Талыбов забыл те слова, которые он обдумывал по дороге, чтобы сказать Кербалаю. "Как втолковать этим людям, суровым и беспощадным, что они ошибаются? Как объяснить, что они про играли?" Не выдержав этой гнетущей тишины, он незаметно нажал на ногу Абасгулубека. Длинные волосатые пальцы Абасгулубека прошлись по его запястью. И медленно сползли вниз. Так делают, когда хотят успокоить детей. Словно говорят: "Не волнуйся, возьми себя в руки, я здесь".
Дверь открылась. В комнату вошел Расул, на лице которого была белая повязка. Он подозвал к себе Халила. Тот вопросительно взглянул на Абасгулубека. Абасгулубек еле заметно кивнул головой: "Иди, не бойся". Халил поднялся. Вместе с Расулом вышел во двор. Напряженность в комнате росла: меж людьми, сидевшими в темном углу, прошел шепоток.
Талыбов кусал губы, но совсем не ощущал боли. "Вот так по одному нас выведут во двор и прикончат. Интересно, кто следующий? Я или Абасгулубек? Я успею выпустить в них четыре пули. Последнюю - в себя".
Через пару минут Халил вернулся. Наклонившись, что-то шепнул Абасгулубеку.
- Это дело хозяев, - сказал Абасгулубек, нарочно повысив голос, чтобы сбить напряженность в комнате.
Когда позвал Расул, Халил был уверен, что у двери его ждут, и оттого приготовился к самому худшему. Но, выйдя на веранду, он успокоился. Расул провел его к дымящимся мангалам. Громко, почти переходя на крик, спросил:
- Какой вы предпочитаете шашлык: с кровью или без?
- Делай как знаешь.
- Я спрашиваю, чтоб знать, как пожарить.
Халил ответил, но Расул не расслышал. Наконец Халил нагнулся и крикнул ему прямо в ухо:
- Лучше с кровью. И чтоб не очень много соли.
Расул кивнул. Спросил, какой шашлык любит Абасгулубек, Халил, мог ответить за друга, но счел нужным вернуться, чтоб успокоить своих товарищей. А потом, когда шашлыки, нанизанные на шампуры, уже были уложены на мангалах, он вернулся в комнату и сел рядом с Талыбовым.
Гамло отрезал ножом ухо Расулу и, избив, бросил незадачливого часового в подвал. Вели, послав людей встретить гостей, освободил Расула, проследил, чтобы ему перевязали ухо, и поручил зарезать барана в тот момент, когда Абасгулубек въедет во двор.
Расул был мясником. Кербалай Исмаил уже давно держал его при себе, так как гости, посещавшие его дом, хвалили Расула за умение и расторопность.
Расул внес в комнату шампуры. Разложил на скатерти белый лаваш. Шашлыки шипели, будто пчелы жужжали вокруг ульев. Закончив свое дело, Расул вышел. Кто-то сказал: "Бисмиллах!" Это было традиционное приглашение к еде. Но Абасгулубек не протянул руку к скатерти.
- Послушайте, куда вышел Вели?
Один из людей поднялся и вскоре вернулся вместе с Вели. Брат Кербалая был высок, строен, красив. Газыри его новой белой чохи были вышиты золотом. Оружие и тонкий пояс отливали серебром.
Вели сел рядом с Абасгулубеком.
- Отведайте угощенья, бек.
- Мы пришли сюда встретиться с Кербалаем.
- Кербалай был бы рад видеть вас, но незадолго до вашего приезда уехал в Келаны. Дороги опасны, чуть выше села Азиз - снежный обвал. Видимо, поэтому он не смог вернуться.
Абасгулубек понимал людей с полуслова. Этот парень еще не научился лгать. "Значит, Кербалай спрятался".
- Кушайте, бек.
Талыбов подумал, что Абасгулубек не прикоснется к еде. Он был очень голоден, а запах шашлыка был дразнящ и ароматен. Абасгулубек подал знак товарищам и первый протянул руку за лавашем. По обычаю, при каких-нибудь переговорах за еду не брались, пока не добьются согласия. Но здесь было не до церемоний. Только доброжелательность и приветливость могли помочь в выполнении их сложной задачи.
- Если говорить по правде, мы никогда с вами не враждовали. Вы сами все это начали, - сказал Абасгулубек, обратившись к Вели. - Правда?
Вели пожал плечами.
- И если я, даже будучи врагом, переступаю через ваш порог, ем ваш хлеб, значит, я хочу дружить с вами.
Ответить на эти слова Абасгулубека мог только Кербалай Исмаил. Никто не хотел говорить лишнего. Вели, прожевав мясо, вытер усы, повернулся лицом к Абасгулубеку:
- Бек, нынешняя вражда отличается от вражды между двумя людьми или двумя родами. Такую вражду нелегко погасить.
- Мы сражаемся за свою честь, - сказал старик, сидевший по ту сторону скатерти. После ответа Вели все заметно осмелели. - Говорят, что вы загоняете женщин в колхоз, и они у вас принадлежат всем. Это правда, бек?
- Выходит, что вы одни во всем крае печетесь о чести и совести, а мы - не мужчины и не люди с честью?
Абасгулубек мог ответить и более резко, но вынужден был сдерживаться. Миссия, которая была на него возложена, совершенно изменила его. Он должен быть сдержанным и бесстрастным, как скала.
- Не гневайся, бек, правда иногда горька.
- Никогда наша честь и наша совесть не брались под сомнение.
- Жители Карабаглара тоже вам известны. Мы не хотим жить колхозом. Мы жили как мужчины и, если придется, умрем мужчинами.
Вели попытался успокоить старика, но это ему не удалось.
Абасгулубек поднялся. Халил уже стоял рядом с ним. Спокойствие и уверенность в своей правоте были написаны на их лицах. Лишь лицо Талыбова выражало беспокойство и затаенный страх.
Вели остановился подле Абасгулубека и мягко сказал ему:
- Садитесь, бек, не годится обижать хозяев. Отведайте нашего хлеба-соли.
- Мы уже сыты, Вели.
Лицо Вели исказилось от сознания своей невольной вины.
- Не принимайте все близко к сердцу. Когда Кербалай вернется, он накажет его.
- Слуга повторяет слова хозяина. Скажите, чтобы привели наших коней.
- Если Кербалай узнает, что вы уехали, обидевшись на нас, он набьет наши шкуры сеном!
Абасгулубек взял его под руку и отвел в сторону.
- Если ты и вправду хочешь оказать нам уважение, скажи, где находится Кербалай. Я не вернусь назад, пока не увижу его.
Вели был в высшей степени мягким и покладистым человеком. Он клялся, что Кербалай находится в Келаны, что дорогу завалило снегом и очень трудно проехать через горы. Абасгулубек почувствовал симпатию к этому парню.
Вели наконец нашел возможным спросить то, что уже давно вертелось у него на языке.
- Вы приехали бёз оружия?
- Вели, мы приехали как друзья, не как враги.
Тот, извинившись, прошел в соседнюю комнату и тотчас вернулся назад. В его руке была винтовка. Он протянул ее Абасгулубеку:
- Моя - пятизарядная. Возьмите, понадобится. Сейчас зима, дорога лежит через горы, леса; вокруг шныряет много всякого зверья.
Никогда Абасгулубек не чувствовал себя таким беспомощным. Он положил руку на плечо Вели, стараясь скрыть горечь.
Старик, который за едой спорил с Абасгулубеком, и тут не преминул поддеть его:
- Ну и время! Кто бы мог представить Абасгулубека без оружия? И у него выбили из рук винтовку.
- Вы все скоро будете ходить без оружия, - эти слова произнес молчавший все время Талыбов. - Какая польза вам от него? Па что оно вам? Если ты крестьянин, то держи в руках серп, а если рабочий - молот.
- Как же, сынок, надейся! Скорее верблюд пройдет через игольное ушко, чем мы сложим оружие.
Абасгулубек погладил ствол принесенной Вели винтовки. Словно этим движением он хотел выразить Вели свою признательность и симпатию. Казалось, он гладил не винтовку, а голову парня. Но через мгновенье он взял Себя в руки и, осторожно отодвинув от себя оружие, повернулся и вышел из комнаты. На веранде Расул уже держал в руках его шинель. Он оделся, застегнувшись на все пуговицы, и, спустившись вниз, вскочил на коня. В тот же миг он принял удобную позу, приосанился, взял в руки поводья - и снова превратился в знакомого всем храброго и непоколебимого Абасгулубека. Конь под ним пританцовывал, казалось - спешил унести своего седока подальше из этих опасных мест.
- До свиданья, Вели. Мы едем в Келаны.
- Счастливого пути.
Они проехали по заснеженной улице меж глинобитных домов и выехали за село. Гнедой Абасгулубека шел впереди.
***
Кербалай Исмаил и Гамло поехали в село Келаны не по окольной, удобной дороге, а напрямик, через дремучий лес Хосрова, и, перевалив гору, когда неяркое солнце уже в последний раз показалось над горой и спряталось наконец в облаках, достигли села. В пути они договорились, приехав в село, допросить арестованных и решить их судьбу.
До сих пор Кербалай откладывал это со дня на день. Гамло не понимал, почему Кербалай медлит, и оттого зло выговаривал:
- Для нас назад пути нет. Мы враги нового правительства. И что бы ни случилось, останемся врагами. Заверяю тебя: если мы попадемся им в руки, они сотрут нас в порошок. А почему мы медлим? Сколько можно ждать? Теперь ничего не изменить.
В душе Кербалай соглашался с этими доводами. Главное - не падать духом и делать свое дело.
В центре села, рядом с мельницей, стояло высокое здание, сложенное из речных камней. Во дворе этого дома толпились вооруженные люди. Это были его люди, и Кербалай увидел, что, прежде чем выбежать встречать их, они побросали игральные карты.
- Ну, как держитесь? - спросил он встречающих.
- А что держаться, хозяин, едят, пьют, спят, - ответил за них Гамло. - И дула ружей у них скоро заржавеют.
Зульфугар, невысокий, плотно сбитый парень, прозванный Медвежонком, смело вступив в разговор, спросил:
- Хозяин, извините, но я не понимаю, как это большевики смогли свалить Николая, который правил триста лет?
Вопрос не понравился Кербалаю. Он поднял глаза, внимательно посмотрел на Зульфугара. Под его взглядом Зульфугар словно стал еще ниже. Но все равно надо было отвечать парню.
- Николай своими руками разрушил свой трон. Еще никто не стрелял из пушек по святыне ислама - Кербале, а Николай это сделал! Я видел своими глазами. Но пушки, которые могут разрушить села, города, смогли выбить из священного дома имама лишь три кирпича... Правда, теперь, сколько ни стараются, никак не могут вставить их обратно...
Простоватый Зульфугар не мог скрыть своей радости и воскликнул:
- Дай бог долгой жизни Советам! Хорошо отомстили этому сукину сыну Николаю. Больше никто не осмелится и близко подступиться к Кербале.
- А ну, подойди-ка ближе!
Хотя Зульфугар не понял своей вины, но все же испугался тона Кербалая и невольно отступил назад.
- Ты слышал о том, что крестьянина Худавера из села Азиз прирезали и бросили в колодец?
- Да.
Кербалай хотел сказать, что это приказал он, но промолчал.
- Стой ровно! - прикрикнул он на Зульфугара.
Зульфугар, подобно турачу выставил вперед грудь.
- Знай, что и тебя я могу изрезать на куски.
- Ваша воля, хозяин, - запинаясь, сказал Зульфугар.
- Николая свалила не новая власть, а всемогущий аллах! Теперь убирайся отсюда, щенок, и приведи ко мне этих большевиков.
Поднимаясь по лестнице на веранду, Кербалай оступился, едва не упал, но вовремя схватился за перила, чертыхнулся, прошел в отведенную ему комнату.
Первым Зульфугар привел полураздетого юношу, дрожавшего от холода. У него были жгучие черные глаза.
Рядом с Медвежонком Бейляр напоминал молодую стройную чинару, поднявшуюся по соседству со старым пнем.
- Подойди ближе, сынок. Еще немного. Вот так. Глаза мои стали слабы...
Зульфугар подтолкнул Бейляра:
- Пошевеливайся, сукин сын!
Тот подошел ближе. Подняв глаза, он взглянул на Кербалая. Угрюмый и ненавидящий взгляд старика потряс его. "Убьет... Знает, все знает. Он не простит, не забудет. Ни за что не простит".
...У нависших над селом скал стоял дом. Говорили, что от него имеется подземный ход в горы. И родник красоты, из сказок, которые рассказывает долгими зимними вечерами старик Шах-пеленг, тоже берет начало там. Именно в нем омыла лицо девушка из этого дома. И стала с тех пор несравненной красавицей.
Эту нехитрую легенду сочинил сам Бейляр. Ведь не было для него во всем селе девушки краше. Но никто не осмелился бы свататься к ней: она была обручена. Страшная судьба выпала на ее долю. Не увидев свадьбы, она уже оделась во все черное. Ее жених Ядулла был убит, обручальное кольцо горестным подарком осталось на ее пальце. Будущий свекор, когда еще был жив сын, посылал ей подарки на Новруз-байрам, в дни других праздников. После смерти сына Кербалай вспоминал о ней лишь в траурные дни. И подарки в этих случаях накрывались черным келагаем.
Раньше Бейляр спускался из своего дома прямо в село. Но с тех пор как подрос и у него стали пробиваться усы, он изменил свой маршрут. Он открыл свою тропинку. Она брала начало у их лачуги, перерезала поле, красное весной от цветущих маков, проходила мимо, дома девушки и спускалась к другому концу села,к зданию сельсовета.
Бейляр хотел собрать нескольких аксакалов, пойти к Кербалаю, испросить, согласно обычаю, разрешения посвататься к этой девушке.
Но когда стали создавать колхозы и раскулачивать богачей, Бейляр отказался от прежнего решения. Он с радостью отмерял земли Кербалая и передавал их колхозу. Он больше не думал о Кербалае. Тропинка, проходящая через маковое поле, все больше белела. Ширилась. И он смело шагал по ней. Не будет же он, комсомолец, просить разрешения у классового врага. Это не достойно его имени. Наверное, Кербалай уже прослышал об этом. Хотя чего он боится - ведь даже та девушка ни о чем не подозревает? Откуда же знать о его любви Кербалаю?
- Значит, ты комсомолец, да? Отвечай!
Бейляр молчал.
- Ты что, глухонемой?
Гамло стоял, прислонившись к стене. Бейляр увидел его горящие зеленым пламенем, словно тигриные, глаза. Невидимые руки крепко обхватили его. Удар Гамло разбил ему нос и губы.
- Твоя мать хвалилась, что ее сын, комсомолец Бейляр, ничего не боится. Осмеливается отнимать землю у самого Кербалая. Ну что, где твоя смелость?
Голос Кербалая доносился откуда-то издали. Бейляр слизнул кровь, сжал губы.
Длинная, с черными ногтями, словно медвежья лапа, рука Гамло закрыла глаза Бейляру. Казалось, на лицо положили горячие угли, глаза закрыло черное небо и в этом небе засверкали звезды. А другая рука Гамло ребром ладони, как тупым топором, опустилась на его шею. Бейляр, качнувшись, свалился на землю. Гамло вытащил револьвер, указательный палец привычно лег на курок.
- Стой! - тихо приказал Кербалай Исмаил. Гамло грязно выругался, но, так и не облегчив сердца, направил дуло револьвера на дымоход и нажал на курок.
В подвале, где держали арестованных активистов, было темно, пахло конским потом и мочой. В щели еле пробивался свет.
Арестованные слышали выстрел.
- Убили парня, - сказал кто-то.
Голос, напоминающий девичий, ответил ему:
- Нет, видимо, стреляли не в него. Попади пуля в тело, такого грохота не было бы.
- Какое у него тело? Кожа да кости.
Кто-то другой, с хрипотцой в голосе, сказал:
-Интересно, нашлась ли его мать?
- Говорили, это дело рук Гамло.
- Не может этого быть!
А той порой Кербалай приказал Зульфугару увести парня. "От этой скотины пахнет навозом", - брезгливо добавил он.
Вечер наступил внезапно. Снег заблестел в лунном свете. Казалось, землю осыпали голубой серебряной пылью. Рядом темнело здание мельницы, вдали едва проглядывались заснеженные горы.
Лежа на снегу, Бейляр понемногу приходил в себя.
- Ну, вот ты и воскрес, - сказал Зульфугар.
Бейляр с трудом поднялся и сел. Протер кулаками глаза.
- Где я?
- У дверей рая, - захохотал Зульфугар.
Через десять минут Зульфугар снова втащил его в комнату. На сей раз Кербалай постарался придать своему голосу мягкость.
- Сынок, ты еще совсем ребенок. Тебя сбили с пути, - говорил он, перебирая четки. - Я гожусь тебе в отцы. Тебя подучили, вот ты и решил пойти против меня. Что делать? Я прощаю тебя. И даже предлагаю перейти на мою сторону. Ну, что скажешь?
- Я не могу стать предателем, Кербалай. И ты сам не должен предлагать этого.
- Почему предателем? Вначале ты ошибался, теперь все осознал, а я простил тебя.
Сейчас каждый человек на счету. В ближних селах едва набралось пятьдесят - шестьдесят мужчин, способных держать оружие. А если половина из них отвернется, с кем они останутся? Именно поэтому Кербалай до поры до времени никого не казнил. Все еще надеялся перетянуть на свою сторону.
- Нет, Кербалай, я не смогу пойти на это.
Гамло на этот раз стоял за спиной Бейляра. Он поднял руку и опустил кулак на голову парня. Перед глазами Бейляра пронеслись вытканные узором шерстяные носки, чарыки с загнутыми вверх носами.
- Уберите этого ублюдка, со временем он поймет, с кем имеет дело, и перейдет на нашу сторону.
Бейляра увели. В комнату ввели крепко сбитого, среднего роста мужчину, чьи усы и борода были цвета соломы.
- Неужто это ты, Иман?
- Да, это я, Кербалай.
- Скажи мне правду, куда ты дел штамп и печать?
- Если бы дело было только в них, я сказал бы, куда их спрятал. Но ведь Советы имеют не только штамп и печать, у них есть столица, есть войска, артиллерия.
Иман был председателем сельсовета. Кербалай знал о его ораторских способностях.
- Иман, поверь мне, я на твоих глазах разрушу Советы. И над домом, где ты повесил красное знамя, вывешу свой флаг.
- Но ведь пока не разрушил, Кербалай? Когда разрушишь, я поверю.
Кербалай встал и приблизился к нему.
- Ты оказался неблагодарным, Иман. Я и на этот раз не трону тебя, и это будет продолжаться до тех пор, пока ты не поймешь свою вину и не раскаешься. Хорошо, иди. В свободное время я еще поговорю с тобой.
- Я буду ждать этого разговора. Что же касается раскаяний, то от меня их не жди.
Кербалай сделал вид, будто не расслышал последних слов.
У самой двери Иман вдруг остановился и, оттолкнув конвоиров, подошел к Кербалаю:
- У меня к тебе одна просьба.
- Говори.
- Мы - враги. Ты можешь убить меня, закопать живым в землю. Поступай как знаешь - твоя воля. Но одна просьба: не трогай мою семью. Если хочешь рассчитаться со мной, убей, изрежь на куски, повесь, лишь чести не лишай...
- Я не воюю с женщинами, Иман. Иди с богом, я не трону твоей семьи.
- Только это я хотел услышать от тебя, Кербалай.
***
Всадники стояли в глубоком молчании, глядя на возвышающийся на вершине склеп с синим куполом, сложенным из глазурованного кирпича. Там была могила Ядуллы, сына Кербалай Исмаила. Каждый раз, в день его гибели, здесь ставили огромный котел и резали семь баранов. Крики и плач женщин разносились по всей округе.
Сейчас могила была завалена снегом. У подножья склепа виднелись волчьи следы, они, попетляв, спускались в ущелье и исчезали. В какой-то миг Абасгулубеку почудилось, что эти следы оставлены не волком, а Кербалаем. Он оставил сына и пошел искать черную стаю, к которой можно было бы пристать.
Абасгулубеку захотелось быстрее уехать отсюда. Предчувствие надвигающейся беды охватило его. "Кербалай забыл сына", - подумал он.
Он молча тронул поводья. На снегу виднелись конские следы: кто-то проезжал по дороге. Мороз шел на убыль. Временами даже показывалось солнце, затем облака, похожие на кучи хлопка, снова закрывали небо.