду вместе со всеми.
- Да, ты должен идти!
Они хорошо понимали друг друга. Незадолго до этого он звонил в Центральный Комитет, просил разрешения лично участвовать в подавлении мятежа. Сначала там не согласились, но затем сказали, что в Веди выехал Али Тагизаде, ответственный работник Центрального Комитета, часа через три будет в уезде. Он возьмет на себя все руководство, временно к нему перейдут и полномочия Шабанзаде.
Следовало действовать быстро и решительно. Несколько дней ожидания только осложнили положение. Затянувшийся бунт рождал определенные надежды у затаившихся кулаков.
***
Шихалиоглу заранее оповестил всех мобилизованных, чтобы с наступлением вечера они собрались в здании милиции.
Посреди большой комнаты стояла железная печь. Шихалиоглу бросил на пол рядом с печкой полушубок, расстегнул пояс, повесил папаху на гвоздь. Набил трубку, лег на полушубок, подложив под голову руку. В последние годы вошло в моду отпускать широкие усы и курить трубку, он тоже пристрастился к ней, но старался не затягиваться глубоко.
Дым медленно поднимался, вверх, а он лежал, задумчиво уставившись в одну точку. Ему грезилось, что он спешит куда-то на коне, а мимо проплывают дома, окутанные туманом. Почему-то обжигала рукоятка маузера, который он держал в руке... Трубка все еще была зажата в кулаке.
Открывая глаза, он затягивался, и его снова окутывал дым, и он видел села, в которые они войдут, их горемычных жителей. Печка так согрела бок, что уже обжигала. Он приподнялся, сел, стал выбивать трубку о край печки.
Обычно, когда он набивал трубку, табак рассыпался на его одежду, и от него всегда пахло табаком и дымом. Поэтому, выезжая в горы или в поле, он не боялся змей.
- Этот запах отгоняет змей, - смеялся он.
В юности от него всегда пахло порохом. Об этом ему говорили все, кто стоял рядом с ним хоть пять минут. Он отвечал тихим, едва слышным голосом: "От мужчины должно пахнуть порохом". А теперь от него несло только табаком.
В дверях показались два человека. На одном было старое пальто и чарыки.
- Здравствуй, Шихалиоглу, - зашумел этот человек, едва войдя в комнату. - Зачем мы тебе понадобились?
- Здравствуй, Дедебала! Будешь много знать - скоро состаришься.
Шумливый человек прошел к печке, вытянул вперед руки.
- Разденься, а то выйдешь - простудишься.
Комната понемногу наполнялась людьми. Никто не знал определенно, зачем их вызвали.
Дедебала наклонился и прошептал на ухо Шихалиоглу:
- Курд Ибрагим говорил, что мы выступаем.
- Куда? - делая вид, что не понимает, спросил Шихалиоглу. - Я ничего не знаю.
- Не знаешь, чего же тогда ты собрал нас здесь?
- Ибрагим говорил? А сам он где?
- Не знаешь разве, сидит дома, на улицу не выглядывает. Редкий трус.
Снова отворилась дверь, вошел Талыбов, остановился на пороге, широко расставив ноги и прищурив глаза.
- И это все, Шихалиоглу?
- Еще подойдут, - ответил тот, вставая, и все, сидевшие на корточках перед печкой, тоже поднялись.
- Они все - члены партии?
- А как ты думал, товарищ, - подался вперед Дедебала, - что здесь делать беспартийному?! Мы члены партии с рождения!
Его нарочито бодрый тон не понравился Талыбову.
- А ты сам-то хоть член партии? Покажи билет!
Дедебала судорожно стал шарить по карманам; не найдя билета, огорченно развел руками:
- Оставил дома.
- Значит, ты не член партии.
- Господи! Да что ты говоришь! Шихалиоглу, хоть ты заступись...
- Дедебала, товарищ Талыбов прав. Надо билет всегда носить с собой.
Талыбов снял шинель, выданную ему час назад. Центр, не имеющий полных и достоверных сведений о событиях последних дней, приказал Талыбову выступить вместе со всеми, быть одним из руководителей операции. Неожиданное для него решение руководства вдохнуло в Талыбова, у которого опустились было руки, новую энергию, и он решил проверить готовность людей, узнать, о чем они думают, разъяснить ситуацию. Он так крепко держал в руках шинель, будто кто-то собирался отнять ее. Искоса глянул на Шихалиоглу. Прочел в его глазах, что тот понимает, в чем дело, только не подает виду. "Хорошо, я покажу тебе, кто я такой!" - погрозил он ему мысленно.
Отнес шинель и бросил ее на лежанку в углу комнаты, просунул пальцы под ремень, подпоясавший кожанку. Ему показалось, что этим движением он скинул с себя добрый десяток лет, стал выше, предстал перед собравшимися совсем другим человеком.
- Еще у кого нет билетов? Поднимите руки.
Подняли руки все.
- Ни у кого нет билетов?
- Есть.
- Чего же поднимаете руки?
- Откуда нам знать? Сказал поднимать, мы и...
- Пусть поднимут руки те, кто имеет при себе билет.
Руки опустились. С билетами оказались лишь три человека.
- У кого нет билетов - пусть пойдут принесут. Да что это такое? Если еще раз при проверке у вас не окажется билетов, я поставлю вопрос о вашем пребывании в партии!
- Этого в Уставе нет.
Талыбов не видел того, кто подал эту реплику... Вгляделся в людей, но никто не смотрел ему в глаза.
- Тоже мне знатоки Устава! - иронически усмехнулся он. - Двух слов не могут связать, а туда же, хотят учить уму-разуму.
Все промолчали. Он повернулся к Шихалиоглу и сказал:
- Пусть эти люди пока чем-нибудь займутся. Время у нас еще есть...
Шихалиоглу спокойно курил трубку. Но оставаться безучастным к спору он не хотел. , .
- Товарищ Талыбов говорит, что надо повышать свой культурный уровень. Что верно - то верно! Ученье - свет. Образованный человек вдвое сильнее неграмотного. Но, товарищ Талыбов, среди нас не найдешь человека, не знающего Устава. Товарищ Шабанзаде часто проверяет знание Устава...
- Да что стоит выучить ее? - вновь вставил слово Дедебала. - Тоненькая, как молитвенник, книжка. В детстве нас колотили, заставляли учить коран. На непонятном языке, написанный старым алфавитом... А эта хоть на нашем языке.
- Хорошо, помолчи, твои знания нам уже ясны.
- Хочешь, задавай вопросы. Тогда решишь: знаю я или нет, - не унимался Дедебала.
Талыбов махнул рукой, - спорить с ним пустое дело, он взял Шихалиоглу под руку и вывел его во двор:
- Не обижайся, но народ у нас - не приведи господь. Хлебом не корми, дай только поспорить. Ни с кем не считаются, даже выслушать до конца не могут.
Талыбов не понравился Шихалиоглу уже с первой встречи, а это высокомерное отношение к землякам вывело его из терпения. Он крепко сжал в руке теплую трубку.
- Я тебе не советую таким тоном говорить с людьми, - сказал Шихалиоглу. - Здесь многие пообломали себе рога. Как бы и тебе не споткнуться.
- Что ты говоришь? Да ты знаешь, кто я такой?
- Будь ты племянником самого аллаха, какая мне разница?! Я говорю, что думаю. И вот мой тебе совет: старайся получше узнать людей.
Талыбов чуть не задохнулся от возмущения.
- "Пообломали рога"! Вот кулаки и творят у вас под рукой что хотят! Чего же вы не ломаете им рога? Умеете лишь скалить зубы над представителем Советской власти.
- С кулаками мы справимся. И Советскую власть установим мы сами. Вот эти люди, с которыми ты так презрительно говорил, оставили свои семьи в Иранском Азербайджане и защищали Нахичевань, ожидая прихода Красной Армии. Мы сражались с генералами, и нас не испугать неизвестно откуда взявшемуся десятнику! Поэтому запомни, что я тебе говорю: насколько ты добр к людям - настолько они дружелюбны к тебе! А дальше - поступай как знаешь!
Талыбов решил не продолжать не сулящий ему ничего хорошего разговор. Надо было отдохнуть перед выступлением, да и не хотелось наживать еще одного врага. Еще неизвестно, в каком свете выставит его Шабанзаде, когда придет срок отчитываться перед Центральным Комитетом.
- Ладно, - сказал он примирительно. - Я иду в гостевой дом. Когда все соберутся, пошлите за мной.
- Хорошо, - ответил Шихалиоглу и вернулся к своим людям.
Талыбов пошел в гостиницу и заперся в своей комнате. Не зажигая огня, как был, в одежде, лег на койку, только расстегнул туго затянутый ремень. Вытащил из внутреннего кармана пистолет. "Сколько времени уже не проверял его. А вдруг загрязнился и в нужный момент подведет? Тот, кто имеет врагов, должен следить за оружием".
Он нажал на курок. Раздался выстрел.
В коридоре тотчас послышались шаги. Кто-то подошел к окну. Провел рукой по стеклам.
Талыбов слышал голоса, но не издавал ни звука. Вот случай узнать, что о нем говорят люди.
Несколько раз с силой толкнули дверь, но она не поддавалась. Талыбов узнал гнусавый голос человека в старой шинели.
- Не пойму, что происходит с ними? Уже который стреляет в себя...
- Наверное, испугался, что призовут к ответу. Ведь говорят, это он подставил Абасгулубека под пулю, - сказал еще кто-то.
- Да, такое не прощается. Разве он не знал, что придется отвечать за гибель таких людей?! - подал голос третий.
Талыбов боролся с желанием выскочить в коридор и разрядить пистолет в собравшихся.
- А еще говорят, что он подкапывается под Шабанзаде. Хороший человек, дай бог, чтобы его не тронули.
- Что вы распустили языки? Да станет ли Советская власть держать на таком посту человека, пригревшего племянницу врага?!
Наступило недолгое молчание, которое нарушил чей-то густой бас:
- Идемте сообщим в милицию. Пусть придет Шихалиоглу, составит акт. Если мы сами взломаем дверь - неприятностей не оберешься.
Талыбов вскочил и быстро открыл дверь. Увидев его целым и невредимым, люди остолбенели.
- Хотел почистить пистолет, он и выстрелил...
- Славу богу...
***
Держа на весу огромный мешок, Шихалиоглу вошел в комнату, где стояла печь. Люди примостились кто где мог.
Увидев его с мешком, заулыбались.
- Ты что, принес поесть?
- Подходите ближе, увидите. - Сунув в мешок руку, вытащил горсть семян хлопка. - Надо почистить эти семена, весной понадобятся.
- Ты что, для этого нас здесь собрал? - засмеялся кто-то. - Это же женское дело.
- Видно, доля наша такая: очищать семена от шелухи, а горные села - от врагов.
Все уже догадывались, зачем их собрали здесь, и никто не удивился словам Шихалиоглу.
Вернулся Дедебала.
- Мороз что надо, - сказал он, согревая дыханием пальцы. - Знать бы, Шихалиоглу, чем ты отплатишь нам за то, что эту ночь мы не сомкнем глаз.
-Ты лучше помоги почистить семена. Куда делся Ибрагим?
- Недавно мои ребятки показали мне рисунок удивительного животного. Мордой похож на осла, задние ноги длиннее передних, а на животе - сумка. В ней он таскает детенышей. Вот такая сумка нужна Ибрагиму, чтобы прятаться в ней.
- Ты же нарисовал портрет его жены, - захохотал кто-то.
Шихалиоглу тоже не удержался, засмеялся. Когда он смеялся, на глазах у него выступали слезы. Он вынул платок, вытер глаза.
- Вставай, пойдем за Ибрагимом, - сказал он, поднимаясь.
Дедебала накрыл голову накинутым на плечи пальто, как это делают обычно женщины. Сказал нараспев, нарочито топким голосом:
- "Ах, брат, Ибрагим ушел к тете". - Откинул пальто, добавил шепотом: - "Чтоб ты сдохла, жена, моя тетя уже семнадцатый год в аду. Скажи, что я ушел к двоюродным братьям". - И опять накрыв голову: - "Ах, брат, его тетя отправилась в ад, а двоюродные братья..." Так она мне заливала. Но я же не дурак, как ее муж. Я же видел, как он прошмыгнул в дом.
Шихалиоглу надел шинель и, пропустив вперед Дедебалу, сказал:
- Кончите дело, постарайтесь немного заснуть. Завтра нам придется нелегко. Вернусь, расскажу.
В комнате сидело человек двадцать. Выйдя во двор, он заглянул в дежурку: там было чуть больше.
С этими силами трудно подавить мятеж. Они вызвали только коммунистов. Но мало кто знал, что глубокой ночью поднятые по тревоге конные отряды пограничников пройдут Веди, сделают небольшой привал у села Дашлы и снова отправятся в путь. Наступление на Карабаглар будет вестись с двух сторон.
Шихалиоглу хотел рассказать обо всем этом своему спутнику, но воздержался: через несколько часов он все узнает сам. С Дедебалой их связывало многое - вместе воевали в "Красном таборе", вызывались на самые опасные операции.
Они подошли к дому Ибрагима, остановились у невысокой кирпичной стены. Шихалиоглу стал на цыпочки, заглянул во двор, позвал хозяина. Послышался скрип двери, и появившаяся на пороге жена Ибрагима сказала:
- Ах, брат, его все еще нет дома.
- Куда он спрятался? - крикнул Дедебала.
Казалось, женщина задумалась, а затем по чьей-то подсказке ответила:
- Ибрагим - мужчина, он не станет прятаться.
- Если мужчина, пусть отвечает сам.
- Он ушел по служебным делам. Секретным... - неуверенно добавила она.
Последняя фраза вызвала улыбку Шихалиоглу. Он положил руку на плечо Дедебалы, прошептал:
- Идем.
- Куда?
- Ловить привидение.
Они тихо засмеялись, поочередно схватились за ветку тутовника, свесившуюся через стену, подтянулись на руках и спрыгнули во двор. Пес, лежащий у ворот, поднял голову и лениво залаял. Но он не глядел в их сторону, и они поняли, что собака стара и слепа.
Друзья остановились у дома с покосившейся крышей.
- Ибрагим, Ибрагим! - позвал Дедебала.
Женщина вновь приоткрыла дверь и, высунув голову, сказала:
- Ах, брат, клянусь прахом отца, его нет дома. Хотите - проверьте.
По спокойному голосу женщины можно было понять, что Ибрагим успел выскочить из дому.
- Идем, Дедебала, я найду его, - сказал Шихалиоглу, уверенно направляясь к тендиру. Жена Ибрагима хотела закрыть дверь, но, увидев, куда они направляются, застыла на пороге.
Тендир был накрыт паласом. Шихалиоглу усмехнулся, откинул палас и, взяв обгорелое полено, сунул его в тендир. Полено уперлось во что-то мягкое.
- Ибрагим, я не поранил тебя?
Подняв руки, словно сдаваясь в плен, Ибрагим вылез из тендира.
- Это ты, Шихалиоглу? Что-то продрог, решил вот залезть в тендир согреться. Наверное, вы звали, я не слышал.
- Зато мы слышали, что ты шептал жене.
- Меня пригласили в гости. Я не хотел идти, думал, это они зовут.
- Мой голос знает любая собака на селе, а ты не узнал? - засмеялся Дедебала. - Так я тебе и поверил. Чего ты боишься, глупец?! Разве не ты сказал, что мы идем в Карабаглар? А сам убежал и спрятался в тендире. И не совестно тебе?
- Да что я такого сделал?
Ибрагим заковылял к дому. Было слышно, как он ругает жену. Это длилось достаточно долго, и Дедебала, не выдержав, подошел к двери и ударил по ней ногой. Наконец Ибрагим вышел: на поясе у него болтался пистолет.
- Не было печали... - пробормотал он, отправляясь вместе с Шихалиоглу и Дедебалой.
***
У ворот уездного комитета партии стояла черная машина. Шофер накачивал шину. Сторож Мамедджафар сидел рядом с ним, курил самокрутку, вложенную в мундштук. Шофер-армянин страшно коверкал азербайджанский, каждой репликой удивляя Мамедджафара. Но больше всего сторожу нравилось то, что армянин возит азербайджанца.
- Дай бог долгой жизни новой власти, - говорил он, поднимая глаза к небу, - такое доверие стало между людьми.
Шофер привез Али Таги-заде, ответственного работника Центрального Комитета.
Али Таги-заде, худощавый, невысокого роста мужчина средних лет, с острым и живым взглядом, уже сидел у Шабанзаде, в окружении Шихалиоглу, Талыбова и хозяина кабинета. Шабанзаде подробно рассказывал ему о создавшемся положении. Когда он дошел до гибели Абасгулубека и Халила, Таги-заде встал и прошел к окну.
- Каждый день - новые жертвы, - с горечью сказал он. - Погибли бы в открытом бою - не так было б больно. Я уезжал в Москву, не знал о случившемся. И какому мудрецу пришла в голову мысль послать именно их? Мы собирались направить Абасгулубека в военную академию: он был прирожденным военным. Вы знаете, как "Красный табор" взял Нахичевань? За полчаса, не дав врагам опомниться!.. Впереди Абасгулубек, за ним - двести сабель. А вы... послали его к каким-то недобитым бандитам!..
Голос его дрогнул, и он замолчал, пытаясь взять себя в руки.