- Десять тысяч лет, десять тысяч лет, десять тысяч лет! Император вышел из паланкина и, опираясь правой рукой на руку своего брата, а левой - на руку Верховного советника Су Шуня, поднялся на золотой трон. Там он сидел, полный достоинства, положив руки на колени, и по очереди принимал принцев и министров. Вельможи представляли подарки для наследника, не касаясь их руками. Подарки подносились на подносах или серебряных блюдах. Принц Гун зачитывал список подарков и объявлял, из каких провинций они поступили, из каких городов, портов и селений. Главный евнух Ань Дэхай кисточкой записывал в книгу имя дарителя, название подарка и его стоимость. Дарители заранее подкупали главного евнуха деньгами и тайными подношениями, чтобы он ставил высокую цену их подарку.
За троном стояла массивная ширма из пахучего дерева, искусно украшенная резными пятипалыми драконами. За ширмой сидели Ехонала и супруга императора вместе с фрейлинами. Ознакомившись с подношениями, император призвал Ехоналу. Она должна была получить награду. Главный евнух передал ей вызов и вывел ее из-за ширмы. Она приблизилась к трону Дракона. Высокая, стройная, она какое-то мгновение стояла перед ним с поднятой головой, не отводя глаз от его лица. Затем медленно и почтительно опустилась на колени, положила одну руку поверх другой на изразцовый пол и, низко склонившись, коснулась их лбом.
Император, возвышаясь над нею, смотрел и ждал, а потом заговорил:
- Сегодня я издаю указ, по которому мать императорского наследника, стоящая передо мной на коленях, возвышается до звания супруги, равной во всех отношениях нынешней супруге. Чтобы избежать путаницы, нынешняя супруга будет отныне зваться Цыань или императрица Восточного дворца, а счастливая мать получит имя Цыси или императрица Западного дворца. Такова моя воля. Она должна быть объявлена везде, чтобы все люди моего царства ее знали.
Кровь прилила к сердцу Ехоналы мощно и радостно. Кто мог теперь причинить зло этой женщине? Она была возвышена самим императором. Три раза, а потом еще три и еще три она прикоснулась лбом к сложенным рукам. Затем поднялась с колен и стояла до тех пор, пока главный евнух не протянул ей свою правую руку. Ехонала оперлась на нее и вернулась за ширму с пятипалыми драконами. Сев на прежнее место, она не сказала ни слова и не взглянула на Сакоту. Та тоже молчала.
Пока Ехонала стояла перед троном Дракона, огромная толпа, собравшаяся в Тронном зале, не проронила ни звука и не шевельнулась. Звучал лишь один голос, голос Сына неба. Отныне Ехонала получала новое императорское имя. Ее нарекли Цыси - священная мать.
В ту же самую ночь Цыси призвал Сын неба. Три месяца он не тревожил ее - два последних перед рождением ребенка и один после. Теперь время пришло. Она была рада вызову, причем не только из-за сына, но и из-за самой себя, Цыси было известно, что за прошедшие месяцы император менял наложниц одну за другой, и каждая старалась вытеснить ее, самую любимую. Сегодня ночью ей станет известно, удалось ли кому-нибудь это сделать. Цыси с нетерпением готовилась последовать за главным евнухом, ожидавшим ее у дверей.
Но как же трудно было уходить! Кроватка сына стояла рядом с ее постелью. Перед рождением для него были приготовлены отдельные комнаты. Но она не отпускала его от себя ни на минуту и в эту ночь не собиралась этого делать. Цыси была уже готова, ее одели в мягкий розовый атлас, украсили драгоценностями и надушили, но она никак не могла заставить себя уйти от малыша, который недавно насытился молоком и теперь спал на шелковом матраце. Подле него сидели две женщины - кормилица и служанка.
- Не отходите от него, - строго наказала им Цыси, - имейте в виду, если он будет капризничать, когда я вернусь, или я замечу красноту на его тельце, я прикажу вас побить, а случись что похуже, платой за это будут ваши головы.
Обе женщины широко раскрытыми глазами смотрели на свою неистовую госпожу. Кормилицу охватил благоговейный ужас, а служанка была поражена, так как прежде госпожа всегда была вежлива.
- С тех пор как императрица Западного дворца родила сына, - мягко сказала старая женщина, - она стала тигрицей. Не сомневайтесь, почтенная, мы будем заботиться о нем лучше, чем вы нам велите.
Но у Цыси имелись и другие указания:
У дверей останется Ли Ляньинь, а фрейлинам не дозволяется сегодня спать.
- Все будет так, как вы хотите, - обещала служанка.
И все-таки Цыси никак не могла уйти. Она склонилась над ребенком и ласково смотрела на его порозовевшее личико. Пухлые губки были мягкими, красивой формы, глазки большими и выпуклыми, маленькие ушки с длинными мочками сидели низко и плотно прижимались к головке. Это были признаки высокого ума. Но вот от кого ее ребенок унаследовал красоту? Красоты одной только матери явно было недостаточно, чтобы получилось такое совершенство. Его отец…
Цыси прервала свои размышления. Взяв ручонки малыша, сначала правую, а потом левую, и ласково разжав свернутые пальчики, она с материнской нежностью уткнулась в мягкие ладошки. О, каким сокровищем она обладала!
- Почтенная! - донесся до нее неуверенный голос Ань Дэхая.
Главный евнух поторапливал, но беспокоился он не столько за себя, сколько за нее. Цыси теперь знала, что этот человек был ее союзником в тайной дворцовой войне, и поэтому следовало прислушиваться к его словам.
Она задержалась еще на минутку. Выбрав на туалетном столике два украшения - золотое кольцо и тонкий браслет, отделанный жемчужинами, - она отдала кольцо служанке, а браслет кормилице. Таким образом Цыси подкупила женщин. Затем императрица поспешила к выходу, где вместе с Ань Дэ-хаем ее ждал Ли Ляньинь. Не говоря ни слова, она протянула своему евнуху золотую монету. Тот все понял и, когда она удалилась, остался возле дверей охранять ее сына.
На груди под платьем Цыси спрятала золото для главного евнуха, но не хотела вручать подарок до тех пор, пока не увидит, как ее встретит император. Если ночь пройдет хорошо, то и Ань Дэхай получит свою награду. Главный евнух понимал это и уверенно вел женщину по знакомым узким проходам в императорское сердце Запретного города.
- Подойди ко мне, - велел император.
Войдя, Цыси остановилась на пороге огромной спальни, чтобы он имел возможность увидеть свою недавнюю фаворитку во всей ее красоте. Повинуясь приказу, она медленно двинулась вперед, покачиваясь с неподдельным изяществом. Конечно, ей не было свойственно смирение и покорность, но сейчас она притворялась робкой и играла в застенчивость, которая, впрочем, была показной только наполовину. Цыси умела перевоплощаться. Ей это удавалось с легкостью, и, казалось, было для нее собственной потребностью. Поэтому вряд ли можно было считать ее обманщицей. Ведь и себя она обманывала в той же степени, что и человека, перед которым играла. О, это была великая актриса!
Й вот теперь, приближаясь к императорской кровати, широкой и длинной, скрытой за желтыми занавесками и затянутой золотой сетью, Цыси почувствовала внезапную жалость. Мужчина, который ожидал ее, несомненно, был обречен. Совсем еще молодой, он растратил свои силы слишком рано.
Она поспешила сделать последний шаг.
- Ах, мой господин неба, - вскричала она, - вы больны, а никто мне не сказал.
И действительно, при свете длинных свечей, стоящих в золотом подсвечнике, император выглядел крайне изнуренным. Желтая кожа туго натянулась на хрупких косточках, и Цыси казалось, что среди желтых атласных подушек она видит живой скелет. Руки императора безжизненно лежали на одеяле ладонями кверху. Цыси присела на кровать, протянула к нему свои теплые, сильные руки и почувствовала, как холодна и суха его кожа.
- У вас что-то болит? - с тревогой спросила она.
- Нет, боли нет, - произнес он. - Просто слабость.
- Но вот эта рука, - настойчиво продолжала она и подняла его левую кисть, - отличается от другой, она более холодная и жесткая.
- Я не владею ей, как раньше, - нехотя признался он.
Она отвернула атласный рукав: обнажилась худая, немощная, желтая, как слоновая кость, рука.
- Ах, - простонала она, - почему же мне не сказали?
- О чем тут говорить? - пробормотал он. - Ну, разве что с этой стороны все время мурашки ползут по коже.
Он спрятал руку.
- Иди сюда, - сказал он, - иди ко мне в постель. Ни одна из тех, кто был в ней, не доставила мне удовольствия. Только ты. Только ты…
Она увидела, как в его впалых глазах зажигается прежний горячий блеск, и с готовностью подчинилась. Однако, когда стрелки часов подошли к полуночи, Цыси охватила грусть, какой раньше она не испытывала. Каким же глубоким было горе этого бедного человека, императора могущественного царства! Холод смерти уже прокрался в нутро Сына неба, - он больше не был мужчиной. Беспомощный, как евнух, он пытался любить ее и не мог.
- Помоги мне, - снова и снова просил он. - Помоги… Помоги, или я умру от этого страшного огня.
Но даже она не могла помочь. Осознав это, она поднялась с кровати, села к нему поближе и взяла его на руки, как ребенка. И, как ребенок, он рыдал у нее на груди, убиваясь, что главная радость его жизни стала ему недоступна. Молодой годами - ведь ему не исполнилось еще и тридцати - он был стар телом и изнурен страстями. Слишком рано он отдался своим желаниям, слишком часто евнухи потакали им, слишком покорно придворные лекари возбуждали его кровь травами и лекарствами. Он был истощен, и впереди его ждала только смерть.
Женщина, прижимавшая этого беспомощного мужчину к своей груди, была потрясена. Она утешала его ласковыми словами и сама выглядела такой спокойной, такой сильной, что, наконец, убаюкала его.
- Вы устали, - говорила она, - вы обеспокоены, я знаю, у вас много врагов, знаю, нам угрожают европейцы со всеми их кораблями и армиями. Пока я жила своей женской жизнью, тревоги измучили ваш ум и подточили силы. Пока я вынашивала ребенка, вы поникли под бременем государственных забот. Разрешите мне помочь вам, мой господин. Переложите половину вашего бремени на меня. Позвольте мне присутствовать в Тронном зале. Я буду сидеть за ширмой и слушать ваших министров. Я смогу понять скрытый смысл их жалоб, а когда мы останемся одни, выскажу вам свое суждение. Конечно же, решения будут принадлежать моему господину, как велит мне долг.
От любви и неудовлетворенного желания она увела его к государственным делам, угрозам врагов и укреплению Трона, который теперь было кому наследовать. Она увидела, как измучили этого человека его высокие обязанности. Тяжело вздыхая, он поднялся с ее груди и снова откинулся на подушки. Держа руку любимой женщины в своей, Сын неба попытался поведать Цыси о своих заботах.
- Нет конца моим бедам, - жаловался он. - Во времена моих предков враги всегда приходили с севера, а Великая стена останавливала и всадников, и пехоту. Но теперь стена бесполезна. Белые люди полчищами идут с моря. Англичане, французы, голландцы, немцы, бельгийцы - не знаю даже, сколько стран лежит за пограничными горами Куньлунь! Европейцы воюют с нами, чтобы продавать опиум. А теперь появились еще американцы. Откуда они пришли? Где эта Америка? Если я уступлю европейцам, то и американцы будут требовать таких же выгод. Они намерены продлить свой договор с нами. Но я не хочу продлевать договоры с белыми людьми.
- Ну и не надо, - порывисто сказала Цыси. - Почему вы должны делать то, чего вам не хочется. Прикажите, чтобы ваши министры отказали.
- Оружие белых людей очень страшное, - простонал он.
- Тяните время, - посоветовала она. - Не отвечайте на их просьбы, игнорируйте их послания, отказывайтесь принимать их послов. Вы получите отсрочку: они не будут нападать, пока есть надежда, что мы возобновим договор. Поэтому не говорите ни да, ни нет.
Император был поражен такой мудростью.
- Ты для меня дороже любого министра, любого мужчины, - восторженно произнес он, - даже моего брата. Он докучает мне, чтобы я принимал белых людей и заключал с ними новые договоры. Он пытается напугать меня рассказами об их больших кораблях и длинных пушках.
Цыси засмеялась.
- Не позволяйте вас запугивать, мой господин, даже принцу Гуну. Море очень далеко от Пекина, и вряд ли есть такая длинная пушка, чтобы стреляла выше стен нашего города.
Она верила в то, что говорила, и он хотел верить в то же самое. Его сердце тянулось к ней все больше. Наконец он уснул, а она сидела рядом до самого рассвета. В этот час главный евнух пришел разбудить императора. Министры ждали обычной аудиенции. Увидев Ань Дэхая, Цыси поднялась, чтобы поговорить с ним, пока правитель еще спал.
- С этого дня, - объявила она, - я буду сидеть за ширмой в Тронном зале. Сын неба дал согласие.
Ань Дэхай поклонился до полу.
- Почтенная, - воскликнул он, - теперь я счастлив.
Отныне Цыси вставала до рассвета. При свете свечей служанки омывали ее и одевали в парадные одежды. Потом она садилась в плотно занавешенный паланкин, а Ли Ляньинь шел впереди с фонарем, освещая путь в Тронный зал. Там она скрывалась за огромной резной ширмой, а евнух становился рядом и охранял ее, держа кинжал наготове.
С этого дня наследник больше не спал в материнской спальне, - его перевели в собственный дворец. Слугой мальчика был определен главный евнух, наставником - брат императора принц Гун.
В том году холода пришли рано. Много недель не было дождя, и уже в середине осени с северо-запада задули сухие резкие ветры. Они несли бледный песок из далекой пустыни. Город оделся в тусклое песчаное золото. На крышах домов скупо поблескивало солнце, и только фарфоровые, ярко-синие и желтые, черепицы крыш Запретного города, с которых песок скатывался полностью, горели ярко и вызывающе в матовом воздухе.
В полдень, когда солнце еще немного нагревало землю и воздух, из домов выползали старики, закутанные в ватные одежды, и усаживались с подветренной стороны. Дети тоже выбегали на воздух и резвились, пока на их чумазых личиках не появлялись капельки пота. Но когда солнце уходило и возвращалась ночь, холод одинаково морозил кровь и старых и молодых. Ближе к рассвету тепло совсем покидало землю. Бездомные нищие, чтобы не замерзнуть, вынуждены были согреваться бегом в ожидании восхода солнца, а ледяная мгла улиц то и дело оглашалась воем бродячих собак. В такой вот холодный и безмолвный час, в день, отмеченный Советом императорских астрологов, Цыси предстояло, как обычно, отправиться в Тронный зал. Ее верная служанка спала рядом. Когда трижды прозвенел медный гонг караульного, старая женщина встала со своего тюфяка, подбросила углей в жаровню и поставила чайник с водой. Тот вскоре закипел, и она заварила чай, а потом подошла к огромной кровати Цыси, отодвинула занавеску и тронула свою госпожу за плечо.
Легкого прикосновения хватило, чтобы большие глаза Цыси широко раскрылись. Цыси спала крепко, но чутко.
- Я проснулась, - сказала императрица.
Служанка налила чай в чашку и обеими руками протянула ее госпоже. Цыси пила медленно. Она вернула чашку. В умывальной комнате уже поднимался пар из фарфоровой ванны. Цыси встала, и каждое ее движение было, как всегда, точно и изящно. Через несколько минут она сидела в ванне. Нежно касаясь тела, старая женщина вымыла ее, обсушила и стала обряжать к императорской аудиенции.
Поверх надушенных шелковых нижних одежд она нарядила императрицу в длинный халат из розово-красного атласа на соболиной подкладке. Поверх этого халата полагался другой-бледно-желтый газовый, расшитый маленькими голубыми медальонами с изображением птицы феникс. На ноги Цыси женщина натянула мягкие чулки из белого шелка на подкладке и высокие маньчжурские туфли с двойными каблуками посередине подошвы. Уложив госпоже волосы, служанка водрузила на них головной убор - переплетение фигурок и цветов из самоцветов и атласа, покрытого бисером маленьких жемчужин.
Одевание происходило в полном молчании. Служанка быстро утомилась, а Цыси одолевали мрачные мысли. Времена наступили тревожные. Цыси вспоминала вчерашний разговор с принцем Гуном.
Народу все равно, кто его правитель, лишь бы в стране был мир и порядок. И люди могли смеяться и ходить на представления. Когда же мира нет, а порядок нарушен, народ винит в этом своих правителей. Нам не повезло, что мы правим в такое время. И как жаль, что Сын неба очень слаб. Теперь ни белые люди, ни китайские мятежники не боятся Трона.
Если бы не появились эти иностранцы, - заметила Цыси, - мы могли бы справиться с китайскими мятежниками.
Принц согласился. Он был грустен и задумчив.
- И все-таки что же делать? - сокрушался он. - Белые люди уже здесь. Династия, конечно, виновата: сто лет назад наши предки не поняли, что европейцы отличаются от других людей. Предки сначала были очарованы их изобретательством, разными умными игрушками, часами. Не помышляя о плохом, они позволили иностранцам посещать нас, думая, что потом гости вежливо покинут наши берега. Теперь мы знаем, что надо было столкнуть их всех в море, начиная с самого первого человека. За первым потянулись другие, потом все новые и новые, и ни один не уехал обратно.
- Действительно, - согласилась Цыси. - Странно, что почтенный предок Цяньлун, такой великий и такой мудрый, правивший столько десятилетий, не понял характер людей с Запада.
Принц Гун кивнул и печально продолжил:
- Цяньлун был обманут своей силой и добрым сердцем. Он и представить не мог, что кто-то из прибывших окажется врагом. Предок даже сравнивал себя с американцем Джорджем Вашингтоном, который тогда правил, и любил повторять, что он в Китае и Вашингтон в Америке - братья, хотя они никогда не встречались друг с другом.
Так Цыси беседовала с принцем Гуном. Он старался чаще заниматься с ней. Слушая своего наставника и глядя на его тонкое красивое лицо, необычно грустное и изможденное для такого молодого человека, она думала, насколько лучше принц мог бы исполнять роль императора вместо ее слабого господина.
- Вы готовы, почтенная, - обратилась к ней служанка. - Жаль, что вы не хотите съесть чего-нибудь горячего. Хотя бы чашку супа.
- Я поем, когда вернусь, - ответила Цыси, - сейчас мне не следует есть, ведь голова должна быть ясной.
Прямой, размеренной походкой она пошла к двери.
Фрейлинам полагалось везде сопровождать госпожу. Но Цыси, умевшая быть строгой и резкой, миловала, однако, своих послушных дам и не требовала, чтобы они рано вставали. Ей вполне хватало служанки и евнуха Ли Ляньиня, который ждал ее за дверью. Тем не менее одна фрейлина чаще других поднималась с постели на рассвете. Это была дама Мэй, младшая дочь Верховного советника Су Шуня. И в это утро, когда служанка открыла дверь перед Цыси, та увидела фрейлину, немного бледную в рассветный час, однако свежую, как белый цветок гардении. Даме Мэй исполнилось восемнадцать лет. Маленькая нежная красавица была преданной и послушной, и Цыси ее очень любила, хотя помнила, что Су Шунь - ее тайный враг. Великодушная и справедливая императрица не винила дочь за дела бессердечного отца.
Цыси улыбнулась девушке.
Не рано ли ты поднялась?
- Почтенная, было так холодно, что я все равно не спала, - призналась дама Мэй.
- Скоро найду тебе мужа, чтобы он грел твою постель, - шутливо сказала Цыси.