- Вне всякого сомнения, - заверил собравшихся Хильдерик. - Пипин - мой старый друг. Он человек неглупый, способен даже навести порядок в моей чековой книжке. Я зову его "мажордом" - шутка не самая изысканная, но нас обоих она забавляет. Пипин живет на доход от двух виноградников, последних остатков огромных владений Эристаля и Арнульфа. Благородные господа, я имею честь предложить вам объединиться вокруг трона Его Величества Пипина Эристаля и Арнульфа, в чьих жилах течет кровь Карла Великого.
Речь Хильдерика решила дело. Хотя аристократия долго шепталась, изнемогая от усталости, к вечеру всем стало ясно, что иначе, как приняв аргументы графа, к общему согласию не прийти.
И аристократия к согласию пришла. И даже попыталась прокричать "ура" новому королю. Попытка не совсем удалась, но зато аристократы смогли как следует выпить за здоровье короля и сообщить о месье Пипине и его родословной в Национальную ассамблею. Там известие восприняли с небывалым энтузиазмом, что напомнило самым проницательным из народных избранников о том, что 1789 год, в сущности, не такое уж и далекое прошлое.
Обычно месье Пипин был в курсе последних политических новостей. Однако два новых источника наслаждения - метеорный поток и потрясающие возможности новой камеры - удерживали его на террасе всю ночь. Утро он проводил в винном погребке, работая с пленками, а оттуда, усталый, но счастливый, направлялся прямиком в спальню, чтобы набраться сил для следующей ночи. Месье Эристаль был одним из очень немногих людей во Франции, а возможно, и во всем мире, не узнавших вовремя о том, что республика проголосовала за упразднение самой себя и провозгласила реставрацию монархии. Не догадывался он, конечно, и о том, что Национальная ассамблея избрала его королем Франции Пипином Четвертым. Третьим посчитали умершего в 768 году Пипина Короткого, сына Карла Мартелла.
Когда избранный ассамблеей комитет торжественно прибыл в дом номер один по авеню де Мариньи, чтобы объявить волю французского народа, месье Эристаль, одетый в бордовый домашний халат, сидел в своем кабинете, пил импортированное из Америки какао "Санка" и готовился отойти ко сну.
Новость об изъявлении воли народа он вежливо выслушал, сняв пенсне и потирая покрасневшие глаза. Сперва он устало улыбнулся. Потом, осознав, что дело нешуточное, ужаснулся.
- Господа, - сказал он, водрузив пенсне не на нос, а на правый указательный палец, - вы шутите. И, осмелюсь заметить, шутка ваша не из самых остроумных.
Комитетчики заволновались и загалдели охрипшими голосами. Они потребовали от него немедленно взойти на трон - ради будущего счастья Франции.
Пока они шумели, Пипин сидел, устало откинувшись на спинку кресла и прикрыв лоб рукой с голубыми прожилками вен - словно заслоняясь от внезапно нахлынувшего невесть откуда кошмара.
- Иногда, - сказал Пипин, - человеку, особенно если он устал, видятся всякие нелепости. Я очень надеюсь, господа, что, когда я снова открою глаза, вас здесь не будет. А тогда я пойду и приму что-нибудь от печени.
- Но, Ваше Величество…
Пипин, вздохнув, открыл глаза.
- Хорошо, - сказал он. - Конечно, случается всякое. Обращение "Ваше Величество" меня, честно говоря, пугает. Господа, вы случайно не разыгрываете меня?.. Впрочем, нет, вы не похожи на шутников… Но если вы в своем уме, кто уполномочил вас являться с такими нелепыми предложениями?
Месье Шелке, правый центрист, приосанился и произнес хорошо поставленным голосом:
- Сир, Франция оказалась неспособна сформировать свое правительство. Год за годом правительства терпят крах, едва определив политический курс.
- Я знаю, - сказал Пипин. - Наверное, мы боимся твердого курса.
Месье Шелке продолжил:
- Франции необходимо постоянство - постоянство превыше партий и фракций. Посмотрите на Англию: партии приходят и уходят, но Англия всегда верна себе. Так было когда-то и во Франции. Теперь не то. Но мы верим, Ваше Величество, что Франция сможет вернуть утраченное.
- Английским монархам подвластны только фасоны шляп на скачках, - сказал месье Пипин вежливо. - Вы не задумывались, друзья мои, что англичане любят и большей частью безоговорочно поддерживают свое правительство, в то время как французы свое правительство всегда ненавидят. Я не исключение. Это наша национальная черта. Поэтому, если мне не разъяснят подробнее, что к чему, я попросту пойду спать. Вы, господа, не пробовали подумать о недостатках вашего плана? Франция - уже давно республика. Ее институты - республиканские, образ мыслей - республиканский. Полагаю, мне лучше пойти спать. Кстати, вы до сих пор не сказали мне, кто вас послал.
- Сенат и Национальная ассамблея Франции ждут, когда вы, Ваше Величество, примете корону! - воскликнул месье Шелке. - Мы представляем делегатов французского народа!
- В том числе и делегатов от коммунистов? Они что, тоже будут голосовать за монархию? - спросил Пипин.
- Они не против, сир. Они дали гарантии.
- А как насчет французского народа? Помнится, однажды он явился в Париж с вилами и косами и кое-кому из особ королевской крови - к счастью, не моим родственникам - это стоило жизни.
Тут встал сенатор Воваж, социалист, - тот самый Воваж, который прогремел в 1948-м, отказавшись от взятки. За что удостоился почетного звания "Жак-простак", которое с гордостью и смирением носит до сих пор. Месье Воваж сурово изрек:
- Опрос показал, что французы все как один поддерживают Ваше Величество.
- А кого вы опрашивали? - спросил Пипин.
- Этот вопрос неуместен, - сказал Жак-простак. - В Америке, на родине опросов общественного мнения, никто подобных оскорбительных вопросов не задает.
- Извините. Должно быть, я слишком устал. У меня слипаются глаза. Я уже не так молод…
- Ну что вы! - воскликнул месье Шелке льстиво.
- К тому же я очень занят. - Пипин ткнул рукой вверх. - Мадам не беспокоит меня новостями, пока я работаю. Как видите, господа, вы меня застали врасплох.
- Коронация состоится в Реймсе! - воскликнул месье Шелке, сверкая глазами. - Мы должны блюсти традиции. Сир, вы нужны Франции! Разве вы хотите лишить свою страну счастья процветания под властью потомка вашего великого рода?
- Великого рода?
- Разве вы не прямой потомок Пипина Второго?
- А, так вот в чем дело! Но с тех пор сменилось столько династий.
- Но вы не отрицаете своего происхождения от Пипина Второго?
- Нет, конечно. Есть документы, записи.
- Вы запрещаете нам призвать вас на трон, сир?
- Это глупо, - сказал Пипин. - Как я могу запретить республике ее каприз. Пусть делает что угодно, пусть разрушает самое себя. Я - всего лишь мелкая щепка в ее потоке. Разве я могу направить или остановить его?
- Франции нужен…
- Лично мне нужно выспаться, господа. Прошу вас, оставьте меня. А когда проснусь, я надеюсь, все это окажется дурным сном.
Пока он спал (пресса назвала это "исторической дремой"), студенты Сорбонны прошли по Елисейским полям, скандируя: "Да здравствует король!" и "Франция и Сен-Дени!" Четверо студентов забрались на Эйфелеву башню и водрузили на самом верху древний королевский штандарт, победно реявший среди антенн и анемометров.
Граждане высыпали на улицы, горланя песни и отплясывая. На каждом углу разливали из бочек вино - бочки ликующие горожане выкатили из складов на набережной Сены. Ни гражданам, ни бочкам никто не препятствовал.
Великие кутюрье кинулись к своим рабочим столам. Скьяпарелли за час создала новый аромат "Сон короля".
Спецвыпуски таких изданий, как "Бомонд", "Манифестант", "Мон бульвар", "Глобаль" и "Мон дье", расхватали прямо из-под печатного станка.
В витринах магазинов как по волшебству появились королевские штандарты Карла Великого. Получивший правительственные инструкции американский посол тщетно искал, кого бы поздравить.
Волна ликования захлестнула Париж и разлилась по провинциям. Повсюду горели костры и сверкали фейерверки.
А король в это время мирно спал. Но мадам каждый час ходила в киоск за свежими газетами и аккуратно складывала их на рабочем столе мужа.
Пипин скорее всего проспал бы еще и всю ночь, и большую часть следующего утра, если бы не зенитные батареи, расставленные по Парижу. И полтретьего утра они отсалютовали королю, убив наповал пятерых и ранив тридцать два горожанина снарядами на излете. Впрочем, все раненые бурно выражали верноподданнические чувства прямо с больничных коек.
Стрельба зениток разбудила Пипина. И первой его мыслью после пробуждения было: "Напорное, Клотильда. Интересно, что на нее налетело на этот раз?"
Второй залп зениток заставил его приподняться на локте и пошарить левой рукой в поисках выключателя.
- Мари! - вскричал месье Пипин. - Мари! Что это?
Мадам открыла дверь и внесла новую стопку газет.
- Это королевский салют, - сказала она. - "Бомонд" пишет, что салютовать должны из ста одного орудия.
- Слава Богу, - сказал Пипин. - А я уж думал, это Клотильда. - Он посмотрел на часы и гаркнул, стараясь перекричать зенитки: - Сейчас без четверти три. Где Клотильда?
- Мадемуазель принцесса на королевском мотороллере отправилась с колонной верноподданных в Версаль. Она возглавит пуск фонтанов.
- Значит, это был не сон! Когда узнает министр общественных работ, дело запахнет гильотиной. Мари, эти люди не шутили. Боже мой! Мне нужно поговорить с дядюшкой Шарлем.
Ранним утром дядюшка и племянник встретились в комнатке за занавесом в магазинчике на улице Сены.
Пипин молотил по ставням магазина до тех пор, пока Шарль, одетый в длинную ночную сорочку и феску, злой и сонный, не выглянул. После того как вдосталь наворчался, сварил утренний какао, надел брюки, уселся в пыльное марокканское кресло, поправил зеленый ламповый абажур и протер свои очки, он наконец приступил к делу.
- Тебе следовало бы изучать науку спокойствия, - заметил он. - Уже многие годы мой первейший принцип - спокойствие и еще раз спокойствие. Когда ты ворвался сюда с этой твоей кометой, я вполне здраво предположил, что звезды могут и подождать, пока я сварю какао. Когда у Клотильды были мелкие неприятности с жандармами из-за того, что она позаимствовала винтовку в тире и стреляла не туда, куда следует, разве я не советовал тебе прежде всего успокоиться? Ты заплатил за парочку подстреленных карусельных фонариков, а Клотильда тем временем продала автобиографию американскому журналу. Спокойствие, Пипин. Прежде всего спокойствие.
- Но они же с ума сошли!
- Нет, мой мальчик. К сожалению, нет. Французы никогда не сходят с ума, если в этом нет выгоды. Ты говоришь, делегация представляла все партии и они упоминали о счастливом будущем Франции?
- Они сказали, что Франция должна иметь правительство с твердым курсом.
- Гм, - удивился дядюшка Шарль. - Мне всегда казалось, что как раз этого они хотят меньше всего. Должно быть, каждая партия согласилась на реставрацию по своим особым причинам. Да-да, несомненно. А тебе, мой бедный мальчик, отводится роль, пардон, козла отпущения. Как говорят американцы, "болванчика".
- Но что же мне делать? Как избежать этой… козлиной участи?
Дядюшка постучал своим пенсне по колену, чихнул, подлил себе какао из стоявшей на плите кастрюльки и медленно покачал головой:
- Со временем, полагаю, я смогу докопаться до истинной подоплеки всего этого дела. Но сейчас я никакого выхода для тебя не вижу, разве что гордо запереться в собственной ванной, лечь в теплую воду и перерезать себе вены.
- Не хочу я быть королем!
- Если тебя не привлекает самоубийство, дорогой мой, потерпи немного. В ближайшем будущем на тебя непременно станут покушаться и, возможно, какое-нибудь из покушений увенчается успехом.
- Но почему я не могу сказать "нет"? Нет, нет и нет!
Дядюшка Шарль вздохнул:
- Сейчас я вижу две причины. Позднее, думаю, выявятся и другие. Во-первых, тебе скажут, что страна в тебе нуждается. До сих пор никто не смог отказаться от такого предложения, во Франции ли, в другой ли стране. Пусть человек стар, болен, глуп, бездарен, циничен, утомлен, мудр, пусть даже смертельно опасен для будущего своей страны. Пусть. Но если ему скажут, что его страна нуждается в нем и только в нем, он согласится, даже если его придется нести к трибуне на носилках и приводить к присяге, делая искусственное дыхание. Нет, мой мальчик, выхода нет. Если они скажут тебе, что Франция в тебе нуждается, ты погиб. Тебе остается только молиться, чтобы она не погибла вместе с тобой.
- Но, может быть…
- Видишь, ты уже на крючке. Вторая причина не столь очевидна, но не менее значима. Это аристократия. Вернее, ее количество… Позволь мне развить эту мысль. При демократии и республике аристократия размножается и процветает. При монархии аристократия под контролем, ее проверяют, держат в узде, иногда истребляют по той или иной причине. А в благодатном республиканском климате дворяне плодятся как кролики. Америка - самый яркий тому пример. Там не найдешь ни единого белого, кто не являлся бы потомком знатного рода, и ни единого индейца, который бы не был вождем племени. В республиканской Франции дела обстоят не лучше. Во Франции сейчас умопомрачительное количество дворян. Они налетят на тебя, как мухи на… пардон, я не стану заканчивать эту метафору. Они захотят привилегий, немыслимых со времен Людовика Святого, но еще больше они захотят денег.
- Что же мне делать, дядюшка? - спросил Пипин жалобно. - Почему бы им не подождать еще поколение-другое? Разве нет в нашем роду еще какой-нибудь побочной ветви, которая бы…
- Нет, - ответил дядюшка сурово, - такой ветви нет. А даже если бы и была, ты бы все равно не устоял. И еще одно. Если бы каждый француз был против тебя, каждая француженка была бы за. Женщины втащили бы тебя на трон. Слишком долго они смотрели жадными глазами за Ла-Манш, слишком долго посмеивались над помпезностью английских лордов и их расфуфыренными леди. И завидовали им. Пипин, мальчик мой, обратной дороги нет. Ты - король-болванчик, король отпущения. Я советую тебе успокоиться и попробовать извлечь максимум удовольствия из твоего положения. А сейчас прошу прощения - я ожидаю клиента, у меня для него три неподписанных Ренуара.
- Хорошо, - сказал Пипин. - По крайней мере я не буду чувствовать себя одиноким, зная, что тебе тоже придется сдуть пыль со всех твоих титулов.
- Черт, черт, черт и еще три раза черт побери! - вскричал дядюшка. - Я совсем об этом забыл!
Пипин покинул магазин, будто в тумане, и побрел, не видя, куда идет, по левому берегу Сены, мимо Нотр-Дам, мимо складов и винных погребов, мимо мостов и фабрик, не оглядываясь - до самого Берси.
Во время этой длинной, неспешной прогулки его рассудок, как крыса в лабораторном лабиринте, искал способ убежать, ощупывал выходы и лазейки - и вновь и вновь натыкался на непреодолимую стену фактов. Снова и снова многообещающая возможность оказывалась тупиком, глухим, безвыходным. Он стал королем, и спасения не было.
В Берси он зашел в кафе и, устало сев за маленький мраморный столик, стал наблюдать за бурной партией в домино по соседству. Хотя день еще только начинался, он заказал абсент и выпил его так быстро и так быстро заказал еще один, что доминошники приняли его за туриста и перестали материться.
После третьей рюмки абсента Пипин сказал вслух:
- Ладно. Мы еще посмотрим, чья возьмет. - Он проглотил абсент, заказал еще и, когда заказ принесли, произнес, обращаясь к рюмке: - Так вам нужен король, друзья мои? А вы знаете, какого джинна выпустили из бутылки?
Он повернулся к доминошникам.
- Окажите мне честь выпить со мной за здоровье короля! - потребовал он.
Те угрюмо согласились, подумав, что для американца он здорово говорит по-французски.
Когда принесли рюмки, Пипин произнес тост:
- Им нужен король! Так выпьем же за короля! Да здравствует король!
Он залпом выпил.
- Очень хорошо, друзья мои, - сказал Пипин. - Возможно, короля они получат. И поймут, что хотели чего-то другого. Совсем другого. Они еще увидят, что такое король!
Он встал из-за стола и пошел к двери. Шел он медленно и величественно.
Реставрировать монархию далеко не так просто, как может показаться на первый взгляд. Принципиально важно, какая именно это будет монархия. Сам Пипин предпочитал конституционную не только потому, что в глубине души был либералом, но еще и из-за огромной ответственности, налагаемой абсолютизмом. Пипин считал себя слишком ленивым, чтобы изо всех сил добиваться успеха, и слишком трусливым, чтобы принять на себя всю вину за ошибки.
Была созвана конференция всех партий, создавшая, по просьбе Пипина, совещательный орган. А короля больше всего беспокоило то, как к переменам во Франции отнесется Америка. Выделит ли американский сенат такую же помощь королевству, какую давал республике?
Но месье Шелке, представляющий одновременно правых и левых центристов, положил конец сомнениям:
- Американские политики не склонны доверять либеральным правительствам и поддерживают авторитарные режимы, которые считаются более надежными и ответственными.
В качестве примера месье Шелке привел Венесуэлу, Португалию, Саудовскую Аравию, Трансиорданию, Египет, Испанию и Марокко. И добавил, что Советский Союз с Польшей, Чехословакией, Болгарией, Китаем и Северной Кореей тоже не раз демонстрировали предпочтение диктаторским режимам и абсолютистским монархиям, а не демократически избранным правительствам.
- Не следует особо вдаваться в причины этих предпочтений, - сказал месье Шелке. - Некоторых это может шокировать. Достаточно указать на то, что такие предпочтения - исторический факт. А что касается Америки, то она питает слабость к французскому трону… Когда американские колонии изнемогали в одиночестве, воюя за независимость, кто помог им людьми, деньгами и снаряжением? Республика? Нет, королевская Франция. Кто пересек океан, чтобы встать под американские знамена? Простолюдины? Нет, аристократы.
Далее месье Шелке предложил, чтобы первым августейшим актом короля стало обращение к Америке с просьбой о субсидии на укрепление Франции и превращение ее в бастион борьбы с коммунизмом - и одновременно обращение за субсидией к коммунистическому блоку ради укрепления мира на земле.
Более чем благоприятная реакция Соединенных Штатов и Советского Союза показала, что месье Шелке верно оценил ситуацию. Американский конгресс постановил выделить денег даже больше, чем у него просили, а фонд Лафайета из средств, собранных у школьников, профинансировал начало работ по обновлению королевских апартаментов в Версале.
После первого взрыва энтузиазма среди правительственных чиновников поползли тревожные слухи: почтальоны, инспектора, инспектора инспекторов, смотрители общественных туалетов, блюстители памятников культуры, сборщики налогов и мириады прочих мелких чиновников опасались возможных сокращений. Но королевский манифест, декларировавший сохранение status quo, снял все опасения и обеспечил королю множество пламенных приверженцев среди тех, кто получал зарплату от государства.
В это время министр национальных памятников выставил королю счет на триста тысяч франков - принцесса Клотильда включила в Версале не только фонтаны на целых две ночи, но и прожектора. Сама принцесса от счета отмахнулась.