Реция не могла узнать Рошану, лицо которой было закрыто, но та тотчас узнала ту, которую она однажды видела в объятиях Сади. Она увидела, что с того времени красота ее соперницы еще больше расцвела, и это только усилило ее ненависть и укрепило ее в намерении устранить соперницу, захватив ее в свои руки.
- Я покупаю Рецию, - сказала принцесса, обращаясь к Бруссе. - Ты получишь деньги в моем дворце.
- Возьми меня с собой! - умоляла Реция в смертельном страхе. - Не оставляй меня здесь ни одной минуты!
- Твоя просьба будет исполнена! Закройте ей лицо покрывалом! - приказала принцесса невольницам, которые привели Рецию. - Посадите ее в мою карету. Я возьму ее с собой.
- Благодарю тебя! - сказала Реция, закутывая лицо покрывалом.
Она и не подозревала, в чьи руки попала!
Только когда карета остановилась перед дворцом Рошаны и слуги принцессы отвели новую невольницу внутрь мрачного здания, только тогда действительность предстала во всей наготе перед изумленной и испуганной Рецией.
Что все это значит? Зачем привезли ее сюда? Не должна ли она была тут найти Сади мужем принцессы? Должна ли она быть свидетельницей его любви к другой, или ей назначено занять место в гареме Сади?
Эти вопросы волновали несчастную, и она не могла найти ответа ни на один из них.
Через несколько дней, как мы уже знаем, Сади-паша неожиданно явился во дворец Рошаны.
Принцесса тотчас приняла его, и он был введен в приемный зал дворца, окна которого выходили в сад.
Рошане бросилось в глаза сильное волнение, овладевшее Сади. Лицо его выражало гнев. Она подумала, что он пришел за Рецией. Виноватые всегда находятся в страхе, что вина их будет открыта.
- Наконец-то ты пришел ко мне! - сказала она, с улыбкой встречая Сади. - Наконец-то я вижу тебя снова! Но что с тобой, Сади-паша? Уж не заботы ли о государственных делах волнуют тебя?
- Мне сказали, но я не могу в это поверить, что Реция, дочь Альманзора, находится в твоем дворце, - сказал Сади в сильном волнении.
- Реция, дочь Альманзора? - спросила принцесса с хорошо разыгранным удивлением. - К чему ты спрашиваешь об этом? Я думала, ты пришел, чтобы загладить свою вину за то, что так долго у меня не был, а ты с гневом спрашиваешь меня о какой-то Реции!
- Прости, принцесса, мое волнение. Ответь мне, здесь ли Реция?
- Ты совершенно переменился, Сади-паша, ты прежде был совсем другой!
- Положи конец неизвестности, которая меня мучит, принцесса.
- Ты спрашиваешь о Реции? Да, я купила как-то у Бруссы невольницу, которую так звали.
- Где она? Я хочу ее видеть!
- Какое странное требование! Какое тебе дело до моих невольниц?
- Я должен ее видеть! Я хочу знать правду! - вскричал Сади, забывая обо всем.
- Так подойди к окну и взгляни в сад, - гордо сказала принцесса.
Дрожа от нетерпения, Сади бросился к окну. Вдруг он вскрикнул и отскочил назад.
В саду под окнами зала он увидел Рецию, работавшую под наблюдением садовницы.
Молния радости сверкнула в глазах Рошаны.
- Что с тобой, Сади-паша? - спросила она ледяным тоном.
Но Сади не слышал ничего. Сомнения и борьба, происходившие в нем, окончились. Он знал теперь свой долг! Сознание вины глубоко проникло в его сердце при виде той, которую он забыл и покинул, стремясь к славе и почестям.
Рошана унижением соперницы достигла только того, что с этой минуты выбор Сади был сделан.
Не говоря ни слова, Сади выбежал из зала.
Принцесса взглянула вслед ему с холодной, злой усмешкой.
XIX. Подземный ход
Мы оставили заключенных в пирамиде в ту минуту, когда Лаццаро схватил одного из дервишей и между ними завязалась отчаянная борьба.
Желание Мансура, по-видимому, исполнилось. Старая гадалка была мертва, а противник грека боролся со всем мужеством отчаяния, и очень могло случиться, что он станет победителем. А в таком случае смерть грека была бы неизбежна.
Мансур был невозмутимо хладнокровен и спокоен, он был вполне уверен в спасении.
Он говорил себе, что он не может здесь погибнуть. Каким образом будет он спасен, этого он еще не знал, но больше всего надеялся на помощь от дамиеттского муллы.
Между тем борьба все еще продолжалась, и в ней приняли участие остальные дервиши, не видя, на кого они нападают. Они помогали тому, на чьей стороне был перевес, не разбирая, кто это: Лаццаро или схваченный им дервиш.
Наконец отчаянное сопротивление жертвы было сломлено, и обезумевшие от голода и жажды люди набросились на нее, как волки, и в одну минуту разорвали ее на куски.
В другое время они отвернулись бы с ужасом и омерзением от подобной пищи, но тут голод заглушил в них все человеческие чувства и обратил их в хищных зверей.
- Однако, как он защищался! Пусть в следующий раз другой ловит, с меня довольно! - раздался вдруг голос, в котором Мансур тотчас узнал голос грека.
Лаццаро вышел победителем из отчаянной борьбы, и надежды Мансура не оправдались.
Ни Мансур, ни грек не решились прикоснуться к трупу дервиша, несмотря на то, что они страдали не меньше других. Железная воля помогала им переносить то, что было невыносимо для других.
Разделив еще теплый труп товарища, дервиши попрятались по углам, как бы боясь, чтобы кто-нибудь не отнял у них их кровавую добычу.
Один из них, чтобы быть в большей безопасности, пролез через отверстие в стене во вторую камеру пирамиды. Но, боясь, что его и там легко могут найти, он пробрался в самый дальний угол и там прижался к стене.
Вдруг ему показалось, что один из камней под его рукой слегка пошевелился.
Безотчетный страх охватил его. Он стал ощупывать руками стену и нашел, что действительно один из камней, а именно широкая, вдавленная в стену плита, только слабо держится. Он нажал рукой, и плита с глухим шумом упала на землю, открыв отверстие в стене, которое было началом идущего в глубину прохода.
Глухой шум от падения камня услышал Мансур, и он тотчас бросился в ту сторону, откуда он слышался.
- Что ты тут делаешь? - спросил он, подходя к дервишу.
- А, это ты, мудрый Баба-Мансур! - сказал узнавший его голос дервиш. - Посмотри, я нашел здесь отверстие в стене. Тут выпала плита.
Мансур с лихорадочным нетерпением стал ощупывать отверстие. Он был уверен, что это была какая-нибудь скрытая ниша, где находились сокровища калифов.
Отверстие было настолько высоко, что в него мог пройти человек, лишь немного согнувшись.
Казалось, это был какой-то проход между обломками скал, из которых была сложена главная масса пирамиды. По-видимому, он вел вниз, так как пол его заметно понижался.
Дикая радость овладела дервишем при этом открытии.
- Сюда! Сюда! Проход! - закричал он, сзывая остальных во вторую камеру пирамиды.
- Где? Где ты? - раздалось со всех сторон.
- Здесь! Идите сюда! Здесь есть выход!
- Зачем ты зовешь других! - сказал с гневом Мансур. - Разве ты знаешь, куда ведет этот проход?
- Он ведет на свободу, мудрый Баба-Мансур! - вскричал дервиш, радость которого не знала границ. - О, мы теперь спасены! Я говорю тебе, мы спасены! Иль-Алла! Аллах Акбар!
Дервиши плакали, кричали, смеялись и бесновались, как сумасшедшие.
Мансур пошел по проходу в сопровождении обнаружившего проход дервиша. Некоторое время они двигались в полном мраке. Вдруг впереди блеснула яркая звездочка. Это был луч света!
- Свет! Свет! - заревел дервиш. - Свобода! Мы спасены! Спасены! Сюда!
При этом известии всеми остальными спутниками Мансура овладело неописуемое волнение. Давя друг друга, они бросились к узкому отверстию, каждый хотел первым выйти на свободу.
Можно было подумать, что их жизнь подвергалась опасности от каждой минуты промедления.
К счастью для них, проход был длинным и узким, так что они могли продвигаться вперед только медленно. В противном случае им грозила бы слепота, так как их глаза, отвыкшие от света, не вынесли бы быстрого перехода к свету, хотя солнце уже заходило и наступили сумерки.
Мансур первым достиг конца прохода, наполовину засыпанного песком, и вышел на свободу.
Только тут его железная натура сломалась. Он зашатался и упал без чувств на песок. Дервишами окончательно овладело безумие, одни из них скакали и кривлялись, произнося имя Аллаха, другие, лежа на земле, корчились в судорогах, третьи лежали, как мертвые, от истощения.
Двое из них вскоре опомнились и пришли в себя, двое других помешались. Их расстроенный мозг не вынес такого потрясения.
Один только Лаццаро спокойно перенес этот быстрый переход от гибели к спасению.
Очнувшись от забытья, Мансур с двумя дервишами пошел отыскивать верблюдов.
Только двое из них еще остались, остальные же, по всей вероятности, убежали в пустыню, так как они не были привязаны.
Во вьюках были финики и несколько мехов с водой. Мансур разделил еду между своими спутниками понемногу, так как знал, что после длительного голода большое количество пищи может быть смертельно.
Наступила ночь, и, подкрепив себя немного пищей, несчастные заснули, обессиленные голодом и бессонницей.
Только один Лаццаро не спал. Жадность, которая в нем была сильнее, чем в Мансуре, побеждала усталость. Этот бледный, истощенный страданиями человек выносил лишения легче всех других его товарищей.
Он притворился спящим и лежал без движения до тех пор, пока не убедился, что все остальные крепко заснули.
Тогда он осторожно приподнялся и осмотрелся вокруг: все было тихо и спокойно, даже верблюды спали.
Неслышными шагами подошел грек к Мансуру, и, наклонившись над ним, осмотрел все его карманы.
Но они были пусты. Во вьюках верблюдов тоже не было и следа сокровищ калифов.
Было очевидно, что Мансур или не нашел сокровищ, или оставил их внутри пирамиды. Лаццаро хотел во что бы то ни стало воспользоваться этим случаем, чтобы обогатиться. Если Мансур нашел сокровища, он должен с ним поделиться!
С этими мыслями Лаццаро лег, решив наблюдать за всеми передвижениями Мансура, если тот проснется. Но тут тело взяло верх над духом, и крепкий сон сморил его. Когда грек проснулся, была еще ночь, но луна уже спустилась к горизонту. Близилось утро. Первой мыслью Лаццаро было взглянуть на Мансура, но место, на котором тот лежал вечером, было пусто.
Демоническая улыбка искривила бледные черты Лаццаро.
Мансур еще раз решился проникнуть внутрь пирамиды для поиска сокровищ калифов.
Мансур не захотел делиться добычей, так он погибнет в этой охоте за богатством!
Кругом было темно, дервиши спали крепким сном. Грек осторожно поднялся и прокрался к подземному ходу, который вел внутрь пирамиды. Тут он убедился, что его догадки справедливы. В глубине узкого прохода виднелся слабый свет. Мансур воспользовался тем, что спутники его спали, и, взяв с собой лампу, снова проник в пирамиду, чтобы продолжить поиски сокровищ.
Казалось, что свет мало-помалу приближается. Мансур, значит, уже возвращался? Может быть, он несет уже часть сокровищ, чтобы спрятать ее во вьюках верблюдов? Лаццаро притаился за выступом стены и ждал приближения Мансура.
Страшное волнение овладело им. В висках стучало, в ушах раздавался шум, казалось, вся кровь прилила к голове. В эту минуту должно было решиться, будет он обладателем громадного богатства или нет.
Неужели он подвергался всем этим опасностям только для того, чтобы вернуться в Константинополь с пустыми руками?
Свет все приближался, и наконец уже можно было различить Мансура, который, согнувшись, медленно шел но узкому проходу.
Вдруг в нескольких шагах перед собой он увидел человека, преградившего ему путь.
- Кто тут? - спросил он, вынимая из кармана револьвер. - А, это ты, Лаццаро! Что ты здесь ищешь?
- Сокровища, Баба-Мансур! - отвечал грек. По тону этого ответа Мансур понял, что ему грозит большая опасность.
- Назад! - закричал он, вздрогнув и побледнев от охватившего его ужаса. - Выйди вон из прохода и дай мне пройти!
- Если я повернусь, ты меня убьешь! Нет, я хочу поделиться с тобой.
Вместо ответа Мансур прицелился в грека, приближавшегося к нему с угрожающим видом.
- Назад! - крикнул он.
Грек бросился вперед. Загремел выстрел, и в ту же минуту лампа, которую держал в руках Мансур, упала на землю и разбилась.
Пуля Мансура не задела Лаццаро, тот остался невредим, и во мраке завязалась отчаянная борьба, борьба не на жизнь, а на смерть.
Дервиши спали так крепко, что их не разбудил гром выстрела, а шум борьбы в подземелье не доходил до них.
Поэтому Мансуру нельзя было надеяться на помощь, и он напряг все силы, чтобы одолеть своего противника.
Со своей стороны Лаццаро знал, что смерть его неизбежна, если Мансур одержит верх.
Несколько минут слышался глухой шум борьбы, наконец все стихло.
В конце подземного хода показался Мансур, бледный, в разорванной одежде, с окровавленным кинжалом в руке.
Мансур стер кровь с кинжала и привел, насколько это было возможно, в порядок свое платье. Затем он подошел к спящим дервишам и, разбудив их, велел собираться в путь.
Верблюды тотчас были навьючены, и маленький караван двинулся по пустыне.
Дервиши спросили о Лаццаро, но Мансур ответил им, что с ним произошло несчастье, и они замолчали. Дисциплина, ослабевшая во время ужасного заключения, была восстановлена, и дервиши не смели расспрашивать своего повелителя.
Через несколько дней Мансур счастливо достиг гавани, где ожидал его нанятый им пароход, и вернулся в Константинополь.
XX. Покушение на жизнь принцев
Поздно вечером в субботу 13 мая 1876 года у входа в развалины Кадри остановился экипаж, на козлах которого рядом с кучером сидел черный слуга.
Это был экипаж султанши Валиде.
- Здесь мудрый Мансур-эфенди? - спросила она подбежавшего старого, оборванного дервиша.
- Да, повелительница! Мудрый Баба-Мансур недавно счастливо вернулся из своего большого путешествия! - ответил дервиш.
Негр соскочил с козел и открыл дверцу кареты. Султанша Валиде вышла из экипажа.
- Веди меня к Мансуру-эфенди! - приказала она дервишу.
В первый раз султанша искала льва в его логове, в первый раз проникала она в мрачные развалины Кадри.
Дервиш показывал ей дорогу, слуга-негр шел позади. Она прошла мимо вертевшихся и кривлявшихся дервишей, мимо других, которые пели и призывали Аллаха, и наконец достигла башни Мудрецов, где находился Мансур.
Тут она увидела странное зрелище.
Старый дервиш, помешанный и потому считавшийся святым, лежал около полуобвалившейся стены, положив левую руку на землю, и правой ударял кинжалом с такой быстротой, что едва можно было уследить за его движениями. С неописуемой ловкостью вонзал он блестящую сталь в землю между растопыренными пальцами левой руки.
Он был так поглощен этим занятием, что не видел и не слышал ничего, что происходило вокруг него.
Султанша, проходя мимо, бросила ему золотую монету. Он подобрал ее и, кивнув несколько раз головой, покрытой длинными седыми волосами, снова взялся за кинжал.
- Как имя этого несчастного? - спросила султанша у сопровождавшего ее дервиша.
- Алаи, повелительница! Но он не несчастен, он один из самых счастливых!
- Знает ли он, что делает?
- Его душа у Аллаха! - отвечал дервиш, указывая на небо.
Дверь башни отворилась, и султанша вошла в зал совета.
Мансур находился там.
- Благословляю вечер, в который я удостоился высокого посещения вашего величества! - сказал он, почтительно кланяясь султанше.
- Наступило тяжелое и опасное время, - начала султанша, по своей привычке сразу приступая к делу. - Я хочу переговорить с тобой!
- Посещение вашего величества для меня великая милость! Потеря доверия султана тяжело поразила меня, но это новое доказательство вашей благосклонности подняло мой упавший дух! - продолжал бывший Шейх-уль-Ислам.
- Перейдем к делу, Мансур-эфенди, - прервала его султанша. - Я приехала сюда сама, а не позвала тебя в мой дворец, потому что я хотела, чтобы наше свидание осталось тайной. Ты знаешь, какое бурное время наступило! Война и смуты охватили все государство, и происходят события, которые очень меня беспокоят.
- Что же беспокоит тебя, повелительница? Одари меня своим доверием!
Султанша опустилась на диван, Мансур остался стоять перед ней.
- Знаешь ли ты о заговоре в пользу принца Мурада? - вдруг спросила она и бросила на бывшего Шейха-уль-Ислама проницательный взгляд, наблюдая за действием, которое произвели на него ее слова. Ей назвали Мансура как одного из заговорщиков.
- О заговоре, повелительница? - спросил Мансур с так искусно разыгранным изумлением, что даже проницательная и недоверчивая султанша была обманута. - Нет, я об этом ничего не слышал! Волнение в столице очень велико! Ты сама знаешь требования недовольных. Гяуры должны быть безжалостно истреблены! Софты недовольны главой Ислама и находят его слишком уступчивым и медлительным. Неудивительно, что при таких обстоятельствах принцы думают о возможности переворота и рассчитывают на успех своих планов.
- Это значит, что принц Мурад думает, что близко время его восшествия на престол!
Мансур понял, что если он через султаншу вынудит Абдул-Азиса принять относительно принцев чересчур суровые меры, то это только увеличит число недовольных и ускорит переворот. Он всеми силами помогал министрам подготавливать свержение султана, так как только от его преемников он мог ожидать помощи в свершении своих планов.
- Я боюсь, ваше величество, что принцы рано или поздно возымеют эту надежду, - сказал он.
- Твои сдержанные слова еще больше подтверждают справедливость моих опасений.
- Мне не было позволено доказывать далее мою преданность вашему величеству и нашему высокому повелителю, султану, так как интриги одной выскочки лишили меня доверия его величества. Но я по-прежнему предан моему повелителю, несмотря ни на что! - сказал хитрый Мансур. - Если ты хочешь, высокая повелительница, выслушать мое мнение и мои советы, то я готов повергнуть их к твоим ногам.
- Говори.
- Быстрые, энергичные меры могут уничтожить все замыслы врагов. Одно повеление может уничтожить самый корень опасности и отвратить мысли всех от какого бы то ни было заговора.
- Назови мне это повеление, Мансур-эфенди.
- Опасность будет уничтожена, если его величество султан даст приказание немедленно арестовать принцев, отвести их во дворец Долма-Бахче и там содержать иод строгим контролем.
- Арестовать! Да, ты прав! - сказала султанша, которую легко было побудить к подобным поступкам.
- Нужно арестовать всех принцев, кроме принца Юссуфа, - продолжал Мансур. - Не только принцев Мурада и Гамида, но и Решила и Нурредина - таков мой совет. Арест должен быть произведен со всей возможной осторожностью и никак не позднее завтрашнего утра.
- Да, я согласна с тобой, это необходимо.
- Кроме того, надо объявить принцам, что они не могут принимать никого без ведома главного камергера, мушира Чиосси, и что они могут посылать письма, только прочитанные и подписанные им.