Достали они в этом бою пятерых из наших двенадцати "Харрикейнов". Один наш летчик выпрыгнул из самолета и спасся. Четверо погибло. Среди погибших оказался и великий Пат Патл, израсходовавший все свои счастливые жизни, и капитан Тимбер Вудз, второй самый опытный пилот эскадрильи, тоже был в числе убитых. Греческие наблюдатели на земле, да и наши люди на взлетной полосе, тоже видели, как падали пять горящих "Харрикейнов", но они видели и кое-что еще. Они видели, как в этом сражении было сбито двадцать два "Мессершмита", хотя никто из нас не знал, кто и сколько сбил.
Так что теперь у нас осталось семь полуразвалившихся "Харрикейнов", и предполагалось, что этими силами мы должны обеспечить прикрытие с воздуха всех Британских экспедиционных войск во время их эвакуации с побережья. Все превращалось в смехотворный фарс.
Я добрел до своей палатки. У нас был брезентовый умывальник, такая складная штука на трех деревянных подпорках. Над ним склонился Дэвид Кук и плескал воду в лицо. Он стоял совсем голый, обернув маленькое полотенце вокруг пояса, у него была очень белая кожа.
- Значит, выжил, - сказал он, не поднимая головы.
- И ты тоже, - сказал я.
- Мне чертовски повезло, - сказал он. - Всего трясет. Что еще нас ждет?
- Думаю, нас всех убьют, - сказал я.
- Я тоже так думаю, - согласился он. - Сейчас освобожу умывальник. Я оставил немного воды в кувшине на тот случай, если ты вдруг вернешься.
ПРЕДПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
Но двадцатое апреля еще не кончилось.
Я голышом стоял рядом с Дэвидом Куком над трехногим рукомойником возле палатки, пытаясь смыть с себя пот сражения, и вдруг - бум-бах-бабах-тра-та-та-та-та - небо взорвалось страшным грохотом, среди которого выделялся треск пулеметов и рев моторов. Я подпрыгнул от неожиданности, и Дэвид тоже. Взглянув наверх, мы увидели длинную череду "Мессершмитов-109", несущихся прямо на нас на огромной скорости. Они летели низко и палили из всех своих стволов. Мы распластались на траве и приготовились к самому худшему.
Я еще ни разу не попадал под воздушный обстрел и должен признаться, ощущение не из приятных, особенно если тебя застигли на открытом пространстве, да еще и без штанов. Лежишь и следишь за пулями, которые скачут по траве, вырывая куски почвы прямо у тебя под носом, и спастись можно только спрятавшись в глубокой канаве.
109-е летели друг за другом, почти задевая днищем палатки, и когда они с ревом проносились надо мной, голую спину обдавало мощной струей воздуха. Помню, я вывернул голову набок, и мне удалось разглядеть пилотов в кабинах в черных шлемах и кислородных масках цвета хаки, закрывавших носы и губы, а один щеголь нацепил ярко-желтый шарф, аккуратно заправив его в распахнутый ворот гимнастерки. Очков на глазах у них не было, и пару раз я поймал сосредоточенное выражение немецких глаз, уставившихся прямо перед собой.
- Все! Нам крышка! - кричал Дэвид. - Они разбомбят все наши самолеты!
- К черту самолеты! - прокричал я в ответ. - С нами-то как?
- Им нужны "Харрикейны", - крикнул Дэввд. - Они разнесут их по одному. Смотри.
Немцы знали, что кучка наших самолетов только что села после боя и теперь перезаправляется, а это - идеальный момент для наземного обстрела. Но они не знали, что вся наша противовоздушная оборона состоит из одной-единственной пушки "Бофорз", затаившейся где-то среди скал за нашим палаточным лагерем. В то время аэродромы на передовой линии фронта тщательно оберегали от нападения с воздуха, поэтому никто не любил летать на наземные обстрелы. Позже я тоже несколько раз совершал налеты на вражеские аэродромы, и мне это совсем не понравилось. Летишь на большой скорости и на маленькой высоте, и, если в твой самолет попадет пуля, почти нет шансов на спасение.
Немцы не могли знать, что наш аэродром прикрывает всего одна несчастная пушка, поэтому они не стали рисковать, сделали быстрый круг над полем и убрались восвояси.
Исчезли они так же внезапно, как появились, и, когда они улетели, над полем повисла поразительная тишина. У меня мелькнула мысль: вдруг всех убили, и в живых остались только мы с Дэвидом. Мы встали и огляделись вокруг. Наконец раздались голоса. Кто-то кричал, приказывая принести носилки, кого-то в окровавленной одежде вели к палатке врача. Но самое удивительное - наша старенькая пушка умудрилась сбить один "Мессершмит". Мы увидели его метрах в десяти над аэродромом с горящим двигателем, из которого вырывались клубы черного дыма. Он беззвучно скользил вниз, и мы с Дэвидом наблюдали, как он на крутом вираже заходит на посадку.
- Мерзавец сгорит заживо, если не поторопится, - заметил Дэвид.
Самолет с грохотом упал на брюхо, проскользил метров тридцать и остановился. Несколько наших побежали, чтобы помочь пилоту, один из них держал в руке красный огнетушитель, а потом они скрылись в черном дыму, вытаскивая немца из самолета. Когда мы увидели их снова, они тащили его за руки подальше от огня, потом подъехал открытый грузовичок, и они положили его в кузов.
А что же с нашими самолетами? Они стояли по всему периметру летного поля на своих местах, и ни один из них не горел.
- Они не подбили ни один самолет. Так торопились, что даже прицелиться толком не сумели, - сказал Дэвид.
- Да, похоже, - согласился я.
А потом дежурный офицер побежал между палатками, крича:
- Все по машинам! Немедленно взлетаем! Быстро! Шевелитесь! - Пробегая мимо меня с Дэвидом, он прокричал: - Вы двое, одевайтесь! Бегом марш! Чтобы через минуту были в воздухе!
Как правило, после первой наземной атаки с воздуха сразу следовала вторая, и командир правильно рассудил, что нам следует сняться с места до их появления. Мы с Дэвидом быстро натянули на себя форму и помчались к "Харрикейнам", и я на бегу гадал, сумею ли поднять свой самолет в воздух после последнего сражения. Не прошло и часа с тех пор, как я приземлился. Когда я добежал до "Харрикейна", у его фюзеляжа возились трое техников во главе с нашим старшим сержантом-ремонтником.
- Руль починили? - крикнул я ему.
- Поменяли провод, - ответил старший сержант. - Старый весь изрезан.
- Горючее залили? Оружие зарядили?
- Все готово, - отрапортовал старший сержант.
Я быстро проверил самолет. Удивительно, как много они успели сделать за такое короткое время. Заделали пробоины от пуль, выровняли покореженную обшивку, зашпаклевали трещины. На всех восьми пулеметных гнездах на крыльях стояли заплатки из красного брезента - значит, все пулеметы перезаряжены и прошли техобслуживание. Я сел в кабину, старший сержант встал на крыло и помог мне пристегнуться.
- Будь осторожен, - сказал он. - Они роятся, как комары, по всему небу.
- Ты лучше себя побереги, - сказал я. - Не хотел бы я оказаться на земле, когда они налетят в другой раз.
Он дружески похлопал меня по спине и потом захлопнул прозрачный колпак у меня над головой.
Поразительно, что они не подбили ни один "Харрикейн", и все мы, всемером, спокойно взмыли в воздух и целый час кружили над аэродромом. Мы надеялись, что они вернутся, и тогда мы накинемся на них сверху, и все будет проще пареной репы. Но они не вернулись, и мы снова сели на поле.
Но двадцатое апреля еще не кончилось.
В тот день я еще дважды поднимался в воздух, и оба раза затем, чтобы разогнать тучи Ю-88, которые бомбили суда близ Пирея, и к вечеру я был весьма утомленным молодым человеком.
Вечером нам сообщили (я имею в виду оставшихся семерых пилотов эскадрильи), что на рассвете мы должны подняться в воздух и перебраться на секретное летное поле, расположенное в пятидесяти километрах по побережью. Если мы еще на день задержимся в Элевсине, нас вместе с самолетами сотрут с лица земли. Мы сгрудились вокруг стола в столовой, и при свете парафиновой лампы кто-то, по-моему, начальник строевого отдела эскадрильи, пытался объяснить нам, где находится это секретное поле.
- Прямо на берегу, - говорил он, - возле деревушки, которая называется Мегара, Вы его сразу увидите. Другого такого плоского куска земли нет во всей округе.
- Мы теперь будем летать оттуда? - спросил кто-то.
- Бог его знает, - пожал плечами начальник.
- Но что нам делать после приземления? - допытывались мы. - Там еще кто-нибудь будет?
- Вам нужно уносить отсюда ноги и лететь туда, - сказал этот усталый человек в изнеможении.
- Какой в этом смысл? - сказал кто-то. - Пока что у нас есть семь "Харрикейнов" в хорошем состоянии; но если мы останемся в этой безумной стране, то не протянем и двух дней - нас достанут или на земле, или в воздухе. Так, может, лучше перегнать их завтра на Крит и сохранить до лучших времен? Мы бы туда добрались часа за полтора. А с Крита можно перегнать их в Египет. Уверен, для семи "Харрикейнов" в Западной пустыне работа найдется.
- Делайте, что вам говорят, - сказал начальник. - Наша задача - уберечь эти семь самолетов, чтобы было чем прикрывать нашу армию с воздуха, когда ее начнут эвакуировать-с берега корабли военно-морского флота.
- Семью машинами! - сказал молодой летчик. - И летать с крошечного поля у самого берега без механиков и заправщиков и даже без топливных платформ! Смех да и только!
Начальник взглянул на юного пилота и сказал:
- Не я это выдумал. Я просто передаю распоряжения.
- Кто-нибудь будет в этой Мегаре, когда мы заявимся туда завтра на рассвете? - поинтересовался Дэвид Кук.
- Не думаю, - ответил начальник.
- И что мы должны там делать? Сидеть на травке?
- Послушайте, - вздохнул бедняга начальник, - если бы я знал больше, я бы вам сказал. - Ему было около сорока, доброволец, слишком старый, чтобы летать, а до войны он торговал сельскохозяйственным инвентарем. Он был хороший человек, но пребывал в таком же неведении, что и мы. - Завтра они сюда явятся и разнесут все в клочья, - продолжал он. - Ночью мы все, в том числе и наземный персонал, уедем отсюда. Утром здесь уже никого не останется. Так что улетайте на рассвете. Не задерживайтесь.
- А вы куда? - спросил у него кто-то. - Вместе с нами на секретное летное поле?
- Нет, - ответил он. - Мы отправляемся дальше вдоль побережья. Я и сам не знаю куда точно.
- Еще одно засекреченное летное поле?
- Наверное, - сказал начальник.
- Тогда почему мы не летим сразу туда? - спросил кто-то. - Какой смысл нам тащиться в эту заброшенную Мегару?
- Да не знаю я! - вышел из себя начальник.
- Где командир? - спросил кто-то.
- Хватит! - крикнул начальник. - Быстро всем спать!
У одного из нас был будильник, и наутро он разбудил всех в 4.30.
Когда я вышел из палатки, перед моими глазами в бледном полумраке рассвета предстал безмолвный опустевший Элевсинский аэродром. Все палатки, кроме тех, в которых жили летчики, были убраны. Остались только проржавевший железный ангар, штабная хижина и несколько деревянных домиков. Всемером мы сбились в кучку, потирая руки, потому что утренний воздух был прохладен.
- Выпить бы чего-нибудь горячего, - сказал кто-то.
Нигде ничего не нашлось.
- Пора, - сказал Дэвид Кук.
Около пяти часов утра мы шагали по опустевшему безмолвному летному полю к нашим самолетам. Думаю, все мы в то мгновение чувствовали себя очень одиноко. Пилот никогда не садится в самолет в одиночестве. Рядом всегда стоит техник иди механик, чтобы убрать клинья из-под колес шасси после того, как ты завел двигатель. А если мотор не заводится или аккумуляторы сели, кто-нибудь притащит тележку с зарядным устройством и подключит ее к твоим аккумуляторным батареям, чтобы подзарядить их. А теперь поблизости никого. Ни души. Из-за гор появился краешек солнца, и искорки солнечного света поблескивали в капельках росы на траве.
Я влез в свой "Харрикейн" и застегнул все стропы. Включил зажигание, установил регулятор топливной смеси в положение "полный" и нажал кнопку стартера. Винт пропеллера медленно завращался, и большой двигатель "Мерлин", пару раз кашлянув, завелся. Я огляделся по сторонам: как там остальные шесть? Все они сумели завестись и теперь катили к взлетной полосе.
Все вместе мы поднялись на высоту около 300 метров над аэродромом и полетели вдоль берега, высматривая наше секретное летное поле. Вскоре мы уже кружили над деревушкой Мегара и заметили зеленое поле возле деревни, а на нем человека на древнем паровом катке, который раскатывал нечто вроде посадочной полосы на поле. Увидев нас, он отъехал в сторону. Мы сели и затряслись по ухабам, выруливая к оливковой роще. Оливковая роща - не самое удачное укрытие для самолетов, поэтому мы наломали веток и набросали их на крылья в надежде, что так они менее заметны сверху. Но я считал, что первый же немец, который пролетит мимо, сразу нас увидит, и тогда нам крышка.
Был шестой час утра. На поле ни души, кроме человека на паровом катке. Мы гадали, что делать дальше. Если наши самолеты собираются бомбить, то лучше держаться от них подальше и наблюдать за ними со стороны. Между нами и морем высился горный хребет высотой метров пятьдесят, и мы решили, что там можно устроить неплохой наблюдательный пункт. Мы влезли на вершину горы, уселись на больших гладких белых булыжниках и закурили. Прямо под горой росла оливковая рощица, в которой стояли прикрытые ветками, но все же заметные с высоты "Харрикейны". С другой стороны расстилался голубой Афинский залив, так близко, что я мог добросить камешек до воды.
Метрах в пятистах от берега стоял на якоре большой нефтеналивной танкер.
- Не хотелось бы мне оказаться на этом танкере, - сказал кто-то.
- Почему этот идиот не смоется отсюда? Разве он не знает, что немцы уже рядом? - сказал кто-то еще.
Несмотря ни на что, было очень приятно сидеть этим ранним ярко-голубым греческим утром в апреле на вершине горы. Мы были молоды и бесстрашны. Нас не пугала мысль о том, что нас всего семеро с семью "Харрикейнами" на голом поле, а километрах в ста к северу нас ищет половина всех немецких ВВС. С того места, где мы сидели, открывался прекрасный вид на Афинский залив, сине-зеленое море и сумасшедший нефтяной танкер.
Наступило время завтрака, но завтрака не было. Потом мы услышали рев самолетных моторов, и над Мегарой пронеслось штук тридцать 109-х. Они держали курс на Элевсин, туда, откуда мы улетели на рассвете. Как раз вовремя.
Несколько минут спустя прямо над нашими головами на высоте около 900 метров пролетела кучка пикирующих бомбардировщиков "Стука", они летели прямо на танкер, а вокруг них словно саранча вились истребители прикрытия.
- Ложись! - закричал кто-то. - Прячемся под скалы, и тишина! Нельзя, чтобы они нас засекли!
Но они же, думал я, наверняка увидят наши самолеты в оливковой роще. Мы их даже не спрятали, как следует.
"Стуки" летели цепочкой друг за другом, и когда ведущий оказался прямо над танкером, он опустил нос и вошел в ревущее отвесное пике. Мы лежали среди булыжников на гребне скалистого кряжа и следили за первой "Стукой". Он шел все быстрее и быстрее, и нам было слышно, как рев двигателя переходит в визг по мере того, как самолет совершенно вертикально пикирует вниз. Создавалось ощущение, что пилот собирается влететь прямо в трубу корабля, но он рванулся из пике точно вовремя, и я увидел, как из брюха самолета выползла бомба. Это была большая черная глыба металла, она медленно падала вниз прямо на носовую палубу танкера. "Стука" ушла в сторону и скользила над морем, и когда бомба взорвалась, весь корабль подбросило вверх метра на три, а на него уже с визгом заходила вторая "Стука", следом третья, четвертая и пятая.
На танкер пикировали только пять "Стук", Остальные зависли наверху и наблюдали, потому что все судно уже было охвачено пламенем. Мы лежали совсем рядом, в каких-то пятистах метрах, и когда резервуары разорвались, нефть растеклась по поверхности воды, и океан превратился в огненное озеро. Мы видели, как человек шесть из команды взбирались на реи, прыгали за борт и горели заживо, мы слышали их предсмертные крики.
Высоко над нами те "Стуки", которые только наблюдали, развернулись и направились восвояси вместе с истребителями. Вскоре они исчезли из вида, и до нас доносилось лишь шипение воды, соприкасающейся с огнем вокруг поверженного танкера.
В то время нам доводилось видеть множество бомбежек, но мы никогда не видели, чтобы люди прыгали в пылающее море и горели заживо. Всех нас потрясло это зрелище.
- Здесь что, ни у кого мозгов нет? - сказал кто-то. - Почему греки не сказали капитану, чтобы он уносил отсюда ноги?
- А почему никто не сказал нам, что делать дальше? - произнес другой голос.
- А серьезно, - сказал я, - почему бы нам всем не подняться и не полететь на Крит? Баки у нас полные.
- Отличная идея, - сказал Дэвид Кук. - Потом дозаправимся и полетим в Египет. Вряд ли у них в пустыне есть хоть один "Харрикейн". Эти семеро были бы на вес золота.
- Знаете, что я думаю, - сказал молодой человек по имени Даудинг. - Я думаю, что кое-кому очень хочется впоследствии сказать, что отважные Королевские ВВС в Греции доблестно сражались до последнего пилота и последнего самолета.
Я подумал, что, возможно, Даудинг прав. Либо так, либо нашим командирам не хватает ума и опыта, и они просто не знают, что с нами делать. Я все время вспоминал слова капрала, которые он сказал всего неделю назад, когда я только прилетел в Грецию. "Такой новенький самолетик, - говорил он. - Кто-то вложил в него немало труда. А теперь эти мерзавцы, что просиживают штаны в конторах в Каире, послали его сюда, где он и двух минут не протянет". Он продержался дольше, но, судя по всему, ненамного.
Мы сидели на нашем скалистом кряже у глубокого синего моря и время от времени бросали взгляды на пылающий танкер. Никто не выбрался оттуда живым, но в воде плавали обуглившиеся трупы. Течение или прилив медленно прибивали трупы к берегу. Их было девять, и к одиннадцати утра они качались всего метрах в пятидесяти от скал.
Около полудня на наше летное поле медленно въехал большой черный автомобиль. Нас всех вдруг охватила тревога. Машина медленно ползла по полю, словно выискивая что-то, потом развернулась и направилась к оливковой роще, где стояли наши самолеты. Мы разглядели водителя и темную фигуру на заднем сиденье, но не видели, кто это и в какой форме.
- Чего доброго, немцы с пулеметом, - сказал кто-то. До нас вдруг дошло, что мы совершенно безоружны. Ни у кого из нас не было даже пистолета.
- Какой марки машина? - спросил Дэвид. Никто не мог определить марку. Кому-то показалось, что это "Мерседес-Бенц". Все глаза следили за большим черным автомобилем.
Он остановился рядом с оливковой рощей. Мы тесно прижались друг к другу на нашей горе и застыли в тревожном ожидании. Открылась задняя дверца, и из машины вышла внушительная фигура в форме ВВС Великобритании. Мы находились недалеко, поэтому хорошо его рассмотрели. Это был крупный человек с выцветшими рыжими, усами.
- Господи, да это же командор авиации! - воскликнул Даудинг и не ошибся.