- Пожалуй так, воевода, - отозвался Шило и ушёл собирать своих ратников в сумятице угасшего побоища.
Рассвело. Близ Шеина сгрудились его ратники. Резня в Кремле уже завершилась. На соборную площадь въехал небольшой конный отряд. Впереди на вороном скакуне ехал Василий Шуйский. Его сопровождали три брата. Князь Василий остановился близ Шеина, спешился и подошёл к нему.
- Спасибо, воевода, ты действовал славно, - сказал князь.
- Чего не сделаешь во благо Руси, - ответил Шеин.
- Приходи завтра на Красную площадь. Народ прокричит нового царя. И помни, что он назовёт моё имя.
Князь Шуйский произнёс эти слова обыденно, но от этого они не потеряли своей силы.
Михаил Шеин поверил, что всё так и будет. Князь ждал его слова, и Михаил отозвался:
- Ты, князь-батюшка, заслужил эту честь. Твоей волей мы избавились от самозванца и поляков.
- Спасибо, воевода, за признание моей чести, - сказал Шуйский и направился к коню.
Стременной помог ему подняться в седло.
На другой день князя Василия Шуйского не выбрали в цари. Михаил, Нефёд и Анисим побывали на Красной площади и в Кремле. Сотни ратников и горожан убирали в Кремле трупы убитых поляков. Это зрелище не привлекло Шеина, и он увёл своих спутников из Кремля. Они выходили через Предтеченские ворота, и там Шеин встретился с дьяком Елизаром Вылузгиным. Он шёл в свой приказ на службу, как ходил больше десяти лет. Встреча была тёплой.
- Мы живы и здоровы, и слава Богу, - произнёс дьяк и обнял Михаила. Спросил: - Чем ты озабочен?
- Шуйский Василий звал на Красную площадь, да вот напрасно.
- Знаю, зачем звал. Пусть потерпит. Бояре думают на Земском соборе царя выбирать, да побаиваются: земцы откажут Шуйскому. Завтра, поди, позовут москвитян на Красную площадь. Приходи.
Но на другой день Михаил не смог прийти на Красную площадь. В доме Шеиных появился дорогой гость - двоюродный брат Маши Артемий. Он приехал с женой Анастасией, пятилетней доченькой Аннушкой и трёхлетним сыном Васенькой. Собрались все Шеины и Измайловы. Не хватало только боярыни Анны, которая два года назад приняла иночество и коротала старость в Суздальском Покровском монастыре. Все минувшие годы Артемий провёл в Пронске воеводой, а минувшей весной по воле Лжедимитрия был отозван.
- Теперь ты можешь вернуться на воеводство, пока другой царь-батюшка не вспомнит, - посмеялся по этому поводу Михаил.
- Надоело нам там. Настенька осиротела. В один год убрались от поветрия матушка и батюшка. Теперь в Москве поживём. Дом-то пустует.
Когда гости помылись в бане с дороги, началось застолье. Просидели за "чарами" до позднего вечера. Было что вспомнить.
А в этот день на Руси появился новый, "всенародно" избранный царь - Василий Иванович Шуйский. На Красной площади, как рассказывал Анисим, было людно, но за Шуйского прокричали лишь те горожане, которых он поднимал против Лжедимитрия. По этому поводу среди бояр Шуйского будут звать "полуцарём". Бояре потребовали от Шуйского, чтобы он целовал подкрестную запись. В ней было записано: "Целую крест всей земле на том, что мне ни над кем ничего не делать без собору, никакого дурна", - "чего искони веков в Московском государстве не важивалось", - отметили летописцы.
Чутьё подсказывало Шеину, что его отсутствие на Красной площади в день избрания Шуйского на царство сойдёт ему с рук. В сумятице державных дел царь Шуйский забудет о лёгком уколе его самолюбию. Но были у Шеина и сомнения. Как же? Ведь князь просил, а он пренебрёг - вот и укол.
Но пока в жизни Михаила Шеина всё шло благополучно. И царь Василий Шуйский не забыл о нём. Да и как забыть? Василий понимал, что трон, на который он сел, стоит на огнедышащем вулкане, а не в Руси обетованной.
Едва был низложен и убит Лжедимитрий I, как в июле начался новый поход из Путивля на Москву и во главе восставших стоял бывший холоп князя Телятевского с Черниговщины. Это был Иван Болотников. Он повсюду рассылал грамоты, называл себя царём Димитрием и писал, что чудом спасся от гибели в ночь на семнадцатое мая. Болотников продвигался к Москве стремительно. За один только август все города Курской и Орловской земель присягнули на верность царю Димитрию. Под Кромами Болотников разбил первую царскую рать, которую возглавлял брат "полуцаря" Димитрий Шуйский. Вскоре же недалеко от Калуги, в устье реки Угры, Болотников встретил упорное сопротивление рати племянника Василия Шуйского, князя Михаила Скопина-Шуйского. Однако Болотников сломил упорство девятнадцатилетнего воеводы и двинулся дальше к Москве. Силы нового Лжедимитрия постоянно прирастали. К нему присоединились под Калугой отряды восставших во главе с Истомой Пашковым.
В эти тревожные дни и позвали Михаила Шеина вместе с другими воеводами в Кремль. Тут были князья Иван Голицын, Иван Шуйский, Фёдор Шереметев.
- Вот увидел вас, и надежды во мне затеплились, - начал разговор царь Василий. - Я верю, что мы побьём Ивашку Болотникова и Истомку Пашкова. Вот ты, Иван Голицын, встанешь во главе Тверского полка, тебе, Фёдор, вести ярославцев. Ты, окольничий Михаил, со смолянами иди в сечу. Ну а брату своему Ивану я поручаю московский полк. Он на поле брани с племянником объединится и пойдёт на самого атамана вкупе с князем. - Шуйский подошёл поближе к Шеину: подслеповатый был. - А ты, Михайло Шеин, прояви умение одолеть Истомку Пашкова.
Вскоре царь отпустил воевод собираться в поход. Но Шеин зашёл сначала в палаты патриарха. Ему хотелось увидеть там лазутчика Луку Паули, который теперь служил патриарху Гермогену. Но прежде Шеину пришлось встретиться с самим патриархом. Он был суров лицом, у него были чёрные жгучие глаза, и весь облик его напоминал грозного воителя. Михаил, однако, не робел перед ним, знал, что патриарх грозен для неправедных, сказал:
- Святейший, отпусти со мной Луку Паули в поход на Истому Пашкова.
- В чём надобность в Луке, сын мой? Он не воин, но посланец патриарший.
- Он посланцем и послужит. Ведомо мне, что честный дворянин Истома Пашков впал в заблуждение и, ежели помочь ему прозреть, он отойдёт от разбойника Ивашки Болотникова. Лука это сможет сделать.
- Я в согласии с тобой, сын мой, - ответил суровый воитель за Русь православную.
Через день, когда Михаил Шеин уходил из Москвы со смоленским полком, покинул палаты патриарха и лазутчик Лука Паули. С Шеиным он встретился за Коломенским, под селом Заборьем, побывав к этому времени в стане Истомы Пашкова. Истома отошёл от Ивана Болотникова в царский стан по увещеванию Луки Паули. Но это случилось после упорных схваток отрядов Ивана Болотникова с царским войском. Как этого добился Лука Паули, трудно сказать. Ведь в эту пору в войско Болотникова пришли на помощь с отрядами братья Прокофий и Захар Ляпуновы из Рязани. Ещё пристал к повстанцам Григорий Сумбулов с отрядом в пятьсот человек.
В войске Болотникова насчитывалось в ту пору больше десяти тысяч повстанцев. Он уже замахнулся в мыслях овладеть Москвой. Но его победное шествие было прервано встречей с полками князей Голицына, Шереметева, Шуйского и окольничего Шеина. В самый разгар боев от Болотникова следом за Истомой Пашковым отошли братья Ляпуновы и Григорий Сумбулов. Иван Болотников с остатками повстанцев спешно отступил к Калуге, занял её и начал обороняться. Полк Михаила Шеина вместе с другими царскими полками преследовал Болотникова и осадил Калугу. Шёл декабрь 1606 года.
А в январе Михаил Шеин со своим полком был отозван в Москву, и он не скоро понял причину, заставившую царя Василия Шуйского вывести полк смолян на отдых.
Глава шестнадцатая
НА ВОЕВОДСТВО В СМОЛЕНСК
Как перед буйными и долгими грозами, в жизни Михаила Шеина в 1607 году наступило затишье - год мирной и безоблачной жизни. Только с семьёй - женой Машей, детьми Катей и Ваней - проводил он свои дни нежданного-негаданного отдыха. Летом он побывал с женой и детьми в Суздале. Там Шеины облагораживали свой дом, встречались с Артемием и его семьёй, которые на лето приехали в Суздаль. Потом все вместе поехали на грибную пору в Костромскую землю, в село Берёзовец. Там в тишине и благости прожили до глубокой осени, ходили с Артемием на охоту, достраивали усадьбу. В селе Берёзовец заложили и начали строить каменную церковь.
А в конце бабьего лета прискакал из Москвы Анисим, который оставался на хозяйстве в палатах Шеиных, и привёз повеление царя Василия Шуйского явиться не мешкая пред его ясные очи.
- Ты не спросил у царя-батюшки, зачем он зовёт-то? - пошутил Шеин.
- Спрашивал, - весело заявил Анисим, - так он свои глазки прищурил и пальцем погрозил: дескать, много будешь знать, скоро состаришься. А мне неохота стареть, - балагурил Анисим.
Однако сердце подсказало Михаилу, что отдых ему был дан не напрасно и его ждут в жизни большие перемены. Михаил не поделился своими предчувствиями ни с кем. Он убедил Марию, что вскоре вернётся и всё будет по-прежнему.
- Жди меня, голубушка, ждите меня, детушки. Я соколом слетаю в Москву, привезу вам гостинцев, и мы зимовать тут будем.
Сын Ваня просился к отцу на руки.
- Я хочу с тобой, тятя, хочу с тобой! - тянул он ручонки.
Михаил поднял сына, прижал его к груди.
- Вот как вырастешь, дам тебе коня и мы вместе поскачем в Москву, а то и дальше.
- Я умею скакать. Дай мне лошадку, - не унимался голубоглазый лобастенький малыш.
Мария взяла у Михаила сына, сказала:
- Иди с Богом, родимый, а мы к лошадкам пойдём.
Поцеловав Марию, сына и дочь, Михаил ушёл к коню, которого держал Анисим, и вскоре они покинули подворье.
Москва на этот раз показалась Михаилу умиротворённой. Ничто не нарушало её деловитой жизни. Но ещё совсем недавно в стольном граде было неспокойно. Под Тулой, где засело войско Ивана Болотникова, ещё лилась кровь тех, кто шёл на приступы, и тех, кто защищался от царского войска. Повстанцы знали, что их ждёт, если они сдадутся на "милость" царя. Но они не знали и другого, того, что их ждёт суровая кара в самом городе. Волей царя и по совету учёных мужей на реке Упе была сооружена плотина, и город Тулу затопило. Болотников был вынужден сдаться. Его привели в Москву и ослепили, потом увезли в глухой монастырь под Каргополь, где, сказывают, он был утоплен.
Отдохнув два дня с дороги, Михаил отправился в Кремль. Его угораздило приехать в тот час, когда царь заседал вместе с Боярской думой. Однако получилось так, что Шеина пригласили в думу и привели в Грановитую палату, где обычно бояре решали государственные дела. Князь Фёдор Мстиславский, который вновь после Лжедимитрия возглавлял думу, встал навстречу Михаилу, подал руку и повёл на уготованное ему место. Прежде чем сесть, Шеин поклонился царю и всем боярам, вовсе не представляя, зачем он понадобился думцам.
Но поднялся Василий Шуйский и негромко, но так, что все слышали, сказал:
- Я позвал окольничего Михаила Шеина для того, чтобы обнародовать мою волю перед вами, думные бояре. За многие заслуги перед державой в стоянии Шеина супротив врагов русских я жалую царской волей Михаилу Борисовичу Шеину чин боярина.
Бояре все как один встали, встал и Шеин, они поклонились ему, а он им. Так, словно обыденный, свершился обряд посвящения заслуженного россиянина в сан избранных лиц, принадлежащих к высшему сословию. Впрочем, Михаил Шеин был боярского рода и за ним значилось боярство. Но здесь он получал чин боярина из царских рук и теперь мог быть избран в Боярскую думу.
Однако Шеин не стал думным боярином. Царь Василий Шуйский прочил ему иную судьбу. Человек неглупый, но более хитрый, чем умный, помнивший все заслуги Шеина перед отечеством и все "уколы" самолюбия, царь был намерен возложить на плечи Михаила Шеина тяжесть, которая не каждому была по силам и могла надломить многих нетвёрдых духом. То, как задумал изменить судьбу Шеина царь Шуйский, можно приписать к награде за честь воеводе, равно как и счесть за наказание. Стать воеводой города Смоленска не каждый россиянин осмелился бы, зная его многовековую трагическую историю. Возглавлять порубежный город, который временами казался пороховой бочкой, - это ли не наказание?
Так уж случилось, однако, что Шеин, будучи человеком с отважным сердцем, принял назначение быть воеводой Смоленска за честь.
И, когда после заседания Боярской думы Шуйский не отпустил Шеина, а повёл его в свои палаты и там, в малом и уютном покое, они остались вдвоём, царь произнёс:
- Тебе, воевода, я оказываю большую честь. Садись и слушай, в чём суть её.
- Спасибо, государь-батюшка, мне уже оказана большая честь. Куда уж более, - попытался возразить Шеин.
- А ты поперёд батьки в пекло не лезь, - усмехнулся Василий Иванович, усаживаясь в кресло напротив Шеина. - Ты многажды бывал в Смоленске. Знаешь сей славный подвигами город, знаешь и то, что он стоит на огненном рубеже. Как я помню, он более двухсот лет есть яблоко раздора между Русью, Польшей и Литвой. А ведь это древний русский град. В десятом веке о нём уже упоминал в своих писаниях император Византии Константин Багрянородный, а при великой княгине Ольге в Смоленск из Византии была привезена икона Божьей Матери. Вот в какой град я хочу послать тебя воеводой и наместником царским. И что бы ты ни думал по этому поводу, но другого выбора я не сделаю. И стоять тебе там, Шеин, сколько я буду царствовать!
- Я покорен твоей воле, государь. Смоленск я чту выше многих других русских городов. Буду стоять там, не посрамив чести.
- Иного ответа я от тебя не ожидал. Помню, там совсем неподалёку от Смоленска, в крепости Сокол, твой батюшка голову сложил.
- Да, это случилось близ Полоцка.
- Вечная память славному воеводе...
- Когда мне выезжать к месту службы, государь?
- Жди грамоты от приказов. Через неделю и соберём тебя в путь. Да помни, что выезжать тебе придётся с семьёй, а то воевода без семьи на гостя похож.
- Это верно, государь.
- Теперь иди. Ныне я устал. - И Шуйский прикрыл глаза рукой.
Шеин поклонился и вышел из покоя царя. Он шёл и думал, что Шуйский уже стар, ему уже под шестьдесят и властвовать ему очень тяжело. "Да справится, ежели не будут мешать", - решил Шеин, покидая царский дворец.
Близ коновязи его встретил Анисим, усмехнулся.
- Смотрю на тебя и вижу - цветёшь.
- Больше ничего не придумал сказать, - отмахнулся Михаил.
Поднявшись в седло и выехав через Никольские ворота из Кремля, он не поехал на Рождественку. Какая-то неведомая сила потянула его на Воробьёвы горы. Он спустился к Москва-реке, переехал через наплавной мост, поднялся на Якиманку и дальше по прямой, не погоняя коня, выехал на высоты, вскинувшиеся над Москвой. Он отдал коня Анисиму, бросил: "Погуляй тут", - спустился с горы на выступ, где стояла скамья, и сел на неё. Стольный град лежал перед ним как на ладони. Но Михаил вторым зрением увидел Смоленск. В том 1595 году он вот так же поднялся на вершину Соборной горы и обозревал раскинувшийся у подножия горы Смоленск. Тогда он сопровождал в порубежный город шурина царя Фёдора, Бориса Годунова - правителя. Царь поручил ему построить вокруг Смоленска крепостные стены, которые были бы такими, каких нет во всей Европе. Правитель Руси Борис Годунов привёл за собой на гору князя Василия Звенигородского, окольничего Ивана Бутурлина, дьяка Никиту Перфильева. Но самой главной фигурой среди них был зодчий Фёдор Конь, который возводил в Москве стены Белого города. Ему царём Фёдором предписывалось "делать государеву отчину город Смоленск каменной". И ещё говорил царь, что в Смоленске начнётся отныне великое сотворение неприступного града. Так велел царь Фёдор, отправляя Бориса Годунова в Смоленск, и потому все, кто был послан в Смоленск возводить крепостные стены, въехали в город под благовест всех городских колоколов. Помнил Михаил, что въезжали в город через посад, мимо литовского гостиного двора, по Большому мосту через Днепр. В зрители были позваны все иноземцы, чтобы они видели и знали, зачем приехали в Смоленск зодчие, десятки вельмож, сотни мастеров каменного и кирпичного дела. В Богородицком соборе состоялась торжественная литургия по освящению "благого городового дела". Архиепископ Феодосий благословил созидателей. И вот Фёдор Конь принялся рассказывать Борису Годунову на Соборной горе, какой он видит будущую крепость. Он говорил о ней как зодчий, и многое тогда Михаилу было непонятно, но слушал он с интересом.
- По живописности расположения, общей монументальности, величавой красоте, чёткости расставленных объёмов и оборонительной способности, - звонко докладывал Фёдор Конь, - эта крепость не будет иметь себе равных. Оборонительная мощность превзойдёт такую крепость, какая есть Варшава.
- А сколько ты видишь в ней башен? - спросил Борис Годунов.
- Тридцать восемь, и в каждой из них может обороняться до ста ратников. Длина же стен будет равна шести с половиной вёрстам. И если государь окончательно повелел мне возводить крепость, то скажи ему, боярин Борис Фёдорович, что на эту крепость должна поработать не меньше трёх лет вся держава. Да-да, вся держава. - И головастый подвижный Фёдор Конь поднял вверх сжатую в кулак руку. - Зовите, шлите на возведение крепости всех мастеров каменного дела, всех кирпичников и даже горшечников. Мне будут нужны тысячи землекопов, тысячи подвод, чтобы везти со всей державы камень, кирпич, известь, лес.
- Всё запишем, что потребуется, и ты получишь в полной мере. Не станет тебе нужды ни в чём, - заверил Борис Годунов Фёдора Коня. - И помни, зодчий, что с тебя тоже будет спрошено строго. Тебе даются три года, а потом кончаются перемирные года с Польшей, и она - как пить дать - пойдёт на Русь войной. Крепость должна встать на пути поляков.
Воспоминания тринадцатилетней давности катились волна за волной. Спустя три года Михаил Шеин вновь сопровождал Бориса Фёдоровича в Смоленск, и в тот год зодчий Фёдор Конь показывал ему чудо - творение русских зодчих и мастеров. Тогда Борис Фёдорович, обнимая зодчего, произнёс:
- Ты создал творение, которое не превзойти. Смоленская крепость - это ожерелье святой Руси.
И вот это "ожерелье" по воле судьбы отдают в его, Шеина, воеводские руки. Сможет ли он сохранить это "ожерелье" в том виде, в каком получит из рук государя? Есть у него, тридцатидвухлетнего воеводы, силы стоять за Смоленск на "огненном рубеже"? Есть или нет, но выходило, что о том государю больше ведомо, чем ему, потому-то и пути к отступлению у него нет.
Завершив свои размышления по поводу перемен в жизни, Михаил наконец-то посмотрел на Москву, словно видел её впервые, и удивился: "Хороша белокаменная! Что ж, буду оборонять твой покой на западном рубеже".
Поднявшись с откоса на гору, Михаил весело крикнул Анисиму, который выгуливал на лужайке коней:
- Ты, брат, иди прощаться с Москвой! Скоро мы её покинем!
- И когда это ты успел высидеть это желание, батюшка-воевода? - засмеялся Анисим.
- Фу-ты ну-ты! Тебя ничем не удивишь! Да в Кремле-то я с какой стати был? Вот и выговорил себе воеводство в Смоленске.
- Лучшего места не нашёл, батюшка-воевода! - опять уколол Анисим своего благодетеля.
- Мне там понравится. А тебя я не возьму, - тоже нанёс укол Михаил.
Так, балагуря и смеясь, Михаил и Анисим седло в седло скакали на Рождественку, чтобы положить там начало "великой суете" сборов в отъезд.