- Дружище, милый, - сказал Михал, - если бы эти ребята могли платить, я бы нашел для каждого из них по десять мастеров, из расчета же год бесплатной работы за год ученья мальчишку охотно возьмет только тот, кто собирается превратить его в домашнего раба. А если появится мастер, у которого ученикам живется хорошо, слух о нем тотчас же разнесется по всей Вене и молодежь повалит только к нему.
- Отец, - вступил в разговор Яноуш, - на Охотничьей улице есть столяр, Крчек его фамилия, ему нужен ученик, сегодня он в кузнице говорил об этом нашему мастеру.
- Ах, Кершек, - сказал Михал, с трудом произнеся фамилию, - в самом деле, он хороший человек, но строгий. Если он возьмет ребят, они могут сказать тебе спасибо.
- Я уже несколько раз обращал внимание на его вывеску и подумал, что он, должно быть, хороший человек, если свою уважаемую фамилию написал по-чешски, не то что многие, которые пишут ее на немецкий манер так, что сам господь бог не прочтет, - сказал Гаек.
- Ну и у вас, дружище, фамилии, язык можно сломать.
- Только такой неуклюжий, как у тебя, - рассмеялся Гаек. Они часто поддразнивали друг друга, но никогда не ссорились.
- А сегодня уже два ученика сапожника вас спрашивали, - сказала пани Катержина, - по-моему, они из Пржикопа.
- Знаю, знаю, я им кое-что обещал. Бедняги ходят почти голые. Когда я их в прошлом году привез, это были здоровые ребята, а теперь какие-то хилые, несчастные, жалко на них смотреть, - сказал Гаек. - Если бы родители увидели, что тут дети испытывают, то не посылали бы их сюда, уповая на бога. Сердце слезами обливается, когда видишь, какие тяжести они таскают по городу, сколько по дому работают, какие им приходится выносить мучения и побои. Если мастер милосердный, то жена, дети или подмастерья злые. На ученике ездят все кто может, все на него валят, каждому он должен угодить. Учение ремеслу на последнем месте. Заболеет ученик, его отправят в больницу, и никто о нем больше не вспомнит. Если поправится - хорошо, если умрет - как камень в воду канет. Правда, некоторые мальчишки ведут себя ужасно и неудивительно, коль у них такая школа жизни.
Хуже всего то, что растут они, как дикие звери: ни к чему не стремятся, ничего не хотят знать, каждый предоставлен самому себе. Кому какое дело, что получится из такого ребенка? Если он станет вором, его накажут. Если станет хорошим человеком, ему же лучше. Сколько раз я думал об этом, однако что толку, мне этого не переделать. Помочь могу лишь некоторым, да и то в пустяках, но это капля в море.
- Если бы каждый думал так, как вы, это помогло бы, милый Гаек, но нам этот мир не перевернуть, - сказала пани Катержина. - С девчатами происходит то же самое. Сколько же их тут за год становится испорченными, тех, что пришли сюда добрыми, невинными! Приходят как слепые, попадают в руки посредников, которые продают их куда угодно. Никто о них честно не позаботится, никто не укажет им на пропасть, в которую так легко скатиться. Хозяева относятся к челяди бессердечно, считают прислугу не помощником, человеком равным себе, а рабом, которому сам бог велел служить. Говорят, кто не служил, тот горя не изведал, и это правда. Пока прислуга работает до упаду, ей рады, а как только силы покинут ее, она уже помеха в доме, хоть и прожила в нем весь свой век. Ругают прислугу за то, что она плохая. Что ж, отчасти это правда, а кто в этом виноват? По большим часам и маленькие ставят. Да не пугайтесь вы, Мадленка, сказала пани Катержина, увидев в ее глазах слезы, - нет правила без исключения, тут хватает и хороших хозяев, и хороших слуг. Я тоже служила и у плохих, и у хороших хозяев, всякого повидала, но, слава богу, прошла через все с чистой совестью. Когда у меня накопилось немного золотых, я подумала, что кусок хлеба на воле все же лучше, чем жаркое в услужении. Сняла я жилье у хороших людей и стала стирать чужое белье. Скоро обо мне уже знали и охотно отдавали пани Кати белье в стирку. Может быть, позже я и вернулась бы домой, да познакомилась тут с этим немцем, и он изменил мои намерения. Однажды он сказал: "Понимаешь, Кати, ты добрая женщина, такая, какую я хотел в жены. Ты уже не молода, я тоже не молод, но я тебя люблю, и мужик я хороший, стало быть, мы подходим друг другу. Я не богат, но тебя прокормлю". И мы поженились, ни тот, ни другой об этом не пожалел... правда, Михал?
Михал улыбнулся, подал жене мозолистую руку и, подняв стакан, произнес растроганно:
- За твое здоровье, жена!
Гаек тоже поднял стакан и пил молча, но не за здоровье пани Катержины, хотя и очень любил ее.
На башне храма святого Стефана пробило одиннадцать, когда Мадленка готовилась ко сну в маленькой чисто прибранной комнатке, куда ее отвела пани Катержина. Наполовину раздевшись, она подошла к окну, чтобы, как это она часто делала дома, помолиться. Отодвинула занавеску... но тут за окном не было цветущего сада, не светил в окно месяц, не было видно ни клочка звездного неба. Черная высокая стена загораживала окно. Она быстро отпустила занавеску и встала на колени перед маленькой иконкой девы Марии, висевшей на стене. Помолившись, погасила свет, легла, смежила веки, но сон пока не пришел, чтобы принять ее в свои объятья, перед ее взором еще стоял мир со всеми его картинами, от которых она никак не могла освободиться. Вот веселые подружки тянут ее играть и работать, вот благословляют ее старые руки, вот она идет по чужим краям рядом с человеком добрым и приятным... даже очень приятным!.. Она видит себя идущей в толпе, где никто с нею не поздоровался, среди высоких домов, которые готовы обрушиться на нее, видела себя в кругу хороших людей, а что потом? Сон затуманил то, что будет потом, утешив ее обещанием из милых уст: "Завтра, Мадленка, мы еще увидимся!"
*****
К водоему у фонтана на площади святого Стефана по утрам и под вечер собирались девчата, приходившие по воду. Там они вершили суд. Там переворашивали все, что происходило в том или ином доме, перемывали кости любой хозяйке, там семейные тайны становились всеобщим достоянием и между прочим говорилось о любовниках, о новых платьях, о военных парадах, о танцевальном зале Элизиум и о прогулках в парке Пратр.
Однажды под вечер там, как обычно, стояли кучкой несколько девчат. Кто-то из них поставил наполненные бадейки на край водоема, у кого-то они были пусты либо наполнялись. А тем временем шел общий разговор.
Рослая девица держала речь:
- Я тебе все время говорю - не молчи! Как-то я тоже служила у такой хозяйки, которая за грош готова была удавиться, а служанка у нее питалась святым духом. Ну, я ей разъяснила, что почем. Я ей прямо сказала - если она не станет кормить, буду воровать или уйду.
- Ну и стала она тебя лучше кормить? - спросила ее та, у которой была такая же хозяйка.
- Что ты, голубушка, с жадины ничего не возьмешь ни просьбой, ни угрозой. Ушла я от нее.
- Наша старуха, - заговорила одна из девушек, - не жадная, только любит устраивать приемы гостей, а средств на это у нее нет, зато нам потом приходится по нескольку дней поститься.
Все засмеялись.
- У нашей тоже сплошь визиты, каждый божий день, едва положит после обеда ложку, бежит как ужаленная, только бы не опоздать, а дома пусть хоть все рухнет.
- Ну, вас-то это не очень волнует, - улыбнулась другая.
- Сама знаешь, когда кошки нет дома, у мышей праздник. Вчера старик поднял страшный крик, он против ее хождений, говорит, что она его по миру пустит. Там, в этих визитах, играют в какой-то мист, и наша проиграла пятерку.
- Так ей и надо. Если бы эту пятерку пришлось отдать нищему, она бы удавилась.
- А когда не играют, так сплетничают, - сказала третья.
- Облить помоями прислугу им, что рогалик в кофе смочить, - поддержала ее соседка.
- В глаза сладко улыбаются друг другу, кланяются чуть не до земли, а отвернутся и не могут вспомнить, кого как зовут, - сказала смуглая Жофка, передразнивая дамочек.
- Вчера наша заявила о твоей хозяйке, Реза, что она особа легкого поведения, - вступила в разговор еще одна.
- А что, твоя хозяйка взвешивала поведение моей? - отрубила Реза. - Пусть твоя святоша-пани помолчит, воробьи на всех крышах чирикают, что она бочка, грехами набитая.
- Не злись на меня, я ведь за что купила, за то и продаю, - оправдывалась та.
- А ты не покупай товар в дешевой лавке, поняла?.. От всего, что несут уста твоей хозяйки, смердит чертом, и даже если всю ее с ног до головы кадилом обмахать, она все равно костелом пахнуть не будет. Передай ей это, если хочешь. Какая ни есть моя хозяйка, а ко мне она относится хорошо и пачкать ее я не дам!
- Тебе-то что, Реза, тебе хорошо, я хотела бы на твоем месте быть, - отозвался еще кто-то, - тебе часто подарки делают, а нам мало чего перепадает, знай только таскай детей, как ишак.
- А зачем ты шла туда, где дети? - спросила служанка с очень некрасивым лицом. - Хуже нет службы. Я тоже служила при детях, ни днем ни ночью покоя не знала, куда ни пойдешь, они за тобою хвостом, поговоришь с кем-нибудь, эти оболтусы придут домой и тут же все расскажут. Но я их несколько раз отлупила как следует да не очень с ними цацкалась. Как-то с нами пошел мой ухажер. Хозяйка узнала про это и заявила, что я порчу детей. Ну, я ей и сказала: "Раз я их порчу, так гуляйте с ними сами!" - и ушла от нее.
- А я их обижать не могу, если бы я детей не любила, то, конечно же, тут бы не служила, - сказала первая. - В воскресенье я собиралась с Тоником пойти в летнее кафе к Шперлу, вдруг заболел ребенок, и я пойти не смогла, расстроилась сильно, а наследующий день ребенок умер, и я не пожалела, что осталась дома. Такой был хорошенький, бедняжка! Хозяйка подарила мне на платье и пообещала, что отпустит меня в воскресенье гулять с Тоником... Ну, мне пора домой. Прощайте, девчата!
- Добрая дурочка, - сказали про нее девушки.
- И счастливая. Ее Тоник за неделю много зарабатывает, хорошо одевается и человек порядочный.
- Эка невидаль, тоже мне счастье - сапожник! - ухмыльнулся кто-то из них.
- Все же лучше, чем солдат или такой, как твой студент, у которого за душой ни гроша, а тебя он, однако, стыдится, - отозвалась Реза. - Да я бы не хотела, чтобы такое мне даже к туфле прилипло, тоже мне любовник, для которого я только вечером хороша, а днем, если встретит меня с бадейкой на голове, отворачивается в сторону как от черта.
Все засмеялись.
- Ну, ты каждого отбреешь. Говори что угодно, а мне студент милее, чем какой-нибудь подмастерье или глупый кузнец, - ответила подруга студента и быстро подняла бадейку на голову.
- А я за ум твоего милого и геллера не дам. Когда-нибудь ты будешь рада выйти замуж за поденщика, не то что за ремесленника, гордая дура, - рассердилась Реза на ту, что назвала кузнеца, ее возлюбленного, глупым.
Подошли еще две девушки - одна, молоденькая, со свежим личиком, несла кувшин, вторая, постарше, шла с бадейкой.
- Который уже раз, Доротка, ты сегодня идешь по воду? - спросила Реза у старшей.
- Одному богу известно. Ты только посмотри на мои руки, все растрескались, на люди стыдно показаться. Я больше не выдержу этого, калекой стану, а потом придется еще на чердаке спать.
- А почти всюду так, - отозвались другие.
- Пока человек здоров, все нипочем, а когда руки заболят, хватите горя. А все проклятая чистота! Я знаю, будь этот дом весь наш, хозяйка бы каждый день скребла его от флюгера до самого низа. Мы только что печную трубу не скребли. Хозяйка целый день ходит с веником, а я за нею с тряпкой и водой. Да хорошо, если бы скребли просто с водой, а то ведь со щелочью да с известью. А в остальном лучшей хозяйки не сыскать.
- Это ж надо иметь железные руки, чтобы такое выдержать!
- Ничего не поделаешь, везде что-нибудь да не так. У хозяйки рядом с нами за год двенадцатая прислуга. Дьявол ее знает, что у нее за фантазия в голове, ей кажется, будто все ее обворовывают. Каждую она через месяц выгоняет, а жалованья не платит.
- Ну, я бы с ней поговорила, - сказала Реза, - я бы ее как миленькую стащила в полицию: а ну-ка, докажи, а не докажешь... она бы помнила меня, не будь я достойна имени своего. Это же не служба, а позорище!
- Конечно, если каждый у нее вор. Сама прислугой была, должна знать, как больно выслушивать такие обвинения!
- Небось сама воровала. Кто в этом мешке побывал, тот и других там ищет. Ну что, Лорка, говорят, у твоей барышни красивый и богатый жених - спросила Реза у той, хорошенькой, что недавно подошла.
- Он, конечно, красивый, может, даже и богатый, но все равно на нашей барышне не женится, - ответила та.
- Это верно, там красота и не ночевала. Будешь служить у нее?
- Буду. Жених мне тоже советовал. Вчера, когда спускался вниз, я ему светила, а он сказал, что хотел бы, чтобы его невестой была я.
- Ничего себе, хорошенькое выйдет супружество! - засмеялась Реза, а остальные усмехнулись. - Дура будет твоя барышня, если возьмет тебя. Лора!
- Вы что обо мне думаете?
- Что нам о тебе думать? Думаем, что ты хорошенькая... а твоя будущая хозяйка чучело огородное, хотя и знатного рода. А у этого твоего будущего хозяина есть глаза, так же как и у меня, он будет думать то же самое, - отрубила Реза.
- Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом.
- Ну, хотя бы о твоей юбке, о том, какая она у тебя красивая. Сколько за нее отдала?
- Два золотых. И еще платье купила за десятку. Сшито по последней моде. Нужно еще купить шляпу и новый широкий пояс.
- Черт возьми, здорово ты одеваешься, с каких доходов? - спросила с лукавой улыбкой Реза
- Не было бы доходов, не было бы всего этого. Я люблю хорошо одеваться, ведь это единственная моя радость! - сказала Лора и, набрав воды, ушла.
- Погоди, девочка, полиняет твоя шкурка, много мы видели таких, а теперь они остались на бобах.
В это время неподалеку от них проходил ученик сапожника, нес в руке пару ботинок, размахивал ими и напевал хорошо известную всем и любимую в то время песенку "Мусорщик". Был он чумазый, большие пальцы ног, или, как их в шутку называли, "хозяева дома", "выглядывали из окон" - торчали из туфель, локти лоснились. Из грубого фартука можно было сало топить, а холщовые штаны доходили только до щиколоток. Волосы на голове торчали, как иголки у ежа, лицом был похож на бесенка. Подойдя к девушкам, он остановился и вдруг, наклонив голову, как баран, который хочет боднуть, разбежался и - бух! - врезался в компанию девчат так, что те бросились врассыпную.
- Чего тебя черти мучают, замарашка! Убирайся отсюда! - закричала на него Реза, но и ей пришлось отступить, потому что он, как шило, проникал между ними - одну боднул головой, другую задел локтем, третью стукнул ботинком, а когда все отскочили от водоема, он уставился на каменную мостовую, словно искал там что-то, и вдруг как завопит:
- Люди! Люди добрые, все кто есть, идите сюда, посмотрите, что творится!
В Вене дважды звать не надо. Прохожие начали останавливаться, спрашивая друг у друга, что случилось. Тут ученик воскликнул:
- Кухарки здесь дырку простояли!
- Ах ты шельма безбожная, чумазая дубина неотесанная, ну, погоди, паршивец! - закричали служанки, норовя схватить его за патлы, но прежде чем это им удалось, мальчишки и след простыл! Выскользнул у них прямо из рук, как ртуть. Многие вокруг смеялись, а некоторые досадовали, что ученик сапожника их так одурачил. Служанки забрали свои бадьи и разошлись по домам, чтобы не привлекать к себе внимание. Но по дороге ругали мальчишку последними словами.
В толпе, сбежавшейся к водоему, стояла молоденькая миловидная девушка, на которую многие обратили внимание. Она была среднего, пожалуй, даже выше среднего роста с пропорциональными, очень красивыми округлыми формами, словно изваянными из мрамора. Кожа очень смуглого лица была бархатистой, а щечки - просто как персики. Губы пухлые, алые, чуть выдающийся подбородок, а лоб белый, словно лепесток лилии. Но прекраснее всего были глаза, синие, как васильки, немного хищный носик и черные волосы с отливом каленой стали. Они были зачесаны со лба за уши и на затылке скручены в тяжелый узел. Голову покрывал кружевной платочек, а одета она была в темное платье и черный бархатный жакет. Выражение лица говорило о живом уме, было видно, что она довольна жизнью. Вслед за ней чуть погодя подошла другая девушка и остановилась рядом. Эта была чуть меньше ростом, но тоже очень молоденькая. Светлые, отливающие золотом волосы, заплетенные в толстую косу, были уложены вокруг головы и сзади закреплены гребнем. Шея нежная, белая как у лебедя, очаровательные синие мечтательные глаза. Лицо чистое, прелестное, с почти детским выражением. Она напоминала богородицу с картинки. Одежда на ней была тоже простая, но чистая. Остановившись рядом с первой, она коснулась ее плеча. Та оглянулась, обе улыбнулись, поздоровались, повернулись и вместе пошли дальше,
- Так им и надо, сплетницам, пусть делом занимаются, - сказала светловолосая, имея в виду служанок.
- Я когда иду по воду и вижу у водоема это судилище, поворачиваю обратно.
- И я с ними не дружу, хоть они и землячки. Тут достается и живым, и мертвым, а я никого не люблю обижать. Куда идешь, Ленка?
- Ходила за покупками, иду домой. А ты куда, Анинка?
- Зашла ненадолго к матушке, а теперь домой.
- Проводи меня, если можешь, мы с тобой так давно не виделись.
- Пройдемся немного, мне нужно быть дома в семь.
Взявшись под руку, девушки через площадь направились к Охотничьей улице. Прохожие часто оглядывались на них, особенно мужчины, некоторые не могли от них глаз оторвать. Девушки разговаривали и не обращали ни на кого внимания, пока какой-то разодетый шалопай нахально не уставился прямо Ленке в лицо.
- Фу, бесстыдник! - гневно воскликнула девушка, отворачиваясь.- У нас ни один парень себе такого не позволит, а здешнее племя не знает стыда!
- Особенно когда видят простую девчонку, думают, что могут позволять себе все что угодно, - добавила Анинка.
- Понимаешь, Анинка, прислугу за людей не считают, будь они даже лучше и порядочнее всех, и это меня больше всего огорчает. Поэтому, как только скоплю немного денег, уйду из прислуг.
- И что ты станешь делать, когда о тебе позаботиться некому так же, как и обо мне?
- Помнишь, что нам матушка рассказывала о том, как она стиркой кормилась и как ей хорошо жилось?
- Не у каждого на это хватит смелости, ты бы не выдержала того, что она, слаба для такой работы.
- Да я и не думаю становиться прачкой. Я умею шить, стану портнихой и буду свободна. К нам на дом приходит портниха, тоже молодая, она говорила мне, что неплохо живет.
- Ты об этом матушке сказала?
- Не говорила и пока подожду, скажу когда-нибудь, а то она рассердится за то, что я бросаю службу, хотя живется мне неплохо, только в этом доме не по себе как-то.
- А почему?
- Когда-нибудь расскажу тебе об этом. А ты довольна своим местом? - спросила Ленка.