- Мы купили ее у интенданта одной из бригад, - сказала Манолита. - Что, плоха?
- Кто это "мы"?
- Да вот мы с ним. - Она кивнула в сторону корреспондента-англичанина. - Правда, он милый?
- Манолита очень любезна, - сказал англичанин. - Надеюсь, мы не мешаем вам?
- Да нет, - сказал я. - Попозже мне, может быть, захочется прилечь, но это будет не скоро.
- Можно будет перейти в мою комнату, - сказала Манолита. - Вы ведь не сердитесь, Генри?
- Нисколько, - сказал я. - А кто это играет в кости?
- Не знаю, - сказала Манолита. - Они пришли вымыться в ванне, а потом остались играть. Они ведут себя очень прилично. А вы знаете, какая у меня беда?
- Нет.
- Большая беда. Вы знали моего жениха? Он служил в полиции, и его послали в Барселону.
- Ну и что же?
- Его убили в стычке, и у меня не осталось никого в полиции, а он не успел раздобыть мне документов, как обещал, и сегодня я узнала, что меня хотят арестовать.
- За что?
- Нет документов, и говорят, что я все время верчусь с вашей братией и с людьми из бригад и, значит, я, наверно, шпионка. Если бы жених мой не угодил под пулю, все было бы в порядке. Вы поможете мне?
- Конечно, - сказал я. - Если за вами ничего нет, можете не бояться.
- Все-таки для верности мне бы лучше остаться у вас.
- А если за вами что-то есть, тогда и я влипну в историю.
- Значит, нельзя остаться?
- Нет. А в случае чего вызывайте меня. Я никогда не слышал, чтобы вы заводили разговор на военные темы, и, по-моему, за вами ничего нет.
- Конечно, нет, - сказала она, отодвигаясь от англичанина и наклоняясь ко мне. - А как вы думаете, с ним остаться можно? За ним-то ничего нет?
- Не могу сказать, - ответил я. - В первый раз его вижу.
- Вы на меня сердитесь, - сказала она. - Не будем больше об этом думать. Лучше с легкой душой пойдем обедать.
Я подошел к игрокам.
- Хотите пообедать с нами?
- Нет, товарищ, - сказал, не поднимая головы, державший кости. - А вы не хотите попытать счастья?
- Я есть хочу.
- Ну, мы вас тут дождемся, - сказал второй игрок. - Кидай, что ли. Я держу…
- Раздобудете деньжат - волоките сюда, в наш банк.
Кроме Манолиты, в комнате нашелся еще один мой знакомый. Он был из Двенадцатой бригады, и это он заводил патефон. Родом он венгр, но грустный, не из веселых венгров.
- Salud, camarada, - сказал он. - Спасибо вам за гостеприимство.
- А что же вы в кости? - спросил я его.
- Денег таких нет, - сказал он. - Эти ребята - летчики по контракту. Наемники… Получают по тысяче долларов в месяц. Они были на Теруэльском фронте, а теперь вот пожаловали сюда.
- А как они очутились в моем номере?
- Один из них знает вас. Его сейчас вызвали на аэродром. За ним пришла машина, когда игра уже началась.
- Очень рад, что вы заглянули, - сказал я. - Приходите в любое время и располагайтесь, как дома.
- Я пришел послушать новые пластинки, - сказал он. - Если я вам не мешаю.
- Да нет. Очень хорошо. Хотите выпить?
- Нет, только немножко ветчины.
Один из игроков встал и отрезал еще ветчины.
- Вы не видели тут этого Генри, хозяина комнаты? - спросил он.
- Это я.
- А, - сказал он. - Извиняюсь. Сыграем?
- Попозже, - сказал я.
- Ну что ж, - сказал он. Потом, с полным ртом ветчины, рявкнул: - Ну, ты, Каролинский недоносок, кидай кости об стенку как следует.
- А это тебе не поможет, товарищ, - буркнул тот, что бросал кости.
Эл вышел из ванной. Он был чистенький, только под глазами осталось несколько пятен.
- Вытри полотенцем, - сказал я.
- Что?
- Посмотрись еще раз в зеркало.
- Оно запотело, - сказал он. - Да черт с ним. Хорошо и так.
- Пойдем пообедаем, - сказал я. - Пойдем, Манолита. Вы знакомы?
Я заметил, что Манолита оценивающе его оглядела.
- Здравствуйте, - сказала она.
- А знаете - это идея, - сказал англичанин. - Насчет обеда. Но где?
- А эти что, в крап дуются? - спросил Эл.
- А ты сразу не разглядел?
- Нет, я глядел только на ветчину.
- Ну да, в крап.
- Вы идите обедайте, - сказал Эл, - а я останусь здесь.
Когда мы уходили, на полу уже сидело шестеро, а Эл собирался отрезать себе ветчины. Я слышал, как один из летчиков спросил:
- Из каких войск, товарищ?
- Танкист.
- Говорят, от танков теперь никакого проку.
- Мало ли что говорят, - ответил Эл. - Это что у вас там, кости?
- Хочешь поглядеть?
- Да нет, - сказал Эл. - Метнуть разок.
Мы спустились в холл, Манолита, я и высокий англичанин. Внизу ребят уже не было, они ушли в ресторан "Гран-Виа". Венгр остался доигрывать новые пластинки. Я был очень голоден, а жратва в "Гран-Виа" была поганая. Мои два киношника уже пообедали и пошли чинить киноаппарат.
Ресторан находился в подвале, и надо было предъявлять пропуск и проходить через кухню и вниз по ступенькам.
Подавали суп из пшена, желтый рис с кусочком конины и апельсины на десерт. В меню стоял еще горошек с колбасой, о котором вспоминали с ужасом, но он уже кончился. Газетчики все сидели за одним столом, за другими были офицеры с девушками от Чикоте, сотрудники цензуры, которая тогда размещалась через улицу, в здании телефонной станции, и всякий неизвестный народ.
Ресторан держали какие-то анархисты-синдикалисты, и вино подавали с этикетками королевских подвалов с датой закладки на хранение. Вино по большей части было так старо, что либо отдавало пробкой, либо безнадежно выдохлось. Этикетку не выпьешь, и мне пришлось отослать три бутылки, прежде чем удалось получить сносное вино. И то после долгих препирательств.
Официанты не разбирались в винах. Они приносили первую попавшуюся бутылку, а там уж как повезет. Они были совсем не похожи на официантов Чикоте. Эти были нахальные, избалованные чаевыми. У них всегда имелись блюда по особому заказу, омары или цыпленок, и они подавали их за неслыханную цену. Но сейчас уже ничего не осталось, так что надо было есть суп, рис и апельсины. Тут все меня раздражало, особенно эта банда спекулянтов, и, если брать по заказу, обходилось тут все не дешевле, чем в лучшем ресторане Нью-Йорка.
Мы потягивали вино, едва терпимое, такое, что его можно было пить за неимением лучшего, но шуметь из-за него не стоило, - и тут появился Эл Вагнер. Он оглядел комнату, увидел нас и подошел.
- В чем дело? - спросил я.
- Обчистили, - сказал он.
- Быстро.
- Еще бы. Это такие парни. Крупно играют. А чего бы тут поесть?
Я подозвал официанта.
- Слишком поздно пришли, - сказал тот. - Больше не подаем.
- Этот товарищ из танковой части, - сказал я. - Он сражался весь день и будет сражаться завтра, а ничего еще не ел.
- Я не виноват, - сказал официант. - Слишком поздно. Ничего не осталось. Почему товарищ не столуется в части? В армии еды много.
- Это я пригласил его на обед.
- Так вы бы предупредили заранее. Сейчас слишком поздно. Мы больше ничего не подаем.
- Позовите метрдотеля.
Метрдотель сказал, что повар уже ушел домой и плита не топится. С этим он ушел. Они злились на нас из-за вина.
- Ну и черт с ним, - сказал Эл. - Пойдем еще куда-нибудь.
- В это время нигде ничего не получишь. У них есть что-нибудь про запас. Надо только мне пойти к этому типу и подмазать.
Так я и сделал, и угрюмый официант принес тарелку нарезанного холодного мяса, половинку колючего омара и салат из чечевицы. Метрдотель уступил все это из собственного запаса, который он приберегал либо для домашних, либо для поздних клиентов.
- Небось содрали втридорога? - спросил Эл.
- Да нет, - соврал я.
- Рассказывай, - сказал он. - Ну да с первой получки рассчитаемся,
- А сколько ты сейчас получаешь?
- Я еще не знаю. Раньше было по десять песет в день, но теперь больше, раз я офицер. Но нам пока еще не платили, а я не спрашивал.
- Товарищ, - подозвал я официанта. Тот подошел, все еще злой оттого, что метрдотель обслужил Эла через его голову. - Подайте, пожалуйста, еще одну бутылку.
- А какого вина?
- Все равно, только бы не было чересчур старое и сохранило бы цвет.
- Тут все вина одинаковы.
Я сказал ему по-испански что-то вроде "черта с два", и официант принес бутылку "шато-мутон ротшильд" 1906 года, настолько же хорошего, насколько отвратительна была предыдущая бутылка.
- Вот это вино, - сказал Эл. - Чем это ты его усмирил?
- Да ничем. Просто он вытащил из погреба удачную бутылку.
- Вообще-то это дворцовое пойло - порядочная бурда.
- Перестарело. И климат тут для вина неподходящий.
- А вон и тот Осведомленный Товарищ. - Эл кивнул на соседний столик.
Маленький человечек в толстых очках, который говорил нам про Ларго Кабальеро, разговаривал с людьми, о которых я знал, что это важные персоны.
- Он, должно быть, важная персона, - сказал я.
- Такие, когда высоко заберутся, болтают все, что вздумается. Но лучше бы мне его встретить послезавтра. Он мне испортил завтрашний день.
Я налил ему вина.
- То, что он говорил, кажется разумным, - продолжал Эл. - Я над этим сам думал. Но мой долг делать то, что мне приказано.
- А ты не огорчайся, пойди поспи.
- Нет, я еще сыграю, если ты дашь мне тысячу песет, - сказал Эл. - Мне сейчас причитается больше, и я дам тебе доверенность на получение.
- Не надо мне доверенности. Когда получишь, сам отдашь.
- Еще придется ли получать, - сказал Эл. - Скажешь, опять нытье? Играть - это тоже богемная привычка, я знаю. Но в такой вот игре только и забываешь про завтра.
- А нравится тебе Манолита? Ты ей понравился.
- У нее глаза как у змеи.
- Она неплохая девушка. Приветливая, и ей можно доверять.
- Не надо мне никаких девушек. Я хочу еще сыграть в крап.
На другом конце стола Манолита хохотала в ответ на что-то, сказанное англичанином по-испански. За столом, кроме них, уже почти никого не было.
- Допьем бутылку и пойдем, - сказал Эл. - А ты сам не хочешь сыграть?
- Сначала полюбуюсь на вас, - сказал я и крикнул официанту, чтобы принес счет.
- Куда же вы? - спросила Манолита с места.
- К себе в номер.
- Мы придем попозже, - сказала она. - А он забавный.
- Она надо мной смеется, - сказал англичанин. - Она вышучивает мои ошибки в испанском языке. Разве leche не значит молоко?
- Значит и это.
- И еще что-нибудь неприличное?
- К сожалению, да, - сказал я.
- Что за ужасный язык, - сказал он. - Манолита, перестаньте водить меня за нос. Слышите?
- И вовсе я вас не вожу за нос, - засмеялась Манолита. - Я и не прикасаюсь к вашему носу. А смеюсь я из-за leche.
- Но ведь это значит молоко. Вы слышали, что сказал Эдвин Генри?
Манолита снова засмеялась, и мы поднялись из-за стола.
- Ну и болван! - сказал Эл. - Я бы, пожалуй, отбил ее только потому, что он такой болван.
- Англичанина сразу не раскусишь, - сказал я. Это было такое глубокомысленное замечание, что я понял: слишком много мы заказали бутылок. На улице похолодало, и облака в лунном свете проплывали очень большие и белые над широким, окаймленным домами каньоном Гран-Виа, и в асфальте тротуара виднелись аккуратные свежие пробоины от сегодняшних попаданий, и мусор еще не разгребли - а мы поднимались к Пласа-Кальяо, туда, где стоял отель "Флорида", фасадом обращенный к другому склону, с которого широкая улица уходила по направлению к фронту.
Мы прошли мимо двух часовых, полускрытых в тени подъезда, и минутку постояли, чтобы послушать, как стрельба в конце улицы разрослась до настоящей канонады, а потом затихла.
- Если так будет продолжаться, мне надо будет идти в часть, - прислушиваясь, сказал Эл.
- Это так что-нибудь, - сказал я. - Во всяком случае, левее, у Карабанчеля.
- А мне показалось, прямо в парке.
- Тут всегда так отражается звук ночью. Мы сами сколько раз путали.
- Вообще-то они не должны контратаковать нас ночью, - сказал Эл. - Теперь, когда они заняли эти высоты, зачем спускаться и выбивать нас из оврага?
- Какого оврага?
- Ну, знаешь, по той речке.
- А, той.
- Да. "Вверх по речке и без весел".
- Идем. Нечего прислушиваться. У нас каждую ночь стреляют.
Мы вошли, пересекли холл, миновали ночного дежурного у столика портье, он встал и проводил нас к лифту. Он нажал кнопку, и кабина спустилась. В ней был человек в белой овчинной куртке мехом наружу. Розовая лысина, лицо розовое и сердитое. Под мышкой и в руках шесть бутылок шампанского. Он сказал:
- Какого черта вы спустили лифт?
- Вы уже целый час на нем катаетесь, - сказал дежурный.
- А что я могу поделать? - сказал мужчина в овчинной куртке. Потом, обратясь ко мне, спросил: - Где Фрэнк?
- Какой Фрэнк?
- Ну знаете, Фрэнк, - сказал он. - Слушайте, помогите мне с этим лифтом.
- Вы пьяны, - сказал я. - Вылезайте. Нам нужно подняться наверх.
- И вы были бы пьяны, - сказал мужчина в белой мохнатой куртке. - И вы были бы пьяны, товарищ, дорогой товарищ. Послушайте, где же Фрэнк?
- А вы как думаете?
- У этого Генри, в номере, где играют в крап.
- Поедемте с нами, - сказал я. - Только не балуйтесь с кнопками. Вы поэтому каждый раз и застреваете.
- Я на всем могу летать, - сказал мужчина в куртке. - Могу летать и на этом паршивом лифте. Хотите, попробуем фигуру?
- Хватит, - сказал Эл. - Вы пьяны. Нам нужно на верх, играть в крап.
- А ты кто такой? Вот как дам тебе бутылкой с шампанским.
- Попробуй только, - сказал Эл. - Я бы тебя утихомирил, пьянчуга несчастный, эрзац Санта-Клаус.
- Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус, - повторил плешивый. - Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус. Вот она, благодарность Республики!
Мы остановили лифт на нашем этаже и пошли по коридору.
- Возьмите пару бутылок, - сказал плешивый. Потом добавил: - А знаете, почему я пьян?
- Нет.
- Ну и не скажу. А вы бы рты разинули. Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус. Да. Да. Да. А вы кто, товарищ?
- Танкист.
- А вы?
- Снимаю фильм.
- Ну, а я пьянчуга, эрзац Санта-Клаус. Да. Да. Да. Повторяю. Да. Да. Да.
- А, подите вы! - сказал Эл. - Пьянчуга, эрзац Санта-Клаус.
Мы подошли к номеру. Мужчина в белой овчинной куртке придержал руку Эла большим и указательным пальцами.
- Вы меня забавляете, товарищ, - сказал он. - Правда, забавляете. - Я отворил дверь. В комнате было накурено и все по-прежнему, только ветчину из жестянки всю съели, а виски из бутылки все выпили.
- Плешак явился, - сказал один из игроков.
- Привет, товарищи, - сказал Плешак и раскланялся. - Как поживаете? Как поживаете? Как поживаете?
Игра прервалась, и его закидали вопросами.
- Я уже подал рапорт, - сказал Плешак. - А вот немножко шампанского. Меня теперь интересует только живописная сторона дела.
- А как же это тебя бросили твои ведомые?
- Они не виноваты, - сказал Плешак. - Я увлекся грандиозным зрелищем и даже не вспомнил, что у меня есть ведомые, до того самого момента, когда на меня свалились "фиаты" и я обнаружил, что у моего верного самолетика нет хвоста.
- Эх, жаль, что ты пьян, - сказал один из летчиков.
- Да, я пьян, - сказал Плешак. - И надеюсь, что все вы, джентльмены и товарищи, не откажетесь со мной выпить, потому что сегодня я счастлив, хотя меня и оскорбил невежа танкист, назвал меня пьянчугой, эрзац Санта-Клаусом.
- Досадно, право, что ты пьян, - сказал другой летчик. - А как вернулся на аэродром?
- Не задавай мне вопросов, - с достоинством сказал Плешак. - Я вернулся в штабной машине Двенадцатой бригады. Когда я спустился на своем верном парашюте, во мне склонны были усмотреть фашистского преступника, потому что я не владею икс… икспанским языком. Но когда я удостоверил свою личность, недоразумение рассеялось, и ко мне отнеслись с исключительным вниманием. Ах, поглядели бы вы, как горел этот "юнкерс"! Я и загляделся, а тут на меня спикировали "фиаты". И если бы только я сумел рассказать вам!
- Он сегодня сбил трехмоторный "юнкерс" над Харамой, а его ведомые отстали, ну, его и подшибли, хорошо еще, парашют не подвел, - сказал один из летчиков. - Вы, наверно, его знаете, это Плешак Джексон.
- А сколько ты падал, не раскрывая парашюта? - спросил другой летчик.
- Шесть тысяч футов, а когда раскрыл - думал, у меня диафрагма лопнет. Меня словно надвое перерезало. "Фиатов" было, должно быть, десятка полтора, и надо было уйти пониже, чтобы не достали. А потом пришлось поработать со стропами, чтобы дотянуть до своего берега. Тянул, тянул, да и шлепнулся здорово. Ветер, правда, помогал.
- Фрэнку пришлось срочно вернуться в Алькалу, - сказал летчик. - А мы тут затеяли игру. Но нам тоже надо вернуться до рассвета.
- Не желаю играть в кости, - сказал Плешак. - Желаю пить шампанское из стаканов с окурками.
- Я сейчас вымою, - сказал Эл.
- Здоровье товарища эрзац Санта-Клауса! - сказал Плешак. - За дедушку Клауса.
- Будет вам, - сказал Эл. Он собрал стаканы и понес в ванную.
- Он что, танкист? - спросил один из летчиков.
- Да. Он здесь с самого начала.
- Говорят, от танков сейчас никакого проку.
- Вы уже ему об этом говорили, - сказал я. - Не довольно ли? Он весь день был в деле.
- А мы нет? Но я серьезно спрашиваю, от них правда нет проку?
- Немного, но от него-то прок есть.
- Я не сомневаюсь. Он, по всему видно, хороший парень. Сколько они получают?
- Получали по десять песет в день, - сказал я. - Теперь он на лейтенантском окладе.
- Испанского лейтенанта?
- Да.
- Вот чудак. Или он здесь из-за своих убеждений?
- Да, из-за убеждений.
- Тогда понятно, - сказал он. - Эй, Плешак, должно быть, не сладко выбрасываться на такой скорости, да еще с оторванным хвостом?
- Да, не сладко, - сказал Плешак.
- И как ты себя чувствовал?
- Я все время думал, товарищ.
- А сколько выбросилось с "юнкерса"?
- Четверо, - сказал Плешак. - А всего их там было шесть человек. Пилота я подстрелил наверняка, я заметил, когда он прекратил огонь. У них бывает еще второй пилот, он же и пушкарь, но того я, наверно, тоже прикончил. Не иначе, а то бы он продолжал стрелять. А может быть, он задохнулся. Во всяком случае, вывалились четверо. Хотите, я все подробно расскажу? Это у меня хорошо получается.
Он сидел на кровати с большим стаканом шампанского в руке, и его розовая лысина и розовое лицо лоснились от пота.
- Почему никто за меня не выпьет? - спросил Плешак. - Я хочу, чтобы все товарищи выпили за меня, а потом я опишу эту сцену во всей ее красоте и ужасе.
Все мы выпили.
- На чем я остановился? - спросил Плешак.
- На том, как ты вышел из отеля "Мак-Алистер", - сказал один из летчиков. - Во всей твоей красоте и ужасе. Не ломайся ты, Плешак. Как это ни странно, мы хотим тебя послушать.