***
Арап Маина полагал, что этой ночью лев не собирался охотиться. Я рассказал ему, каким сытым он выглядел утром, когда уходил в лес. Он сомневался, что и львицы будут охотиться этой ночью, хотя они могли, а лев, возможно, составил бы им компанию. Я спросил его, не нужно ли мне убить кого-нибудь для льва, привязать к дереву или прикрыть ветками, чтобы попытаться задержать его. Но арап Маина ответил, что лев для этого слишком умен. Однажды мы уже приготовили для него приманку, и он ушел из той местности. Тогда он проводил время с львицей, у которой была течка. Она зачаровала его, и они не обращали на нас никакого внимания. Лев был таким большим и красивым, что мы, ничего о нем не зная, подумали, что он из тех львов, кого обычно фотографируют туристы, и случайно вышел за пределы национального заповедника, а потому для Мэри охота на него стала бы просто убийством. Он лежал на открытом месте под деревом, и львица приставала к нему. Казалось, нам представляется возможность сделать прекрасные фотографии, но, когда мы подбросили поближе к дереву мясо, лев и львица скрылись в лесу и больше не возвращались. Это и был тот шанс, который, по мнению Мэри, она из-за нас упустила. Но Пи-эн-джи не хотел рисковать и убивать безвинного льва, и я полностью с ним соглашался.
Прошло чуть больше трех месяцев с того дня, как Мэри увидела этого льва с львицей, а поскольку детеныши рождались через три месяца и три недели после случки, возможно, мы имели дело с той же парой. Я не сомневался, что лев был тот самый, и арап Маина придерживался того же мнения, но насчет львицы мы сказать ничего не могли, потому что беременность изменила ее. Теперь она выглядела достаточно большой, чтобы сойти за безгривого льва.
Так или иначе, нынче львы не испытывали недостатка в пище, так как трава подросла, а с холмов Чулас спускалось все больше животных, и арап Маина не сомневался, что лев мисс Мэри пробудет здесь по крайней мере недели две, если только его не вспугнуть. Конечно, не могли не прийти и другие львы. Но мы никогда бы не спутали его с ними. А убив, заслужили бы признательность масаи. Если бы нападения на скот продолжались, что представлялось маловероятным при таком обилии диких животных, то речь шла бы уже о другом льве. Мы бы выяснили, о каком именно, а потом арап Маина убил бы его.
В Африке много времени тратится на разговоры. Так бывает везде, где люди неграмотны. Но стоит начаться охоте, никто не проронит ни слова. Все понимают друг друга молча, и в жару язык присыхает к нёбу. А вот вечером, пока разрабатывается план охоты, разговорам обычно нет конца, и очень редко все проходит так, как задумывалось, особенно если план слишком сложен.
Той ночью лев доказал, что все мы ошибались. Ночью мы слышали его рев к северу от нашей взлетной полосы. Потом рычание донеслось еще несколько раз, уже с большего расстояния. Услышали мы рык других львов, не столь впечатляющий. Затем все надолго затихло, но подали голос гиены, и, судя по тому, как они звали друг друга, по их дребезжащему смеху я понял, что какой-то лев настиг свою жертву. Чуть позже до нас донесся шум схватки львов. И как только он стих, вновь завопили и захохотали гиены.
- Ты и арап Маина обещали тихую ночь, - очень сонно пробормотала Мэри.
- Кто-то кого-то убил, - пояснил я.
- Мы тоже приехали в Африку не просто так.
- Я расскажу тебе, что, по-моему, они делают.
- Ты и арап Маина утром расскажете друг другу, что они, по-вашему, делали ночью, а я должна спать, чтобы встать рано. Я хочу хорошенько выспаться и встретить утро в наилучшей форме.
Часть вторая
Основные участники событий
Мисс Мэри, которая встречает своего льва при далеко не идеальных обстоятельствах, чем ставит всех в опасное положение.
Пи-эн-джи, главный егерь района, который готовит мисс Мэри к решающей схватке со львом.
Гарри Стил, обремененный серьезными проблемами кенийский полицейский, который оказывается очень кстати, когда начинается стрельба.
Нгуи, ружьеносец Эрнеста, больше товарищ по оружию, когда подходит время праздновать.
Чейро, ружьеносец мисс Мэри, пытается внушить ей - чему быть, того не миновать.
В старой, купленной когда-то в Айдахо пижаме, поношенных противомоскитных сапогах из Гонконга и теплом шерстяном халате из Пендлтона, штат Орегон, я сидел у костра и пил виски с содовой, добавляя к виски из подаренной мистером Сингхом бутылки воду из бегущего неподалеку горного ручья, прокипяченную и оживленную углекислым газом из патрона, сделанного в Найроби.
"Я здесь чужак", - подумал я. Но виски возразило, а в это время суток правда всегда на его стороне. Виски может быть правым или ошибаться, но оно сказало, что я не чужак, и я знал - ночью это верно. В любом случае мои сапоги точно прибыли домой, потому что сшиты из кожи страуса, и я вспомнил лавку сапожника в Гонконге, где нашел эту кожу. Нет, нашел ее не я. И тогда стал думать о том, кто же нашел эту кожу, и о тех временах, а потом о разных женщинах и о том, каково бы им было в Африке и как мне повезло, что я знал прекрасных женщин, влюбленных в Африку. Я знавал и невыносимых женщин, из тех, что приезжали сюда лишь для того, чтобы побывать здесь, и настоящих стерв, и нескольких алкоголичек, для которых Африка становилась просто-напросто еще одним местом безудержного распутства и пьянства. Стервы охотились только на мужчин, хотя, случалось, постреливали и в других животных, а алкоголички винили в своей пагубной привычке высоту. Но и на уровне моря они напивались ничуть не меньше.
У алкоголиков всегда находилась какая-нибудь великая трагедия, которая заставила их заливать горе спиртным, но те, кого я знал и до их великих трагедий, пили и тогда. В Африке белые мужчины-пьяницы такие же зануды, как и бывшие алкоголики. За одним исключением, я не знаю никого скучнее бывшего алкоголика. По сравнению с ним бывший фальшивомонетчик, сводник в отставке, исправившийся карточный шулер, бывший полицмейстер, бывший министр лейбористского правительства, бывший посол в какой-либо из стран Центральной Америки, так и не сумевший сделать карьеру, стареющий функционер движения нравственного перевооружения, временно исполняющий обязанности премьер-министра Франции, бывшая коронованная особа, бывший политический радиокомментатор, удалившийся от дел евангелист, страстный рыболов-спортсмен, напичканный статистическими данными, лишенный сана священник и бывший профессиональный коммунист - ослепительно интересные и обаятельные личности.
Я думал о последнем на моей памяти бывшем алкоголике, которого встретил в Найроби. Очень радушный, он тут же предложил выпить. Они обычно торчат в барах в часы, когда там и так полно народу, занимают место какого-нибудь знающего меру любителя спиртного и, потягивая свой томатный сок или ячменный отвар с мускатным орехом, бросают по сторонам взгляды, в которых убежденность сторонника нравственного перевооружения на треть разбавлена отрешенностью африканского марабу и еще на треть - любопытством владельца модного похоронного бюро, чуть перерасходовавшего остаток денег на банковском счету.
- Старина Хем, - поприветствовал меня мой давний большой друг. - Дружище. Что будешь пить?
- То же, что и ты.
- Но это всего лишь ячменный отвар с мускатным орехом.
- То, что нужно. Бармен, ячменный отвар с мускатным орехом и двойной розовый джин.
- Я бы не стал их мешать, дружище.
- Будь по-твоему. Выпью отдельно. Что слышно о старине Стивенсе?
- Плохо. Плохо. Хуже не бывает. Трясется, как лист. Отправился на реку Тана и подстрелил великолепного буйвола. Говорит, с рогами в двести фунтов, не меньше. Сам знаешь, как они привирают.
- Конечно.
- Промазал в слона с двадцати ярдов. С ним покончено Сомневаюсь, чтобы он объявился снова.
- Есть что-нибудь от старины Дорча?
- И ему конец. Не знаю даже, где он и с кем. Трагический случай. Встретил его как-то на Ямайке. Смотрел на меня невидящим взглядом. Думал, я твой брат.
- Бедняга Дорч. Можем мы что-нибудь для него сделать?
- Ты мог бы ему помочь.
- Надо подумать. Старина Дорч всегда нравился мне.
- Он пропал. Совсем угас. Боюсь, не отличит день от ночи.
- Что ж, здесь может быть ночь, тогда как там - день, если он на Ямайке.
- Точно. Только он уже не на Ямайке. Вернулся в Лондон.
Принесли ячменный отвар с мускатным орехом, и я выпил.
Вкус, конечно, приятный, но никаких градусов.
- Неплохо. Теперь я понимаю тебя. - Я глотнул розового джина. - Эти волоски с зернышек ячменя. Забыл, как они застревают в горле.
- Теперь ты в норме? - спросил мой дорогой давний друг.
- Более чем.
- Выглядишь ты лучше, чем мне рассказывали.
- И прекрасно себя чувствую.
- Я слышал, ты тут немного повеселился.
- Хочешь сказать, напился?
- Да нет. Просто немного погулял. Знаешь, обслуга - такие сплетники.
- Кто тебе сказал?
- Старший официант.
- Верно. Я был здесь с молодым Пи-эн-джи. Мы действительно кое-что отмечали.
- Годовщину?
- Нет. Недавнее событие.
- Можешь поделиться?
- Нет.
- Извини. Я не хотел быть навязчивым.
- Слышал что-нибудь о старине Хормонсе?
- Конец ему. И трех месяцев не протянет. Может быть, его уже нет.
- Мы бы знали. Ты получаешь "Телеграф", не так ли? Авиапочтой? О его смерти наверняка написали бы в газете.
- Твоя правда. Если на то пошло, это моя любимая газета. Всегда пишет о ветеранах. Пропили они свои жизни.
- Не совсем так. Я бы не сказал, что старина Хормонс всю жизнь провел за бутылкой.
- Нет, - согласился он. - Нужно отдать ему должное.
- "Темпест" проектировался не под пьяниц. Он весил почти семь тонн и шел на посадку почти с той скоростью, на которой летал "спитти".
Не совсем так, дружище. Не совсем так.
- Совсем не так. Я просто хотел напомнить тебе.
- Какие были времена, - сказал он. - Какие парни! Удивительно, как быстро они угасают теперь. А все эта отрава, знаешь ли. Доказанный факт. Тебе еще не поздно бросить, старина Хем.
- По правде говоря, мне еще чертовски рано бросать. Мне эта отрава нравится и помогает. Ну, что тебе заказать? А то мне пора бежать.
- То же самое. Послушай, ты не обиделся?
- Нисколько.
- Найдешь меня, если смогу быть чем-то полезен?
- Обязательно.
- Должно быть, ты и этот мальчишка, Пи-эм-джи, что ли, отмечали здесь нечто интересное?
- Вспоминали слона, грозу мраморного карьера, откуда в Найроби поставляют надгробные камни.
- Представляю себе, какое это зрелище. Ты бы прихватил меня в следующий раз? На сколько потянули бивни?
- Еще не взвешивал.
- Для такого спектакля нужно, конечно, разрешение департамента охоты. Наверное, там я и увижу эти бивни.
- Пожалуй, я попридержу их немного. Боюсь, ты меня неправильно понял.
- Ясно, - кивнул он. - Но будь осторожен, дружище. Может, прихватишь меня как-нибудь?
- Полагаюсь на тебя, Фредди, - ушел от прямого ответа я. Заплатил за выпитое, и он сунул что-то в карман моей куртки
- Что это?
- Прочти. Не повредит.
Случилось все это тремя месяцами раньше, после полудня, в переполненном, гудящем, как пчелиный улей, душном баре отеля "Нью-Стэнли", и теперь, сидя у костра, я думал: "Господи, пожалей выпивох, но, пожалуйста, спаси нас от бывших пьяниц, а меня избавь от проповедей, как за, так и против".
Я очень обрадовался, когда Пи-эн-джи вернулся в лагерь. Как и Мэри. Он тоже радовался возвращению: за время нашего сафари стал почти что членом семьи, и в разлуке нам всегда недоставало друг друга. Он любил свою работу и почти фанатически верил в ее важность. Любил животных, хотел заботиться о них и защищать, и думаю, точно знал, что без этого никак нельзя; как, пожалуй, и без очень строгой и сложной системы моральных ценностей.
Он был чуть моложе старшего из моих сыновей, и если бы в середине тридцатых годов я осуществил свой план и отправился на год в Аддис-Абебу, то познакомился бы с ним, тогда двенадцатилетним, потому что он дружил с пареньком, у родителей которого я намеревался остановиться. Но я не поехал. Вместо меня туда отправилась армия Муссолини, приятеля, у которого я планировал пожить, перевели на другую дипломатическую работу, и я упустил возможность познакомиться с двенадцатилетним Пи-эн-джи. Когда мы встретились, у него за плечами уже была долгая, очень трудная и неблагодарная война да еще отъезд из Британского протектората, где так хорошо начиналась его карьера. Он командовал нерегулярной частью, а это, если быть откровенным, самое неблагодарное занятие на войне. Если операция проведена успешно, практически без потерь, а противнику нанесен большой урон в живой силе, то в штабе ее расценивают как неоправданную и предосудительную бойню. Если же вы вынуждены вести бой в неблагоприятных условиях со значительно превосходящими силами противника и при этом побеждаете, но представляете длинный список убитых, то в штабе опять недовольны: "У него слишком большие потери". Честному человеку командование нерегулярной частью не сулит ничего, кроме неприятностей. И есть определенные сомнения, что по-настоящему местный и талантливый офицер не мог ожидать от такой службы ничего, кроме гибели.
Ко времени нашей встречи Пи-эн-джи успешно начал новую карьеру в другой британской колонии. Он не ожесточился и не оглядывался на прошлое. Но терпеть не мог дураков и английской белой швали, типичных представителей которой иной раз направляли в колонии на чиновничьи должности. Таких много, и, должно быть, они успешно справлялись с премудростями своих профессий, в противном случае не сумели бы окончить тех отчаянно скучных учебных заведений, из стен которых они выходят. Но проводить с ними свободное от работы время - удовольствие маленькое. Шуток они не воспринимают, а для Пи-эн-джи это смерти подобно. Он шутил постоянно, как и все храбрые люди, получил хорошее воспитание, а потому знал, что соленые словечки можно употреблять даже в самом изысканном кругу.
За спагетти и вином он рассказал нам, как один из вновь прибывших, какой-то конторский очкарик, отчитал его за то, что, вернувшись после объезда вверенной ему территории, где не обошлось без перестрелки, Пи-эн-джи позволил себе произнести вслух нехорошее слово, которое могла услышать жена молодого чиновника. Я видел эту даму, и у меня сложилось впечатление, что их браку пошло бы на пользу, если бы ее супруг реализовал на практике те слова, которые иной раз озвучивали такие, как Пи-эн-джи.
Я объяснил это Пи-эн-джи, а Мэри дала ему список слов, которые следовало бы произнести в присутствии жены, но так, чтобы не услышал муж. Тогда, возможно, она начала бы расспрашивать его об их значении, и со временем могла добиться от него достойных похвалы действий. Мы представили себе жену, спрашивающую супруга, а что означают все эти странные слова, и его раздражение, вызванное попытками найти благообразное толкование этих слов, вполне пристойных и давным-давно узаконенных в литературном языке, и Пи-эн-джи с радостью слушал Мэри, произносившую их ясно и четко.
Я крайне переживал, что подобные люди докучали Пи-эн-джи. Описывать их бесполезно, все равно никто не поверит. Чиновники старой закалки, так называемые истинные джентльмены, давно описаны и высмеяны другими. Но никому из авторов не приходилось тесно контактировать с этими выходцами из "1984". Я жалел о том, что Оруэлла более нет в живых, и рассказал Пи-эн-джи, как в последний раз видел его в Париже в 1945 году, после Бастоньского сражения, когда он, в гражданском, пришел в номер 117 отеля "Ритц", где еще хранился маленький арсенал, чтобы позаимствовать пистолет, потому что "они" гнались за ним. Оруэллу требовался маленький пистолет, чтобы спрятать под одеждой, я ему такой нашел, но предупредил, что тот, кого он подстрелит из этого пистолета, точно умрет, пусть и через длительный промежуток времени. Но пистолет он всегда пистолет, и, думаю, Оруэлл нуждался в нем, как в талисмане, а не оружии.
Он очень исхудал, выглядел неважно, и я спросил, не сможет ли он остаться и поесть. Но он торопился. Я предложил дать ему пару надежных парней, чтобы те приглядели за ним, пока "они" преследовали его. Сказал, что мои парни знакомы с местными "они" и примут все необходимые меры, чтобы он больше о "них" не слышал. Оруэлл отказался, ему требовался только пистолет. Мы обменялись несколькими вопросами о наших общих друзьях, и он отбыл. Я послал двух парней, чтобы они пошли следом и проверили, не следил ли кто за ним. На следующий день они доложили: "Папа, никто за ним не следил. Он осторожный и очень хорошо знает Париж. Мы поговорили с братом такого-то, и он сказал, что никто Оруэлла не преследует. Он связан с британским посольством, но не является их агентом. Это, конечно, только слухи. Хотите, чтобы мы расписали, где и когда он побывал?"
- Нет. Такая жизнь ему нравится?
- Да, Папа.
- Я счастлив. Больше тревожиться из-за него не будем. У него есть пистолет.
- Это никудышный пистолет, - заметил один из парней. - Но вы предупредили, Папа, что не следует пускать его в ход без крайней необходимости?
- Да. Он мог взять любой пистолет.
- Может, он бы предпочел получить автомат?
- Нет, - покачал головой второй. - Автомат слишком заметен. Пистолета ему вполне хватит.
Больше мы к этому не возвращались.
Пи-эн-джи мучился бессонницей и частенько читал большую часть ночи. Дома, в Каджадо, у него была очень хорошая библиотека, да и я возил с собой огромную сумку с книгами, которые мы разложили по пустым коробкам в палатке-столовой, устроив читальню.