Надо было видеть, что творилось с Лессинхэмом. Мало кто из огромного количества людей, знакомых с ним лишь по портретам, то и дело появляющимся в прессе, узнал бы перспективного политика. Однако я прекрасно понимал, что ничто так не соответствовало его нынешнему состоянию, как эта бешеная гонка. Казалось, он вот-вот развалится на куски, но эта суровая тряска отвлекала его раздумий об ужасе, способном поглотить саму его душу. Элемент риска в нашем путешествии оказывал тонизирующее влияние. Привкус опасности бодрил. Вряд ли наши жизни действительно находились под угрозой, но тогда нам так совсем не казалось. Лишь одно было совершенно определенно: если бы Бог судил нам разбиться, на такой скорости это была бы катастрофа из катастроф. Не исключаю, что мысль об этом заставляла кровь Лессинхэма бурлить в жилах. В любом случае - пусть это и прозвучит только фигурой речи - пока я сидел и наблюдал за ним, ко мне приходило понимание, что покинувшая его сила духа возвращается и с каждым рывком и толчком он обретает все больше и больше мужественности.
Вперед и вперед неслись мы, рыча, стуча, ревя и воя. Атертон, не оставлявший попыток поглядеть в окно, вновь напряг легкие, стараясь быть услышанным:
- Черт побери, где мы?
Я посмотрел на часы и прокричал в ответ:
- Сейчас почти час ночи, значит, мы подъезжаем к Лутону… Эй! Что там еще такое?
Кажется, что-то произошло. Паровоз пронзительно засвистел. Через секунду мы убедились - убедились сполна! - в эффективности воздушного тормоза Вестингауза. Это был наимощнейший из всех мощнейших толчков! Вагон так завибрировал, что чуть не вытряс души из наших тел. То, что мы почувствовали, помогло в полной мере ощутить всю силу сжатого воздуха в механизме, и нам уже не казалось удивительным, почему поезд может останавливаться почти мгновенно.
Мы втроем одновременно вскочили на ноги. Я опустил свое окно, Атертон - свое, прокричав:
- По-моему, телеграмма инспектора не оказала должного действия - мы все-таки встали… более того, застряли в Лутоне. Не может это быть Бедфордом.
Конечно, это был не Бедфорд, хотя поначалу я никак не мог ничего разглядеть. Голова не переставала идти кругом, перед глазами все плясало, за окном царила кромешная тьма. Потом я услышал, как проводник открыл дверь своего купе и нерешительно застыл на пороге. Затем, с фонарем в руке, он вышел из вагона.
- Что стряслось? - спросил я его.
- Не знаю, сэр. Кажется, что-то на путях. Что это?
Вопрос был задан людям в паровозе. На него ответил кочегар:
- Кто-то спереди, как сумасшедший, машет красным фонарем. Повезло ему, что я это заметил, иначе бы прямо на него наехали. Кажется, что-то произошло. Вон он подходит.
Глаза мои привыкли к темноте, и я увидел, как кто-то, сильно торопясь, приближается к нам по шпалам, не переставая размахивать красной лампой. Проводник двинулся ему навстречу, громко спрашивая:
- Что случилось? Кто там?
Ему ответили:
- Господи! Да это же Джордж Хьюитт. Думал, вы прямо в нас врежетесь!
- Ого! - откликнулся наш проводник. - Джим Брэнсон! Какого черта ты тут делаешь, что стряслось? Я думал, вы давно проехали. Мы-то за вами гонимся.
- Даже так? Значит, догнали. И слава Богу!.. У нас авария.
Я уже открыл дверь вагона, и мы втроем выбрались наружу.
Глава 47. Что было в вагоне третьего класса
Я подошел к незнакомцу в железнодорожной форме, державшему фонарь.
- Вы проводник полуночного поезда из Сент-Панкраса?
- Да.
- Где ваш поезд? Что произошло?
- Ответ на первый вопрос: вон там, прямо перед вами, его обломки. А произошло, ну, крушение.
- Что значит "крушение"?
- От товарняка, шедшего впереди нас, оторвались перегруженные вагоны и въехали по наклонной прямо в наш экспресс.
- Как давно это случилось?
- И десяти минут не прошло. Я как раз направлялся по путям к сигнальной будке, а до нее добрых две мили, когда заметил вас. Господи! Я думал, будет второе столкновение!
- Каков ущерб?
- Как по мне, нас всех будто передавило. Насколько я понял, впереди все вагоны искорежены. У меня самого такое чувство, точно весь я изнутри переломан. Я служу на дороге уже тридцать лет, но это моя первая авария.
Было слишком темно, и я не видел лица говорящего, однако по его голосу было похоже, что он либо плачет, либо вот-вот разрыдается.
Наш проводник повернулся и крикнул машинисту:
- Ты б к сигнальной будке отъехал, им сообщил!
- Хорошо! - раздалось ему в ответ.
Поезд дал задний ход, непрерывно свистя по мере движения. Должно быть, его было слышно всей округе, и люди наверняка поняли, что на дороге произошло серьезное несчастье.
Пострадавший экспресс тонул во тьме: от резкого столкновения у него погасли фонари. Кое-где мерцали свечи и зажигались спички, но больше света не было. Люди собирали обломки в кучи возле путей, намереваясь разжечь костры - скорее для освещения, чем для тепла.
Многим удалось выбраться из вагонов, и теперь они бродили здесь и там вдоль насыпи. Но большинство пассажиров экспресса оставались заперты внутри поезда. Двери вагонов заклинило. Их нельзя было открыть без специальных инструментов. На каждом шагу мы слышали жалобные крики. Мужчины, женщины, дети молили о помощи.
- Сэр, откройте дверь! Ради Бога, откройте дверь!
Вновь и вновь, на разные голоса, жалобно или яростно повторялись эти слова.
Проводники безуспешно пытались успокоить своих зачастую обезумевших пассажиров.
- Все в порядке, сэр! Подождите минуточку, мадам! Нам не открыть дверь без инструментов, экстренный поезд уже отправился за ними. Потерпите, и скоро вам окажут любую помощь. Здесь вы в безопасности, только не волнуйтесь.
Но именно это и было труднее всего - не волноваться!
Впереди, у паровоза, царил хаос. Товарные вагоны, послужившие причиной катастрофы - впоследствии их насчитали шесть, вместе с вагонами караульной службы, - везли мешки с цементом. Мешки порвались, и теперь все вокруг покрылось едкой пылью. Она витала в воздухе и разъедала глаза, ослепляя нас. Паровоз экспресса оказался перевернут. Он исторгал дым, пар и огонь - того и гляди, могли вспыхнуть деревянные части ближайших вагонов.
Передние вагоны, как выразился проводник, "искорежило". Они обратились в груду обломков, беспорядочной массой втиснутых друг в друга. Внутрь вагонов, точнее, внутрь того, что от них осталось, удалось попасть лишь днем. В первом купе третьего класса творилось нечто невообразимое.
Везде были разбросаны куски опаленных ковров и лоскуты, предположительно, шелковых и льняных тканей. Я подобрал их. Эксперты заверили меня, что это не шелк и не лен, а какой-то натуральный, неизвестный им материал происхождения скорее животного, чем растительного. На подушках сидений и деревянных покрытиях, особенно на досках пола, темнели огромные пятна, похожие на потеки. Когда мы их заметили, они еще не успели высохнуть и источали очень неприятный запах. Одна деревянная панель - с такими пятнами - до сих пор у меня. Она была также отправлена на анализ, и мнения экспертов разделились. Некоторые специалисты утверждали, что это пятна человеческой крови, подвергнувшейся воздействию высокой температуры и, так сказать, перекаленной. Другие заявили, что это кровь дикого животного, возможно, из семейства кошачьих. Третьи заверяли, что это вовсе не кровь, а просто краска, тогда как четвертые высказались следующим образом - цитирую лежащее передо мной заключение: "Пятна являются нагаром некоего вязкого вещества, представляющего собой, судя по всему, выделения какой-то разновидности ящериц".
В углу нашли женщину, одетую в потрепанный мужской костюм. Это была Марджори Линдон.
В вагоне провели самый тщательный обыск, но больше ничего не обнаружили.
Глава 48. Заключение
Со времени моего участия в событиях, бегло описанных выше, прошло несколько лет - иначе я не чувствовал бы себя вправе придать их огласке. Но по причинам вполне объяснимым я отказываюсь говорить, сколько именно лет миновало.
Марджори Линдон до сих пор с нами. Когда ее извлекли из-под обломков экспресса, в ней теплилась искра жизни - теперь вновь превратившаяся в пламя. Ее выздоровление, однако, стало не просто делом недель и месяцев, оно длилось годы. Насколько мне известно, даже после полного восстановления физических сил, что само по себе оказалось задачей сложной, ее психическое состояние еще три года оставалось предметом заботы врачей. Они сделали все, что могут позволить медицина и деньги, и с течением времени - великого целителя - добились весьма неплохих результатов.
Ее отец скончался, оставив ей семейное состояние. Она вышла замуж за человека, появляющегося на этих страницах под именем Пола Лессинхэма. Будь имя настоящим, ее сразу бы узнали: это пользующаяся популярностью и всеобщим уважением жена одного из величайших политиков нашего века.
Ей ничего не рассказали о роковом дне, когда она, находясь в сознании или беспамятстве, прошлась по Лондону в истрепанном одеянии бродяги. Сама она тоже никогда не упоминала о тех событиях. Рассудок вернулся к ней, но они, кажется, испарились из памяти, будто их и не было вовсе, за что ей следовало бы благодарить Бога, хотя она может не знать этого. Как следствие, все случившееся тогда и особенно то, что происходило в железнодорожном вагоне в ужасный час ее пребывания между жизнью и смертью, навсегда останется тайной, которую уже никому не раскрыть. До сей поры мы ломаем головы над многими вопросами: что стало с существом, чуть ее не убившим, кем и какого пола оно было, откуда явилось, куда исчезло и с какой целью ранее прибыло в Англию.
Мучитель Пола Лессинхэма больше не докучал ему, да и видения перестали его преследовать. Тем не менее, он до сих пор продолжает питать огромное отвращение к жукам, такое, что вообще не говорит о них. Если вдруг речь заходит об этих насекомых, а немедленно сменить тему разговора не представляется возможным, он предпочитает просто встать и выйти из комнаты. Более того, они с женой целиком и полностью сходятся в этом отношении.
Вряд ли многим известно о подобной странности, но это так. У меня также есть основания предполагать, что иногда воспоминания о жутких кошмарах прошлого все же возвращаются к нему, принося почти физические страдания, и он молит Господа о том, чтобы тот ужас остался далеко позади и никогда не повторился.
Прежде чем завершить рассказ, надо упомянуть еще кое о чем. История держалась в секрете, но я могу поручиться, что в ней нет ни слова лжи.
Однажды ночью, во время недавнего наступления в Донголе, отряд туземных экспедиционных войск, разбивший лагерь в глубине пустыни, был поднят на ноги звуком громкого взрыва. На следующее утро, в нескольких милях от лагеря, они обнаружили огромную дыру в земле - такую, будто на этом месте велись обширные взрывные работы. В самом провале и вокруг него нашли фрагменты тел, и надежные свидетели утверждают, что это были останки не женщин и не мужчин, а неких существ огромного размера. Я предпочитаю думать, раз место происшествия не осматривалось учеными, что свидетели, люди честные, но невежественные, ошиблись.
Можно с уверенностью утверждать лишь одно. Многочисленные каменные и металлические обломки, найденные на месте, позволяют предположить, что взрыв разрушил какое-то необычное подземное сооружение. Особенно любопытны куски литого металла, по-видимому, некогда являвшиеся частями гигантской бронзовой статуи. Вокруг также подобрали больше дюжины бронзовых фигурок священного скарабея.
Я не стал бы с полной убежденностью доказывать, что адское логовище из рассказа Пола Лессинхэма в ту ночь наконец прекратило свое существование и что эти разбросанные тут и там по голой пустыне обломки и тела являлись свидетельством его окончательной гибели. Но складывая разрозненные элементы в единую картину, нельзя не заметить, что факты указывают на это, - и как же хочется верить в подобный исход.
Между прочим, Сидней Атертон женился на мисс Доре Грейлинг. Ее состояние сделало его одним из богатейших людей в Англии. Дора, как говорится, души не чает в своем муже, и я готов подтвердить, что со временем чувство стало взаимным. Эта любовь является ярчайшим опровержением расхожего убеждения, что каждый брак обязательно постигает бесславный конец. Сидней по-прежнему занимается изобретательством. У всех на языке его последние открытия в области воздухоплавания, немало приблизившие практическое использование летательных аппаратов.
Шафером на свадьбе Атертона был Перси Вудвилль, теперь уже граф Барнский. Через полгода он женился на одной из подружек невесты с той свадьбы.
До сих пор точно неизвестно, почему погиб Роберт Холт. Судебная экспертиза ограничилась следующим заключением: "Умер от истощения". Его похоронили на кладбище Кенсал-Грин под красивым могильным камнем, стоимость которого, зазвени она монетой в его карманах, вероятно, продлила бы его жизнь.
Стоит упомянуть, что сведения, положенные в основу "Удивительного рассказа Роберта Холта", почерпнуты из того, что от него услышали Атертон и мисс Линдон, как она была известна в те дни, когда он, грязный и больной страдалец, лежал в доме ее отца.
Рассказ мисс Линдон, открывающий некоторые тайны, собственноручно записан ею самой. После того, как к ней вернулось физическое, но не психическое благополучие, она по-прежнему продолжала витать между тьмой и светом, и ее единственной отдушиной стал дневник. Хотя она никогда не говорила о том, что пишет, темой, как выяснилось, служило одно и то же. Она доверила перу и бумаге то, что у нее не получалось произнести вслух. Она рассказывала, пересказывала и повторяла вновь историю своей любви и страданий; все это вошло в нашу книгу. Ее повесть неизменно начиналась и заканчивалась одинаково. Все эти записи были уничтожены, кроме одной-единственной. Именно она представлена здесь читателю.
Я не думаю, что повествование о тайне Жука следует завершать определенным заключением. Мы с Атертоном неоднократно обсуждали произошедшее, но так и не пришли к единому мнению. Сам же я лишний раз убедился на опыте, что многое на свете даже не снилось нашим мудрецам. Я готов поверить в то, что так называемый Жук, которого видели многие, но не видел я, был - или есть, ведь подтверждений его полного уничтожения так и не нашли, - существом, порожденным не Богом и не человеком.
"Жук": Энциклопедия викторианских страхов
Велик был год 1897-й, от начала же царствования королевы Виктории шестидесятый. Королева праздновала первый в истории Великобритании алмазный юбилей. В Судане, несмотря на победы Китченера, продолжалась махдистская война. В Афганистане, где с переменным успехом шла "Большая игра", два десятка сикхов прославили себя в самоубийственном сражении с десятью тысячами афганцев при Сарагархе. В Лондоне появились - и быстро исчезли - первые электрические такси. Оскар Уайльд вышел из тюрьмы и навсегда покинул Англию.
Велик был год и страшен год 1897-й, ибо читатели Ее Величества в тот год боялись.
Герберт Уэллс, удивительный автор Машины времени и Острова доктора Моро, со страниц Pearson’s Magazine страшил их нашествием спрутообразных марсианских вампиров, едва не уничтоживших половину Англии своими тепловыми лучами. Под скромной желтой обложкой улыбался читателю, пряча до поры до времени клыки, еще один вампир, граф Дракула - творение директора лондонского театра "Лицеум" и по совместительству романиста Брэма Стокера. Одиннадцать лет спустя Александр Блок писал одному из друзей: "…прочел я Вампира - графа Дракула. Читал две ночи и боялся отчаянно". Как же пугались тогда, в году 1897-м! И, словно морлоков и изрезанных скальпелем жертв безжалостного Моро, марсианских треножников и трансильванских замков было мало, под не менее скромной, только темно-красной обложкой притаился чудовищный Жук, созданный воображением Ричарда Марша…
"Варварская" угроза и имперская стабильность, прогресс и традиция - каждый из этих трех романов, впервые опубликованных в 1897 году, по-своему рассматривал вопросы тогдашней общественной повестки дня. Хотелось бы написать, что каждый из трех романов также по-своему определил развитие фантастического жанра, но не будем грешить против истины. Если Война миров Уэллса стала зачастую недосягаемым образцом для всех "романов Вторжения", повествующих о встрече землян с враждебными космическими пришельцами, если Дракула Стокера заложил основы современного вампирского романа и кинематографа - Жука ждала странная, как сам роман, судьба.
Не самой обычной была и судьба автора романа. Начнем с того, что до сравнительно недавнего времени о нем мало что знали даже самые осведомленные исследователи викторианской литературы: Марш тщательно скрывал свое прошлое. Лишь с публикацией воспоминаний внука писателя Роберта Эйкмана - автора изысканных рассказов ужасов и историй о привидениях - стало известно, что под вымышленным именем "Ричард Марш" скрывался Ричард Бернард Хелдман. Он родился в Лондоне в 1857 году в семье состоятельного торговца галантереей Джозефа Хелдмана. Вскоре после рождения сына Хелдман-старший, обвиненный в мошенничестве, стал героем шумного судебного процесса, сменил амплуа и превратился в директора школы в Хаммерсмите. С 1880 года молодой Ричард начал публиковать приключенческие произведения "для мальчиков" в религиозных изданиях и еженедельниках Graphic и Union Jack, подписываясь "Бернард Хелдман". В Union Jack карьера Хелдмана быстро пошла в гору: он стал постоянным автором, а в 1882 году - соредактором издания. Но с 1883 г. публиковаться он почему-то стал все реже. Затем в журнале было напечатано краткое извещение: "Мистер Хелдман отныне никак не связан с Union Jack". После - тишина: писатель Бернард Хелдман перестал существовать.