Но суббота не внесла никаких изменений в душевное состояние Лены. Утром, после того как она отвезла на вокзал миссис Хэнли, ее охватило чувство мучительного одиночества, и, сама не зная, как это случилось, она пошла не той дорогой, которой ходила обычно, когда гуляла по выходным дням. Оказавшись у входа в Ботанический сад, Лена очень смешалась и жестоко себя осудила.
"Ну, что ж, - впрочем, тут же подумала она, хоть и не очень была довольна своей слабостью, - раз уж я пришла, надо войти. Сегодня здесь по крайней мере мало народу".
Она прошла через широкие ворота по аккуратно расчищенной дорожке и направилась в противоположную сторону той, где они гуляли с Полом. Добрый час она старалась побороть желание войти в оранжерею, но под конец все же зашла.
Очутившись в изящном стеклянном домике перед стройным апельсиновым деревцом, возле которого они тогда стояли вместе, Лена почувствовала, как сердце ее тяжко забилось. Она торопливо прижалась лицом к ветке с восковыми пахучими цветами, затем повернулась и вышла.
Вечером, раздевшись, она вдруг увидела свое нагое тело в зеркале на туалетном столике, увидела следы, оставленные беременностью в виде голубоватых прожилок на белой коже. Охваченная отвращением к себе, Лена словно окаменела, а потом вдруг ударила себе по щеке, на которой еще виднелся шрам.
- Нечего с ума сходить, - пробормотала она. - Толку от этого не будет… Никогда!
Она выключила свет и в темноте крепко сомкнула веки.
Но всей ее решимости недостало, чтобы подавить волнение. Оно было сильнее ее, и под конец она со стыдом поставила крест на этой бессмысленной борьбе. Назавтра Лена пошла на Пул-стрит, где жил Пол, позвонила и осведомилась, дома ли он.
Миссис Коппин, прищурившись, оглядела ее.
- Он выехал, - ответила она.
На мгновение у Лены остановилось сердце. Но она не отступила.
- Куда?
- Понятия не имею! Вам, верно, будет интересно узнать, что за ним приходили из полиции. Мне пришлось оставить у себя его чемодан в уплату за квартиру.
Пауза. В уме Лены созрело решение.
- Если я заплачу за него, вы разрешите мне забрать чемодан?
Миссис Коппин задумалась. Имущество Пола вряд ли чего-нибудь стоило, и она никогда не надеялась "хоть грошик за него выручить". Сейчас подвернулся благоприятный случай. Упускать его и задавать вопросы, право, не стоит. Она кисло пробормотала что-то в знак согласия и, не затворив дверь, пошла в дом.
Раскрасневшаяся, с видом заговорщицы, Лена принесла домой выкупленный ею помятый коричневый чемодан. В нем было только немного старой, изношенной одежды. Она выстирала и выгладила рубашки, заштопала носки, вычистила фланелевые брюки, аккуратно загладила складки. И даже сунула в боковой карман несколько шиллингов. Проделывая все это, она почувствовала облегчение, но когда наглаженные, починенные вещи опять были сложены в чемодан, на душе у нее не стало лучше… В ней неуклонно крепла уверенность, что с Полом стряслось несчастье.
Назавтра в "Бонанзе" она услыхала о нем. Когда Лена вошла туда, Нэнси Уилсон со смаком о чем-то рассказывала другим продавщицам. Все столпились вокруг нее, и даже Херрис стоял поблизости - очень уж пикантные новости она сообщала.
- Честное слово, - тон у Нэнси был в высшей степени патетический, - я прямо обмерла от удивления. Иду это я в кино со своим кавалером и вдруг вижу: он тащит на себе щиты с афишами… Я его даже не сразу узнала, так он изменился - худой-худой, растрепанный, настоящий оборванец, без пальто даже. "Постой-ка минутку, Джордж, - говорю я своему ухажеру. - Вон того человека я знаю". Я остановилась и стала смотреть, как он вместе с другими беднягами тащится в этой цепочке. Ну, конечно же, это был Пол! Вдруг он заметил меня, отвернулся и пошел быстрее.
Вся маленькая аудитория дружно заахала. Лена ощутила внезапный приступ слабости.
- Нет, надо было вам его видеть! - Нэнси закатила глаза. - Он человек конченый!
- Я всегда говорил, что ничего хорошего из него не выйдет, - с всезнающим видом подвел Херрис итог "конференции". - Я кое-что разузнал о нем в полиции. Ну, а теперь идите по своим местам.
Тут последняя способность к сопротивлению оставила Лену. Она отдавала себе отчет в своем безрассудстве, знала, что готовит себе беду и горе. Но ничего с собой не могла поделать. Она, уже не таясь, начала искать Пола. Каждое утро, идя на работу, и каждый вечер, возвращаясь домой, она выбирала окольные пути, без устали бродила по самым захолустным улицам, настороженно высматривая его печальную фигуру. В свободное время она часами поджидала его у вокзалов. Но его не было нигде.
Глава II
Пол вышел из дома Спротта и вслепую побрел по затихшим улицам. Ночь была холодной и ясной, дул пронзительный ветер, и легкое дыхание мороза уже чувствовалось в воздухе. Несмотря на то, что Пол совсем обессилел, одна мысль прочно засела в его мозгу. Очутившись наконец возле канала, он вытащил из кармана револьвер и со вздохом облегчения далеко швырнул его в маслянистые воды. Глухой всплеск отдался у него в ушах. Тупо смотрел он, как а лунном свете расходятся и убывают темные круги. И лишь когда исчезла последняя рябь, повернулся и пошел прочь.
В это самое мгновение часы на Уэйр-стрит пробили одиннадцать.
Их гулкий бой почти совсем отрезвил его, и вдруг, несмотря на сумятицу в мыслях и смертельную усталость, он понял, что в кармане у него нет ни гроша, и стал раздумывать, где провести ночь. Мало-помалу ему стало ясно, что есть лишь одна возможность - та, которой пуще всего страшился Джерри и другие обитатели ночлежки. Он должен выспаться. А в городе было место, известное под названием Арки, - единственный, не считая кладбища, уголок, где в силу какого-то неписаного закона бездомные могли спокойно "отсыпаться". Пол медленно побрел по направлению к злосчастным Аркам, сознавая, что рухнул последний шаткий оплот его респектабельности. Теперь он уже по ту сторону рубежа.
Поблизости от Арок - двух темных выемок между опорами железнодорожного моста, по которому шли поезда в Среднюю Англию, - находился канал. Когда Пол добрался туда, оказалось, что нашлись и другие горемыки, которые уже устроились там на ночлег. Подняв воротник пальто и засунув руки в карманы, Пол уселся в сыром сумраке подле круглого железного столба. Холод пронизывал его до костей. Силясь побороть дрожь, он закрыл глаза и тревожно, урывками, продремал всю ночь. В угрюмой серой дымке настал рассвет, и поезд прогрохотал по мосту над головами бездомных. Скорчившийся, продрогший, Пол едва поднялся на ноги и, спотыкаясь, сделал несколько шагов. Его мутило, желудок настойчиво и болезненно требовал пищи, но у него не было денег даже на грошовую булочку. Инстинктивно он пошел в сторону "Лэйнзской рекламной компании", но, наткнувшись на закрытые ворота, повернул к вокзалу на Леонард-сквер. Проторчав весь день у подъездных путей и наслушавшись ругани и поношений профессиональных носильщиков, он заработал десять пенсов. На ужин и на ночлег этого было недостаточно. В ближайшем рабочем кафе он заказал колбасу с толченой картошкой - отвратительно приготовленное жирное месиво. Оно камнем легло у него в желудке, вызвав острую спазматическую боль. С трудом волоча ноги, он отправился обратно под Арки.
На следующее утро хлынул проливной дождь. Опять идти на вокзал Пол был не в состоянии; он бродил по улицам, ища где бы укрыться от ливня. Он смертельно устал, но в этом большом городе ему негде было присесть, разве что на мостовой. Под конец он набрел на бильярдное заведение и там, наверху, в насквозь прокуренном зале, освещенном зеленоватым светом ламп, нашел пристанище. Правда, только временное. После того как он вяло пронаблюдал несколько партий, не выказывая поползновения сыграть, к нему подошел служитель и попросил покинуть заведение.
Очутившись снова на улице, Пол помнил лишь одно: одно двигаться. Для чего, собственно, - об этом он не думал.
Под вечер он оказался у отводного канала, черного и мрачного, с небольшими фабриками и кирпичными заводами по берегам. Пола окликнули с какой-то баржи и попросили подержать канат, пока команда управится с механизмом примитивного шлюза. На барже возле кабины стояла немолодая женщина с приветливым лицом и жарила на печке яичницу с беконом. Возможно, она догадалась о положении Пола. Когда он отпустил канат и баржа медленно двинулась дальше, она протянула ему ломоть хлеба с большим куском горячего бекона.
Это материнское участие и исполненный жалости взгляд, который она бросила на него, болью отозвались в душе Пола; внезапно его охватило желание вернуться домой, вернуться к нормальной жизни добропорядочного человека. Но он тут же поборол этот порыв. Никогда он не отступится, никогда и ни за что! Насквозь промокший, он двинулся обратно в город, к Аркам.
Для Пола наступила пора, такая сумрачная и тяжкая, что время от времени, когда сквозь эту муть до его сознания доходило, в каком положении он находится, он содрогался и растерянно спрашивал себя, неужели это так. Полностью завися от случайно заработанных грошей, он иногда целыми днями сидел без пищи. Память порою изменяла ему, и тогда он ходил как потерянный. В этом лунатическом состоянии он не помнил, кто он, а вспомнив, испытывал безрассудное желание остановить прохожих и доказать им, что он - это он. Иногда же он видел не людей, а только их расплывчатые очертания и, натолкнувшись на кого-нибудь, долго бормотал извинения. В этом бреду он не мог отделаться от ощущения - и это был скорее мираж, чем уверенность, - что за ним следят. Все время ему виделось лицо сержанта Джаппа, наблюдавшего за ним из какого-нибудь темного угла. Джапп не сводил с него глаз и ждал, тупо и враждебно ждал неотвратимого конца. И с трудом шевеля мозгами, Пол удивлялся, почему он еще не арестован. Платье его было грязно, башмаки промокли, он уже давно не брился. Нестриженые волосы доходили до воротника, глаза смотрели тупо, без всякого выражения. Время от времени он недоуменно спрашивал себя, неужели можно умереть с голоду в этом большом процветающем городе.
Существует, конечно, благотворительность, и, вконец сломленный, забыв о гордости, он прибег к этому последнему средству. Однажды, уже в сумерках, поплелся он в восточный угол Хлебного рынка. Там, в маленьком закоулке между трамвайных путей, стоял обыкновенный вагончик, вернее, фургон на колесах, с жестяною трубой и откидным оконцем, вокруг которого уже толпился голодный люд. Ровно в пять часов откидное окно было превращено в прилавок, за ним виднелось вполне современное кухонное оборудование. Человек в белом фартуке выдавал каждому по очереди миску супу и ломоть хлеба, пропитанный жиром. Когда и Пол наконец получил свою порцию, горячий суп разжег животворный огонь в его жилах. Он с жадностью проглотил хлеб и молча удалился.
В окружающем мраке, в этой ненужной, но неистовой борьбе за то, чтобы выжить, благотворительная столовка сделалась единственной целью, так сказать, фокусом его существования. Каждый вечер, в хорошую и дурную погоду, он молча присоединялся к стоявшей в ожидании веренице людей. Они не разговаривали друг с другом - они просто ждали. И, покончив с пищей, так же молча расходились, исчезали в темноте.
Приблизительно через неделю, а именно в среду вечером, к служителю в белом фартуке присоединился человек лет пятидесяти, высокий, прямой, весь в черном, почти пасторского обличья, с темными глазами и со слабой, впрочем, доброй, улыбкой. Пол тотчас узнал в нем Еноха Освальда и только тут понял, что все это время ходил в "Столовую Серебряного Короля". И в самом деле, когда мистер Освальд снял черную шляпу с широкими полями, его волосы в свете керосиновых фонарей блеснули серебряной белизной, заслужившей ему прозвище Серебряного Короля, хорошо знакомое всем нищим и бездомным, пользовавшимся его благодеяниями.
С обнаженной головой, с неизменной улыбкой, рассеянной и приветливой, он медленно проходил вдоль ряда своих нахлебников, на секунду останавливался перед каждым и, не глядя в лицо, молча вкладывал в руку бедняка блестящий, новенький шиллинг. Когда Освальд приблизился, Пол, хоть и не поднимал головы, но почувствовал это по внезапно охватившему его волнению. В первую минуту он не испытывал ничего, кроме благодарности. Но затем им овладело другое чувство, порожденное безнадежностью его положения, - глубокое и страстное желание заручиться поддержкой этого истинно доброго человека: раз он всей душой стремится протянуть руку помощи самым несчастным и отверженным, то уж, конечно, не откажется помочь и ему. Преданный Кэслзом, ввергнутый в трясину людского вероломства, загнанный и всеми покинутый, он - видит Бог! - нуждался в такой помощи и поддержке!
Желание заговорить, открыть душу, рассказать о трагическом положении, в какое он попал, властно завладело Полом. "Какой случай!" - думал Пол, замирая. За долгие часы мучительных раздумий он пришел к выводу, что одна только Бэрт может раскрыть Тайну убийства. Бэрт все знала - это не подлежало сомнению. И она - здесь, недалеко, живая, реальная, а все остальное - мираж, тени, затерянные во мраке лет. И вот сейчас рядом с ним стоит человек, который в силу своего общественного положения и влияния может скорее, чем кто-либо другой, заставить заговорить эту несчастную. И, конечно же, в том, что он, Пол, так низко пал, - а потому и произошла эта встреча, - было своего рода предопределение, так сказать, перст судьбы.
Внезапно у него потемнело в глазах. Слишком велико было напряжение для его ослабевших, истерзанных нервов. Спазма сдавила ему гортань, слова замерли на языке, он даже губ не мог разжать. Когда головокружение прошло, благотворитель уже исчез. Пол проклинал себя за злополучную слабость. Пойти на дом к Освальду он, конечно, не посмеет. Но служитель сказал ему, что "босс" приходит сюда каждую среду под вечер, и Пол, как он ни был убит и расстроен, сообразил, что упущенный случай вновь представится ему на следующей неделе. Серебряная монета, оставшаяся у него в руке, казалась ему талисманом.
Нелегко было прожить последующие дни. К концу недели сильно похолодало. Туманы поднимались с болот и душной мглой нависали над городом. В этих непроходящих угрюмых сумерках воздух был пропитан сернистыми испарениями. У Пола появился сухой, лающий кашель. В минуты, когда сознание его прояснялось, он начинал понимать, что дальше так продолжаться не может.
Но затем настала среда, и в нем ожили надежды. Он раньше времени отправился на Хлебный рынок и занял место среди пришедших первыми столовников. Тьма надвинулась мгновенно. Зажглись керосиновые фонари, откидное окно открылось. Дожидаясь, когда начнут выдавать пищу, Пол внезапно почувствовал, что кто-то стоит подле него. Но нет, это был не Серебряный Король: Пол не ощутил живительного волнения. Помедлив секунду, он поднял голову и увидел рядом с собою Лену Андерсен.
Глава III
Да, это Пол! Он действительно рядом с ней, но так изменился, что у Лены слезы выступили на глазах.
- Ах, Пол, это вы? - Она сделала вид, что встретила его случайно.
Бледный как смерть, он отвел глаза и ничего не ответил.
- Какая неожиданность! - запинаясь, продолжала Лена. - Давайте пройдемся немножко.
Помолчав, он сказал:
- Я должен подождать здесь.
- Чего же?
Он знал, что она не поймет, если он и скажет ей. И вяло ответил:
- Дело в том, что я получаю здесь ужин. Если я выйду из очереди, мне его не видать.
Безразличие, с каким он сделал это признание, вновь больно резануло Лену. Она сказала:
- Я сейчас иду домой. Пойдемте ко мне ужинать.
Он устало взглянул на нее. В ее глазах он прочел такое участие, что на сердце у него стало еще тяжелее.
- Ни к чему вам знаться со мной, - пробормотал он.
Она продолжала смотреть на него в упор.
- Пойдемте, Пол, прошу вас…
Он колебался, раздираемый на части своей слабостью и твердым решением дождаться Серебряного Короля. Опять он почувствовал дурноту. Взглянув на свои обтрепанные брюки и продранные башмаки, он пробормотал наконец:
- Не могу я в таком виде идти с вами по улицам. Оставьте меня сейчас… Я должен пробыть здесь еще с полчаса. Потом я приду к вам.
- Вы обещаете? - Дыхание ее участилось.
Пол кивнул. Лена еще раз с тревогой взглянула на него, затем медленно повернулась и ушла.
Он стоял понуро и даже не посмотрел ей вслед, и все-таки ее неожиданное появление среди моря безымянных, неведомых лиц влило в него новую надежду: кто знает, может быть, под конец все еще обернется к лучшему…
Пошел дождь, косой, безжалостный дождь английской зимы. Пол инстинктивно поднял воротник пиджака и, когда началась раздача супа и хлеба, осторожно протиснулся вперед: вот-вот должен появиться Енох Освальд.
Но, видимо, Серебряный Король где-то задержался и, когда Пол дошел до вагона-кухни, его все еще не было. На грани отчаяния, Пол вглядывался во все подходы к рынку. Наконец, обернувшись к служителю, заметил:
- Сегодня босс что-то запаздывает.
- А он уже теперь и не придет. Разве что завтра, - ответил тот, с размаху ставя на прилавок поднос с полными до краев мисками. - Следующий!
Какое горькое разочарование! Пол возлагал такие надежды на эту встречу, что даже столь малая отсрочка расстроила его. Стоявшие сзади напирали, подталкивая его. Он не взял ни супа, ни хлеба. Несколько секунд он стоял неподвижно, затем, бросив нерешительный взгляд на часы на крытом рынке, тупо побрел прочь, с трудом волоча ноги по склизкой мостовой.
Но Лена не ушла домой, она укрылась в подъезде на другой стороне улицы и, когда Пол свернул с Рыночной площади, нагнала его.
- Пойдемте, Пол.
- Если стать на принципиальную точку зрения, - пробормотал он, - вернее, перенестись в сферу чистой логики… Нет, я что-то ничего не понимаю…
Теперь она уже не на шутку встревожилась. Нерешительности ее как не бывало. Она взяла его под руку и потянула за собой. И Пол покорно побрел. За всю дорогу до Уэйр-плейс он не проронил ни слова, но Лена заметила, что губы его шевелятся, словно он говорит сам с собой. Раз или два он оглянулся через плечо.
Когда они вошли в дом и стали подниматься по лестнице, Лена еще больше побледнела, но держалась решительно.
На площадке перед дверью гостиной она обернулась к нему.
- Сейчас будет ужин. - Хотя внутри у нее все дрожало, внешне она была спокойна. - Только сначала вам нужно переодеться.
Она провела его в ванную комнату, открыла горячую воду, принесла мыло, полотенце, его собственный бритвенный прибор, белье и одежду. Пристально и удивленно смотрел он на эти вещи.
- Чье это?