– О человечине? – переспросил парень и мечтательно уставился в небо. – Да, – продолжил он, помолчав, – считай, что шутили. Так будет лучше для тебя. Но послушай, я расскажу тебе кое-что поинтереснее. Это случилось, когда нас вышибли из Буны. Ну и в передрягу же мы попали! Почище, чем сейчас! И вот в один прекрасный день мы наткнулись на молодого солдата с жутким ранением в грудь. Он сумел доползти до дороги и лежал на обочине, медленно умирая. Завидев нас, парень, как в бреду, закричал: "Убейте его, убейте! Он предатель! Убейте его!" Мы, естественно, понятия не имели, о ком шла речь, но из бессвязного рассказа умирающего все-таки поняли, что предателем оказался его командир. Эти двое, спасаясь бегством от врага, продирались через дебри острова. И тут командир взвода надумал сдаться в плен и решил уговорить своего подчиненного сделать то же самое. А солдат и слышать об этом не желал. Тогда командир хладнокровно продырявил парня и дальше уже поперся один. Вот сволочь, а? В голове не укладывается, что он мог подстрелить мальчишку только за то, что тот не хотел сдаться америкашкам. Ты что-нибудь понимаешь?
– Нет.
– У нас тогда крутые парни подобрались. Один к одному. Правда, некоторые командиры сущим дерьмом оказались… Так вот…
– Да?
– Ну, понимаешь, я не хочу сказать, что наш командир взвода такой же мерзкий тип, как остальные, но я до сих пор не представляю, что у них, у этих командиров, сержантов, офицеров, в башке творится. Короче, надо держаться от них подальше. Я-то рядовой, часть своего взвода, и с этим уже ничего нельзя поделать, но ты же свободен, волен идти куда глаза глядят, так ведь? Да, конечно: в одиночестве не очень-то сладко бродить по джунглям. Но я на твоем месте ни за что не променял бы одиночество на компанию таких плохих парней, как мы.
– Понимаю.
– Точно понимаешь? – заглянул он мне в глаза, когда мы медленно поплелись обратно. – Не забудь, что я тебе сказал. И перестань нам в рот смотреть!
Сержант, прищурившись, наблюдал за нами.
– О чем это вы там шушукались? – поинтересовался он. – Планируете сдаться в плен, да? Ну что ж, не упустите свой шанс! Потом будет поздно: в Паломпоне америкашек вы не увидите… Смотрите, смотрите! Вон они едут! Какие бравые ребята, а?
По тракту промчался джип, на его борту красовалась надпись: "Походный капеллан". Из окна джипа высовывался маленький пожилой человечек в форме защитного цвета. Он нервозно крутил во все стороны головой.
– Эй ты! – вдруг рявкнул сержант.
Я обернулся. Дуло его винтовки было направлено мне прямо в грудь.
– Ты что, решил, что можешь просто так взять и слинять отсюда, гад несчастный?! Врешь – не уйдешь! Ты уже один раз наплевал на службу, на присягу. Но теперь я прослежу за тем, чтобы ты обязательно добрался до Паломпона. Надо будет – волоком тебя туда поволоку… Сам, лично! Сантиметр за сантиметром! Давай, давай, готовься! И нечего мне тут такие рожи корчить! – добавил он, ухмыляясь.
Глава 25
Сполохи
Дождь лил и лил не переставая. Над болотами густели туманы. Сумерки медленно опустились на землю, в сизой мгле исчезли пик Канквипот, огромные акации и лес на горизонте. Вскоре непроглядная чернота затопила окрестности. Движение на ормокском тракте прекратилось. И словно по сигналу, из настороженной темноты выполз звук – это тяжелые тела заскользили вниз по мокрому склону в ночном шепоте и шуршании джунглей.
Мне почудилось, что сержант зашевелился.
– Сейчас будем пересекать дорогу, командир? – спросил я.
– Заткнись, идиот несчастный! – зашипел кто-то поблизости. – Еще одно слово, и я мозги из тебя вышибу.
Неожиданно я поскользнулся, плюхнулся на землю и ногами вперед съехал по склону. Пребольно стукнулся о ствол дерева, а под конец запутался в густых кустах. Еще несколько мгновений назад вокруг меня все время что-то свистело, хлюпало, стонало, теперь же я будто провалился в тишину – ничего не видел, не слышал, даже не знал, есть ли кто рядом со мной.
Все застыло в безмолвной неподвижности. Меня обуял ужас. Я решил, что по каким-то причинам массовый переход через дорогу не состоялся и лишь я один очутился на краю болота. Вдруг впереди раздался шум. Я затаил дыхание. Мне показалось, что где-то позвякивают штык и котелок. Словно повинуясь приказу, мое тело дернулось с места. Я наступил на травянистую кочку, и сразу что-то зажурчало, захлюпало. По моим босым ногам заструилась вода, я начал медленно проваливаться в зыбкую глубь. Сделав еще один шаг, вновь попал на кочку и погрузился в тину на полметра – началось настоящее болото.
Мои ступни скользили по холодной жиже, под которой как будто бы вовсе не было земной тверди. Невидимая во мгле топь ухала и стонала. У меня возникло неприятное ощущение, что на ее поверхности меня удерживает лишь тонкий слой грязи, которую я сам поднял из бездонной пустоты.
Я передвигался с большой осторожностью, однако все глубже и глубже уходил в трясину. Винтовка давила на меня, тащила вниз, в гнилостную бездну. Темнота чернильным пятном растеклась во все стороны. Дождь прекратился. Над болотом повисла тишина. Лишь изредка сквозь пелену испарений доносился до меня отдаленный собачий лай.
Время от времени я поднимал голову и всматривался в ночь. Напрягая зрение, с трудом различал дорожную насыпь – свежую царапину на черном бархате неба. Я часто поглядывал на тракт, прикидывая, сколько метров еще надо пройти. Но расстояние до заветной цели словно и не сокращалось!
Болотная грязь обволакивала мои колени и бедра. Продвигаться вперед становилось все труднее. Балансируя на одной ноге – она при этом медленно проваливалась в бездну, – я с огромным усилием вытаскивал из трясины другую, делал неуклюжий мах, прокладывая борозду на поверхности болота, и опускал ступню в вязкую жижу. Потом переносил вес уже на эту ногу, другой описывал широкую дугу, утюжил жирную грязь и снова по колено погружался в топь.
Сложные акробатические упражнения отнимали массу сил. Вскоре я изнемогал от усталости. Если трясина станет глубже, я не смогу одолеть ее и увязну здесь окончательно. Так и встречу рассвет: ноги в трясине, а из болота торчит обляпанный тиной торс! Я понял, что влип, влип во всех смыслах этого слова! Утром первый же американский солдат увидит меня с дороги и подстрелит, даже не целясь.
Я оцепенел от ужаса, в голову лезли странные мысли. Я подумал о других солдатах. Неужели их тоже медленно засасывает трясина? Неужели мы все обречены?! Мне безумно хотелось знать, что происходит вокруг, но, остерегаясь нежелательных последствий, я не стал взывать к своим товарищам.
У меня мелькнула мысль повернуть обратно, но возвращение показалось мне таким же невозможным, как и движение вперед, более того – бессмысленным.
Надо было идти дальше, бороться до конца. Если же топь одолеет меня и я потеряю способность шевелиться – что ж, тогда погибну. В конце концов, это самое страшное, что может со мной произойти. А сколько раз за последние недели я смиренно ждал приговора судьбы?
Смерть… Мысль о смерти неожиданно успокоила меня, словно я получил известие о скором возвращении домой. Смерть никогда не обманывала, на нее я мог положиться, она единственная всегда терпеливо ждала меня, куда бы я ни шел и что бы ни делал.
От сердца отлегло, у меня открылось второе дыхание, тело наполнилось энергией. До этого волшебного момента вытаскивать ноги из трясины было мучительно тяжело, я действовал словно по принуждению, теперь же зашагал легко, бездумно. Мне даже почудилось, что передвигаться я стал намного быстрее, чем прежде. У меня как будто выросли крылья.
И тут я почувствовал, что кто-то смотрит на меня из темноты. Я замер. Нет, это исключено! Кто может следить за мной в этой черной непролазной трясине?
Я двинулся вперед, и вновь у меня возникло ощущение чужого присутствия. Как только я осознал, что нахожусь под наблюдением, вмиг обессилел. Тело налилось свинцовой тяжестью, руки и ноги перестали слушаться. Я опять полз по болоту со скоростью улитки.
Неожиданно сквозь сумрак я разглядел насыпь. И вдруг услышал дыхание невидимых людей. Протянул вперед руку и случайно прикоснулся к ножнам на ремне бредущего передо мной солдата. Инстинктивно я сжал пальцы.
– Пусти, сволочь, пусти! – задыхаясь, прошипел человек.
Мне показалось, что я узнал голос сержанта.
Болото местами становилось совсем мелким, но иногда я вновь проваливался в трясину почти по пояс. Вскоре я почувствовал под ногами земную твердь. Насыпь!
Я опустил винтовку и стал карабкаться по травянистому настилу откоса. Вокруг меня двигались люди. Воздух наполнился шуршанием: мы взбирались вверх по двухметровой насыпи, цепляясь за траву и обрывая сочные стебли.
Темноту слева направо прорезала белая черта тракта. Я по-пластунски пересек дорогу, всем телом ощущая твердое крошево гравия. Винтовка со скрежетом волочилась за мной. По светлой поверхности тракта, словно гигантские муравьи, двигались темные фигуры. Во мгле раздался собачий лай.
Я добрался до противоположной обочины и молниеносно скользнул вниз по склону. Где-то впереди журчал ручей. Не оглядываясь, я устремился прочь от дороги. Грязи здесь было немного, всего по щиколотки – высокий неуклюжий солдат, которого я встретил на макушке холма, говорил правду. Сначала я шагал, пригнувшись к земле, потом выпрямился, расправил плечи.
– Ложись! Ползком на животе, придурок! – кто-то шепотом приказал мне.
Я встал на четвереньки и двинулся дальше. Там темнел лес. По нему проходила дорога на Паломпон. Только бы добраться до опушки, думал я, а потом все будет хорошо.
Я полз вперед, вместе со мной ползла темнота, наполненная дыханием десятков солдат. И вновь мое "я" растворилось, я превратился в "мы", став частью коллектива.
Дзинь!
Что-то лязгнуло в колышущейся массе наших тел. Ночь озарилась вспышкой, и в ту же секунду засвистели пули.
– Танки! – закричали со всех сторон.
Я прилип к земле и с опаской поднял голову. В лесу, словно исполинские глаза, вспыхивали прожекторы. Слепящие лучи скользили, скрещивались, обшаривая темноту. В полосах света я успел заметить бесчисленное множество своих собратьев, лежавших ничком.
Я прижался лбом к земле. Краем глаза я видел сполохи, а вслед за ними чувствовал холодное дуновение от пуль, пролетавших у меня прямо над головой. Я невольно подался на несколько сантиметров назад к дороге.
Пулеметы строчили почти без передышки, казалось, кто-то без устали стучит по железу, пули шлепались в густую болотную жижу. И вдруг я увидел себя со стороны, словно на экране, и понял, что мои руки и ноги тащат тело прочь от опасности!
– Они зацепили меня! – ахнул кто-то слева.
Потом передо мной во весь рост поднялся солдат, сделал несколько неуверенных шагов и с душераздирающим стоном: "О-о-о!" – упал лицом в грязь. И снова мне почудилось, что это был сержант.
Я вскочил и бросился бежать сломя голову. Дорожная насыпь так ярко отсвечивала травой, что мне показалось, будто на откосе движется моя тень. Я мчался к сияющей полосе. Под ней чернела канава. Вот бы добраться туда…
Я подлетел к изумрудной насыпи и забился в неглубокий ров. Подо мной струилась вода, надо мной свистели пули, лучи света скользили по дорожному полотну.
Похоже, я нашел безопасное местечко: американцы не пустят танки по болоту и вряд ли бросятся в атаку.
Постепенно пальба прекратилась, и только лучи прожекторов продолжали ощупывать пространство. А потом огни погасли, все, кроме одного, который неподвижно висел в темноте, как зловещий предвестник грядущих несчастий. Однако в конце концов и он умер. Болото, насыпь, лес потонули в темноте и тишине. Ни звука, ни движения, ни шороха – все замерло. Что случилось с моими собратьями, я не представлял. Мрак, ослепивший меня, вода, бежавшая по телу и проникавшая ледяными пальцами под кожу до самых костей, болотная грязь, запах трав – это был мой мир, моя вселенная…
Я тяжело вздохнул и выбрался из канавы. Лес лежал передо мной, темный и тихий, как всегда, – ни намека на недавнюю бойню. И снова я услышал собачий лай. А со стороны дороги накатывал, набирая силу, новый звук: шум дождя. К бормотанию воды прибавились чей-то шепот, приглушенное пение и металлический лязг.
Я медленно вскарабкался по насыпи и замер, прислушиваясь к приближающимся шагам. Потом, точно жаба, перебрался через дорогу и кубарем скатился по склону. Немного отдохнув, снова отправился в поход через трясину. Сам не знаю когда, я потерял винтовку, поэтому обратный путь по болоту оказался не таким утомительным.
Глава 26
Наваждение
Я двигался вперед не останавливаясь. Добравшись до верхушки холма, оглянулся. В предрассветной мгле белела дорога, все пространство между дорожным полотном и чащей было усеяно телами японцев. По сравнению с количеством солдат, прорывавшихся вместе со мной к лесу, трупов было немного. Но я не знал, многим ли удалось вырваться из-под ночного обстрела.
Дождь прекратился. Далеко-далеко на западе, над побережьем, повисла густая сизо-серая пелена, а над ней, точно пышные кудри, разметались алые кучевые облака. Канквипот сверкал в лучах восходящего солнца. Пик, облитый пурпуром, поражал своими человекоподобными очертаниями. Он величаво возносился над горной грядой, все еще задрапированной лиловыми тенями. Гребень резко обозначился над равнинами и холмами, затянутыми утренней дымкой. В лощинах и котловинах скрывались мои соплеменники. Я думал о них с ностальгической грустью. С такой тихой печалью человек вспоминает старого друга, с которым любил проводить время в саду у родного дома…
Там, у подножия горы, солдаты, наверное, уже просыпались и совершали скорбный ритуал встречи нового дня. Я не видел смысла присоединяться к ним…
Чуть позже опять началась стрельба. Лес наполнился отрывистым лаем минометов; холм, на котором я лежал, накрыло дождем снарядов. Я скатился с противоположного склона и забился в какую-то нору, спиной к врагу. Огневой шквал накатывал все ближе и ближе, вскоре грохот взрывов оглушил меня. Облака пыли взметнулись над равниной и поползли по соседнему холму. В воздух взлетали комья земли и ветви деревьев. Ночной обстрел распугал японских солдат, в округе я не видел ни одного живого человека. Американцы тем не менее не унимались и продолжали поливать огнем холмы и долины.
В какой-то миг тысячи снарядов плотной завесой застлали все вокруг. Потом огневой вал покатился к центральной гряде.
Примерно через час артиллерийский шквал затих. Над холмами тут же появился самолет и обстрелял лесные заросли на гребнях. Вскоре он скрылся из виду, и только жужжание моторов эхом разносилось по окрестностям. Через некоторое время самолет с пронзительным воем вновь закружил над соседним холмом. Стальная птица гудела высоко в небе, сверкая пулеметами. Обстреляв каждый куст, каждую травинку, пилот улетел.
Воцарилась тишина. Я вскарабкался на вершину холма, чтобы осмотреть бескрайнюю топь и Большую развилку.
Американские автомобили опять сновали по ормокскому тракту. Еще не видя грузовиков, я заранее узнавал об их приближении: у леса за болотом начиналась беспорядочная стрельба, солдаты, находившиеся в кузове, палили во все стороны как ненормальные. Проезжая у подножия моего холма, они осыпали градом пуль вершину, поросшую густым кустарником и деревьями.
У обочины остановился грузовик с красными крестами на бортах, из него вышли санитары. Они долго бродили вдоль лесной опушки, усеянной трупами японских солдат, и равнодушно разглядывали мертвецов. После этого два санитара вернулись к грузовику, открыли задние дверцы и вытащили груду носилок. У кромки леса деловито, со сноровкой, разложили носилки на земле в ряд. По команде началась погрузка трупов. Потом их относили к грузовику и складывали в кузове штабелями. У дороги осталось одно тело. Я видел, как американец подошел к мертвецу, засунул ему в рот какой-то белый предмет и… щелкнул зажигалкой. Задымилась сигарета! На носилках был живой человек!
Вскоре все носилки оказались в кузове, американцы заняли свои места, и грузовик уехал.
Затаив дыхание, я продолжал смотреть на дорогу. Японский солдат был жив! Его ранили, но он не умер. Американцы отвезут его в военный госпиталь, он поправится, и его отпустят в Японию. Он будет на костылях ковылять по родной земле, проживет долгую жизнь и когда-нибудь умрет естественной смертью…
Прошлой ночью я без единой царапины выбрался из-под артобстрела, но, возможно, в этом не было ничего замечательного.
Весь день я глаз не спускал с дороги, надеясь увидеть еще один грузовик Красного Креста. Движение на тракте было оживленным, солдаты по-прежнему сотрясали воздух предупредительными выстрелами. Но я ждал напрасно: санитары так и не появились.
Поначалу я даже не знал, намерен ли сдаваться в плен – просто сидел на одном месте и ждал грузовик с красным крестом на борту. Теперь я не сомневался, что американцы разыскивали и подбирали раненых солдат. Но ко мне это не имело никакого отношения: сам-то я был цел и невредим. Надежды на Паломпон, на спасение, развеялись как сон. Ужасный сержант исчез. И я стал всерьез подумывать об участи пленника.
День прошел в напрасных ожиданиях, ночь я провел в мучительных раздумьях. Постепенно мое смятение переросло в твердую решимость. Передо мной встала проблема: как донести до врагов суть своих намерений. В конце концов я остановился на классическом способе сдаться в плен – помахать белым флагом. К сожалению, у меня не имелось при себе ничего белого, кроме кальсон, но и они не сияли белизной. Оставалось только уповать на то, что издалека мое рванье будет выглядеть как настоящий капитулянтский флаг.
Существовала еще одна серьезная проблема. Между мной и дорогой лежала стометровая полоса трясины. Пока я буду пробираться по болоту, размахивая грязной тряпкой, меня успеют тысячу раз подстрелить.
Топкие участки вдоль дороги казались с южной стороны более широкими, чем в других местах, поэтому на рассвете следующего дня я отправился по холмам на север. Шел несколько часов, но болото по-прежнему тянулось темной широкой полосой. Начался дождь, и топи могли превратиться в непреодолимое препятствие.
Я боялся случайно наткнуться на какого-нибудь японского солдата, который помешал бы мне осуществить задуманное. Я находился в таком диком состоянии, что вполне мог убить любого, кто встал бы на моем пути к спасению. К счастью, никто мне не встретился.
Я без устали шагал на север, в районе Большой развилки миновал пустынный поселок и наконец нашел то, что искал. Болото в этом месте не выглядело угрожающе глубоким, а в двадцати метрах от дороги, среди топи, даже шелестела небольшая рощица.
Дождь не прекращался, постепенно стало темнеть. Все вокруг теперь казалось обманчиво близким – и болото, и белая дорога, и холм, поросший деревьями. Зрелище завораживало, передо мной словно открылась театральная сцена с декорациями. Исчезли тропические горы и долины, исчезли поля сражений, и я перенесся в неведомое пространство, где мне предстояло совершить поступок, исход которого был неясен.
"Значит, так тому и быть!" – крутилось у меня в голове. Я чувствовал себя актером, я ждал своей очереди, чтобы выйти на сцену и сыграть выбранную мною роль. Внезапно я вздрогнул. Мне вновь почудилось, что на меня кто-то смотрит.
На дороге появился джип. Он затормозил перед рощицей, в которой я скрывался. Похоже, американцы прокололи колесо. Из джипа выпрыгнули двое мужчин. Один из них застыл позади автомобиля, напряженно поглядывая по сторонам.