Тем не менее, примерно три месяца спустя, группа дружественно настроенных арабов доставила в британское посольство юношу, уверяя, что они нашли его, нагого и полумертвого, посреди пустыни в районе Вади-Хальфы. В нем признали брата двух пропавших девушек. Когда его принесли в посольство, он находился между жизнью и смертью, ближе к последней, к тому же был невероятно искалечен. Под тщательным присмотром врачей он, кажется, начал поправляться, однако так и не произнес ни одного разумного слова. Хоть как-то понять, что с ним случилось в действительности, можно было, лишь прислушиваясь к его горячечному бреду.
За ним записали кое-какие отрывочные фразы и позже передали заметки мне. Я прекрасно помню их суть, а когда мистер Лессинхэм приступил к своему чудовищному рассказу, они отчетливо всплыли в моем сознании. Если бы я показал ему те записи, то он, конечно же, немедленно бы понял, что - спустя семнадцать лет после злоключений, оставивших неизгладимые шрамы на его сердце - этот юноша, едва ли не мальчик, видел то же самое, что видел он, и страдал от немыслимых мук и унижений, выпавших и на его долю. Молодой человек в бреду беспрестанно твердил о некоем невообразимо ужасном месте, как две капли воды похожем на храм из рассказа Лессинхэма, и о чудовище в женском обличье, так сильно пугавшем его, что при малейшем воспоминании он бился в конвульсиях, остановить которые могли лишь умелые руки медиков. Он часто звал своих сестер и говорил о них так, будто ему выпало стать невольным и беспомощным свидетелем ужасных пыток, которым их подвергали; и тогда он приподнимался на постели и кричал: "Они сжигают их!.. сжигают! Дьяволы!.. дьяволы!" И каждый раз требовалась вся сила его сиделок, чтобы укротить этот яростный припадок.
Юноша умер во время одного из подобных приступов неестественного перевозбуждения и не успел, как я уже написал, сказать ничего членораздельного; он скончался, не приходя в сознание, и некоторые люди, способные в полной мере оценить его состояние, сочли, что такая смерть была для него благом. Вскоре поползли слухи о некой секте идолопоклонников, чей храм, вероятно, находился где-то в глубине страны; кто-то утверждал, что он располагается в одной округе, кто-то указывал на другую местность. Так или иначе, говорили, что культ продолжает существовать, как беспрерывно существовал на протяжении всей истории, в форме отвратительных, нечистых, таинственных и кровавых ритуалов и идолослужения, зародившегося в столь далекий период становления человечества, что было бы вернее описать то время как доисторическое.
Шумиха никак не хотела утихать, когда в британское посольство пришел туземец, заявивший, что он принадлежит к племени, обитающему на берегах Белого Нила. Он рассказал, что вступал в соприкосновение с той самой языческой религией, однако не входил в круг сектантов. Тем не менее, он не стал отрицать своего участия в оргиях и поведал, что приношение девушек в жертву является постоянной практикой секты и что идолопоклонники предпочитают белых христианок, питая особое пристрастие к англичанкам, если удается их захватить. Он поклялся, что своими глазами видел, как юных английских дев сжигают заживо, а данное им описание происходящего до и после ужасных убийств заставило слушателей содрогнуться. Закончил он предложением за определенную и немалую плату отвести отряд солдат в это логовище порока и застать язычников в полном составе в момент, когда они соберутся для участи я в богослужении, которое должно состояться в ближайшие несколько дней.
Его предложение приняли - с некоторыми оговорками. Египтянина заперли в отдельной комнате с двумя охранниками - снаружи и внутри нее. Ночью часовой у дверей услышал сильный шум и пугающие крики, доносящиеся из помещения, где находился туземец. Он вызвал подмогу. Дверь открыли. Солдат, несший караул в комнате, потерял рассудок; он умер через несколько месяцев, до конца жизни оставшись сумасшедшим идиотом. Египтянина нашли мертвым. Единственное окно, надо сказать, очень маленькое, было надежно заперто изнутри, а снаружи закрыто крепкой решеткой. До сих пор неизвестно, как убийца проник внутрь. Однако те, кто видел тело, сошлись во мнении, что египтянин погиб от когтей дикого зверя. Жертву сфотографировали, и копия этой фотографии попала ко мне. На ней явственно различимы рваные раны на шее и нижней части живота, словно оставленные после нападения огромного и кровожадного животного. Череп пробит в полудюжине мест, а лицо разорвано в клочья.
Это произошло более трех лет назад. Дело так и не раскрыли. Но я несколько раз сталкивался с мелкими происшествиями, заставившими меня поверить, что ужасная история, рассказанная убитым египтянином, была хотя бы частично правдива. Невольно я задумывался, не продолжают ли по сей день исчезать люди и не попадают ли и сейчас на тот проклятый алтарь женщины одного со мной народа. И вот ко мне пришел Пол Лессинхэм, всемирно известный политик, человек незаурядного ума и бесспорной честности, и невольно подтвердил все худшие подозрения!
Я более не сомневался в том, что создание, известное нам как Араб, хотя арабского в нем не больше, чем во мне, и, конечно, носящее иное имя, чем Мохамед эль-Кер, является посланником логовища демонов. Но зачем оно прибыло в Англию, оставалось загадкой. Не исключено, что одной его целью было телесное и духовное уничтожение Пола Лессинхэма, а другой - поиск новых жертв для многовекового жертвоприношения. Я пребывал в убеждении, что последнее объясняет причину исчезновения мисс Линдон. Безусловно, ее похититель, это воплощение зла, уготовал ей участь подвергнуться всем ужаснейшим мукам, описанным в свидетельствах, и быть сожженной заживо средь победных воплей языческих дьяволов. И, конечно же, негодяй, понимая, что его вот-вот настигнут, сейчас беснуется, рвет и мечет и не остановится ни перед чем, лишь бы вывезти бедняжку из Англии.
Мой интерес к делу давно уже вышел за рамки профессионального. Кровь моя закипала от одной мысли о том, что такая женщина, как мисс Линдон, попала во власть чудовища. Могу смело заявить, что на протяжении всего расследования я совсем не думал о плате или благодарности. Для меня стало бы лучшей наградой само участие в спасении несчастной девушки и уничтожении ее кошмарного обидчика.
Не всегда человек, даже в делах сугубо профессиональных, следует исключительно профессиональным целям.
Кэб замедлил движение. Из люка наверху раздался голос извозчика:
- Коммершиал-роуд, сэр. Где вас высадить?
- Едем в полицейский участок Лаймхауса.
Он довез нас до места. Я подошел к окошку и обратился к дежурному инспектору.
- Меня зовут мистер Чэмпнелл. Вы получали сегодня вечером какие-либо известия от Скотланд-Ярда об интересующем меня деле?
- Вы о деле араба? Полчаса назад нам позвонили.
- Скотланд-Ярду известно, что власти с Воксхоллского вокзала передали определенные сведения. Можете ли вы сказать: люди из вашего подразделения видели этого человека?
Я протянул инспектору "доклад" из Воксхолла. Его ответ был лаконичен:
- Я спрошу.
Он прошел внутрь участка, унося с собой бумагу.
- Прощеньица просим, сэр, но о каком таком арабе вы говорили с инспектором?
Вопрос задал джентльмен, безусловно принадлежащий к классу босяков. Он восседал на скамье, а рядом маячил полицейский, как я понял, специально приставленный присматривать за ним.
- Почему вы спрашиваете?
- Прощеньица просим, сэр, но я своими глазами видал араба с час назад; ни дать ни взять, гляделся он арабом.
- Как именно он выглядел?
- Описать-то я его навряд сумею, сэр, потому как разглядеть я его не разглядел, однако на башке он тащил славненький такой тюк… Вот как оно было. Выворачиваю я из-за угла, а он идет мимо, не приметил я его, покуда сам на него не выскочил да лоб в лоб случайно не влетел - ух ты ж! - он мне как врезал, вроде ничего не сделал, а я уже навзничь посередь дороги валялся. Я очухаться не успел, как он уже на другом конце улицы оказался. Если б он меня не вырубил, я бы мигом за ним припустил, точно вам говорю!.. я б его спросил, что там о себе такое думает, вот только, когда в себя сызнова пришел, его уж и след простыл!
- Вы уверены, что на голове он нес тюк?
- Вот это уж я особым образом заприметил.
- Как давно, вы говорите, это случилось? И где?
- Около часа назад… может, чуток раньше или чуток позже.
- Он был один?
- Кажись, шел за ним какой-то тип, вроде того - припоминаю, по пятам за ним тащился паренек, уж не знаю, чего ему там понадобилось, но что шел, точно. Спросите вон бобби… он знает, эти бобби всегда все знают.
Я обратился к "бобби":
- Кто этот человек?
"Бобби" сцепил руки за спиной и выпятил грудь. Он оказался крайне дружелюбен:
- Да ладно вам… задержали мы тут его по одному подозрению. Дал он нам адрес, чтобы справки навести, ну, мы и навели. На вашем месте, я бы его слушать не стал. По-моему, ему соврать, что плюнуть.
Это честное высказывание заставило джентльмена на скамье возмутиться:
- Ах ты легавый! Опять за свое! Все вы, бобби, одним миром мазаны! Да что ты обо мне знаешь? Ничегошеньки! У энтого джентльмена, как я разумею, нет причин мне не доверять… хотя мне едино, верит он мне иль нет, однако ж тут я ни капли не вру.
В этот момент в окошке показался инспектор и тут же перекрыл фонтан красноречия:
- Эй, там, хватит шуметь! - Он обратился ко мне: - Насколько нам известно, никто из нашего подразделения не видел нужного вам человека. Но если пожелаете, мы можем послать с вами полицейского, который будет сопровождать вас, пока вы опрашиваете население.
Тут с улицы в участок ворвался до крайности взволнованный оборвыш. Он бежал сюда изо всех сил, потеряв по дороге головной убор и запыхавшись:
- Мистер полицейский, там убийство… араб парня укокошил.
"Мистер полицейский" схватил его за плечо:
- Что такое?
Мальчишка выставил вперед руку и инстинктивно пригнулся, будто защищаясь от удара:
- Не трожьте меня! Не надо меня держать!.. Ничего я вам не сделал! Говорю вам, это все он!
- Что он, дружок, сделал? Что такое там произошло? - спросил инспектор в окошке.
- Убийство там… как пить дать!.. Это все он!.. У миссис Хендерсон в Пэрэдайс-плейс… араб пришел и парня убил!
Глава 44. Тот, кого убили
Инспектор повернулся ко мне:
- Если мальчик говорит правду, то похоже, что к делу приложил руку разыскиваемый вами человек.
Я придерживался того же мнения, как, очевидно, и Лессинхэм с Сиднеем. Атертон приобнял вестника за плечо, освободившееся от хватки "мистера полицейского":
- А что там за парня укокошили?
- Ниче не знаю! Сам его не видал! Это миссис Хендерсон меня кликнула! "Густус Барли, - говорит, - тут человека убили. Полчаса назад я араба из дома вышвырнула, а парня-то он уже укокошил да у меня в задней комнате оставил. Беги со всех ног в участок и расскажи это треклятым легавым, раз уж они все равно свои грязные носы в дома уважаемых людей совать любят". Ну, я побежал и рассказал. Больше ниче не знаю.
Мы вчетвером: инспектор, Лессинхэм, Сидней и я - втиснулись в хэнсом, ожидавший нас снаружи, и отправились в Пэрэдайс-плейс к миссис Хендерсон. "Мистер полицейский" и Август Барли последовали за нами пешком. По дороге инспектор объяснил ситуацию:
- У миссис Хендерсон что-то вроде пансиона, "Пристанище для моряков", как она сама его называет, но заведение у нее то еще. Добрые люди там не селятся, и если вы меня спросите, то я прямо скажу, что творятся там непотребства.
Пэрэдайс-плейс оказался в трех или четырех сотнях метров от участка. Насколько можно было разглядеть в темноте, квартал состоял из нескольких домов изрядных размеров - и изрядного возраста. У каждого было каменное крыльцо с двумя или тремя ступеньками, выходящее прямо на улицу. У одной из дверей стояла пожилая дама в шали, накинутой на голову. Это и была миссис Хендерсон. Она с ворчливым многословием приветствовала нас:
- Надо же, прибыли. Я уж думала, никогда не приедете, вот как. - Она узнала инспектора: - Вы, что ль, мистер Филипс? - При виде нас, она немного отпрянула. - А это еще кого принесло? Они ж не легавые, да?
Мистер Филипс коротко оборвал ее:
- Не ваше дело, кто они такие. Что там я слышал про убийство?
- Тсс! - Старуха окинула взглядом улицу. - Не так громко, мистер Филипс. Пока никто ничего об этом не знает. В моем пансионе останавливаются приличные люди - еще какие приличные! И вряд ли им понравится, что здесь рыскает полиция.
- В этом-то мы не сомневаемся, миссис Хендерсон.
Фраза была произнесена мрачным тоном.
Миссис Хендерсон повела нас вверх по лестнице, которую не мешало бы починить. Приходилось смотреть, куда ставишь ногу, а так как света не хватало, то мы не раз и не два спотыкались.
Наша проводница остановилась у двери на самом верхнем этаже. Из какой-то потаенной складки платья она извлекла ключ.
- Он там. Я дверь заперла, чтоб никто ничего не тронул. Я-то знаю, какие вы, полицейские, дотошные.
Она открыла замок. Мы все вошли внутрь, однако теперь хозяйка держалась за нашими спинами.
На ветхом, поломанном умывальнике слабо мерцала свеча. Рядом с умывальником стояла узкая железная койка с беспорядочным ворохом белья на ней. Еще мы увидели плетеный стул с продырявленным сиденьем, и все это, вкупе с парой треснутых плошек и круглым зеркальцем, висевшим на вбитом в стену гвозде, служило единственной обстановкой в комнате. Ничего похожего на труп убитого человека я не заметил. Кажется, инспектор тоже.
- Что это значит, миссис Хендерсон? Я ничего здесь не вижу.
- Гляньте за лежанкой, мистер Филипс. Где я его нашла, там и оставила, в жизнь бы до него не дотронулась, да и другим трогать его не дала, потому как, сами слыхали, я вашу полицейскую дотошность знаю.
Мы вчетвером поспешили вперед. Чтобы увидеть труп, я и Атертон зашли со стороны изголовья, а Лессинхэм с инспектором перегнулись через кровать. Там, на полу между кроватью и стеной, лежал убитый.
Увидев его, Сидней воскликнул:
- Это Холт!
- Слава Богу! - вырвалось у Лессинхэма. - Это не Марджори!
В его голосе явственно слышалось облегчение. То, что человека больше нет на свете, волновало его гораздо меньше сознания, что девушка жива.
Отодвинув койку на середину комнаты, я склонился над распростертым на полу телом. Мне редко доводилось лицезреть кого-то в более плачевном состоянии. Одежда на Холте была приличная: серый твидовый костюм, белая шляпа, воротничок и галстук, - но, вероятно, от этого его крайнее истощение еще более бросалось в глаза. Вряд ли на его теле нашлась бы хоть унция плоти. Щеки и глазницы превратились в зияющие провалы. Кожа туго обтянула скулы, и из-под нее торчали кости. Даже от носа почти ничего не осталось, разве что хрящ. Я подложил руку ему под спину и приподнял тело с пола, не почувствовав веса: Холт оказался легким, как ребенок.
- Сомневаюсь, - произнес я, - что здесь произошло убийство. По-моему, мы имеем дело с жертвой голода или изнеможения, возможно, того и другого вместе.
- Что это на его шее? - спросил инспектор, успевший опуститься на колени рядом со мной.
Он указал на две ссадины на коже, по одной с каждой стороны.
- Кажется, царапины. И довольно глубокие, но вряд ли они сами по себе могли послужить причиной смерти.
- Могли бы, если учесть уже ослабевший организм. В карманах у него что-нибудь есть?.. давайте-ка положим парня на кровать.
Так мы и сделали, благо был он легок как перышко. Пока инспектор проверял его карманы - в них ничего не нашлось, - в комнату влетел высокий чернобородый мужчина. Он оказался доктором Глоссопом, полицейским врачом, за которым послали, когда мы уходили из участка.
Едва начав осмотр, он поразил нас странным, в данных обстоятельствах, заявлением:
- Не верю я, что этот человек мертв. Почему за мной не послали сразу после того, как его обнаружили?
Этот вопрос он задал миссис Хендерсон.
- Ну, доктор Глоссоп, я сама его не трогала и другим не давала, потому как я же говорила, знаю я, какие эти полицейские дотошные.
- В таком случае, если он все-таки умрет, то в его убийстве вы тоже будете виновны - так-то.
Дама хихикнула:
- Знаем-знаем, доктор Глоссоп, какой вы шутник.
- Вот повесят вас за это, как полагается, тогда посмеетесь… - Эту фразу доктор пробормотал себе под нос. Сомневаюсь, что миссис Хендерсон она польстила. - В доме есть бренди?
- Ежели кто платить готов, то для того у нас все имеется, все-все. - Затем, неожиданно вспомнив про присутствие полиции и о том, что лицензии на продажу спиртного у ее заведения нет, она добавила: - По крайней мере, были б деньги, а за бутылкой мы завсегда пошлем, как известно, лишь бы гостю угодить.
- Вот и пошлите - к бочонку внизу, он же ближайший! Если опоздаете и этот человек умрет, я позабочусь, чтоб вас в тюрьме сгноили, провалиться мне на этом месте.
Нам не пришлось долго дожидаться бренди, однако человек на постели успел к этому времени очнуться. Он открыл глаза и посмотрел на склонившегося над ним врача.
- Привет, дружок!.. вот это уже дело! Как себя чувствуете?
Пациент глядел на него затуманенным взором, словно никак не мог прийти в себя и очутившийся перед ним бородатый здоровяк казался ему какой-то диковинкой. Атертон наклонился над плечом доктора.
- Рад, что вам лучше, мистер Холт. Вы же меня узнаете? Я за вами весь день пробегал.
- Вы… вы… - Холт прикрыл глаза, точно попытка вспомнить вконец его измотала. Не поднимая век, он продолжал говорить:
- Я знаю, кто вы. Вы… тот джентльмен.
- Именно, я тот самый джентльмен - по фамилии Атертон… друг мисс Линдон. Должен сказать, вы порядком измотались, вам бы попить да поесть… глотните-ка бренди.
Доктор плеснул немного напитка в стакан. Приподняв голову пациента, он позволил бренди тонкой струйкой литься в горло. Холт механически глотал, оставаясь при этом недвижным, будто не сознавая, что делает. Щеки больного вспыхнули, и этот быстро сошедший с лица румянец лишь подчеркнул его необычайную и воистину поразительную изможденность. Врач помог Холту опуститься на подушку и, молча встав рядом, взял его за запястье и начал считать пульс.
Затем, повернувшись к инспектору, доктор негромко произнес:
- Если хотите его допросить, делайте это прямо сейчас: он быстро угасает. Многого от него не добьетесь - он слишком слаб, я лично тормошить бы его не стал, однако попытайтесь хоть что-то разузнать.
Инспектор с блокнотом в руке шагнул поближе.
- Как я понял со слов этого джентльмена, - он кивнул на Атертона, - ваше имя Роберт Холт. Я из полиции, и мне нужно выяснить, почему вы оказались в таком состоянии. На вас напали?
Холт, приоткрыв глаза, невидяще посмотрел на инспектора, словно никак не мог не только разглядеть его, но даже понять, что он говорит. Сидней, склонившись над больным, попытался объяснить: