Нексе толкает другую дверь. Это секретариат редакции - вместительное помещение. За подковообразным столом расположились молодые люди в рубашках с засученными рукавами. Всюду - газетные полосы, гранки, отпечатки первополосных шапок, из которых явствует, что мировая война закончилась два дня назад. Но похоже, сидящих в комнате журналистов весьма мало заботят мировые события, им смертельно скучно. Они дремлют, курят, роняя пепел на брюки, ковыряют спичками в зубах. Вид у всех похмельный.
- Добрый день, - говорит Нексе.
Молодые люди не отзываются. Лишь склонившийся в углу над корректурой сутулый человек в поношенной жилетке, Расмус Андерсен, подает голос:
- Добро пожаловать, писатель!
- Можно поговорить с Боргбьоргом?
- Двойная борода пошел получать орден во дворец.
- Вон как! Иеппе Окьер утверждает, что защитники бедняков не получат ни орденов, ни звезд.
- Это за кокс для датских рабочих.
- Серьезно? Война кончилась, а все по-прежнему сидят без топлива. Ну, а звезду от кайзера успел он получить? За белых рабов для немецкой металлургии?
- Вы же сами помешали Боргбьоргу отличиться, - скрипуче смеется Расмус Андерсен. - Звезда светила на пятидесяти тысячах, а не набралось и половины.
- Бедный Боргбьорг! Хвалы трепетных сердец ему тоже не дождаться. Теперь я понимаю, почему меня перестали печатать в "Социал-демократен".
- Вы прекрасно обходитесь без нас.
- Но я хочу печататься в газете моей партии, пока еще моей.
- Что значит "пока еще"?
Нексе не успел ответить. Вошел Боргбьорг с ленточкой в петлице. Сотрудники приветствуют его ироническими аплодисментами. Расмусен встает и поздравляет шефа.
- Спасибо, спасибо! - отмахивается Боргбьорг. - Надо работать, мальчики, - обратился он к молодым журналистам. - Война кончилась, аквавита подешевела - все так, но газета должна выходить. - Взгляд его без особой симпатии остановился на Нексе. - А-а, писатель! Ко мне? Прошу!
Они проходят в кабинет: Боргбьорг показывает Нексе на кресло, садится за стол напротив и закуривает сигару.
- Ты пришел о чем-то просить нас? - свысока спросил Боргбьорг, которого распирает от чванства.
- Свергнутый русский царь говорил о себе во множественном числе, - усмехнулся Нексе, - и получил под зад коленкой. Я пришел не к "вам", а к тебе, главному редактору "Социал-демократен", и не просить, а требовать, чтобы газета выступила в защиту арестованных рабочих.
- А какое нам до них дело?
- Что-о? Молодых парней швыряют в тюрьму без суда и следствия, а все их преступление в том, что они хотят работать. Мне думается, рабочая газета обязана вмешаться.
- Они смутьяны… раскольники.
- Навесить ярлык проще всего. Мы должны занять ясную позицию в классовой борьбе, которую ведут рабочие.
- В какой еще "классовой борьбе"? - с величайшим презрением произнес Боргбьорг. - Ты живешь в прошлом веке. Писатель может витать в облаках, но мы, практики, обязаны защищать достигнутое…
- И сотрудничать с врагами рабочих?
- Не передергивай. Нельзя пускать по ветру наши завоевания из-за того, что кучке смутьянов охота драть горло. Эти раскольники разлагают неустойчивую часть рабочей массы.
- "Неустойчивая часть" и есть настоящий пролетариат, а вы опираетесь на рабочую аристократию и городское мещанство.
- Порядок и дисциплина, - не слушая его, вещает Боргбьорг, - вот что нам надо. Иначе наступит анархия…
Дверь отворилась, и вошел молодой человек: франтоватому костюму не соответствует промасленная рабочая куртка.
- Шеф, - шепелявит он, - эти крикуны переходят от слов к делу.
- Гм, - предупреждающе кашлянул Боргбьорг и незаметно кивнул на Нексе. - Наш новый сотрудник, сын редактора Йоргенсена.
- Ценное приобретение, - проворчал Нексе.
- Ладно, Альберт. У нас есть кому позаботиться о порядке. Законы надо уважать. Держите меня в курсе событий.
Криво усмехнувшись, Альберт выходит. Нексе с отвращением смотрит ему вслед. С улицы доносится грозный шум.
- Я жду, - говорит Нексе. - Отвечай же, не мне, а им. - Он кивнул на окно.
- Я уже ответил, - устало говорит Боргбьорг, - мы не можем быть с этими парнями в картузах… Мы должны вести реалистическую политику. Эта политика привела нас в правительство. Нам остался один шаг до власти.
- И один шаг до полного и окончательного предательства рабочего класса, - дрожащим от ярости голосом произнес Нексе.
Боргбьорг встревожился.
- Брось, Мартин, - говорит он примирительно. - Ты отличный писатель, гордость нации, но в политике сущий ребенок. Наши отношения разладились в последнее время. Ты подложил мне свинью, но я не злопамятен. Наша партия не держит зла и снова протягивает тебе руку. Хочешь стать депутатом-парламента?
- То бишь политическим кастратом под эгидой социал-демократии?
- Не хочешь - не надо. Сколько в тебе злости…
Нексе вдруг засмеялся. Боргбьорг с удивлением смотрит на него.
- Мне вспомнилась фраза Ленина-Ульянова. Кому тюрьма и каторга, кому парламентские кресла. Это о коммунистах и социал-демократах.
- Ты цитируешь большевика? - гадливо сказал Боргбьорг. - Вон куда дело зашло! Пора тебе раз и навсегда определить, с кем ты.
Шум и крики за окнами усилились, задребезжали стекла.
- С ними! - кивнул Нексе на окна и вышел из кабинета…
…Нексе с трудом пробирается сквозь толпу, запрудившую Фредериксброгаде. С моста Королевы Луизы идет трамвай. Толстый, усатый вагоновожатый изо всех сил звонит, но вынужден остановиться перед толпой. Люди кричат, ругаются, требуют, чтобы вагоновожатый слез.
Тот звонит и пускает трамвай вперед. Он почти наезжает на демонстрантов.
Толпой овладел гнев. Зазвенело выбитое вагонное окно. Кто-то взобрался на крышу трамвая и скинул дугу с проводов. Трамвай стал.
Молодой корнет из службы боевого обеспечения в форменной фуражке и со шпагой на боку выскочил из вагона.
- Хамье! - шипит он злобно.
Его окружают демонстранты. Срывают с него шпагу и фуражку. От унижения и бессилия слезы текут по его лицу. Он вырывается, кто-то подставляет ему ножку, и он летит в грязь.
И тут Нексе увидел нового сотрудника "Социал-демократен" в его маскарадном промасленном картузе. Альберт достает из кармана свисток и дует в него. При звуке свистка шофер такси выскакивает из машины, бежит к уличному телефону, вынимает его из коробки и что-то говорит.
И почти сразу появляется бронированный полицейский автомобиль. Из него вываливается с десяток блюстителей порядка. Подходят два такси, набитые полицейскими в шлемах. Из ворот на Рёмерсгаде выбегает около сотни полицейских с поднятыми дубинками.
- Очистите улицу! Очистите улицу! Во имя короля и закона! - кричит бегущий полицейский офицер.
Но толпа зажала самое себя, и полицейские пускают в ход дубинки.
Молодой человек, несший красное знамя, забирается на крышу трамвая, куда ему подают знамя. Он размахивает красным полотнищем, и люди приветствуют знамя и подымают кверху сжатые кулаки.
- Товарищи! - кричит молодой человек. - Окажем пассивное сопротивление. Сложим руки на груди. Полиция не посмеет нас тронуть!..
Толпа следует его призыву. Люди стоят, сложив руки на груди, упрямо, выжидающе. Но появляются конные полицейские и обрушивают на толпу град ударов. Дубинки со свистом рассекают воздух.
Люди обратились в беспорядочное бегство. Полицейские преследуют их. Иные падают под копыта лошадей. Полицейские бьют без разбора - женщин, малых детей. Люди кидаются в переулки, но их и там настигают.
Огромная площадь покрывается телами избитых в кровь, затоптанных людей. Полицейские наступают рядами. Выхватывают из толпы демонстрантов и швыряют в полицейские вагоны.
Прямо перед Нексе верзила полицейский избивает дубинкой пожилую женщину. Нексе бросается к нему.
- Остановитесь! Это ваша мать!
- Очумел, дед? - И полицейский снова замахивается. Не помня себя, Нексе выхватывает дубинку у него из рук.
- Бегите! - кричит он женщине.
Рассвирепевший полицейский наступает на Нексе, тот размахивает дубинкой и не дает ему подойти. На помощь своему товарищу спешат другие полицейские и атакуют Нексе сзади.
Это видят молодые рабочие.
- Ребята, Нексе бьют!
И враз заработали крепкие кулаки. Полицейские обращены в бегство. Двое парней подхватили Нексе и увлекли в подворотню. Один двор, другой, какой-то лаз в стене, и вот они оказались на тихой пустынной улочке, возле двухэтажного дома. В окне объявление: "СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ. ГЛАВНАЯ КОНТОРА".
- Отлично! - говорит Нексе. - Мне как раз сюда и надо!
Он поднимается по лестнице и входит в контору. Здесь нашли приют многие из демонстрантов. Молодые активисты перевязывают раненых товарищей. За маленьким столом сидят двое из руководства партией. Нексе подходит к столу.
- Вы, конечно, подадите в суд. А это стоит денег. Я думаю, сотня крон не повредит. - Он вынимает бумажник и достает стокроновую бумажку.
Конечно, его узнали - улыбки, рукопожатия.
- Спасибо, Нексе, деньги нам нужны. А можем мы написать в газете, что ты сделал пожертвование?
- Если надо - конечно.
- А не повредит это тебе в "Социал-демократен"?
- С ней покончено. Не желаю иметь дела с этими кровавыми псами. Я сам видел, сын редактора Йоргенсена вызвал полицию. Предатели, негодяи!.. Найдется для меня место в вашей газете?
- Еще бы! Ты сразу поднимешь тираж нашей "Классовой борьбы".
- Прекрасно! И вообще, я хочу вступить в социалистическую партию.
- Пиши заявление.
- Оно уже написано - полицейской дубинкой на моей спине, - смеется Нексе.
…Маленький рыболовецкий бот. Тяжело, длинными зелеными волнами плещется вода. С невидимого берега доносится тысячеголосый хор птичьего базара.
Бот вздрагивает, словно получив предупреждение. Форштевень поднимается наверх, бакштаг мачты содрогается от ледяного свистящего ветра. Морская поверхность напрягается в истерических судорогах. Бот наклоняется вперед, вокруг него громоздятся массы воды. Он замирает, маленький и беспомощный, похожий на детского коня-качалку, просовывает свой нос сквозь водяную толщу и по-утиному отряхивается, так что вода брызгами рушится на палубу. Принявший ледяной душ Нексе проходит в каютку, где у иллюминатора застыл с весьма кислым выражением на остром желчном личике его спутник, известный немецкий художник Петер Гросс.
- Будь проклята эта лодчонка, будьте прокляты вы, подбивший меня ехать, будь проклят я сам, что послушался вашего совета, - монотонно бубнит Гросс. - Господи, до чего же хорошо было в Вардё!
- Вы же сами говорили, что Вардё - тухлая и грязная дыра, набитая отбросами общества.
- Все познается в сравнении. Сейчас я вспоминаю о Вардё как о рае. Боже мой, горячее какао с коньяком, вареная треска с рассыпчатым картофелем и главное - возможность в любой день вернуться к цивилизации.
- Зачем вы вообще поехали, Гросс?
- Мне предложили познакомиться с большевистским раем.
- Тогда вы зря мучаетесь. Рая не будет. Будет огромная разоренная страна, пытающаяся выжить в тисках голода, холода и бесчисленных врагов.
- Веселая перспектива! По меня хоть неосведомленность оправдывает, а вы-то чего потащились?
- Я - гость конгресса. Коминтерна. Но еду прежде всего к своим детям.
- У вас в России дети?
- Целых шестьдесят пять… Вы знаете такой город - Самара?
- Такого города нет.
- Есть. На Волге. А там детский дом. И этот детский дом носит мое имя, Гросс. Имя датского писателя.
- Весьма трогательно. Но за что такая честь? Ах да, вы же автор лозунга: "РУКИ ПРОЧЬ ОТ СТРАНЫ СОВЕТОВ!"
- "Дитте" вышла на русском, - пренебрегая его иронией, говорит Нексе. - Вы не читали "Дитте"?
- Признаться, нет. Жизнь так коротка, а ваш роман так длинен.
- А вот у русских хватило времени сделать революцию, отбиться от врагов и прочесть "Дитте".
- Непостижимая славянская душа!.. Значит, нас ждет теплый прием?
- Надеюсь, да, - со скромной гордостью говорит Нексе. - Роскошеств не ждите, но встреча будет самая сердечная.
Меж тем показалась земля. Ботик входит в Мурманский порт. Но берет путь не к главному причалу, а к непарадной угольной гавани. Пристает. Рыбаки-норвежцы в робах и высоких резиновых сапогах помогают сойти на берег своим плохо приспособленным к подобному путешествию пассажирам: легкие пальто, брючки и остроносые ботинки, за спиной альпинистские рюкзаки, через плечо - сумки.
Нексе расплачивается с рыбаками.
- В случае чего, - предупреждают те, - вы нас не знаете, мы вас не знаем.
- Не бойтесь, ребята, - добродушно успокаивает их Нексе, - нас встретят с распростертыми объятиями.
Но не сделали они и десяти шагов, как раздается зычный окрик: "Стой!" Нексе и Гросс не поняли, что от них требуется, и последовала новая команда: "Руки вверх!", и в живот им уперлись дула винтовок. Бдительная портовая охрана из двух звероватого вида братишек мгновенно обнаружила подозрительных иностранцев, невесть как очутившихся в гавани. Слова были по-прежнему непонятны, но сопровождавший их жест все пояснил. Нексе и его спутники поднимают руки.
- Вперед! - командует братишка.
- И это вы называете теплой встречей? - бормочет Гросс.
- К черту! - рассвирепел Нексе. - Я - Андерсен-Нексе! Писатель!.. Я не шпион!.. Андерсен-Нексе!.. - Он выхватывает из кармана документы и сует караульному.
Тот берет бумажки и рассматривает с вдумчивым видом.
- Мы пропали, - шепчет Гросс, - он держит их вверх ногами.
И тут появляется молодой, сухопарый, с чахоточным румянцем и огромным "маузером" комиссар караульной службы, восторженный энтузиаст культуры.
- Товарищ Андерсен!.. Из Дании?.. Писатель!.. А ну, отставить, - прикрикнул он на караульных, и те с неохотой убрали оружие. - К нам в революцию прибыл великий датский писатель-сказочник, друг детей и всего маломощного человечества. - И, напрягшись всем неполным средним образованием, гаркнул: - Эс лебе геноссе Андерсен!
И оба братишки угрюмо прохрипели: "Ура!"
- Что я вам говорил? - шепнул Нексе художнику, когда в сопровождении почетного эскорта они двинулись к порту.
- Он принял вас за Ганса Христиана.
- Какая разница? Ганс Христиан тоже датский писатель. Видите, как ценят культуру в стране рабочих и крестьян?..
…Гостиница "Люкс" (ныне "Центральная"), где разместились участники конгресса Коминтерна. Над входом - большой плакат-приветствие. В вестибюле мелькают черные, желтые, шоколадные лица; восточные халаты, индийские сари, арабские джелябии, - сюда съехались рабочие представители со всех концов света. Озабоченный и чем-то взволнованный, Нексе наскакивает на Гросса, делающего набросок в альбоме с рослого живописного африканца.
- Вы еще здесь?! А я, признаться, думал, что вы удрали. Почему вас не видно в Кремле?
- Я бываю там каждый день. Но вы красуетесь в президиуме, - а я среди серой скотинки.
- Ну, как вам тут?..
- Любопытно наблюдать, как плебс осваивает царские дворцы. Селедка и конская колбаса на старинном фарфоре. Матросня в креслах "жакоб". Я кое-что набросал. - Гросс открывает альбом и показывает Нексе свои зарисовки.
- Довольно-таки ядовито, - морщится Нексе.
- Я - сатирик и не привык льстить окружающим.
- Портретные наброски мне больше по душе, - говорит Нексе, листая альбом. - В них острота и психологизм.
- Узнаете?.. Это Хо Ши Мин, он, кстати, еще и поэт… Это загадочный Куусинен, а это Луначарский, неутомимый культуртрегер.
- А знаете, Гросс, ваш карандаш добрее вашего языка.
- Значит, мне пора сматываться. Моя сила - в разоблачении. Вернусь к моим ненаглядным капиталистам с их пудовыми челюстями и плотоядными глазками. А вообще, Нексе, я понял: революция хороша лишь издали.
- Что вас не устраивает?
- Все. Это же просто перемена ролей, как в "Восстании ангелов" Анатоля Франса. Верхние - вниз, нижние - наверх.
- Конечно! Пролетариат поднялся, власть имущие опустились на дно. Чего же вы еще ждали от революции?
- Чего-то другого. Цветов и музыки, карнавала. А здесь все время заседают. Меня считают сухим и желчным, а в глубине души я неизлечимый романтик. Хватит обо мне. Как ваши дела? Наглотались советской славы?
- Наглотался. Я еду к своим ребятам. На Волгу.
- Оставьте это, Нексе. Нельзя в пятьдесят быть таким восторженным простаком. Вы что, не знаете, какие здесь железные дороги? Мало вам путешествия из Мурманска в Петроград? Хотите окончательно отморозить ноги?
- В Самару поезда ходят по расписанию. Четыре дня - и я там.
- Четыре дня! Вас ограбят, разденут и скинут с поезда. Примут за шпиона и посадят в тюрьму, если не прикончат на месте. Не шутите с победившим пролетариатом, Нексе.
- У меня мандат, подписанный самим Уншлихтом! - Нексе показывает Гроссу какую-то бумажку. - Видите? И тут сказано: "Всем организациям оказывать товарищу Нексе всемерную помощь".
- Кто такой Уншлихт?
- Заместитель председателя ГПУ!
- Звучит гордо. Похоже, что вы сами не прочь сотрудничать с этим ведомством.
- Это ведомство - щит революции.
- Вы - неоценимый человек для диктатуры. Все - на веру, полный отказ от собственного мнения, предельно развитое стадное чувство. - Поезжайте в Самару, Нексе. Может быть, там разобьют ваши розовые очки…
…Тащится сцепленный из разномастных вагонов пассажирский поезд. Тут и пульманы, и общие спальные вагоны, и дачные со скамейками для сидения, две-три теплушки с трубой на крыше. Паровоз, питаемый дровами, задышливо одолевает некрутые подъемы среднерусской равнины. Судя по тому, как прямо, столбом, уходит в небо густой белый паровозный дым, стоит жестокий мороз.
Нексе смотрит в заледенелое окошко купированного, но неотапливаемого, как и весь поезд, вагона, на белые сверкающие поля, темные перелески, на прекрасную и грозную зимнюю Россию. Он поднял воротник пальто, поглубже надвинул свою странную датскую шапку, руки спрятал в рукава. А кругом бабы в толстых перепоясанных шубах, мужики в тулупах и валенках. Их добротный вид подчеркивает иноземную незащищенность Нексе.
Внезапно поезд, залязгав тормозами, останавливается.
- Ну вот, - вздыхает пассажир в шубе на волке. - Опять, что ль, дрова кончились?
Нексе вслед за другими выходит из вагона. Оказывается, поезд встал на разъезде. Крутом снежное поле, метет поземка, воздух звенит от мороза. Нексе приплясывает в своих остроносых ботинках, пытаясь согреться. Возле него оказывается небольшая, ладная молодая женщина в шубке и пуховом платке. У нее румяные от мороза щеки и серые доверчивые глаза. Она сострадательно смотрит на Нексе, который храбро улыбается ей.
- Кто же вы такой есть? - говорит женщина удивленно-жалостливо. - Смотрю и понять не могу, как вы в таком виде ехать решились.
Нексе улыбается и разводит руками:
- Иностранец! - догадалась женщина.
Обрадованный Нексе отвечает по-немецки, старательно выговаривая слова:
- Датчанин. Еду в Самару.
- Ох, горе мое! - всплеснула руками женщина и решительно: - Пошли к нам в теплушку. Вещи-то ваши где?