С тех пор, как Борис купил апартаменты на Ривьере, каждое лето их загорелые фигурки мелькают перед его окнами на пляже в нескончаемых играх на суше и на море: волейбол, футбол, водные лыжи, заплывы на короткие дистанции. Джинни побеждает во всем, кроме тенниса. Мишель пока его обыгрывает. Джейсон болеет за того, кто проигрывает, получается, в основном, за Джинни. Борис ставит этих двоих против себя и Джейсона и выигрывает, но с трудом. Джейсон больше кричит, прыгает и в расстройстве кидает ракетку оземь, чаще, чем попадает по мячу, но победу зачисляет на свой счет, очень смешной! Братья относятся к нему с нежностью, удивительной в этом возрасте. Анна с Джекки во вполне приятельских отношениях. Анна – умная, Джекки – легкая.
У Джекки нет границ, у нее все просто. Если она хочет показать Анне упражнения для спины, с которой у той проблемы, она тут же, в платье за несколько тысяч долларов, ляжет на пол и покажет комплекс, не смущаясь присутствия кого угодно. И если при этом оголятся ее ноги до трусиков, посчитает, что доставила наблюдателям удовольствие.
Жизнь выровнялась, но у евреев говорят: "Когда все в порядке, тогда все и начинается".
Около года назад ему доложили, что на склад компании стали наведываться гости. Они вели разговоры о создании профсоюзной ячейки и вступлении ее в профсоюз работников легкой промышленности и торговли. На складе в тридцать тысяч квадратных метров работало больше тысячи человек. Всерьез деятельность этих гостей никто из руководства не принимал. Заведовала складом Мелани Ричардсон, живая, как ртуть, черная толстушка. Она пару раз выказывала озабоченность настырностью профсоюзных проповедников, но никто не ожидал такого поворота событий.
Однажды секретарь сообщила, что двое господ из центрального комитета "Американской федерации труда" просят их принять. Несмотря на то, что он согласился выделить им время только через несколько часов, они терпеливо эти часы высидели и в конце концов оказались в его кабинете. Один из них – лысоватый, с бегающими глазками, представился – Эдвин Коллинз. Только он и говорил. Второй, с шеей борца, остался безымянным. Он упер в хозяина кабинета тяжелый взгляд, в котором смешались злоба, помноженная на тупость, и торжество предвкушения возможной расправы.
После елейного вступления о том, каким красивым и преуспевающим они видят бизнес мистера Залесского, последовал плач о тяжкой судьбе наемных работников, и восторженно – об отцах-основателях профсоюзного движения, деятельность которых направлена на справедливое распределение сверхдоходов таких талантливых бизнесменов, как мистер Залесский, что, по глубокому убеждению профсоюзных руководителей, приносит пользу, как работникам мистера Залесского, так и ему самому. Ведь, удовлетворяя нужды своих сотрудников в сегодняшнем мире все возрастающего потребления, он тем самым ускоряет процесс известного экономического закона "деньги – товар – деньги", и, конечно, люди, довольные оплатой труда, лучше будут относиться к исполнению своих задач.
Слушая всю эту помпезную чушь, Борис боролся между желанием немедленно вышвырнуть этих субъектов из офиса и необходимостью выяснить степень вреда, который они в состоянии нанести его делу. Поэтому он позволил говорить лысому почти целых пять минут. Потом, вежливо прервав поток его красноречия, высказал свое отношение к этой теме:
– Мои сотрудники никогда не имели претензий к оплате труда, никаких жалоб по отношению к условиям труда, и никаких проблем с руководителями компании ни разу не возникало. В тоже время, господа, я не имею никаких возражений против того, чтобы мои люди стали членами какого-нибудь профсоюза; в этом, между нами, нет никакого противоречия, и я в этой ситуации не понимаю цели вашего визита, разве что это какая-то миссионерская задача?
Борис, конечно, понимал, что являлось предметом интереса этих мерзавцев, но ему было интересно, в какую обертку они поместят свои тухлые тезисы. Тезисы были, как он и ожидал, собранием газетных лозунгов и банальной чепухи, и сводились к "трепетной" озабоченности руководителей Федерации положением граждан, не охваченных их вниманием, а также – в обеспечении семей незаконно уволенных членов профсоюзов и тех, кто участвует в справедливом протесте – забастовках, неоплачиваемых хозяевами-скупердяями. И в финале скромная просьба – включиться в поддержку этого благородного движения процентом с оборота столь успешной компании господина Залесского. Лысый движением балаганного фокусника извлек из брезентовой сумки пачку бумаг и положил на стол перед Борисом. На второй странице шла расшифровка того "процента", который эти "святые люди" предполагали выцыганить у бизнесмена – триста тысяч долларов за текущий год. Контракт имел временные рамки в пять лет, и эта сумма, как предполагалось, будет варьироваться в зависимости от финансового состояния компании. Гостей вывела охрана, те не сопротивлялись. Борец, оскалившись, похохатывал, сбрасывая с крутого плеча цепкую руку охранника. Лысый извивался, на ходу повторяя условия, выведенные на последнем листе контракта: "Контракт вступает в силу с завтрашнего дня".
– У вас только день на принятие правильного решения, затем вступят в силу санкции.
О санкциях в контракте сказано не было, отказ не предусматривался.
Через два дня почти все складские служащие и трое офисных не вышли на работу.
Борис собрал узкий круг руководства: вице-президента Джеффа Крупника, руководителей отделов и заместителя директора отдела закупок Клиффа Бранновера – Роланда Гарви.
Роланд – афроамериканец. В компанию его приняли в качестве сотрудника службы безопасности. Бывший спецназовец, проработавший в полиции Лос-Анджелеса 10 лет, внешне очень похожий на молодого Дюка Эллингтона – и в поведении, и в манере двигаться. Он стал любимцем всего офисного населения. Очень скоро, сблизившись с Клиффом, он вник во все тонкости создания коллекции очков, и Борис предложил ему новую должность, совмещенную с его прежними обязанностями. Впрочем, никаких серьезных проблем у компании не было, и такое громкое название, как служба безопасности, постепенно ушло из обращения в повседневной жизни фирмы.
Но, как говорится, живешь – до всего доживешь. Роланд, наконец, оказался первым номером в обсуждении ситуации.
– Как могла произойти незамеченной вся эта история для нас, или мы живем в безвоздушном пространстве?
Борис обвел всех долгим взглядом.
– Моя вина бесспорна, я слишком верил в то, что наши люди не поддадутся на провокацию, что мы создали для них такие условия работы, такое отношение к их проблемам, при которых они должны чувствовать себя комфортно, но я ошибся и признаю это. Роланд, как ответственный за безопасность компании, больше полугода находился в юго-восточной Азии, мотаясь по фабрикам наших новых партнеров. Но все остальные были на месте и, кроме Мелани, никто не озаботился этим вторжением в жизнь компании.
В офисе повисла тяжелая тишина. Все взгляды устремились на Джеффа. Умнейший парень, Гарвард с отличием, правая рука Залесского. Практически он управлял компанией последние пять лет. Он покачал головой и поднял руки:
– Вины с себя не сниму, но это мне казалось второстепенным, и последствия предугадать я был не в состоянии. Это из разряда форс-мажора с гангстерским привкусом.
– Привкусом? Привкусом вороненой стали револьверного ствола. Решение такое – платить не будем. Будем надеяться, что люди одумаются и вернутся. Джефф, Клифф и Роланд! Останьтесь! Остальные заканчивают дела и могут отправляться по домам до особого распоряжения.
Осталась и Мелани. Она попросила Бориса выслушать ее наедине.
– Мистер Залесский! Люди не вернутся, их запугали. Я вчера поговорила с несколькими: они боятся, их предупредили, что штрейкбрехеров ждет расправа, угрожали семьям, они все переживают ужасно, но к сопротивлению оказались готовы лишь несколько человек, в основном – люди одинокие, и только мужчины. Я с ними наведу порядок в помещениях и, наверное, потом отпущу домой.
Она переминалась с ноги на ногу, отказываясь присесть. По ее черным щекам катились слезы, и она, неловко вытирая их, пыталась демонстрировать сдержанность. Борис налил ей воды и попросил сообщать о том, что происходит на складе, не покидая своего рабочего места в дневное время:
– Из тех мужчин, что не поддались угрозам, организуйте круглосуточную охрану и передайте им, что их преданность будет вознаграждена.
Перед ним сидели трое самых близких и надежных сотрудников его компании. Трое сильных, умных, опытных мужчин. С ними не нужно было притворяться спокойным и невозмутимым, их не нужно было толкать в спину для того, чтобы они решали поставленные задачи. Они сами все понимали, они были членами команды, практически – членами семьи. Они не меньше чем он, переживали за ту ситуацию, в которой оказалась "Ривьера", и так же как он, зависели от её исхода. Поэтому он просто отдал команду:
– Клифф – на постоянной связи, и у него единственного ключи от офиса. Роланд и Джефф занимаются только одним – выясняют, кто за этим рэкетом стоит. Не организация, не клан, а тот один, главный человек, от которого зависит все, тот, чье слово и есть решение вопроса. И пока это не выясните, в офисе не появляйтесь. Ваш бюджет не ограничен. Роланд, подымешь все свои связи в Лос-Анжелесе и все те, что у нас есть в Нью-Йорке, а их за эти годы накопилось немало. Я все это время буду в офисе, – он провел рукой линию, словно отрезал себя от всего, что мешает этому решению, – до конца.
На восьмой день курьер отдал подписанный контракт Эдвину Коллинзу. Все сотрудники вышли на работу.
Залесский распорядился, чтобы никаких санкций и никаких упреков в их адрес не звучало.
К вечеру этого же дня появились "следопыты". Джефф положил перед хозяином увесистую папку с документами. Роланд коротко прокомментировал: "Здесь все по Фрэнку Костелло. Быстрее не получилось – время отпусков, никого не было на месте. Зато материал из первых рук. За достоверность отвечаем".
Борис поблагодарил обоих и, коротко переговорив о текущих задачах, отпустил. Взвесил на руке папку – много, видно, славных дел у этого парня. Он, конечно, слышал о знаменитом гангстере и даже видел его когда-то в "Астории", но что, если придется столкнуться с ним лично? А впрочем, в его жизни случалось и не такое. Почитаем.
Это было интересно. Костелло, безусловно, неординарная личность. Он принципиально не торговал наркотиками, не был сторонником кровавых разборок, имел, кроме темных дел, легальный бизнес. Был вхож в круги политиков и крупного бизнеса. Большинство окружавших его лидеров преступного мира ушли в мир иной не из собственной постели и до срока. В него тоже стреляли, и он чудом остался жив. Борис усмехнулся, разглядывая фотографию прекрасно одетого господина с волевым лицом, твердым взглядом внимательных глаз – такой мог бы выжить и там, где довелось выживать мне.
Из всего этого, извлеченного из полицейской картотеки детектива, Залесского особенно зацепило два момента: то, что Костелло проживал в пентхаусе отеля "Уолдорф-Астория" и то, что он был женат на еврейке по имени Лоретта Гигерман. Борис помнил, как в то время, когда он только приехал в Нью-Йорк и остановился в этом отеле, его внимание привлекла группа хорошо одетых мужчин, которые крутились вокруг их босса. Они, как правило, появлялись утром перед завтраком и потом поздно вечером, оставаясь в ресторане отеля позже всех. Да, он видел в те годы Костелло, но дело было в другом. В его окружении однажды мелькнуло лицо человека, которое показалось знакомым. Этот мимолетный образ не оставил внятного отпечатка в памяти и теперь всплыл неясной ассоциацией с чем-то важным. Это чувство – неуловимое, не сформировавшееся, не давало покоя весь вечер и еще – имя этой женщины, жены Костелло, человека, сохранившего при такой биографии привязанность к своей супруге. Борис толком не мог разобраться – это верность короля гангстеров так его затронула или нечто иное. Он знал свою натуру. Тонкое чутье, необъяснимым образом выводившее его зачастую из абсолютно безвыходных ситуаций, сработало и в этот раз. Но надо отпустить вожжи… И он поехал домой.
Джекки.
Дети уже спали. Джекки его обняла, крепко прижалась, щекотно шептала в ухо о том, как соскучилась. Накрыла на стол. Видно было, готовилась к необычному ужину. Спросила: "Как там?", только когда выпили по бокалу ее любимого калифорнийского розового.
Он успокоил:
– Все будет хорошо.
На руках унес в спальню. Потом, когда она уснула, долго на нее смотрел. Сон не стер с ее лица улыбку. Ее улыбка после объятий, этот знак душевной умиротворенности, так забавлял его. Она признавалась ему, что ей всегда кажется смешным ее непроизвольный дикарский крик, завершающий взрыв наслаждения.
– Наверное, моя прошлая жизнь проходила в неандертальской пещере, – фантазировала Джекки.
Борис смеялся:
– Ты права, мы путешествуем во времени и в ту самую "секунду" попадаем в твою пещеру. Я просто чувствую пламя костра, разведенного в ней, и этот обжигающий огонь – он прямо подо мной, – и они набрасывались друг на друга снова, продолжая путешествие в доисторические времена.
Уснуть не удавалось, и он ушел в кабинет. Достал сигару. Борис пристрастился к этому "скрученному листу табака" с тех пор, как побывал несколько раз на Кубе. В последний раз – в пятьдесят седьмом, когда улаживал дела с продажей нескольких объектов недвижимости. Небольшой отель и два доходных дома. Уже через полгода это было бы практически невозможно. Многие понимали, что режим Батисты в агонии, и нужно было предпринимать немедленные и решительные действия, но инерция мышления многим этого сделать не позволила. Он успел.
Джекки! Слава богу, с ней все в порядке. Им довелось пережить сложный период, если не сказать хуже, после рождения Джинни. Пару лет она всецело была занята малышом, а потом в какой-то момент почувствовала себя отстраненной от активной жизни. Ушли ее главные центры притяжения – спорт и шоу. Ушло привычное окружение шумного праздника. И когда однажды к ней в гости завернули ее прежние приятели – братья Гудвины и их подружки из команды пловчих, она присоединилась к их вечеринке, оставив дом на пару часов. Потом эти встречи происходили все чаще, и Джекки стала пропадать иногда допоздна.
Борис не возражал до тех пор, пока однажды ему не позвонили из бара в районе Гринвич-Виллидж. Звонил один из Гудвинов. Долго извинялся и просил приехать за ней, потому что Джекки "немного перебрала". Он унес ее из заведения, в котором воздух был просто пропитан запахом марихуаны. Скандал, ее оправдания, ее претензии к нему, ее клятвенные обещания прекратить свои походы. Но после этого ему еще дважды пришлось почувствовать на своих плечах ее безвольное тело начинающей наркоманки. И тогда он отвез ее к доктору Иосифу Штолцеру. Этого человека порекомендовала ему Анна. Он все ей рассказал, не представляя, что в такой ситуации делать.
Когда Джекки пришла в себя в палате с белыми стенами и зарешеченным окном, она попросила его тихим голосом, в котором чувствовалась сжатая пружина холодного бешенства, немедленно забрать ее домой, потому что она на этот раз все окончательно осознала и больше никогда не будет так себя вести. Когда он ответил отказом, ее еще не потерявшее форму тренированное тело спортсменки кошкой кинулось к нему. Она била его кулаками в грудь, расцарапала ногтями лицо, кричала, что никогда его не простит. Он молча перенес нападение и молча покинул ее на долгие четыре недели.
Все, что осталось в их памяти об этом периоде, в редкие моменты, когда приходилось затронуть эту тему – имя профессора. Джекки возвела Штолцера в ранг святого.
Его цветная фотография стояла на ее ночном столике. Борис долгие годы посылал деньги в качестве пожертвований в его клинику. Близкие, дружеские отношения с профессором и его семьей сыграли важную роль в судьбе Мишеля, чему несказанно рада была Анна. Мальчик из общения с этим необыкновенным, в высшей степени порядочным человеком, тонким психологом, вынес твердое убеждение, что наука и фундаментальные знания позволяют стать по-настоящему независимым и в полной мере ощутить свою значимость для себя и окружающего нас мира. Он последовательно и блестяще закончит в недалеком будущем факультет нейробиологии в Гарварде, затем Йель – и станет нейрохирургом, доктором Колумбийского медицинского центра. Умный мальчик, очень умный мальчик!
Борис налил виски в стакан, макнул туда кончик сигары.
Так что же такое в документах, добытых его людьми по Костелло, так его зацепило, отчего он так бережно сохраняет это ощущение, способное исчезнуть при малейшем дуновении, неосторожном вторжении в подсознание? Чутье цепко держит в запасе это чувство неприкосновенным, но в какой-то момент его придется рассмотреть поближе, и сделать это надо в Уолдорф-Астории.
В восемь утра едва выспавшийся Залесский сидел в баре легендарного отеля. Он пил уже третью чашку крепчайшего кофе, когда из лифта вышел Фрэнк Костелло. Он направлялся в отдельный кабинет ресторана, где обычно завтракал с несколькими сопровождающими его охранниками и близкими соратниками. Он сажал охрану за свой стол– такова была традиция – и лишь изредка, когда важный гость желал передать ему некую информацию, не требующую ничьих, даже самых доверенных ушей, им накрывали чуть поодаль. Эти ребята были легко узнаваемы: внимательные, оценивающие окружающее пространство взгляды, движения, готовые к любым неожиданностям тренированные тела, и неизменный пиджак, полой которого прикрыта ручка револьвера. Кроме охраны, было еще двое: дорогие костюмы, прически от дорогих парикмахеров, на пальцах маникюр и перстни, но лоска, того, который источал Костелло, в них не было. Фрэнк был элегантным мужчиной. Возраст и седина добавляли ему импозантности. Шел не торопясь, не отвлекаясь на постороннее движение в лобби. Борис легко узнал Костелло, несмотря на то, что прошло полтора десятка лет с того первого раза, когда ему показали знаменитого постояльца. Но это не возбудило у него никаких ассоциаций с ожидаемым прозрением. Ничего!
Впрочем, он себя успокоил, практично рассудив, что кофе он пил не зря. Живописная картина этой команды во главе с их боссом, абсолютно спокойный и уверенный вид этого джентльмена убедили Залесского в том, что прямой контакт с ним бесполезен и опасен. Он уже получил счет и взялся за шляпу, когда двери лифта раскрылись и из них вышел совсем не такой лощеный, как только что прошедшие господа, мужчина. Он проследовал в тот самый отдельный кабинет вслед за Фрэнком и его командой. Сутулый, с обширной лысиной на угловатом черепе, в костюме серого цвета, возможно дорогом, но сидевшем мешком на длинном, худом теле. Впрочем, дело было не в лысине и не в чертовом костюме. Дело было в том, кем был этот человек. В том, каким было имя этого человека. Дело было в том, что его звали Иосиф Гигерман. Господи! Гигерман! Фамилия – вот что не давало мне покоя. Да, это Иосиф тогда, в пятидесятом или пятьдесят первом, мелькнул перед ним. Как он мог проигнорировать это? Не поверил или неосознанно заблокировал эту информацию, спасая себя от роковых решений. Что если б он в полной мере понял, чью тень его зрительный нерв не перевел в реальный образ?
Залесский положил шляпу на место. Официант вопросительно посмотрел на клиента: "Что-то не так?".
– Принесите воды! Нет, лучше виски.