- Я уже говорил давеча Сайлесу Адамсу, я ищу теперь таких рабочих, которые говорят на каком-нибудь совершение неизвестном языке, - чтоб их никто не понимал. Но это, конечно, невозможно: все равно научатся по-английски, как их убережешь?
Хал решил просветиться, пользуясь этим случаем.
- Мистер Стоун, - спросил он, - но вы ведь не подсчитываете бюллетени, если вам это нежелательно, правда?
- Видишь ли, - ответил Стоун, - надо делать так, как удобнее. Когда я был управляющим в Хэппи-Галч, мы не тратили времени на политику. Компания сочувствовала в то время демократам, и вот раз ночью после выборов мы сфабриковали четыреста бюллетеней за кандидатов демократической партии. Казалось, что все хорошо, но вдруг, как на грех, вызвали в город целую группу рабочих, и они там под присягой показали, что голосовали у нас в поселке за республиканцев. Газеты республиканцев подняли вой, и дурак судья постановил устроить вторичное голосование. Пришлось нам просидеть еще одну ночь за писанием бюллетеней. Столько было лишней возни!
Начальник засмеялся, и Хал вежливо вторил ему.
- Так вот, понимаешь, надо учиться управлять. Если у тебя на шахте люди голосовали не за того, за кого надо, начальство про это узнает обязательно, а если, с другой стороны, все бюллетени одинаковые, тоже будут тобой недовольны. Есть такие среди нас, которым наплевать, но я в тот раз получил урок, и у меня теперь такое правило: пресекать всякую оппозицию на корню. Ясно?
- Ясно.
- Может, старший мастер и не имеет права соваться в политику, но в одном он хозяин: подбирать рабочих по своему усмотрению. Ведь проще всего - вовремя выкорчевать, вот так!
Хал на всю жизнь запомнил, как Алек Стоун иллюстрировал эти слова своими мясистыми лапами. Дальше он уже говорил без прежнего благодушия:
- Кто не захочет голосовать по моей указке, может убираться подальше отсюда. Вот и вся моя политика!
Опять помолчали. Стоун курил трубку. Потом ему, вероятно, пришло в голову, что незачем пускаться в такие подробности, когда вербуешь политического агента. Поэтому, заканчивая аудиенцию, он сумел опять придать своему голосу добродушные нотки:
- Вот так, парень! Завтра скажешь, что вывихнул руку и несколько дней не будешь работать. Это даст тебе возможность потолкаться среди рабочих и послушать, что они говорят. Ну, а я распоряжусь, конечно, чтобы тебе заплатили за эти дни.
- Спасибо, сэр, - сказал Хал, пряча радость.
Мастер поднялся с места и выколотил пепел из трубки.
- Запомни - мне нужны факты. На меня работают и другие парни, и я всех проверяю. Может так получиться, что я поручу кому-нибудь последить и за тобой.
Хал довольно ухмыльнулся.
- Ладно! Я это буду иметь в виду.
6
Хал нашел Тома Олсена и рассказал ему об этой встрече. Хохоту было немало.
- Вот я и попал в фавориты! - смеясь, сказал Хал.
Внезапно лицо Олсена стало мрачным:
- Будь с ним как можно осторожнее!
- Почему?
- Чтоб он на тебе потом не отыгрался. Они практикуют такой способ в отношении людей, которые им мешают, - стараются доказать, что те брали у них деньги или просили денег.
- Но он-то ничем не докажет!
- Об этом я и говорю - не давай ему повода. Если Стоуи заявит, что ты был его агентом во время выборов, то кто-нибудь обязательно вспомнит, что в самом деле ты вел с ним разговор о политике. Смотри, не носи с собой меченых денег!
Хал рассмеялся:
- У меня теперь деньги не залеживаются в карманах. Но что я скажу, если он потребует доклада?
- Делай свое дело, да побыстрее, чтобы он не успел потребовать доклада.
- Вот это правильно! Но я еще должен поиздеваться над ним, раз я попал к нему в фавориты.
На следующее утро, явившись на работу, Хал занялся симуляцией вывиха. Он притворялся, что ему очень больно, и Майк не на шутку встревожился, а когда Хал, наконец, заявил ему, что больше не может работать и уходит домой, старик проводил его почти до самой клети, поучая всю дорогу, как прикладывать горячие и холодные примочки. Предоставив старому словаку орудовать здесь без него, Хал выбрался наружу и почувствовал радость от волшебного солнечного дня, а еще большую - от волшебной милости начальника.
Сперва он отправился в свою комнату в доме Ремницкого и перевязал кисть руки лоскутом от старой рубашки, а сверху - чистым носовым платком. Этот символ давал ему право на беспрепятственное хождение по поселку, а также на общее сочувствие. Итак, он приступил к осуществлению своего плана.
По дороге к шахте № 1 он встретил маленького вертлявого мужчину с бегающими черными глазками на узкой смышленой физиономии. Он был в обычном шахтерском комбинезоне, но даже в этой одежде его нельзя было принять за рабочего. Весь его облик говорил, что это человек, облеченный властью.
- Доброе утро, мистер Картрайт, - сказал Хал.
- Доброе утро, - ответил управляющий и, заметив повязку на руке Хала, поинтересовался; - Что, ушиб?
- Да, сэр: кажется, вывихнул. Я решил уйти домой.
- Был у врача?
- Нет, сэр. По-моему, это не так серьезно.
- Все-таки лучше показаться. Кто его знает, вывих - это такое дело…
- Слушаюсь, сэр, - сказал Хал и вдруг, когда управляющий уже отходил, выпалил: - Как вы думаете, мистер Картрайт, у Мак-Дугалла есть какие-нибудь шансы?
- Не знаю, - удивленно ответил управляющий. - Надеюсь, что нет. Уж не собираетесь ли вы голосовать за него?
- О нет! Я республиканец, можно сказать, с колыбели. Но мне интересно, не слыхали ли вы каких-нибудь разговоров его приспешников.
- Вряд ли при мне кто-нибудь станет вести такие разговоры. А вы интересуетесь политикой?
- В некотором роде да, сэр. Этим даже объясняется в мое увечье.
- Как так? Подрались, что ли?
- Нет, сэр, но, видите ли, мистер Стоун хотел, чтобы я разведал настроение здесь в поселке. Он и посоветовал мне завязать руку и уйти с работы.
Управляющий не мог удержаться от смеха. Потом он оглянулся по сторонам:
- Будьте осторожнее: об этом так болтать не следует!
- Я полагал, что могу вполне довериться управляющему, - сухо ответил Хал.
Собеседник смерил его проницательным взглядом. И Хал, начинавший уже понимать, что такое политический демократизм, набрался смелости и посмотрел ему прямо в глаза.
- Толковый парень, - сказал, наконец, Картрайт, - войдите тут в курс всего, научитесь быть полезным, и я позабочусь, чтобы про вас не забыли.
- Очень рад, сэр. Большое спасибо.
- Может, назначим вас уже теперь регистратором в избирательную комиссию. Это три доллара в день, не шутка!
- Чудесно, сэр! - И Хал не забыл улыбнуться. - Я слышал, сэр, что вы мэр Северной Долины.
- Да.
- А мировой судья - один из служащих в вашем магазине? Вот что, мистер Картрайт, если вам понадобится заведующий отделом здравоохранения или главный живодер, я к вашим услугам, как только вылечу руку.
И Хал пошел своей дорогой. Такое балагурство со стороны шахтерского подручного было, разумеется, чудовищной наглостью. Управляющий долго стоял и смотрел ему след, недоуменно хмуря брови.
7
Ни разу не обернувшись назад, Хал дошел до магазина. "Торговая компания Северной Долины" - гласила вывеска над входом. В лавке в эту минуту находилась покупательница сербка, пальцем показывавшая, какой ей нужен товар, да еще две девочки литовки, которым отвешивали фунт сахару. Хал шагнул к продавцу, пожилому человеку С желтыми усами в темных пятнах от табачной жвачки.
- Доброе утро, судья.
- Э, что? - повернулся к нему Сайлес Адамс, мировой судья города Северная Долина.
- Судья, - спросил Хал, - что вы думаете о выборах?
- Ничего не думаю. Я занят делом: отпускаю сахар.
- А вы не знаете, кто-нибудь здесь настроен голосовать за Мак-Дугалла?
- Если есть такой, так пусть он мне на глаза не попадается!
Хал улыбнулся:
- Что я слышу в нашей свободной американской республике?!
- В этих местах нашей свободной американской республики людям дана свобода добывать уголь, а не лезть голосовать за такого сукина сына, как Мак-Дугалл!
Завязав мешочек с сахаром, мировой судья сунул в рот новую порцию табачной жвачки и обратился к Халу:
- Вам чего?
Чтобы иметь предлог поторчать в магазине и тоже дать работу своим челюстям, Хал спросил полфунта сушеных персиков. Пока ему это взвешивали, он уселся на прилавок.
- Знаете, - сказал он, - я ведь тоже работал в бакалейной лавке.
- Вот как? Где же?
- Петерсон и Компания в Уэстерн-Сити. - Хал так часто это повторял, что уже сам начинал верить.
- А хорошо там платят?
- Ничего, не плохо. - Но тут, спохватившись, что не имеет ни малейшего понятия, сколько должен получать продавец бакалейной лавки, Хал поспешил перевести разговор на другую тему: - Беда вот с рукой - я ее вывихнул.
- Как так?
Общительностью продавец не отличался, но Хал не отступал. Ведь не может же быть, чтобы человек в сельской лавке упустил случаи поболтать о политике, хотя бы с подручным забойщика.
- Объясните мне, пожалуйста, - сказал Хал, - что тут получилось с этим Мак-Дугаллом?
- Получилось то, - сказал судья, строго глядя на юного шахтера, - что Компания против него. А ты, знать, тоже лезешь в политику? - ворчливо спросил он. Однако в веселых карих глазах собеседника сверкало столько неподдельного любопытства, что судья почувствовал соблазн поговорить о пороках этого кандидата в конгрессмены. Завязался разговор, и вскоре в него вступили и другие люди в лавке: Боб Джонсон, совмещавший должность местного бухгалтера с должностью почтмейстера, и Джек Предович, галицийский еврей, из попечительского совета школы, знавший названия всех основных бакалейных товаров на пятнадцати языках.
Хал слушал список преступлений политической оппозиции графства Педро. Кандидат ее - Мак-Дугалл - приехал некогда в этот штаг пройдохой-картежником, а теперь разъезжает всюду и произносит в церквах речи о моральном состоянии местного населения!
- А сам, как и районный председатель их партии, имеет три семьи в Педро! - возмущенно заявил Сайлес Адамс.
- Что ж, - решился возразить Хал, - если люди не врут, то кандидат республиканцев тоже не святой! Говорят, на съезде он был пьян как стелька.
- Возможно, - сказал судья. - Но мы не заигрываем с теми избирателями, которые требуют "сухого" закона, и не заигрываем с рабочими - у нас нет привычки мутить шахтерскую голытьбу и давать обещания, что они будут больше получать и меньше работать. Будто Мак-Дугалл не знает, что ничего этого для них не добьется?! Но он думает так: сам укатит в Вашингтон, а мы тут будем расхлебывать за него всю кашу.
- Успокойся, - вмешался Боб Джонсон. - Ни в какой Вашингтон он не укатит!
Остальные двое одобрительно закивали, но Хал снова решился возразить:
- А он заявляет, что вы подделываете бюллетени.
- А его банда чем занимается в городах? Что ж, нам отставать от них?
- Понимаю. - Хал сделал невинное лицо. - Поэтому вы сами стараетесь их надуть.
- Когда их, а когда избирателей, всяко бывает, - заметил судья и под одобрительное хихиканье слушателей ударился в воспоминания: - Два года назад я был в счетной комиссии в Шеридане. Оказалось, мы что-то прохлопали и весь штат голосовал за них. Тогда Альф Реймонд сказал: "Клянусь богом, мы преподнесем им сюрпризик из угольных районов! И никакого вторичного подсчета не будет!" Мы задержали подачу сведений, пока все не проголосовали; потом посмотрели, сколько нам не хватает, и сами преспокойно заполнили бюллетени. Очень просто.
- Действительно, просто, - заметил Хал. - Альфа никто не переплюнет!
- Еще бы! - отозвался Адамс с самоуверенностью участника шайки. - Потому-то это графство и зовется империей Реймонда!
- Для него должность шерифа, наверное, - золотое дно, ведь он самолично назначает всех своих помощников на шахтах.
- Конечно! И у него еще оптовая водочная торговля тоже! Кто хочет иметь пивную в графстве Педро, должен не только голосовать за Альфа, но и вовремя платить по его счетам!
- Да, тут богатые возможности, наверняка! - сказал Хал, и судья, почтмейстер и попечитель школы блаженно заулыбались, как дети, которым рассказывают о чем-то очень вкусном. - Но мне кажется, - добавил Хал, - что заниматься политикой в этом графстве - дорогое удовольствие.
- Твоя правда, но можешь быть уверен, что Альф своих денег не выкладывает. Компания за все платит.
Это сказал судья, а попечитель школы присовокупил:
- Здесь все расчеты ведутся на пиво.
- Понимаю, - расхохотался Хал. - Угольные компании покупают у Реймонда пиво и с помощью этого добывают для него же голоса.
- Вот именно! - подтвердил почтмейстер. Он полез в карман за сигарой, и у него на жилете блеснул серебряный полицейский значок.
- Это у вас значок помощника шерифа? - спросил Хал и повернулся к попечителю школы: - А ваш где?
- Я свой получу после выборов, - ухмыльнулся Джек.
- А ваш, судья?
- Я мировой судья, мой мальчик, - ответил Сайлес с достоинством.
Заметив на правом боку у попечителя школы какой-то подозрительный бугор. Хал потянулся пощупать его, но попечитель инстинктивно прикрылся ладонью.
- А ваш где? - спросил Хал почтмейстера.
- Под стойкой.
- А ваш, судья?
- Мой - в ящике.
У Хала перехватило дух.
- Охо-хо! Прямо как в крепости!
Он с трудом сохранял на лице радужную улыбку, в то время как в душе испытывал совсем иные чувства, понимая, что все это - далеко не забава. Он терял свою милую детскую восторженную беззаботность, с которой затеял эту двойную игру в Северной Долине!
6
На третий день после начала политической карьеры Хала было решено, что рабочие, намеренные выдвинуть требование о контролере у весов, соберутся в доме у некоей миссис Дэйвид. Когда Майк Сикориа поднялся в этот вечер из шахты, Хал отвел его в сторону и сообщил о назначенном собрании. Услыхав это, старый словак просиял от восторга.
- Ты это серьезно? - закричал он, тряся своего подручного за плечи.
- Ну да, хотите войти в комиссию, которая пойдет разговаривать с управляющим?
- Pluha biedna! - выругался Майк на своем родном языке. - Вот дьявол, опять никак мне укладывать свой сундучок!
Хал почувствовал угрызения совести. Так что же: впутывать старика в это дело или нет?
- А вы думаете, вам придется убраться из Северной Долины? - спросил он.
- Боюсь, как бы не из штата! А как бы, чего доброго, не из Америки!
И Хал понял, что теперь если он и захочет, то не сумеет остановить старика. Тот был так взбудоражен, что почти ничего не ел за ужином, и Хал уже не отступал от него ни на шаг, боясь, что он выболтает кому-нибудь про собрание.
Было решено, что люди, приглашенные к миссис Дэйвид, будут приходить поодиночке разными дорогами. Хал явился одним из первых и с улицы заметил, что шторы на окнах спущены, а огонь в лампах прикручен. Он вошел с черного хода, где стоял на страже хозяин дома - Большой Джек. У себя на родине Джек был членом "Южно-Уэльской федерации". Проверив личность Хала, он, не говоря больше ни слова, пропустил его в дом.
Там уже находился Майк - он пришел первым. Миссис Дэйвид, маленькая черноглазая очень говорливая, суетилась, наводя порядок в комнате: она была так взволнована, что не могла усидеть на месте. Она и ее муж покинули свой родной Уэльс с год назад, захватив оттуда все свадебные подарки: картины, безделушки, белье. Такого уютного домика Хал еще здесь не видел ни у кого, но миссис Дэйвид сознательно рисковала всем этим, ибо она кипела возмущением по поводу того, что ее муж вынужден был отречься от профсоюза ради работы в Америке.
Следующим явился итальянец Роветта, а за ним - старик Джон Эдстром. Так как в доме не хватало стульев, миссис Дэйвид приставила к стенам несколько ящиков и накрыла их материей. Хал заметил, что все занимали места на ящиках, оставляя стулья для тех, кто придет позже. Входя в комнату, каждый здоровался с присутствующими, и затем снова воцарялась тишина.
Когда появилась Мэри Берк. Хал догадался по ее лицу и поведению, что она снова впала в привычный пессимизм, и на миг почувствовал даже раздражение. Сам он ощущал огромный подъем, и ему хотелось, чтобы остальные разделяли его тоже, особенно Мэри! Как все люди, мало изведавшие горя, Хал не терпел "вечных страдальцев". Бесспорно, у Мэри есть причины для мрачного настроения, но ведь она сама считает нужным извиняться за свое "нытье"! Ей известно, что он ждет ее помощи - бодрящего слова людям, а вместо этого она уселась в углу и наблюдает это необыкновенное собрание с таким видом, точно хочет сказать: "Я - муравей, и я останусь со всеми; но я не буду притворяться, что хоть сколько-нибудь надеюсь на успех!"
Роза и Джерри пожелали обязательно прийти тоже, хотя Хал уговаривал их воздержаться. После них пришел болгарин Вресмак; затем поляки - Кловоский и Замировский. Хал никак не мог запомнить их фамилии, но поляки не были за это в обиде. Они добродушно ухмылялись, слыша, как Хал бормочет, стараясь заучить их фамилии, и не стали подражать, когда он, наконец, отчаявшись, решил называть их просто Тони и Пит. Это были смиренные люди, привыкшие всю жизнь к подчинению. Хал переводил взгляд с одной согбенной фигуры на другую, всматривался в их изможденные тяжелым трудом лица, казавшиеся еще мрачнее, еще печальнее в тусклом свете комнаты, и думал, удержит ли их в рядах борцов лишь сила жестоких притеснений, которая заставила их сейчас протестовать.
Один из участников собрания, не поняв инструкций, явился с парадного хода и постучал. Хал заметил, как при этом все вздрогнули, а некоторые в тревоге вскочили с мест. Снова на него повеяло духом романов о революционной борьбе в России. Но он еще раз сказал себе, что эти люди, собравшиеся здесь тайком как преступники, имеют очень скромную цель - потребовать того, что является их правом и что гарантирует им закон!
Последним пришел австриец-шахтер во фамилии Хузар, с которым был связан Олсен. Пора было начинать собрание, и все смущенно переглядывались. Среди них мало кто участвовал когда-нибудь в тайных собраниях, и никто не знал, что при этом нужно делать. Олсен, который, естественно, мог их возглавить, преднамеренно отстранился от этого дела - пускай сами добиваются рабочего контроля!
- Ну, говорите кто-нибудь! - сказала, наконец, миссис Дэйвид, но так как молчание продолжалось, она посмотрела на Хала. - Вы будете рабочим контролером, так вы и говорите первым!
- Я самый молодой, здесь, - возразил, улыбаясь. Хал. - Пусть начинают люди постарше!
Но никто, кроме него, не улыбнулся.
- Говори ты! - крикнул ему старый Майк, и только тогда Хал поднялся. Позднее он еще много раз попадал в такое положение: как американцу, да к тому же образованному, ему поручали ведущую роли.