- Я кипячусь? Вот только слово еще скажи - в глаз получишь! Пойдемте, мистер Блейкстон, - обратилась она к Джиму (который во все время разговора молчал как пень), и они пошли.
Вслед им раздалось "Теперь все ясно!", сопровождаемое грубым хохотом.
После этого случая Лиза и Джим решили встречаться только в таких местах, где их точно никто не увидит. До Вестминстер-Бридж-роуд они теперь добирались поодиночке, а там сразу шли в парк. Ложились на траву и лежали так, обнявшись, до самой темноты. После дневного зноя приятно было вдохнуть прохладный вечерний ветерок; казалось, они вдали от Лондона, так было тихо, так свежо. Раскинувшись на травке рядом с Джимом, Лиза чувствовала, что ее любовь к нему распространяется и на весь мир, что в Джиме она обожает всех людей, сколько их ни есть. Если бы только это не кончалось! Они дожидались темноты, над ними по одной вспыхивали и помаргивали звездочки, небо становилось ультрамариновым, затем ультрамарин переходил в чернильную черноту, сверху уверенно светили уже целые россыпи звезд. Но постепенно вечера сделались холоднее, Лиза с Джимом быстро замерзали на травке, и путь, который надо было проделать до парка, стал казаться слишком длинным и не стоящим считанных минут уединения. Поэтому они, по обыкновению перейдя через мост, брели по набережной, пока не попадалась свободная скамейка, садились в обнимку, Лиза поджимала ножки, а Джим нависал над ней. Зарядили сентябрьские дожди, но Лиза с Джимом по-прежнему устраивались на скамейке под деревьями. Джим часто брал Лизу на колени, распахивал над ней куртку, точно шатер, а Лиза обнимала его за шею, прижималась к нему и время от времени смеялась от счастья коротким тихим смешком. Они почти не разговаривали в те вечера, ибо что им было говорить друг другу? Они могли целый час просидеть молча, щека к щеке, взаимно ощущая горячее дыхание, и час этот всегда заканчивался одинаково: Лиза поднимала личико, Джим склонялся над ней, чтобы губы их могли встретиться и слиться. Иногда Лиза задремывала, и Джим сидел не шевелясь, чтобы не потревожить ее сон. Просыпалась Лиза с улыбкой, Джим снова склонялся над ней и целовал в губы. Они были очень счастливы. Но часы бежали, и вот уже Биг-Бен бил полночь (всякий раз двенадцатый удар становился для Лизы и Джима полной неожиданностью), они нехотя поднимались со скамейки и брели на Вир-стрит. Их прощания были бесконечны; каждый вечер Джим не хотел отпускать Лизу, от одной мысли о необходимости разомкнуть объятия на глаза ему наворачивались слезы.
- Я бы все отдал, - говорил Джим, - только бы всегда быть с тобой.
- Что ж делать, милый, - отвечала Лиза, сама едва не плача, - ничего не попишешь, надо прощаться.
Однако, несмотря на все предосторожности, соседи каким-то образом узнали про их любовь. Началось с того, что Лиза заметила: женщины стали с ней настороженными, не было уже той сердечности, что раньше. Девушка подозревала, что ей перемывают косточки: когда она проходила мимо, ее провожали взглядами, перешептывались, кивая на нее, а то и смеялись, но, стоило ей приблизиться, разговор смолкал, повисало неестественное молчание. Довольно долго Лиза гнала мысль, что соседи изменили к ней отношение, да и Джим, который вовсе ничего не замечал, то и дело говорил: "Тебе померещилось". Однако мало-помалу доказательств прибавлялось, и даже Джиму пришлось признать: соседи действительно что-то пронюхали. Раз Лиза болтала с Полли, так вышла миссис Блейкстон, позвала дочь и стала отчитывать, причем обе то и дело сердито косились на Лизу. Во взгляде миссис Блейкстон Лиза увидела столько злобы, что даже заробела; пыталась доказать себе, что страхи напрасны, шагнула к миссис Блейкстон, хотела было заговорить - но миссис Блейкстон стояла как вкопанная, глядела до того мрачно, что у Лизы слова в горле застряли. Она рассказала обо всем Джиму. Джим потемнел лицом.
- Старая ведьма! Пусть попробует тебе хоть слово сказать получит по заслугам.
- Только не бей ее, ладно, Джим? Что бы ни случилось, не бей ее, - попросила Лиза.
- Не буду, если на рожон не полезет! - отвечал Джим и сообщил, что в последнее время жена дуется, вообще с ним не разговаривает. Вчера, например, он вернулся с работы и сказал "Добрый вечер", так она спиной повернулась - и ни слова, ни полслова.
- Тебе что, ответить трудно, когда с тобой разговаривают? - спросил Джим.
- Добрый вечер, - выдавила жена, но лицом не повернулась.
С тех пор Полли стала избегать Лизы.
- Полли, ты чего? - спросила Лиза. - Не говоришь со мной; язык проглотила?
- А мне с тобой не о чем говорить, - ответила Полли и поспешно отошла.
Лиза покраснела и огляделась, не видел ли кто. Двое парней, что сидели на тротуаре, оказались свидетелями столкновения; один пихнул другого локтем и подмигнул.
Однажды Лизу задразнили на улице.
- Чего-то ты бледная, - подначил один из парней.
- Верно, заработалась совсем, бедняжечка, - подхватил другой.
- Нашей Лизе, видать, супружество что кость в горле, - предположил третий.
- Совсем сдурел? Я не замужем, и не собираюсь, - закричала Лиза.
- Известно; на что тебе? Ты с супружества сливки снимаешь, опивки-то кое-кому другому достаются.
- Не понимаю, о чем речь!
- Где уж тебе; ты ж у нас неопытная.
- Невинная, как дитё, разрази меня гром, ежели вру.
- Вчера с Луны свалилась!
Дразнились хором, а Лиза стояла, точно голая, и не знала, что отвечать.
- Вы, ребята, сильно ошибаетесь: Лиза опыту набралась.
- Ах, любезный мой, я тебя до смерти обожаю, только гляди, чтоб твоя жена нас не выследила! - пропищал первый обидчик, и все дружно заржали.
Лиза совсем смешалась, теребила передник и только и думала, как бы незаметно уйти.
- Гуляй, да смотри не нагуляй, - с издевательской заботливостью посоветовали Лизе.
- Лиза, ты всем нам должна дать. Нынче со мной пойдешь, потом со всеми по очереди. Чтоб никому не обидно.
- Не понимаю, о чем речь! - повторила Лиза. - Подружек себе заведите, а то вам в голову-то ударяет! - И негодующая девушка расправила плечи и направилась домой.
Произошло еще одно событие - Салли с Гарри поженились. Однажды в субботу на Вир-стрит появилась небольшая процессия. В составе процессии были сама Салли, хихикающая от возбуждения, с челкой, поистине впечатляющей после недельной пытки папильотками, в плюшевом платье с иголочки, оттенка, известного как "синий с искрою", и Гарри, весьма нервный, стесненный непривычным воротничком. Салли с Гарри шли под руку; за ними следовали мать и дядюшка Салли, также под руку, а замыкали процессию брат Гарри и его же приятель. Их сопровождал воображаемый туш и вполне реальный стук поношенных башмаков, а также добрые пожелания соседей; так они шли по Вир-стрит. Однако по мере приближения к Вестминстер-Бридж-роуд и, соответственно, к церкви влюбленная пара мрачнела, а Гарри так вспотел, что крахмальный воротничок положительно стал для него удавкой. Напротив церкви располагался паб; поступило предложение промочить горло перед церемонией венчания. Поскольку случай был торжественный, они прошли в отдельный зальчик, где дядюшка Салли, человек состоятельный, заказал шесть пинт пива.
- Что, маленько не по себе? - спросил приятель жениха.
- Ничего подобного, - храбро отвечал Гарри, словно каждый божий день женился. - Просто нынче жарко.
- Твое здоровье, дочка, - сказала мать Салли, поднимая кружку. - Больше уж я тебя "мисс" не назову.
- Будь доброй женой, как твоя матушка, - добавил дядя.
- Что верно, то верно. Моему мужу жаловаться не приходилось. Я свой долг выполняла, хоть, может, и нескромно так саму себя хвалить, - подтвердила почтенная вдова.
- Ну, голубки, - сказал брат Гарри, - сдается мне, пора вам уже и к венцу. Выпьем же за здоровье мистера Генри Аткинса и erо будущей супруги!
- Благослови их Господь, - растрогалась мать Салли.
И они переступили порог церкви, и, пока шествовали по проходу, юный викарий, тощенький и бледненький, появился из ризницы и пошел к алтарю. Пиво возымело успокаивающее действие на их умы; обоим, Гарри и Салли, происходящее казалось теперь доброй шуткой. Они улыбались друг другу, а на словах "плоть едина" принялись пихаться локтями. Когда настало время доставать кольцо, Гарри долго шарил по карманам, так что брат его не выдержал и прошептал:
- Чтоб мне провалиться, он его посеял, растяпа!
Впрочем, церемония прошла без эксцессов, Салли бережно спрятала брачное свидетельство в карман, вся компания покинула церковь и завернула в паб - отмечать счастливый день.
Вечером Лиза и еще несколько подружек Салли пришли к новобрачным (которые обосновались в том же доме, где Салли жила до замужества) и пили за здоровье молодых, пока не решили, что пора и честь знать.
10
Наступил ноябрь. Вместе с хорошей погодой ушли и многие радости, что дарила любовь Лизе с Джимом. По вечерам на набережной было холодно и промозгло; нередко туман покрывал берега, и фонари сразу становились расплывчатыми и тусклыми. А то начиналась морось, до того зябкая и мерзкая, что сердце стыло. Прохожие, стискивая зонты и глядя прямо перед собой, спешили по домам; иногда по слякоти проезжал кеб, и брызги летели во все стороны. Скамейки пустовали, разве только какой-нибудь нищий, без гроша, чтоб заплатить за ночлежку, устраивался на краешке, по-птичьи прятал голову на груди и спал мертвецким сном. Лизины юбки пропитывались жидкой грязью, липли к ногам, леденили все тело, вызывали дрожь, и тогда она плотнее прижималась к Джиму. Иногда они шли на Ватерлоо или на Чаринг-кросс, в зал ожидания третьего класса, и там сидели, но это было совсем не то что парк или набережная августовскими вечерами. Конечно, на вокзалах они не мерзли, но в тепле мокрая одежда начинала испускать пар и разнообразные запахи, газовые лампы коптили, от чего слезились глаза. Да еще народ так и мельтешил, хлопал дверьми, впускал ледяной воздух! Да смотрители и носильщики выкликали время отправления, да свист паровозов заставлял вздрагивать, да суета и вечная вокзальная неразбериха выводили из себя. Часов с одиннадцати, когда количество поездов резко сокращалось, Джим с Лизой могли посидеть в относительной тишине, но и тогда тревога их не отпускала, на сердце было муторно и тошно.
Однажды вечером они сидели на вокзале Ватерлоо. Был туман - густой, желтый ноябрьский туман, из тех, что заползают и в залы ожидания, и в легкие; из тех, что оставляют во рту мерзкий привкус, а в глазах резь. Пробило половину двенадцатого; на вокзале было непривычно тихо - несколько пассажиров, закутанных в пледы и плащи, ходили туда-сюда, ждали последний поезд, да пара носильщиков, зевая, подпирала стену. Лиза и Джим уже целый час сидели, не говоря ни слова, подавленные безысходностью, не в силах думать ни о чем, кроме своей беды. Лиза поставила локти на коленки, подперлась ладошками.
- Неправильно все это, - наконец сказала она, глядя в пол.
- Я ж тебе предлагал: давай жить вместе, и будет правильно.
- Не будет; я не могу жить с тобой.
Джим действительно много раз просил Лизу поселиться с ним, но она упорно отказывалась.
- Послушай, я сниму комнату в Холлоуэе, мы будем жить как муж и жена.
- А где ты будешь работать?
- Работу и там можно найти. Сил моих уже нет, извелся весь.
- Я тоже. Но мать не брошу.
- И не надо. Пускай с нами живет.
- Это как же? Я ведь не замужем. Нельзя, чтоб она узнала, что я… что я живу во грехе.
- Так давай поженимся. Лиза, я хочу на тебе жениться; честное слово, хочу.
- Ты не можешь; ты женат.
- Ну и что? Буду отдавать своей старухе процент с каждой получки. Тогда она мигом подпишет бумаги, что у ней нету нареканий, и мы сможем пожениться. У нас на работе один парень так сделал, и живет - не тужит.
Лиза покачала головой.
- Нет, нельзя. Пока нельзя. Не то тебя полиция сцапает за двоеженство, и тебе целый год впаяют. Как пить дать впаяют.
- Лиза, я так больше не могу. Ты ж знаешь, какова моя жена. Теперь ясно - она про нас пронюхала, ну, что мы поладили, и не упускает случая это показать.
- Она так и говорит?
- Не напрямик. Она куксится, в молчанку играет, а стоит мне голос подать - распекает меня на чем свет стоит. И отодрал бы ее, да вроде не за что. Только она дом в ад превратила, сил моих нету там жить!
- Что делать? Надо терпеть. Нельзя ж ее бросить.
- Еще как можно. Соглашайся жить со мной, и я в два счета брошу старую ведьму. Эх, Лиза, видно, ты меня совсем не любишь, не то давно бы согласилась.
Она повернулась к нему и обняла за шею.
- Ты ж знаешь, что люблю. Милый! Я тебя больше всех на свете люблю, но не могу оставить мать.
- Да почему, черт возьми? Она ж тебя поедом ест. Ты работаешь как проклятая, чтоб за квартиру платить, а она свою пенсию пропивает.
- Верно, пропивает, да и обо мне толком никогда не заботилась. Только она мне мать, и тут ничего не попишешь, и она старая, и с ревматизмом - как ее бросить? И потом, Джим, милый мой, дело ж не только в моей матери. У тебя пятеро ребят, разве ты забыл?
Он задумался, потом сказал:
- Насчет ребят ты права, Лиза. Не знаю, как буду без них. Если б жить с ними и с тобой, вот было б хорошо.
Лиза печально улыбнулась.
- Видишь, милый, выхода для нас нету. Никакого.
Он посадил ее себе на колени, обнял и целовал долго и очень нежно.
- Доверимся судьбе, - продолжала Лиза. - Глядишь, скоро что-нибудь да переменится, и все само собою устроится. Давай потерпим: хуже точно не будет.
Было уже за полночь; они попрощались и врозь пошли слякотными, пустынными улицами по домам.
Вир-стрит стала для Лизы совсем не та, что три месяца назад. Том, смиренный обожатель, исчез из ее жизни. Как-то, три-четыре недели спустя после пикника, она увидела Тома слоняющимся по улице и внезапно поняла, что это - впервые за долгое время. Но Лизу тогда слишком переполняло счастье, она думать не могла ни о ком, кроме своего Джима. Она только дивилась, что Тома нет, ибо привыкла, что где она, Лиза, там и он. В тот раз она прошла мимо, но, к ее удивлению, Том с ней не заговорил. Она решила, он ее не заметил, но нет - Том сверлил ей спину взглядом. Девушка обернулась - и Том сразу опустил глаза и побрел дальше, делая вид, будто и нет никакой Лизы, но зато красный как вареный рак
- Том, - окликнула Лиза, - ты чего это со мной не здороваешься?
Том вздрогнул, покраснел еще гуще и выдавил, заикаясь:
- Я тебя не заметил.
- Ага, рассказывай! В чем дело?
- Ни в чем.
- Я вроде тебя не обижала, а?
- Вроде нет, - убитым голосом согласился Том.
- Ты теперь вовсе ко мне не заглядываешь, - продолжала Лиза.
- Потому что не знаю, хочешь ты меня видеть или не хочешь.
- Не знает он! Да я к тебе отношусь не хуже, чем ко всякому другому.
- Это к какому же к другому, а, Лиза? - Том стал свекольного цвета.
- Ты на что намекаешь? - возмутилась Лиза, однако тоже густо покраснела. Ей стало страшно, что Том знает, а ведь в особенности от Тома она хотела скрывать эту историю как можно дольше.
- Ни на что. - Том пошел на попятный.
- Такое просто так не говорят, разве что полные идиоты.
- Тут ты права, Лиза, - я полный идиот. - Том поднял глаза, и Лиза прочла в его взгляде упрек; затем сказал "До свидания" и ушел.
Поначалу Лиза очень боялась, что Том узнает про ее любовь к Джиму; вскоре ей стало все равно. В конце концов, это ее личное дело; раз она любит Джима, а Джим любит ее, какое значение имеет все остальное? Затем при мысли, что Том, верно, подозревает ее, Лиза рассердилась. Конечно, у него никаких доказательств, он может делать выводы только со слов соседей, что видели ее с Джимом близ Воксхолла; но этого достаточно, чтобы презирать ее; во всяком случае, Лизе так казалось. И с тех пор, сталкиваясь с Томом на улице, она делала вид, что не замечает его, а он никогда не пытался с ней заговорить. Но Лиза, нарочито торопясь пройти и глядя прямо перед собой, боковым зрением замечала, как мучительно краснеет Том, и предполагала, что его глаза полны слез. Минуло месяца полтора; Лиза все острее чувствовала неприязнь соседей и жалела, что поссорилась с Томом; она даже всплакнула по его бескорыстной, преданной любви. Ей очень хотелось помириться. Если б Том сделал первый шаг, уж она бы его не оттолкнула, только благодарна была бы; но самой просить прощения Лизе мешала гордость. И потом, разве можно ее простить?
Салли она тоже потеряла, потому что Гарри после свадьбы заставил ее уволиться с фабрики - это был молодой человек с принципами, достойными члена парламента, и вот что он заявил:
- Женщине место в доме; а ежели муж не может ее обеспечить, так, по мне, ему и жениться не стоило.
- Твоя правда, - закивала новоиспеченная теща. - Тем более у Салли скоро будет малыш, а с малышом хлопот невпроворот, какая уж там фабрика. Этого лучше меня никто не знает, у меня ведь их было двенадцать, не считая двоих мертвеньких да выкидыша.
Лиза завидовала Салли, ибо новобрачная распевала и смеялась от счастья; счастье просто-таки лезло у нее из ушей.
- Я до ужаса счастлива, - сказала Салли через несколько недель после свадьбы. - Ты не поверишь, что за лапочка мой Гарри. Я бы сама не поверила, если б не убедилась. Не знаю, что там другие думают, а по мне, замужем - это будто в раю! Гарри слова грубого никогда не скажет, маму с нами за стол сажает и с ней такой уважительный. Я от счастья себя не помню.
Увы, счастье продолжалось недолго. При следующей встрече с Лизой Салли уже не напевала, а в другой раз вид у нее был такой, будто она плакала.
- Что случилось? - спросила Лиза, заглядывая Салли в глаза. - Ты чего зареванная?
- Я-то? - Салли покраснела. - У меня зуб болит. Так болит, терпеть нельзя, вот слезы и наворачиваются.
Ответ Лизу не удовлетворил, но в тот день она больше ничего из Салли не вытянула. Правда вышла наружу несколько позднее. Был субботний вечер - скорбное время для женщин с Вир-стрит. Лиза шла на Вестминстер-Бридж-роуд, на свидание к Джиму, и по пути заглянула к Салли. Гарри снял комнату на самом верхнем этаже, с окном во двор. Лиза по привычке стала звать подругу еще на лестнице:
- Эй, Салли!
Дверь никто не открыл; впрочем, Лиза видела, что в комнате горит свет, подошла к двери, хотела постучаться, но услыхала голоса и всхлипывания и застыла. С минуту она слушала, затем все же постучала. Внутри завозились, спросили:
- Кто там?