Лодочники рассказали ужасную новость. Китайские кули внезапно взбунтовались и напали на контору управляющего. Принна убили, а его помощник Окли чудом спасся. Он наткнулся на бунтовщиков, когда те грабили контору, увидел, как выбросили из окна труп Принна, и припустил изо всех сил. Китайцы его заметили и стали преследовать. Он побежал к реке и был ранен, когда прыгал в катер. Катеру, однако, удалось отчалить прежде, чем китайцы сумели забраться на борт, и находившиеся в нем люди поспешили вниз по реке за подмогой. Отплывая, они увидели, что здание конторы и окружающие строения охвачены пламенем. Несомненно, кули сожгли все, что могло гореть.
Окли издал стон и приоткрыл глаза. Это был маленький смуглый человек с плоским лицом и курчавыми жесткими волосами. В его больших с туземным разрезом глазах застыл ужас.
- Не бойтесь, - сказала Энн. - Вы в безопасности.
Он облегченно вздохнул и слабо улыбнулся. Энн обмыла его лицо и протерла антисептической жидкостью. Рана на голове была неглубокой.
- Вы можете говорить? - спросил Олбен.
- Подожди, - прервала Энн, - надо осмотреть его ногу.
Олбен приказал сержанту выдворить толпу с веранды. Энн разрезала штанину шорт. Ткань прилипла к подсохшей ране.
- Кровь так и била, - пожаловался Окли.
Кость не затронуло, распорота была только мышца. Хотя рана начала снова кровоточить, умелые пальцы Олбена остановили кровь. Олбен обработал рану и наложил повязку. Сержант и полицейский перенесли Окли в шезлонг. Олбен дал ему бренди с содовой, и вскоре тот был в состоянии говорить. Но знал он не больше того, о чем уже рассказали лодочники. Принн был мертв, а дома на плантации полыхали.
- А что случилось с женщиной и детьми? - спросила Энн.
- Не знаю.
- Ох, Олбен!
- Я должен вызвать полицию. Вы уверены, что Принн мертв?
- Да, сэр. Я видел его труп.
- Есть ли у бунтовщиков огнестрельное оружие?
- Не знаю, сэр.
- Как это не знаете? - раздраженно воскликнул Олбен. - Разве у Принна не было ружья?
- Было, сэр.
- У других тоже. Одно у вас, так? И у старшего надсмотрщика.
Метис молчал. Олбен сурово смотрел на него.
- Сколько там этих проклятых китайцев?
- Сто пятьдесят.
Энн недоумевала, зачем Олбен задает столько вопросов. Казалось, он напрасно теряет драгоценное время. Сейчас главное было собрать кули, чтобы отправить их вверх по реке, подготовить лодки и раздать полицейским боеприпасы.
- Сколько полицейских в вашем распоряжении, сэр? - спросил Окли.
- Восемь и сержант.
- Могу я с вами? Тогда нас будет десять. Я уверен, что после перевязки смогу идти.
- Я остаюсь здесь, - сказал Олбен.
- Но ты должен отправиться на плантацию, Олбен! - воскликнула Энн. Она не верила своим ушам.
- Глупости! Отправляться туда сейчас - чистое безумие. От Окли пользы мало, через несколько часов у него наверняка поднимется температура. Он будет только обузой. Значит, остается девять ружей. А китайцев сто пятьдесят человек, у них есть огнестрельное оружие и сколько угодно боеприпасов.
- Откуда ты знаешь?
- Элементарный здравый смысл подсказывает, что в противном случае они не устроили бы такое. Плыть туда сейчас было бы просто идиотизмом.
Энн от изумления открыла рот. В глазах Окли тоже было недоумение.
- Что же ты намерен делать?
- У нас, к счастью, есть катер. Я пошлю его в Порт-Уоллес с просьбой прислать подкрепление.
- Но ведь подкрепление доберется сюда не раньше чем через два дня.
- Ну и что? Принн мертв, контора сгорела, плантация сожжена. Какая польза от нас, если мы туда и отправимся? Я пошлю туземца разведать как и что, тогда будем точно знать, что делают бунтовщики. - Олбен наградил Энн своей обаятельной улыбкой. - Поверь, дорогая, днем раньше, днем позже, но эти мерзавцы получат свое.
Окли хотел было что-то сказать, но, возможно, не осмелился. Он был всего лишь метис, помощник управляющего. Олбен же, как администратор округа, олицетворял власть правительства. Однако глаза метиса отыскали взгляд Энн, и ей показалось, что он ищет у нее поддержки.
- Но ведь за два дня они могут такого натворить! - воскликнула она. - Страшно подумать.
- Какой бы ущерб они ни причинили, они поплатятся. Обещаю тебе.
- Ах, Олбен, не можешь же ты сидеть сложа руки. Умоляю - отправляйся туда сам, и немедленно.
- Не глупи. Мне не подавить мятежа всего с восемью полицейскими и сержантом. Я просто не имею права идти на такой риск. Добираться придется на лодках. Как ты думаешь: сумеем мы пробраться незамеченными? Высокая трава по берегам - идеальное прикрытие. Нас перестреляют, как куропаток. Никакого шанса на успех.
- Если два дня ничего не предпринимать, боюсь, китайцы примут это за слабость, - сказал Окли.
- Когда мне понадобится ваше мнение, я вас спрошу, - ответил Олбен ледяным тоном. - Как я понимаю, при первой угрозе вы сразу дали стрекача. Вряд ли от вас будет много помощи в критическую минуту.
Метис покраснел. Больше он не сказал ни слова и только смотрел прямо перед собой беспокойным взглядом.
- Я иду в контору, - сказал Олбен. - Напишу краткое донесение и немедленно отошлю с катером вниз по реке.
Он отдал приказ сержанту, который все это время неподвижно стоял на верхней ступеньке крыльца. Тот откозырял и убежал. Олбен пошел в маленькую прихожую за своим шлемом, Энн побежала за ним.
- Олбен, ради Бога, удели мне минутку, - прошептала она.
- Не хочу быть с тобой грубым, дорогая, но я очень спешу. Думаю, тебе не следует вмешиваться не в свое дело.
- Ты не можешь сидеть сложа руки, Олбен. Ты должен отправиться, хоть это и рискованно.
- Не будь дурой, - отрезал он.
Раньше Олбен никогда на нее не сердился. Энн схватила его за руку, пытаясь удержать.
- Я тебе сказал, что лезть туда мне сейчас бесполезно.
- А вот этого никто не знает. Там остались женщина и дети Принна. Мы обязаны что-то сделать для их спасения. Позволь мне отправиться с тобой. Ведь они их убьют.
- Если уже не убили.
- Как можешь ты быть таким бесчувственным! Если остался хоть один шанс их спасти, твой долг - попытаться.
- Мой долг - действовать трезво. Я не собираюсь рисковать своей жизнью и жизнью моих полицейских ради туземки и ее полукровок. Ты что, за дурака меня принимаешь?
- Но ведь скажут, что ты струсил.
- Кто скажет?
- Все в колонии.
Он презрительно улыбнулся:
- Знала бы ты, как мне плевать на мнение всех здесь в колонии.
Она пристально на него посмотрела. Уже восемь лет они были женаты, и Энн научилась читать любое выражение его лица, любую его мысль. Она глядела в его голубые глаза, как в открытые окна. Внезапно она побледнела, выпустила его руку и отвернулась. Не проронив больше ни слова, она вернулась на веранду. На ее некрасивой мордашке был написан ужас.
Олбен вернулся в контору, составил краткий отчет о случившемся - только факты, ничего больше, - и через несколько минут катер уже тарахтел вниз по реке.
Два следующих дня тянулись бесконечно. Спасшиеся бегством с плантации туземцы рассказали, что там творится. Однако из их взволнованных, бессвязных рассказов было невозможно получить точное представление о том, что произошло на самом деле. Было пролито немало крови. Старший надсмотрщик был убит. Рассказывали дикие истории о насилии и жестокости. Однако о сожительнице Принна и его двух детях Энн не удалось узнать ничего. Ее бросало в дрожь при мысли о том, какая судьба могла их постигнуть. Олбен сколотил отряд, собрав столько туземцев, сколько мог. Они были вооружены копьями и мечами. Он реквизировал лодки. Положение было серьезное, но Олбен сохранял хладнокровие. Он был убежден, что сделал все возможное и теперь ему не остается ничего другого, как поддерживать заведенный порядок. Он выполнял свои обычные обязанности. Он играл на пианино. По утрам выезжал с Энн на прогулку. Казалось, он позабыл, что впервые за их совместную жизнь между ними возникла серьезная размолвка. Он считал само собой разумеющимся, что Энн признала мудрость его решения. Он, как и прежде, был ласковым и веселым, разговаривал шутливым тоном; если же говорил о бунтовщиках, то с мрачной иронией. Когда настанет время расплачиваться, многие из них горько пожалеют, что родились на свет.
- А что с ними будет? - спросила Энн.
- Повесят. - Он брезгливо пожал плечами. - Ненавижу присутствовать при казнях, от них меня тошнит.
Он очень сочувствовал Окли - того уложили в постель, и Энн ухаживала за ним. Возможно, Олбен жалел, что в ту отчаянную минуту говорил с ним оскорбительным тоном, и изо всех сил старался загладить это любезностью.
На третий день, когда после ленча они пили кофе, тонкий слух Олбена расслышал рокот приближающегося катера. В тот же миг на веранду взбежал полицейский с сообщением, что виден катер британской администрации.
- Наконец-то! - воскликнул Олбен.
Он выскочил из дома. Энн приподняла жалюзи и посмотрела на реку. Рокот мотора раздавался совсем близко, а через несколько секунд из-за поворота появился и сам катер. Она увидела, как Олбен сел в прау, а когда катер бросил якорь, поднялся на его борт. Энн сообщила Окли, что подкрепление прибыло.
- А начальник округа пойдет с ними на бунтовщиков? - спросил он.
- Естественно, - ответила Энн холодно.
- Как знать.
Энн испытывала странное чувство. Эти два дня она с трудом удерживалась от слез. Ничего не ответив на слова Окли, она вышла из комнаты.
Спустя четверть часа Олбен вернулся в бунгало с офицером полиции, которого прислали с двадцатью сикхами на подавление бунта. Капитана Стрэттона, человека маленького роста, с красным лицом, рыжими усами и кривыми ногами, очень добродушного и смелого, она часто встречала в Порт-Уоллесе.
- Ну и заварушка, скажу я вам, миссис Торел, - громко и весело произнес Стрэттон, пожимая ей руку. - Вот и я с моей армией. Все полны отваги и готовы к драчке. Вставайте, парни, и - вперед! Найдется что-нибудь выпить в этом вашем захолустье?
- Бой, - улыбнувшись, позвала Энн.
- Чего-нибудь холодненького, слегка алкогольного, чтобы посмаковать, и я буду готов обсудить план кампании.
Его бодрый тон действовал успокоительно. Исчезли унылое напряжение и страх, которые воцарились в их когда-то столь мирном бунгало после случившейся беды.
Явился бой с подносом, и Стрэттон смешал себе виски с содовой. Олбен рассказал ему о положении дел. Он излагал факты ясно, кратко и точно.
- Должен признаться, я восхищаюсь вами, - сказал Стрэттон. - На вашем месте я ни за что не смог бы удержаться от искушения взять восемь моих полицейских и самому вздуть мерзавцев.
- Я счел это абсолютно не оправданным риском.
- Безопасность прежде всего, старина, не так ли? - благодушно заметил Стрэттон. - Ну, я очень рад, что вы не пошли на риск. Нам нечасто выпадает возможность помахать кулаками. С вашей стороны было бы нехорошо забрать себе все лавры.
Капитан Стрэттон был за то, чтобы немедленно отправиться вверх по реке и атаковать, но Олбен указал ему на нежелательность такого образа действий. Тарахтенье приближающегося катера насторожит бунтовщиков, заросли на берегу обеспечат им прикрытие, а наличие у них огнестрельного оружия затруднит высадку. Казалось неоправданным подвергать нападающих обстрелу. Глупо было бы забывать, что предстоит иметь дело со ста пятьюдесятью отчаянными людьми, которые могут устроить засаду. Олбен изложил свой собственный план. Стрэттон слушал его, изредка кивая головой. План был явно хорош. Он позволял обрушиться на бунтовщиков с тыла, захватив их врасплох, и достигнуть цели, не потеряв скорее всего ни одного человека. Было бы глупо не согласиться с этим планом.
- Но почему вы сами не сделали этого? - спросил Стрэттон.
- Имея в своем распоряжении всего восемь человек и одного сержанта?
Стрэттон не ответил и только сказал:
- Как бы то ни было, идея неплохая, на ней мы и остановимся. У нас есть еще время в запасе, так что с вашего разрешения, миссис Торел, я пойду приму душ.
Они отправились на закате - капитан Стрэттон и двадцать его сикхов, Олбен со своими полицейскими и туземцами. Ночь была темная, безлунная. За катером тянулись лодки, реквизированные Олбеном, в которые, пройдя определенное расстояние, они собирались пересадить свой отряд. Важно было действовать бесшумно, чтобы бунтовщики не догадались об их приближении. В течение трех часов они продвигались на катере, потом пересели в лодки и пошли на веслах. Добравшись до границ плантации, они высадились на берег. Проводники повели их по такой узкой тропе, что пришлось идти гуськом. Тропой давно не пользовались, идти было нелегко. Дважды понадобилось переходить речки вброд. Тропа привела их обходным путем в тыл деревни, где жили кули, но напасть решили только на рассвете, поэтому Стрэттон дал приказ остановиться. Ждать пришлось долго. Было холодно. Наконец тьма начала понемногу отступать. Хотя стволы деревьев были еще неразличимы, их присутствие уже ощущалось - они были чуть светлее окружавшей тьмы. Стрэттон сидел, привалившись спиной к дереву. Он шепотом отдал приказ сержанту, и через несколько минут колонна вновь тронулась в путь. Неожиданно для себя они вышли на широкую дорогу. Тут они построились по четыре. Стало светать, и в призрачном свете смутно вырисовывались окружающие предметы. По приказу, отданному шепотом, колонна остановилась. Они достигли такого места, откуда были видны жилища кули. В них царила тишина. Колонна неслышно приблизилась и снова остановилась. У Стрэттона блестели глаза. Он улыбнулся Олбену:
- Мы накрыли мерзавцев спящими.
Он выстроил своих людей. Они зарядили ружья. Выйдя на шаг вперед, Стрэттон поднял руку. Карабины были нацелены на жилища кули.
- Огонь!
Прозвучал залп. В деревне поднялся невероятный гвалт, из хижин повыскакивали китайцы, крича и размахивая руками, а впереди - к полному изумлению Олбена - бежал белый, орал что есть силы и грозил кулаком.
- Что за черт, кто это? - воскликнул Стрэттон.
Очень крупный и очень толстый мужчина в штанах защитного цвета и в майке приближался с такой быстротой, какую позволяли его толстые ноги. На бегу он грозил им кулаком и орал:
- Smerige flikkers! Verlockte ploerten!
- Боже мой, это же Ван Хассельт, - сказал Олбен.
Голландец Ван Хассельт был управляющим лесной концессией на одном из более широких притоков реки, примерно в двадцати милях от каучуковой плантации.
- Черт возьми, что это вы тут вытворяете? - спросил он, отдуваясь, когда подбежал к ним.
- Черт побери, вас-то как сюда занесло? - спросил Стрэттон, в свою очередь.
Он видел, что китайцы рассыпались в стороны, и отдал своим людям команду окружить их и согнать в одно место. Затем снова повернулся к Ван Хассельту:
- Что это значит?
- Что значит? Что значит? - прокричал в ярости голландец. - Я сам хотел бы знать! Вы со своими проклятыми полицейскими заявляетесь сюда ни свет ни заря и принимаетесь палить ни с того ни с сего. Вы что, решили потренироваться в стрельбе по мишеням? Могли ведь убить меня, идиоты!
- Сигарету не хотите? - предложил Стрэттон.
- Каким образом вы здесь, Ван Хассельт? - снова спросил Олбен в полном недоумении. - Наш отряд прислали из Порт-Уоллеса подавить бунт.
- Каким образом? Пешком пришел. А как же еще, по-вашему? Какой, к черту, бунт. Я усмирил бунт. Если вы за этим сюда явились, можете забирать своих чертовых полицейских и возвращаться назад. Пуля просвистела прямо у меня над головой.
- Не понимаю, - сказал Олбен.
- Тут нечего понимать, - брызгал слюной Ван Хассельт, все еще беснуясь. - Несколько кули прибежали ко мне и сказали, что китаезы убили Принна и сожгли контору. Я взял моего старшего помощника, главного надсмотрщика и приятеля-голландца, он как раз у меня гостил, и пришел посмотреть, что тут происходит.
Капитан Стрэттон широко раскрыл глаза.
- Что, просто так пришли сюда, как на пикник? - спросил он.
- Неужели вы думаете, что, прожив в этой стране столько лет, я позволю паре сотен китаез навести на меня страх? Да они сами были до смерти перепуганы. Один, правда, посмел навести на меня ружье, но я тут же вышиб ему мозги. Ну, а остальные сразу сдались. Я приказал связать зачинщиков. Собирался сегодня утром послать за вами лодку, чтобы вы приехали и забрали их.
Стрэттон с минуту ошеломленно глядел на него, а затем покатился со смеху. Он смеялся до слез. Голландец сердито смотрел на него, потом тоже стал хохотать. Он смеялся утробным смехом очень толстого человека, и жирные складки его тела тряслись. Олбен хмуро наблюдал за ними. Он был очень сердит.
- Как насчет сожительницы Принна и его ребятишек?
- С ними все в порядке, они спаслись.
Все это лишний раз доказывало, как мудро он поступил, не поддавшись истерике Энн. Конечно же, дети не пострадали. Он и не думал, что с ними может что-то случиться.
Ван Хассельт со своим маленьким отрядом отправился назад в лагерь лесорубов, а вскоре и Стрэттон посадил в лодки своих двадцать сикхов, оставив Олбену его сержанта и полицейских, чтобы те приняли надлежащие меры, а сам отплыл в Порт-Уоллес. Олбен вручил ему краткий отчет для передачи губернатору. У него было много дел. Судя по всему, ему предстояло порядком здесь задержаться, а так как все строения конторы сгорели дотла и сам он был вынужден разместиться в хижине кули, он счел за лучшее, чтобы Энн оставалась дома, и послал ей соответствующую записку. Он был рад, что смог успокоить ее насчет судьбы несчастной сожительницы Принна. Сам он сразу же приступил к предварительному дознанию. Он допросил кучу свидетелей. Но через неделю Олбену пришел приказ немедленно прибыть в Порт-Уоллес на том же катере, который доставил ему это распоряжение. По пути ему удалось лишь на какой-то час повидаться с Энн. Олбен был несколько раздосадован.
- Не понимаю, почему губернатор не дал мне наладить дела, вызвав к себе. Это крайне неудобно.
- Боже мой, когда это губернатора волновало, удобны или неудобны для подчиненных его распоряжения? - улыбнулась Энн.
- Бюрократизм чистейшей воды. Я бы взял тебя с собой, дорогая, но только я не задержусь там ни минуты сверх необходимого. Хочу как можно скорее подготовить материалы для выездного суда. В такой стране, как эта, очень важно, чтобы правосудие не запаздывало.
Когда катер подошел к Порт-Уоллесу, один из портовых полицейских сказал Олбену, что у начальника порта его ждет записка. Записка была от секретаря губернатора. Олбена уведомляли, что по прибытии он должен как можно скорее явиться к его превосходительству. Было десять утра. Олбен пошел в клуб, принял ванну, побрился, надел чистые брюки, аккуратно пригладил светлые волосы, вызвал рикшу и велел отвезти себя к губернатору. Его сразу же провели в кабинет секретаря. Тот пожал ему руку.
- Пойду доложу начальству, что вы здесь, а вы пока присядьте, - сказал он.
Вскоре секретарь вернулся.
- Его превосходительство через минуту вас примет. Если не возражаете, я закончу разбирать письма.