- Что ж, условия… Все редактора на один покрой: взять как можно больше, дать как можно меньше, - уклончиво отвечает Мартин. - Во всяком случае, придется крепко подналечь.
- Еще подналечь? - в ужасе говорит Маргрете. - Ты загонишь лошадку, Мартин.
- Чепуха! Сопливым мальчишкой я вкалывал на ферме, - почище взрослого батрака. Трудности меня только подстегивают. И ставка слишком высока, чтоб делать себе поблажки.
Маргрете собирается что-то сказать, но тут возникает новая фигура: пожилой рабочий в грязноватом комбинезоне.
- Хозяева дома? - спрашивает он веселым хрипатым голосом.
- Кто вы такой? Как вы сюда попали? - накидывается на него Нексе.
- Вот те раз! - с нагловатым добродушием хрипит пришедший. - Сами звали. А попал через дверь, как же еще?
- Это маляр, Мартин, - робко говорит Маргрете. - Ты сам посылал за ним.
- Нет, нет, только не сейчас! Я не уйду из кабинета.
- Дело хозяйское, - благодушествует хрипатый. - А неустоечку придется уплатить, за вызов, значит.
- Сколько?
- Лишнего не возьму - десять крон.
Нексе ощупывает карманы, жалобно смотрит на жену, но у той каменное лицо.
- У меня нет мелких, - бормочет он. - Ладно, раз уж пришли, делайте свою работу. Нельзя же даром беспокоить человека. А я перейду в столовую. Надеюсь, дети не будут шуметь. Долго вы тут провозитесь?
Маляр окидывает взглядом кабинет с закопченным потолком и отклеившимися, выгоревшими обоями.
- Ежели по-быстрому, за недельку обернусь…
…Снова утро. Дети возятся в саду под кустом боярышника. Олуф что-то мастерит из щепочек, несмышленыш Сторм копается в земле, а Инге, изображая взрослую, "штопает" чулок. Внезапно Сторм издает громкий крик: то ли его кто-то ужалил, то ли взбурлила в маленьком существе безотчетная сила жизни.
- Тс! - прикладывает палец к губам Инге. - Папа работает.
- Он что - всегда будет работать? - интересуется Олуф.
- Конечно! Все папы работают.
- Плохо наше дело! - поник светлой головой Олуф. - Слушай, а разве это работа?
- А что же, по-твоему?
- Не знаю. Вот папа Бьорна работает - доски пилит, папа Хенрика - камни разбивает, а наш - все пишет и пишет. И в корзину бросает.
- Он не все бросает, - свысока поясняет Инге. - Что-то остается. Из этого делают книги.
- А книги для чего?
- Какой ты дурак! Чтобы на полку поставить. Ты видел, сколько у папы книг?
- Это все он написал?
- А ты думал кто? Папа Бьорна или папа Хенрика?
- Хорошо бы наш папа умер, - мечтательно говорит Олуф. - Можно будет бегать, играть, гудеть, как паровоз. Я так давно не гудел…
- Что ты несешь, дрянной мальчишка? - Незаметно подойдя, Маргрете слышала последние слова сына. Она хватает Олуфа за локти и трясет.
Олуф с готовностью начинает реветь и сразу смолкает, пораженный выражением материнских глаз. Все четверо со страхом косятся на окно столовой, за которым темнеет силуэт Нексе…
…В окно заглядывает ветвь березы с уже пожелтевшими листьями. Нексе работает в своем кабинете, оклеенном новыми обоями. Ранний вечер, но Нексе одолевает сон. Он мигает, трет глаза, потягивается, зевает. Не выдержав, достает из шкапчика темную бутылочку, наливает из нее в мензурку и глотает лекарство. Вошедшая с ужином Маргрете застает его на месте преступления.
- Опять?.. Ты же дал слово.
- У меня слипаются глаза.
- И хорошо! Ложись и выспись, Мартин. Ты работаешь на износ. Не забывай о своих легких.
- С легкими все в порядке. Мне надо кончить книгу.
- Это не жизнь, Мартин! Ты замуровался в четырех стенах. Мы тебя совсем не видим. Дети затравлены, боятся громко сказать слово.
- Прости меня, Дитте… Грета, - поправился он, - но у меня нет выхода. Я должен поставить точку.
- В договоре сказано, что книгу будут издавать по частям. Ведь первая часть давно готова?
- Да. - Нексе наклоняет голову, ему тяжел этот разговор. - Но она не пойдет в набор, пока я не представлю вчерне всей книги. Они хотят знать, к чему я приведу своих героев.
- Так вот какой договор ты подписал! И когда срок сдачи?
- Срок истекает, Грета. Не сегодня-завтра явится посыльный. И если я не сдам, они расторгнут договор.
- Господи!.. Ну и черт с ними совсем! - Ярость овладела Маргрете. - Здоровье важнее. И в Копенгагене можно жить. Я пойду работать. Неужели из-за этой халупы и обесценивающихся крон ты должен губить себя?
Нексе медленно качает головой.
- Нет, Грета, нет, дорогая… Теперь уже дело не в издательстве, и не в моем профессиональном самолюбии, даже не в доме. Это они меня не отпускают.
Маргрете с испугом глядит на мужа: уж не помешался ли он?
- Кто это "они", Мартин? - спрашивает осторожно.
- Дитте, Карл, Ларе Петер… Мои другие дети.
Маргрете глубоко вздыхает.
Тогда я замолкаю… Бедный ты мой великий человек! - и тихо выходит…
…За окнами воет ветер, швыряя в стекла сухую снежную крупу. Октябрь перевалил на середину. Нексе пишет.
Он видит нищую каморку, и Дитте в предсмертной агонии, и склонившегося над ней верного Карла. Дитте мучается от удушья.
- Бедняжка моя, - говорит Карл, обнимая ее голову, беспокойно мечущуюся на подушке. - Постарайся успокоиться, милая, милая моя Дитте.
- Успокоиться, - в полузабытьи говорит Дитте. - Конечно. Но если меня то и дело зовут… Как это утомительно!
Где-то поблизости заплакал ребенок. Его плач раздавался среди полной тишины и делал ее еще более ужасной, гнетущей.
- Ребенок, наверное, замарался! - сказала вдруг Дитте громким, звенящим, как хрусталь, голосом. - А матери нет. Но я не пойду возиться с ним. Не хочу я вставать из-за него.
- Дитте, - сказал Карл дрожащим голосом, - а помнишь ты девочку, которая ужасно боялась темноты и все-таки встала впотьмах, якобы дать кошке молока?
В лице умирающей Дитте появилось страдальческое выражение, как будто воспоминания причиняли ей боль.
И вдруг она откинула одеяло, поднялась со своей жалкой постели и, худая, тоненькая, как свечка, в длинной серой рубашке, очутилась перед Нексе.
- Ты хочешь убить меня? - говорит она слабым, мучающимся голосом. - За что? Я так мало жила. И так плохо жила. Мне не выпало даже крошечного счастья. И все-таки мне хочется жить. Дай мне пожить хоть немного, пожалей меня…
- Прости меня, Дитте, - отвечает Нексе, его лицо мокро от слез. - Так надо… Я люблю тебя и хочу, чтобы ты жила долго и счастливо, но это невозможно. Беднякам отказано в счастье. Ты должна умереть, чтобы в черствых душах пробудилась совесть, в робких - гнев, в усталых - сила.
- Я не хочу… Дай мне хоть несколько лет. Тебе же ничего не стоит. Ну, ради Карла, он столько ждал и надеялся. Будь добрым, прошу тебя!..
…В своей спальне не спит Маргрете. Ей тревожно, она к чему-то прислушивается. Потом встает и идет по спящему дому к кабинету мужа. Возле дверей она слышит какой-то грубый шум, словно бы падение тяжелого тела. Распахивает дверь - Мартин неподвижно лежит на полу. Она бросается к нему, берет его голову в свои руки.
- Мартин!.. Мартин!.. Что с тобой?.. Мартин, милый!..
Он приоткрывает веки - черные на белом, без кровинки, лице.
- Дитте умерла, - говорит он и снова теряет сознание…
…Нексе лежит в кровати. Доктор собирает инструменты в сумку.
- Полагаю, вы и без меня знаете, что с вами: острое истощение - физическое, нервное, умственное. Необходим полный покой, никакой работы и усиленное питание.
- Ну, в наше время это проще простого! - с серьезным видом говорит Нексе и - вдогонку уже достигшему двери врачу: - Доктор, а зернистую икру мне можно?
Вскинув с оскорбленным видом плечи, доктор ретируется. И почти сразу в сопровождении Маргрете входит немолодой сухопарый человек с чопорным и недобрым лицом.
- Здравствуйте, господин Нексе, я из "Аскехауга". Есть у вас что-нибудь для нас?
Нексе бросает на Маргрете заговорщический взгляд.
- Видите ли, я немного приболел. Переутомление и все такое. Не дадут ли господа издатели мне маленькую отсрочку?
- Господин Нексе, они это предвидели и дали мне соответствующие инструкции, - мстительным голосом завзятого человеконенавистника говорит посланец. - Ни дня для пролонгации. В противном случае прежнее соглашение аннулируется и вы несете финансовую ответственность. Полагаю, что в этом письме все изложено. - И он протягивает Нексе письмо.
Нексе берет письмо и, не глядя, медленно разрывает на части под оторопелым взглядом посланца.
- Я это тоже предвидел. Вот рукопись. - Он достает из ночного столика увесистую рукопись и протягивает посыльному. - Дайте мне расписку. С господами из "Аскехауга" надо держать ухо востро…
…Семейная трапеза в доме Нексе: первая за многие месяцы. Бледный, осунувшийся, но вновь оживленный, с горячими глазами, Нексе сидит во главе стола. Дети - на высоких стульчиках, младший - на руках Маргрете. Она кормит его вареным картофелем, размоченным в соусе. На столе блюдо жаркого и несколько бутылок пива.
- Ты задала нам настоящий пир, Грета! - отодвигая тарелку, говорит Нексе.
- Ты должен хорошо питаться. Хочешь еще пива?
- Спасибо. Я выпил целую бутылку, надо растягивать удовольствие. Жаркое особенно удалось.
- Да, этот Большой Клаус не успел залежаться у мясника, - обрадованная похвалой мужа, говорит Маргрете. - А вымоченный в уксусе - хоть на королевский стол!..
Слышится долгий автомобильный гудок. Нексе встает и подходит к окну.
- Ого! "Роллс-ройс"! Кто бы это мог быть?
Услышав название знаменитой фирмы, Олуф и Инге бросились к окну, не обращая внимания на возмущенные крики матери.
- Ну, Грета, ты можешь гордиться. К нам пожаловали первые бонзы социал-демократической партии. Наш отечественный Боргбьорг и знаменитый Майер из Берлина.
Взволнованная визитом высоких гостей, Маргрете поспешно спроваживает детей из столовой, хватает блюдо с Большим Клаусом и уносит в кухню. Слышится звонок и тяжелые шаги в холле. Нексе со сдержанным интересом ожидает появления нежданных визитеров. И вот они вошли: редактор "Социал-демократен" Боргбьорг с длинной красной раздвоенной бородой и Освальд Майер, которому друзья по справедливости дали кличку Слон. Но этот заплывший свежим розовым жиром гигант с непропорционально маленькой головой движется удивительно легко, а жесты его ловки и округлы.
- Мы без предупреждения, - говорит Боргбьорг, - прямо с обеда. Но дело крайне срочное…
- Хотите кофе? - предлагает Нексе. - Конечно, цикорий…
- Кейн кафее, нур бир! - решительно заявляет спутник Боргбьорга.
- Настоящий немец! - восхищается Боргбьорг. - Знакомься, Нексе. Освальд Майер - один из столпов немецкой социал-демократии.
- Весьма польщен…
- Абер эйнен круг! - взывает Майер, ловко срывая крышки с пивных бутылок.
- У нас нет кружки, - растерянно говорит Нексе. Стрельнув округ глазами, Майер хватает вазу с засохшими гвоздиками, вынимает цветы и опорожняет в вазу бутылки.
Боргбьорг, с восхищением следивший за манипуляциями Майера, берет оставшуюся бутылку и пьет из горлышка с громким бульканьем. Нексе раздражает вся эта бесцеремонность, к тому же жалко пива.
- Я жду, - говорит он довольно резко.
- Прости, Нексе. - Боргбьорг оторвался от бутылки. - Но какие могут быть церемонии между старыми партийными товарищами? - и без всякого перехода: - Тебе, конечно, известно, что у нас катастрофа с топливом?
- Еще бы! Но министр труда только и умеет трепать языком.
- А вот немецкие товарищи не треплют языком. Они предлагают реальную помощь.
Нексе мгновенно настораживается.
- С чего бы вдруг?
- Наша партия, как ты знаешь, стоит на стороне Германии, - доверительно говорит Боргбьорг. - В рабочем движении немцы наши учителя. К тому же, без всякого сомнения, Германия победит. И тогда для рабочего класса начнется новая жизнь… Кайзер обещал немецкому народу всеобщее процветание, а кайзеру можно верить.
- При чем тут нехватка угля?
- Германия воюет на два фронта, но, несмотря на это, протягивает нам руку помощи. Немецкие партийные товарищи предлагают организовать совместно топливное предприятие.
Он кивает в сторону Майера, который продолжает поглощать пиво из вазы, будто этот разговор его ничуть не касается.
- …Мы получим уголь. В большом количестве. На благо нашему трудящемуся, населению.
- Ну хорошо, - нетерпеливо говорит Нексе. - А что взамен?
- Взамен, взамен!.. Какой ты недоверчивый, - ворчит Боргбьорг. - Одна братская услуга стоит другой. Германии нужна рабочая сила. У нас полно металлистов, они голодают и мерзнут. Нам дадут уголь и кокс, а пятьдесят тысяч наших безработных получат работу в Германии. И нам хорошо, и немцам хорошо.
- Наши рабочие на это не пойдут, - мрачно говорит Нексе.
- Почему? Никто не собирается ввязывать датчан в войну. Их используют на трудовом фронте. Остальное сделают немецкие солдаты.
- И победа прусских юнкеров станет победой немецких рабочих?
Оказывается, Майер понимает по-датски. Он с силой хлопает своей огромной кружкой по столу, вытирает пивную пену с губ и говорит на ломаном, но понятном датском:
- Наш промышленный рабочий сидит на голом камне. Сырье он получает извне, продукты питания тоже, он не может существовать без мирового рынка. Интересы немецкого рабочего совпадают с интересами заводчиков, финансистов и юнкеров: надо завоевать мировой рынок.
- А не лучше ли покончить с империализмом? - иронически спрашивает Нексе.
- "Бессерист бессер" - так мы говорим. Но не будем заноситься. Империализм… социализм… А если сочетать оба "изма"? Получится чудо-дитя: социал-империализм.
- Это высоко, Майер! - вскричал потрясенный Боргбьорг. - Для нас, жалких провинциалов, даже слишком высоко.
- Но чудо-дитя, - продолжает Майер, - должно быть плодом взаимной любви: ему необходим жар с обеих сторон.
- Вряд ли оно получит этот жар со стороны рабочих, - сухо замечает Нексе, - независимо от того, будет уголь или нет.
- Боже, как вы отстали! Наше движение топчется на месте, ему нужны новые цели, новые идеалы, мы должны встряхнуть рабочих, и война приходит нам на помощь… Дания - маленькая страна, и все у вас маленькое, мы, немцы, даем вам масштаб и выход в мир. Так протяните же и нам братскую руку помощи!
- Я понимаю ход ваших рассуждений… - начинает Нексе.
Майер не дает ему договорить.
- Великолепно! Боргбьорг займется политической стороной сделки. А вы, мой дорогой Нексе, выступите в рабочей прессе. У вас смелое и острое перо. Но иногда вас слишком заносит влево. Впрочем, сейчас это нам на руку. Именно оттуда мы ждем ожесточенного сопротивления. Итак…
Майер встает. Боргбьорг стряхивает в рот последние камни пива.
- Вы меня не дослушали, - спокойно говорит Нексе и сопя встает. - Для меня ваши проекты - смесь военных спекуляций, империализма и партийного предательства.
Майер наклоняется к Нексе, его маленькие глазки сощуриваются. Но нельзя сказать, что он обескуражен, для этого он слишком верит в низкие стороны человечьей сути.
- Вы можете говорить что угодно. Социал-демократию отличает безграничное терпение. В этом наша сила. Но помогите получить рабочих.
Нексе молчит, ошеломленный этой наглостью.
- Господин Нексе, вы должны быть на стороне прогресса. Поверьте, вы не прогадаете. - Майер делает красноречивый торгашеский жест. - И после победы мы вспомним, кто был с нами и кто против нас.
Нексе взбешен, он уже не владеет собой.
- Вот Бог, а вот порог! - говорит он, дрожа от ярости.
- Ты что… выгоняешь нас? - потрясен Боргбьорг.
- Не будем горячиться, - с поразительным хладнокровием говорит Майер. - Подумайте обо всем хорошенько, дорогой Нексе, ставка слишком высока.
- Вон! - только и сказал Нексе.
Майер подхватил Боргбьорга и увлек за собой. В комнату вошла встревоженная Маргрете.
- До чего дошло! - с горечью и презрением говорит Нексе. - Бонзы хотели купить меня, чтобы я вел военную пропаганду в пользу юнкеров.
- Что же все это значит, Мартин? - с болью говорит Маргрете. - В моей семье молились на первых рабочих лидеров. И куда они пришли?
- К предательству. Когда-то я сетовал, что мы ходим по кругу, но вот мы двинулись вперед - прямо в объятия капиталистов. Очевидно, такова неизбежная судьба реформизма.
- Но ты хорошо вмазал им, - мстительно говорит Маргрете.
- Это чепуха! Но я вмажу, да и не раз, через прессу… Я иду работать. Спать буду в кабинете.
- Опять? - говорит она с упреком. - Ты же обещал мне…
- Не сердись, дорогая, так надо.
- Неужели твоя "Дитте" не может подождать, пока ты окрепнешь?
- "Дитте" может, не могут рабочие, которых хотят гнусно надуть. "Сколько стоит мешок кокса?" - хорошее название для статьи?..
…Раннее утро. Нексе сидит в своем кабинете, исписывая последние листы бумаги. От кофейной чашки на столе пятно.
Внезапно он поднимает голову. Снаружи слышны шаги. Почтальон принес газету. Нексе выходит, берет еще сыроватый номер "Социал-демократен", благодарит почтальона и закрывает за ним дверь. Через весь газетный лист - огромная шапка: "БОЛЬШЕВИКИ ВЗЯЛИ ВЛАСТЬ В РОССИИ".
На миг он прикрывает глаза. Потом смотрит в окно на розовеющий зунд. На востоке поднимается солнце.
- Грета!.. - кричит он во всю силу легких. - Грета!..
Прибегает жена, он сует ей газету.
- Начался новый отсчет времени…
Спросонья она не может охватить случившегося.
- Ты видишь?.. Боль-ше-ви-ки, то есть большинство, а большинство - это простой народ, Грета! Впервые простой народ будет сам себе хозяином. Всю Европу продует свежий ветер!..
Хмурый ноябрьский день 1918 года. Нексе идет по улице Копенгагена. В витринах магазинов объявление: "ЗАКРЫТО В СВЯЗИ С ГЕНЕРАЛЬНОЙ ЗАБАСТОВКОЙ". На стенах расклеены воззвания: "СВОБОДУ НАШИМ АРЕСТОВАННЫМ ТОВАРИЩАМ!" Те же надписи - на стенах домов, заборах, тротуарах. На плакатах - руки, вцепившиеся в тюремную решетку.
На площади Грёнторвет, где собралось около пятидесяти тысяч человек, на трибуне, украшенной красным флагом, Тёгер Тёгерсен из социалистической рабочей партии произносит речь. Доносятся его последние слова:
- Когда они слышат наш мощный клич: свободу нашим арестованным товарищам, солидарность с борющимися рабочими России и Германии, они дрожат от страха. Но пусть они увидят и наши сжатые кулаки. И если они не отдадут нам власть добром, мы возьмем ее силой! - Последние слова покрываются мощными аплодисментами…
Нексе входит в подъезд здания, где находится "Социал-демократен", и взгляд его падает на строки Окьера, выведенные золотом над лестницей: "Если ты будешь защитой бедняков, если ты будешь плетью для богатых, ты не получишь орденов и звезд, зато тебе вознесут хвалу трепетные сердца".
Нексе улыбается горькой улыбкой, поднимается по лестнице на второй этаж, входит в небольшое помещение, где за барьером сидит дежурный редактор. Нексе кивает ему и проходит в дверь наискось от барьера. "БОРГБЬОРГ, РЕДАКТОР" - значится на дощечке. Нексе стучит, но никто не отзывается.